Дева-Смерть (СИ)

Глава 7

Мэнд, Тайран.

1

Та же тьма клубилась в вечно ледяных Подземельях Детей Ночи, но вампиры хоть не были врагами. Только казались.

Как старая, старая сказка, где ты сумрачным лабиринтом пробираешься в чужой замок навстречу голодным чудовищам. В темном-темном замке жил черный-черный ужас…

Только где-то тихо капает холодная вода. И скользят под напряженными ногами влажные, отсыревшие камни. Стелются неровной дорогой. Неверной болотной тропинкой.

В таком далеком отсюда детстве Арабелла не боялась ни хищной тьмы, ни черных замков, ни мрачных ужасов. Во всё это родные и приемные дети Кармэн играли шумной, веселой компанией, где почти все были старше Беллы. И некоторые настолько, что уж точно справились бы со всеми темными ужасами и кошмарами. Играючи.

От нее требовалось лишь одно — принять участие в веселом и почти нестрашном приключении. За компанию. А потом пойти ужинать.

Всё дальше — неживые друзья, всё ближе — живой и голодный враг.

Наверное, оставленному с Детьми Ночи Михаилу сейчас еще страшнее. И еще хуже. Пусть он и видит сегодня луну и звезды, а не мрак подземелий — хоть вампирских, хоть королевских. Если люди не вернутся, что тогда ждет невезучего мальчишку — единственного живого среди неживущих? Легких теней звездной тьмы, лишенных собственной тени.

Старый-престарый, заброшенный подземный ход. Даже им не воспользоваться Детям Мэндской Ночи. И даже с любезным приглашением — если вдруг найдется настолько безумный обитатель королевского дворца. Впрочем, нормальным там и не останешься. Нет людей столь сильного рассудка и настолько стальной воли.

Только древняя мощь Ормоса сильнее людского приглашения. Несоизмеримо.

Жили-были три древних брата — могучих бога или полубога. Кронос, Ормос и Язон. Двое старших — властные правители и жестокие воины. Младший — благородный целитель и добрый бог милосердия. И пришла воинственная Дева-Смерть. Чтобы отомстить.

Какого Темного она уничтожила не того брата? Не старших — безжалостных и кровожадных зверей, а младшего, никому не причинившего вреда? За что?

Ни за что. Несокрушимая власть братьев зиждилась на Круге Силы Трех. Смерть одного Круг разбила. Дева-Смерть была не жестокой злодейкой — просто умным и расчетливым врагом.

Выжившие братья превратились в магов средней руки. В обычных колдунов — чуть сильнее деревенских знахарей. И потеряли всё. Всё, чем жили.

А вместе с Силой лишились и остатков разума. И если первое они копили все эти века, то без второго обошлись. Пенное безумие и прежде дремало в их древней крови. Теперь оно в ней лихо пляшет. По крайней мере, у Ормоса — точно. Не зря же его получают все змеиные последователи.

Где старший брат — Кронос? Неизвестно. Как власть вернулась к среднему? Тоже неведомо. Нетрудно догадаться, как он обрел часть былого могущества. Но где сначала взял готовых ему поклоняться, если давным-давно лишился рассудка?

Зато есть итог: вечно голодный Ормос и его жуткие служители. Огромная бездушная, безумная змея, давно утратившая человеческий облик. И ее черные, змееглазые фанатики-служители. Столь же безумные.

Под усталыми ногами — не только склизкая слякоть, но и мелкие острые камни. Здесь слишком давно не ступала ничья нога. А Белла отвыкла столько ходить пешком. А ведь раньше могла носиться в цветущем саду целый день. Или провести его в седле любимого коня — от ясной зари до алого заката.

В древних сказках далекого Севера, рассказанных Витом, отважный, благородный герой убивал злобного дракона. Но ни Белла, ни Витольд, ни даже Грегори — не герои. Не такие герои. Им бы своих спасти и убраться подальше.

«Я ничего не боюсь. У Тьмы нет власти!»

Это твердили отважные дети из одной сказки-страшилки. Они шли и шли сквозь змеиный лабиринт — спасая своих близких. И упрямо шептали: «У Тьмы нет власти, у Тьмы нет власти, у Тьмы нет власти!» И холодный мрак смыкался вокруг неотвратимой стеной. А впереди ждал безжалостный враг. Но отступить — нельзя.

Почему тогда малышке Белле не было страшно — над такой книгой в темной ночи? Почему так жутко Белле нынешней? Потому что та жила в привычном тепле и уюте под защитой любимых, заботливых мамы, папы и кучи старших друзей, а теперешняя как раз и бредет змеиным лабиринтом? Пусть и с верными друзьями. Тоже любящими и заботливыми. И даже старшими. Но не всесильными.

У Тьмы нет власти!

Нет ничего глупее, чем в опасности цепляться за других. Только помешаешь драться.

Но Арабелла всё равно на миг касается теплой руки Грегори. Как тогда, в темном подвале сгоревшего дома. В разоренном Аравинте. Когда Вит и Гор готовы были защищать Беллу до конца.

У власти нет тьмы… То есть…

Не спотыкайся, Ара. В древних сказках заклятия нельзя путать. Или не сработают. А то еще и привлекут любую опасность быстрее, чем честное молчание.

Вечно голодный Ормос жив, видит, слышит, чует. Понимает, что долгожданная добыча всё ближе. Вкусная, сладкая пища. Люди — даже жрецы-фанатики! — могут упустить чужаков, проглядеть. Слепые, глухие люди — но не бывший полубог. Снедаемый неутолимой жаждой живой крови.

Именно потому Князь и Княгиня Ночи чуть не передумали. Они поняли, как-то угадали грозящую гостям опасность.

У Тьмы нет власти! Нет, нет, нет!

Ледяной холод струится от каменных стен, высокого потолка, насквозь промерзшего пола. От скользких камней, студеной воды и прочей волглой сырости. И тьмы, тьмы, тьмы.

Белла под землей, и мертвый Ормос — там же. Он слышит биение трех новых живых сердец, их теплое дыхание, горячую кровь. И он голоден!

Стелются под спотыкающиеся ноги сырые камни. Нависает над усталой головой мрачный свод. Тянется змеиный лабиринт — увы, не бесконечный. Как в той старой сказке.

Вот она — смутно темнеет узкая дверь впереди. А за ней — слабый лучик света. Сейчас стылое подземелье кончится. Пока полумертвый Ормос не проснулся окончательно. И не разнес всё вокруг, стремясь навстречу живым чужакам. Поесть.

Потому Грегори и решил разделиться. Потом. Когда голодный монстр окончательно пробудится. Так безумному чудовищу труднее решить, куда кинуться сначала.

У Тьмы нет власти! Не должно быть…

Ладно — в сумасшедшие фанатики-сектанты идут по разным причинам. Но зачем темные короли мрачного Мэнда столько лет прикармливали эту злобную тварь? Чего им не хватало? Что способна дать она, чего не дает наследственная корона, знатное происхождение, немалое богатство? Зачем?

Три точных удара сшибают проржавевшие петли. Слишком старая дверь помнит еще лучшие времена без дохлых змей. И потому теперь бессильно повисает на ветхом гобелене. С той стороны. Тусклый — будто неживой — свет рвется в затхлое подземелье.

И обреченно рвется старая ткань. Кропотливая работа многих месяцев. Чья-то пышная свадьба, прекрасное лицо юной девы, алый плащ. Точеный профиль и сильные руки героя-жениха. Разряженные, веселые гости, большая белая собака с добрыми глазами. Да, это точно вышивали не при нынешних королях…

У Беллы никогда такого не будет.

Грегори и Вит ставят хлипкую от бессильной старости дверь на место. Все втроем пытаются расправить рваный гобелен. Особенно хочется восстановить сияющую улыбку счастливой невесты.

Поздно. Жизнь и судьбу обратно не склеишь. И ничего назад не отмотать.

У Тьмы нет власти. Но в верхних коридорах мэндского дворца — светло. Голодный хищник Ормос, его преданные жрецы и кровавый Король Мэнда — не честные Дети Ночи. И не обязательно нуждаются во внешней тьме.

Ее достаточно в их черных душах и сердцах.

2

Зажатый рот. Задавленный, невырвавшийся хрип. Перекошенное ужасом лицо. Уже немолодое. Впрочем, им служить в змеином дворце безопаснее. Таких приносят в жертву реже.

Это вторгшимся врагам безумного короля всё равно, кого ловить. Кто первым попадется.

— Закричишь — умрешь, — ровным шепотом предупредил Грегори. Он теперь умеет и так. — Нам терять уже будет нечего. Поможешь нам — свяжем, заткнем рот и оставим в покое. Ну так что?

Тот послушно кивает. А едва освобождают речь, лихорадочно шепчет:

— Не связывайте. Меня же потом казнят. Отпустите только. Не скажу я никому. Убьют ведь за то, что вам помог. Вы ведь не отсюда — не знаете. Здесь никого не прощают. И ничего. Кара за всё — смерть. А иногда и так просто.

— Хорошо. Отпустим. Обещаю.

Доброта и милосердие Грегори их погубят. Но вряд ли Белла или Вит способны убить пленного старика сами. Так что судить права не имеют.

Померещился ли странный шорох в соседнем коридоре? Арабелла кивнула друзьям. Вит прислушался, мотнул растрепанной, обросшей головой — ничего.

— Где держат короля Аравинта Георга, принцессу Кармэн, принца Виктора и их свиту и спутников?

— Так всех в разных местах, — еле слышно шепчет пленник. — Давайте я отведу, к кому вам первому надо. И пойду уже с Творцом, а? Домой?

Первого? Кого первого спасти? Как Грегори выберет?

— Белла? — повернулся он к ней. — Решай.

Спасибо! Спасибо, спасибо, спасибо!

— Маму, — сразу решилась она.

Прости, Вик, но мама дороже даже тебя. Ты бы сам, возможно, решил так же.

— Принцессу Кармэн Вальданэ, — приказал Грегори. — А потом — принца Виктора Вальданэ.

Дальнейший путь тянется уже не во тьме, но эта тропа еще опаснее подземной. Впрочем, и свет здесь весьма условен. Тусклые, чадящие отблески редких факелов.

И ворочается совсем близко под дрожащей землей голодное чудовище. Разминает мокрые кольца огромного скользкого тела. Жадно разевает зубастую пасть…

Двух зазевавшихся стражников у порога Вит и Грегори сняли бесшумно и безжалостно. Не тратя времени на связывание.

Те, кто охраняет приговоренных, не заслуживают пощады.

В мамины покои Арабелла едва не ворвалась первой.

Грегори впустил ее, едва увидев, что здесь нет врагов. И дочь бросилась к дрожащей женщине, забившейся под меховое одеяло с головой. Испуганной, сжавшейся.

Что с ней случилось? Что посмели сотворить⁈ Что нужно было сделать с Кармэн Вальданэ, чтобы превратить ее в…

— Мама, мамочка…

Испуганные, в пол-лица, глаза из-под темно-синего одеяла. Почти под цвет. Голубые.

— Пощадите, пощадите меня!

И Белла оледенела — будто до этого грелась на летнем пляже Вальданэ или Аравинта.

Эта женщина в роскошных гостевых покоях — уж точно не принцесса Кармэн. Просто насмерть перепуганная служанка. Лишь весьма отдаленно похожая. Даже цвет глаз подобрать не смогли.

3

На сей раз чужие шаги были легки, как пух кладбищенских птиц. Элен услышала сначала вкрадчивый скрип тяжелого ключа в крепком замке, а уже потом — их.

И даже успела вынырнуть из привычно мутного полусна.

Их послали именно за Элен. И из-под кровати ее выволокли, как она ни цеплялась. За плотное покрывало, гладкие ножки, толстый ковер.

Вытащили — не слушая громких криков, отчаянных воплей, жалобной мольбы. Не требуя заткнуться — просто не обращая внимания. Как глухие.

Выволокли на предательский свет десятков лунных свечей — как же режет отвыкшие глаза! Бесцеремонно засунули в теплую ванну с мятыми лепестками дурманящих роз. Осушили жесткими полотнами. Протягивают новую одежду.

Чтобы не свалилась в обморок — поддерживают. Железной хваткой.

Как когда тащили к их сумасшедшему королю — в прошлый раз. Кармэн, где ты⁈

Неужели в этот раз не придешь⁈ Не придет уже никто?

Почему Элен ждала просто привычную стражу — закованных мужчин? Откуда эти крепкие девы — в странной одежде? Будто прямиком из жутких легенд? Из кровавых сказок, от которых дети громко кричат по ночам.

Но они хоть в силах проснуться.

— Только не белое! — отчаянно взмолилась Эленита. — Ради милосердного Творца, я не хочу умирать!

Им всё равно. Они не верят в милосердного Творца. Если вообще слышат.

И они слишком сильнее ее. Ни разу не ударили, но не дают не то что дернуться — даже толком шелохнуться. Зато продолжают равнодушно облачать. В похоронно-белое.

И заплетают.

Белое платье, белые ленты, неудобные золотые сандалии.

— Я — не девственница! Я не гожусь в жертву.

На столь позорное признание — ни звука, ни жеста, ни презрительной усмешки в ответ. Даже каменные маски-лица не дрогнули. И взгляды. В этом кошмарном дворце зверски убили сотни людей. Мужчин, женщин, детей. Сколь мало взрослых жертв сохранило невинность?

Любые легенды врут — как и всё прочее. Голодному чудовище плевать на такую ерунду. Ею заморачиваются лишь люди. И церковь Творца.

Но в безумном Мэнде вера — другая. Как и ее служители с безжалостными черными сердцами.

— Не надо, прошу вас! — слезы текут ручьем. На белое платье. — Умоляю, не надо! Только не сегодня!

— Красивая, — впервые нарушила молчание одна из дев. — Ей идут слезы.

Равнодушно-равнодушно. Кто это? Старшая горничная? Старшая жрица?

— Пощадите!

Какой вообще был смысл кричать о девственности — если тут насилуют каждую ночь? Невинных девиц просто уже не осталось. Не то что в королевском дворце — во всём мрачном, запуганном городе.

Элен жалко обвисла в чужих тисках, и ее понесли. В шесть железных рук. Седьмая и восьмая заботливо поддерживают голову. С белоснежными лентами и тщательной прической.

Горько-соленый вкус вечных слез.

Нет. Не вечных. Они прекратятся вместе с жизнью.

Болтаются золоченые сандалии. Разгоняют воздух. Удушающий аромат роз.

А дышать им Элен скоро не придется. И уже ничем.

В Вальданэ было так много ярких и скромных цветов. Любых. Даже зимой — в оранжерее. Неужели когда-то они так нравились Элените? Так хотелось, чтобы их дарил Виктор — охапками!

Подзвездный мир будет жить и радоваться дальше. Год за годом, век за веком. А вот от Элен Контэ не останется и памяти.

Почему она не ушла в монастырь? Кармэн выбрала бы хороший. Сейчас Эленита молилась бы где-нибудь…

Жила бы.

Этот жуткий зал она уже видела прежде. Как и аспидный алтарь. И не только в ночных кошмарах.

Только не смотреть на засохшую кровь! Ее вымыли не всю — осталась в потаенных уголках ржавых желобов. Запеклась.

За что Элен такое острое зрение?

Крик застыл в заледеневшей груди. Всё равно бесполезно.

Эленита в жизни лишалась чувств раз пять. Но сейчас не получилось. Слишком жутко. Будто обморок остался за гранью жизни — вместе с охрипшим голосом.

В другие двери — в соседней стене — волокут еще кого-то. Дикий рывок, девичий крик, площадная ругань. Отчаянная пленница почти вырвалась. Только «почти» — это слишком мало. Везде. А уж в Мэндской Бездне…

Впрочем, Элен не суметь и так. Она — слабее. И трусливее. И боится — до сих пор! — что ее еще и изобьют.

Будто важно, что случится перед смертью? Из этого смертного зала Элените уже не выбраться.

Всё заглушил довольный смех с королевского помоста. Тоже до жути знакомый.

Кровавый зверь и впрямь собрался пировать под их смерть?

Да.

Если милосердный Творец существует — если он и впрямь есть — почему допускает такое? Почему всё еще не вмешался⁈

— И кто же из них — бедная дворянка, а кто — королевская племянница? Кармэн, у воспитанницы вашего развратного Веселого Двора — безупречные манеры. А вот мой зануда-братец воспитал то ли дикую банджарон, то ли бродяжку с городского дна. Жаль, у нас его уже съели. Всех. Включая главаря. Дети Ночи предпочитают быть дном сами. Вы случайно не обменялись дочерьми, а, любящие родители?

Творец, если ты есть, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Обрати же свой светлый лик сюда!..

Их обеих привязывают… нет, пока не к кровавым алтарям. К двум гладким черным столбам.

— Итак, как все мы знаем, раз в месяц (иногда по настроению — чаще) бывает Особая Ночь. Что это такое — я думаю, нет смысла объяснять будущим покойникам. Тем более, мой брат отлично осведомлен и так. Однажды в самый первый раз я провел прекрасный обряд… увы, воспроизвести уже не выйдет. И не потому, что я — недостаточно компетентен, поверьте, очаровательная Кармэн. Впрочем, для обрядов поскромнее королевской крови мне пока хватает. Одна из избранных — моя родная племянница. Вторая — сама никто и ничто, но носит в себе королевскую кровь аж двух родов. В своем пока еще плоском животе. Этого довольно. Но я могу всё изменить — на сегодня. Вместо беременной невесты Виктора Зордеса умрет его мать — Кармэн Ларнуа, прямой потомок Сезарингов. А племянницу заменит ее отец и мой брат. Алтарю всё равно, сколько лет его жертве. Исключение лишь дети… но никто из вас четверых — для древних сил уже не ребенок. Итак?

Древние силы… Только они и остались — жадные, бесчеловечные силы, жаждущие чужой крови и жизней! А милосердного Творца придумали выросшие дети, когда устали просыпаться от жутких кошмаров.

— Она не умрет ради меня. — Элен шепчет вслух? И что? Какая уже разница? — Я ведь даже не ее дочь. И не его невеста. Никто и ничто.

Виктор тогда на Элениту даже не обернулся. Оставил умирать. И после этого даже о ней не вспомнил. В отличие от Элгэ. Это ее он оплакивал месяцами. Потому что только она была для него кем-то.

А для якобы милосердного Творца они все — никто. Он ведь сам — красивая легенда. Только не основанная на реальности.

— Спроси еще, кто я? — горько усмехается только что яростно дравшаяся напарница. Сквозь отчаянный ужас в черных глазах.

Главное, что не могучий богатырь-спаситель. Не герой из легенды.

Девушке так же страшно, но она крепче духом. Только у самой Элен так не выйдет.

Кармэн и отец смелой девчонки смотрят лишь друг на друга. А потом он что-то произнес — совсем тихо. Только ей. Случайной спутнице.

И она шагает вперед — прекрасная, гордая, несгибаемая, блистательная. Обнимает его и крепко целует в губы. Кармэн умеет.

Элен всегда так восхищалась ею. Без зависти. И без шанса быть похожей.

Даже странно — красотке Элгэ завидовала до жути, а более яркой Кармэн — никогда. Просто любила. Мечтала стать такой же. И знала, что превратиться в яркую звезду на небесах — и то проще.

Эти двое утешают друг друга? Помогают пережить будущее горе? Смириться с ним?

Напарница по столбу выругалась сквозь зубы. А горький водопад застил глаза расплывчатым туманом. Всё кончено.

Кармэн — кто-то, вот и выживет. А Эленита — не больше, чем жалкий мотылек. Такими жертвуют и забывают. Случайный эпизод не войдет в легенду.

Сейчас этот королевский брат просто не выпустит Кармэн из объятий. Чтобы она не видела самого страшного. Смерти Элен.

А потом стража взяла в кольцо Кармэн и графа. Вцепилась намертво. И потащила к черному алтарю. К засохшим желобам.

Чтобы не вмешались?

— Руки! — прошипела Кармэн. — Прочь, шакалье. Мы способны дойти сами, шавки.

Узники оттолкнули крепкую стражу вместе. Идут сами. Рука в руке. Шествуют. Глядя друг на друга.

— Папа! — вдруг совсем иначе, пронзительно закричала приговоренная… спасенная принцесса.

Они обернулись разом. К ним двоим. И губы шевельнулись у обоих.

Что это было? «Прощай»? «Живи»?

Почему Элен вдруг отказал всегда столь острый слух?

В горьком водопаде совсем растворился вкус соли. Осталась лишь едкая горечь. Захлестнула душу. Навсегда.

И багровый туман поплыл черными кругами. Всё более частыми. Закрывая зрелище. Милосердно лишая Элен чувств в шестой раз.