Дискотека. Книга 1 [СИ]

Глава 2

Старый парк был разбит над обрывом, и деревья осторожно подходили к самому краю, где ветер срезал пласты глины, вывернув наружу корни кустарников. Казалось удивительным, что обрыв остается на одном месте, а не идет навстречу деревьям, подминая и обкусывая заросшие густой травкой поляны и шеренги диких зарослей сирени.

Тут всегда было хорошо и спокойно. Особенно осенним днем, когда старый летний кинотеатр, где летом располагалась дискотека, спал, слепо глядя на редких прохожих облезлыми деревянными ставенками с полустертыми надписями «Касса».

Девочки прошли мимо, смеясь и вспоминая какие-то мелочи, связанные с шумными вечерами, полными музыки и тревожных пульсирующих огней. Рыбка тащила пакет с измятым лицом Пугачевой, закатанным в грубый полиэтилен. В пакете увесисто лежали две бутылки кефира и сверток промасленной бумаги.

— А помнишь, Вова Индеец с дерева прыгнул? На забор и вниз. Семки как заорет, все визжат, а он такой, прям индеец-индеец, только перьев на голове не хватает.

Рыбка сбоку посмотрела на разгоревшееся Ленкино лицо. Сказала привычно-саркастически:

— Угу. Рубля у мальчика не было, за билет заплатить. Вот и сиганул через забор.

— Ну тебя, Рыбища, никакой с тобой романтики, — расстроилась Ленка, пиная сапожком шуршащие листья и распахивая куртку, — смотри, солнце какое, теплынь.

— Зато ты у нас сильно романтичная. Ты к нему не лезь, поняла?

Рыбка задрала подбородок и, как всегда, когда волновалась, а волновалась она беспрестанно, ускорила шаги. Под ногами то цокало, то шуршало. В макушках деревьев гулял теплый ветерок, ероша перья скандальным скворцам.

— Я лезу, да? — обиделась Ленка, — ну, была влюблена, сколько там, месяц? Весной.

— Угу, — ядовито ответила Рыбка, суя руки в глубокие карманы плаща и на ходу размахивая полами, как крыльями.

Ленка пристроилась рядом, тоже сунула руки в карманы куртки и стала старательно копировать рыбкины взмахи. Переглянувшись и сделав каменно-серьезные лица, они прыжками и подскоками двинулись по дорожке к обрыву, старательно вытягивая носочки и задирая коленки, как можно выше.

— Одеяла на сторону сброшены, — пыхтя, умильной скороговоркой зачастила Рыбка, — и зеленки яркие горошиныыыы…

— Носики! — заорала Ленка, торопясь успеть раньше подруги, — курррносики!

И хором, понижая голоса до хриплого баса, закончили:

— Сопят!

С хохотом упали на теплую парковую скамейку, Рыбка пристроила рядом пакет, звякающий бутылками.

— Весь локоть оттянула, давай уже пожрем, и к Петьке.

— Вроде неохота еще, — Ленка вытянула ноги, расстегнула пуговицу самопальных джинсов, — о-оххх.

— Надо, — наставительно заявила Оля, вынимая сверток и вытаскивая из него тонкий, как мокрая бумага, блинчик, — жри давай, аж полкило купили, бери кефир.

— Петечке унесем.

Рыбка свернула блин трубочкой и, разевая рот, упала головой на коленки подружки. Кинула ноги на лавку, жуя и жмурясь. Прожевав, покрутила лохматой головой:

— Нельзя Петечке, он взрослый, а мы ему — блины.

— С кефиром! Кушай, наш Петечка, носики-курносики сопят.

— Ленка, не смеши! У меня кефир открыт.

— Носики, — немедленно добавила Ленка. На коленях запрыгала Рыбкина голова, в откинутой руке затряслась бутылка с кефиром.

— Курносики, — усугубила Ленка, и завизжала: кефир в ослабевшей от хохота рыбкиной руке опрокинулся, выливаясь вязкой белой струей.

— Малая, ты чучело. Что мы теперь — Петечке? Он там, плачет… кефиру ждет. Носиком сопит.

— Кур-кур-носиком, — рыдая, уточнила Ленка, приваливаясь к Олиному плечу.

Отсмеявшись, методично съели все блинчики, запивая их остатками кефира. Ерзая по скамейке, Рыбка отползла на край, выбросила бумагу и пустые бутылки в урну. Легла снова, свешивая ноги и болтая полусапожком.

— А-а-а, кайф какой, да, Малая?

— Угу.

— А к Индейцу ты все равно не лезь. Ну, мало ли проводил пару раз. Вы с ним целовались, да?

— Ну…

— Как еще Панчуха не узнала. А то лазила бы ты в синяках. Чего фыркаешь?

— Я не фыркаю, — задумчиво отозвалась Ленка, укладываясь валетом и свешивая ногу с другого края скамьи, — блин, я их не пойму. Она страшная такая. Ну, не совсем страшная, но все равно. А он такой лапочка.

Она вспомнила стройную фигуру и узкое смуглое лицо, черные глаза и красивый рот с резкими губами. Индеец носил на гладких волосах кожаную ленту, стянутую на затылке узлом, и был поэтому похож на настоящего индейца, как в кино.

— Они с детства дружат, в один, наверное, детсад ходили. Живут рядом. У Вальки знаешь, какие предки богатые? А еще у нее тетка, в рейсы ходит, буфетчицей. Вальке привозит всякое шмотье.

— Да то видно, — теперь Ленка вспомнила королеву дискотеки Вальку Панчуху, среднего роста крепкую девочку с голубыми чуть навыкате глазами и темной короткой стрижечкой. Валька славилась тем, что никогда не приходила два раза подряд в одних и тех же шмотках, а еще у нее были солнечные очки, наверное, десяток разных, это когда одни купить — мечта несбыточная. А еще Валька дралась. Вполне себе как пацан, такой нехилый. Ленка передернула плечами. И правда, чем она думала тогда. Индеец пригласил ее танцевать, молчал, бережно водя среди черных силуэтов, не прижимался, красивое лицо маячило где-то над ленкиным плечом, а она помирала от восторга и удивления. Потом увел к рядам ломаных кресел, где сидела надутая, никем не приглашенная Семки, сторожа легкие курточки и сумки, поклонился, как мальчик-отличник, только что ножкой не шаркнул. И скрылся в толпе.

Ленка тогда упала на кресло — слабые ноги не держали. Следующий танец просидела, глядя на яркие огни и черные силуэты. А еще через десять минут Вова пригласил ее опять. И когда все расходились, нашел и сказал:

— Я провожу?

Она кивнула, боясь говорить, а то голос захрипит или пискнет. Так до самого дома и молчала почти все время. И он почему-то молчал, искоса под фонарями посматривая на светлое лицо с круглым подбородком, карие глаза и гриву пышнейших волос, из-за которых Ленку до шестого класса дразнили Анжелой Дэвис. А еще — нещадно ругали учителя, но она все равно не плела косу и не убирала волосы заколками. Гордилась.

Целовались? Ну да. Не в этот раз, а потом, когда удрала из дома, чтобы попасть на дискотеку не в субботу, а в четверг. Семки по четвергам не пускали, а Рыбка пойти не смогла, так что Ленка поехала одна, чего раньше никогда и не делала. Сама купила билет, вошла, независимо задирая подбородок. Стреляя глазами по сторонам, прикидывала лихорадочно, к каким бы дальним знакомым девахам пристроиться, чтоб не торчать, как дура, в одиночестве. Вот тут он ее и поймал. Подхватил за локоть, разворачивая к себе. И Ленка почти умерла от восторга, когда наклонился к ее лицу своим, красивым и смуглым. Сказал, трогая губами пылающее ухо:

— А пошли в парк, хочешь? К морю.

И они пошли в парк. К морю.

— Ты чего дергаешься? — лениво спросила Оля, подняла руку, заслоняя лицо от солнца и разглядывая часики, — ой черт, мне ж через час уже надо вернуться. Мать в гастрономе очередь заняла, за варенкой. С утра она стоит, а после обеда сказала, чтоб я пришла.

— Ничего, — ответила Ленка на первый заданный вопрос. И прогнала воспоминания о прогулке к морю, которая чуть не закончилась для нее не очень-то хорошо. А после прогулки Вова Индеец в ее сторону даже и не смотрел. Ни разу не глянул. Фу. И правильно Рыбка сказала, хорошо, что так вышло, это после она уже узнала, почему Вова один лазил полмесяца. Оказывается, они с Панчухой подрались. И она попала в больницу. А Вова — на дискотеку ходил, будто так и надо.

— Ой, — спохватилась, усаживаясь и поправляя волосы разомлевшей рукой, — как это через час? Мы же с тобой хотели, к Петьке?

— Ну, хотели, — согласилась Рыбка, тоже садясь и отряхивая вельветовые брючки, — я думала, успеем. А видишь, валялись, чуть не заснули тут.

— Оля, ну во-от…

Мимо прошла старушка в черном длинном плаще и белой торчащей беретке. Яростно оглядела сидящих барышень и, плюнув сухими губами, ускорила шаги, бормоча что-то про пьяных позорных девок, тьфу.

— Угу, — лениво согласилась Рыбка, — с кефира ужрались, аж окосели. Вот уже кошелка старая.

— Да ну ее. Ей завидно. Оль, ну пойдем на полчасика хоть?

— Ладно, — Рыбка вскочила, оглядывая себя и поправляя съехавший капюшон, — пошли, Петечка ждет ведь.

На старом крыльце техникума, заколоченном накрест досками, сидели воробьями на перилах пацаны, незнакомые. Издалека посвистели, что-то крикнули, блеснув граненым стаканом, который передавали друг другу. Девочки благоразумно обошли крыльцо по широкой дуге и вошли в железную калитку, приоткрытую в больших воротах.

Пустой по случаю воскресенья двор млел в теплом осеннем солнце. На клумбе никли растрепанные розы — желтые и белые. И одна яркая, винно-красная, тугая, как кукольный капустный кочанчик. За клумбой чернела полуоткрытая дверь в подсобном корпусе, рядом с каморкой сторожа и сараем.

— О, — сказала Оля, — ждет.

Они постукали в двери и вошли, щурясь после яркого полуденного света.

— Девочки, — сказал из сумрака медленный, чуть насмешливый голос, — милые девочки, привет, красавицы.

Оля независимо фыркнула, аккуратно проходя мимо табуреток, придерживая плащик, чтоб не смахнуть наваленные на грубом стеллаже стопки бумаги и старые папки.

— Привет, Петя, — поздоровалась за двоих Ленка, — а мы тебе несли блины. С кефиром. Но Оля все съела.

— Малая, — возмутилась Оля, валясь на свободный стул, — фух, жарко, я плащ сниму, мы ненадолго к тебе. А это что? А вот там можно я посмотрю? Эту вот папку.

— Эту нельзя, — в полумраке блеснули светлые глаза, Петя повернулся на крутящемся табурете, положил локоть на стол между кюветами и фотоувеличителем — огромным, как башня. Протянул другую руку, зацепил пакет фотобумаги:

— Лови, гурия, этот можно.

Рыбка ойкнула, хватая брошенный пакет. Ленка встала над ней, а Петя, так же, не вставая, щелкнул выключателем. В каморке, узкой и длинной, с черной плотной шторой на окне, засветила неяркая желтая лампа. Улыбаясь, смотрел, как девочки, сомкнув головы и перемешивая волосы — светло-русые длинные и русые покороче, вынимают и разглядывают скользкие снимки.

— О-о-о, — сказала Ленка, — ой, смотри, это тебя Зорик топит. Класс получилось.

— Да ну, — расстроилась Оля, — рожа косая вся. И брюхо, гляди. Фу. Дай.

— Не дам, ты выкинешь.

— Ну и выкину.

— Оль, не дури, отлично же вышло! Смотри, брызги какие!

— Та шо мне брызги. Дай сюда!

Ленка беспомощно оглянулась на Петю. Тот улыбнулся и кивнул, разрешая. Оля сердито выхватила пару фотографий, смяла, суя в карман плаща. Ленка вздохнула и стала смотреть дальше.

Маленький пляжик, он тут же, под парковым обрывом, чуть в стороне от высоких деревьев. Сверху над ним скала, на ней древнее городище, а внизу лысая полоса камня, усыпанная колючей каменной крошкой. И острые валуны торчат из воды.

Они с Петей и познакомились там. Девчонки ушли поплавать, Семки, Рыбка и еще одна девочка, со странным именем Элида, маленькая, как пластмассовый пупс, но с грудью третьего размера. Ленка вернулась раньше, подошла к расстеленному покрывалу и открыла от возмущения рот. Рядом лежал спортивный велик, весь в блестящих цацках. А на их коврике сидел посторонний молодой человек, уже явно не пацан-школьник, а совсем взрослый. Загорелый, как черт, в белых спортивных шортах и цветной импортной майке с полосками. Улыбнулся Ленке, как родной, и стал ей что-то там трепать, какие-то шуточки. Она села сбоку, надуваясь от злости, и очень ядовито на каждую шуточку отвечала. Ждала, когда ж, наконец, поймет, нефиг садиться, когда не приглашали. В конце-концов внезапный гость соскучился, и, глядя снизу вверх на подошедших мокрых девчонок, грустно подытожил, имея в виду, конечно, Ленку:

— Мегеры вы, девочки. Так и замуж никогда не выйдете.

Ленка аж задохнулась от возмущения. Открыла рот, да так и осталась с открытым сидеть — парень перевернулся на колени, опираясь на руки, приподнялся, нашаривая свой велик, вскинул его, ставя перед собой привычным каким-то движением. И поднялся сам, волоча непослушные ноги. Уселся, рукой поднимая каждую ногу и суя в стремена на педалях. Улыбнулся и поехал между полураздетых людей, кивая и смеясь знакомым, что окликали его со всех сторон.

— Это Петька, — сказала Элида, садясь и отжимая густые темные волосы, гладкие, как блестящее полотно, — он с моей сеструхой в один класс ходил. Нырнул вот, ударился об камни. С тех пор почти не ходит. Ездит на велике. Он в техникуме фотограф.

— Черт, — пробормотала тогда Ленка, садясь и маясь стыдом, — вот черт же и черт…

А когда Петя в следующий раз через пару дней появился на пляжике, она, уже устав его высматривать и ждать, вскочила и закричала сердито и звонко, размахивая мокрой рукой:

— Петя! Мы тут. Иди к нам.

— А тебе нравится?

Она подняла голову, держа в руке десяток скользящих снимков:

— Что? А…

Вытащила один, показывая его хозяину:

— Этот вот, — и заторопилась, уточняя, — тут все хорошие, правда. Этот мне совсем нравится, сильно. Ну…

— Я понял, — он засмеялся и повернулся, откидываясь. Над столом, среди криво и косо пришпиленных фотографий появилась новая, такая же, как в ленкиной руке, только раза в три больше. На ней, на фоне клумбы, заваленной ворохом летних роз, взявшись за руки, кружились две босые девочки, раздувая широкие подолы над блестящими коленками. Сверкали зубы, летели по жаркому воздуху рассыпанные пряди русых волос — длинных и покороче. И у обеих — пушистые, насквозь просвеченные солнцем.

— О, — сказала Ленка, оглядываясь на Олю, — ну смотри, смотри, класс какой!

— Я рад, — Петя церемонно прижал к груди сильную руку с длинными пальцами. Темные ровно стриженые волосы свесились, закрывая лоб.

Ленка смущенно смеясь, сделала книксен. Передавая Оле пакет, отошла, садясь на заваленную покрывалами тахту и скидывая курточку. Прислонилась к стене, завешенной облезлым ковром. Так тихо и так спокойно, и за распахнутой дверью — сонная тишина.

— Пакет вам, там каждого снимка по два, поделите. А я буду печатать, утром пленки проявлял, к понедельнику для директора надо откатать сотню картинок. Оленька, дорогая, дверь прикрой поплотнее, и замок там. А то влезет кто, засветит бумагу.

Рыбка вскочила, дергая плащ. Сказала деловито, пробираясь обратно к свету:

— Так. Нам пора. Пошли, Малая.

Ленка вздохнула. Ну вот, как всегда. Оля скомандовала и надо идти.

— Или что? Остаешься?

— Да, — помедлив, сказала Ленка, — если можно, я побуду, можно, Петя? Я дома тоже печатаю фотографии, только у нас увеличитель совсем простой. Я люблю.

Оля закатила глаза и быстро прошла мимо, держа плащ на груди. Отрывисто попрощалась и исчезла. Дверь хлопнула. И сразу стало тихо, в углу что-то капало и тикали на столе большие заграничные часы на толстом браслете. Ленка тихонько вздохнула. Получается, что она бросила подругу. Поедет Рыбка обратно одна. Хотя как раз Рыбке это не в лом, она вообще самостоятельная девица. Это Ленка терпеть не может где-то путешествовать в одиночку. А еще Петя, наверное, обидится, он всегда улыбается именно Рыбке, следит за ней светлыми глазами под темной глянцевой челкой.

— И отлично, — сказал от стола спокойный голос, щелчок погрузил каморку в сумрак и второй окрасил все в глубокий темно-красный свет, — устаю я от твоей подружки, слишком резкая, дерганая. Иди сюда, Елена прекрасная. Будем творить чудеса. Хочешь?