Дискотека. Книга 1 [СИ]

Глава 22

В тихий школьный двор Ленка влетела, стараясь ни о чем не думать, удивилась мельком чересчур уж тишине. И побежала вдоль низенького каменного бордюра, отгораживающего стадиончик с проплешинами возле сварных футбольных ворот, к боковому входу в дальнее крыло.

Ну, в школе урок, понятно, думала на бегу, прижимая к боку сумку, а тут тишина, где же все, и хорошо, что успела не к самому заседанию, а может и плохо, просочилась бы туда и села тихонько в задний ряд…

Навстречу с длинной скамейки поднялся Митя-Витя, суя руки в карманы узкого пальтишка и оглядывая ее распахнутое пальто и перепутанные ветром волосы.

— Эй, Каток!

— Митя… — Ленка остановилась, тяжело дыша.

Митя молчал, наслаждаясь ее тревожным вниманием. Через минуту сказал милостиво:

— Не ссы, Каток, вся шарага свалила на экскурсию, приедут к обеду, потом заседания. А я остался, тебя ждать. Ну, я приехал сам недавно ж. От тетки.

— Так ты сказал? Кочерге про меня?

Ленка пошла рядом, успокаивая дыхание. Витя горделиво смотрел по сторонам, толкал ее острым локтем, топыря карман своего дурацкого пальтишка. Правда любоваться на парочку некому, мысленно усмехнулась Ленка.

— Сказал. Конечно, расквакалась, надо было писать бумажку, и ей чтобы подпись. Ну я теть Галу попросил, она позвонила. Ну, что мы вернемся, как положено. Так что, из-за тебя, Каток, инспектор горнаробраза Кочерге набрехала. Цени!

— Ценю. Спасибо.

— Спасибо мало, три рубля хватит, — наставительно пошутил Митя и засмеялся.

Их шаги гулко отдавались в пустом коридоре. Вдалеке, на центральной лестнице кто-то из учителей говорил, торча локтем в проеме дверей, из-под локтя — уголок классного журнала. Кто-то невидимый отвечал и смеялся. Из-за журнала Ленке стало вдруг кисло. Она вернулась, в ту старую жизнь, где учителя, от которых надо шифроваться. Митя-отличник с острыми локтями и дурацкими шуточками. Классы, пахнущие мелом до зеленой тоски. Развешанные по стенам лозунги и стенгазеты с пафосными передовицами.

А там, в совсем недавнем прошлом остался дракон, спящий у сонной воды, свечка в консервной крышечке и улыбка на красивом лице, похожем на лицо ее папы. А еще там — солнце, вылезающее из малахита, и черные камни в тайных бухтах. Тетя Маша с блинчиками. Коты.

Как это все могло уместиться — в один вечер, одну ночь и кусочек утра? Столько всего.

— Да? Чего молчишь? — острый локоть снова толкнулся Ленке в бок.

— Что? — она остановилась у двери в кабинет биологии, берясь за круглую ручку и отступая от Мити, который все придвигался, разглядывая острыми глазами ее шею в вырезе тонкого свитерка.

— Я говорю, классно погуляла, Каточек. Повезло твоему…

У Вити стало такое лицо, что Ленка дернула дверь, быстро ступая внутрь. У стола подняла голову техничка, которая дежурила в пустом кабинете.

— Фамилие твое, — велела Ленке.

— Каткова, — сказала та отрывисто, и кивнула Митечке, — пока, Митас. До вечера.

— Не забудь, — ухмыльнулся тот. И что-то еще сказал, прикрывая высокую дверь, от чего Ленка замерла у своей застеленной байковым одеялом кровати, думая — послышалось или нет.

А в коридоре уже шумело, кричало и топало. Прозвенел, дребезжа, звонок, двери распахнулись снова, и кабинет мгновенно стал тесным, полным растрепанных и гладких голов, лиц и ртов, которые говорили и говорили…

Кочерги почему-то не было, и Ленка украдкой выдохнула с облегчением, идя вместе с толпой в столовую.

— Ой, Лена, ой жалко как, не было тебя, — торопясь рядом, рассказывала Валя, отпихивая тех, кто торопился мимо, — домик Грина, а еще галерея, такие картины, море прям живое, прям волны такие. Как настоящие!

— Я уже видела, — кивнула ей Ленка, — мы с отцом ездили, в прошлом году.

Но вспомнила, усаживаясь за длинный неуютный стол, другое. Каленую скобочку в зелени воды, и растрепанные поздние розы среди белых кукольных перилец. Валечку (у него там Валечка, и у меня — тоже) и важного Петра с кульком кошачьей еды.

Напротив уселся Митас, улыбнулся Ленке так, что она отвернулась.

После кутерьмы заседаний и лекций, сквозь которые Ленка проплыла, думая о своем, что-то записывая и делая внимательное лицо, а в голове прокручилось недавнее маленькое и такое удивительно большое прошлое, она вместе с галдящей толпой вышла из аудитории, и тут, очнувшись, поняла, почему не слышно Инессы Кочерги. Учителя стояли секретной кучкой в дальнем углу коридора, кто-то там кокетливо смеялся, кто-то похохатывал, и, оглядываясь на школьников, сразу делал серьезное лицо. Высокий мужчина, похожий на знакомого стоматолога в детской поликлинике, только без халата и маски, но с такими же буйными седеющими кудрями, теснил к стенке моложавую даму, ухватывая за локоток, а та, улыбаясь, отталкивала его, упираясь маникюром в пиджак.

У них намечается свое веселье, догадалась Ленка, видя, Кочерга раскрывает пакет, показывая что-то в нем. Улыбается секретно, как девочка, прячущая сигаретки. И это отлично, не будет проедать мозги.

Школьники уже ушли с уроков домой и два этажа старого здания стали немножко странными и неуютными, как всегда бывает в школах, на новогодних вечерах или праздничных дискотеках, если уйти из нарядного зала в гирляндах и снежинках, чтоб пробежать в туалет, или тайком выскочить на улицу, покурить за углом. Даже своя школа, знакомая до последней на потолке в туалете трещины, становится чужой и вроде бы опасной, а тут — совсем чужая с самого начала.

По коридору пробегали деловитые старшеклассники, таща провода, колонки и прочие прибамбасы в сторону спортзала. Шаги отдавались под высокими потолками с облезлой лепниной.

Ленка вошла в кабинет, полный шума и болтовни. Девочки сидели на кроватях, копались в сумках, быстро красили глаза, поглядывая на двери, ворошили разложенные на подушках мелочи. И было вокруг нервно и лихорадочно весело.

Она прошла к своей кровати, застеленной синим одеялом, села, бросая рядом надоевшую сумку. Потрогала на животе тугой пояс джинсов. Когда шила, то очень хотелось, чтоб в облипку, по фигуре. А теперь, если садишься — пуговица врезается в живот. И как это в кино показывают — всякие иностранцы, в прекрасных настоящих коттоновых джинсах: то на корточки садятся, то дерутся, задирая ногу выше головы…

Под подушкой лежала сложенная клетчатая рубашечка, из тех, что они с Рыбкой покупали в «Детском мире», перешивая карманы и погончики. Ленка вытащила ее, раскладывая на коленях. Хорошо, что взяла. В свитере она и спала, и ездила в автобусе, а теперь можно надеть рубашку, и с тесными голубыми джинсиками будет прекрасно, самое то для дискотечного внезапного вечера.

— Лена! Лен! — из-за спин продралась к ней Валя, уселась рядом, вертя взволнованным лицом, показывая его Ленке одной щекой и другой, — посмотри, как? Хорошо?

Круглые щеки алели полосами румян, ресницы торчали черными иголками, и пухлые губы, совсем детские, лоснились от жирного розового блеска.

— С ума сошла, — Ленка вытащила из сумки салфетку, — хоть губы вытри, а то Инесса тебя сожрет.

— Та, — Валя счастливо засмеялась, бережно промакивая губы. На салфетке заалели яркие отпечатки, — у них сегодня вечерина, мы слышали. Я слышала сама, когда с экскурсии ехали. Короче, в зале будут дежурить два учителя, а остальные, они в учительской, там стол. Кочерга бегала, пока мы стояли у музея, покупала в магазине консервы всякие. А еще у нее с собой домашний винчик. Она хвалилась училке, ну а я слышала.

— Хорошие уши, — рассеянно сказала Ленка, вставая.

— Ты куда? — испугалась Валя, — Лен, ты куда, давай я с тобой.

— Я в туалет. Умоюсь. И переоденусь.

Валя засветилась круглым лицом, вскочила, комкая салфетку и гордо поглядывая по сторонам.

— Я тоже. Я тоже умоюсь. С тобой. И посторожу.

Из кабинета анатомии слышались вопли и грохот. Потом возмущенный окрик — кто-то там из учителей дежурил, укрощая пацанов.

— Лена, Лен! — Валя торопилась рядом, заглядывая сбоку в лицо, — ой, я ведь никогда на дискотеке. А ты, наверное, тебе, наверное, ты все знаешь, да?

— Да ты чего, Валь. В школе же были, такие же.

— То своя школа, — мудро возразила Валя, — и пацаны дурные. Свои. А тут настоящая. Ну, как у тебя с подругами. Лен, а курить мы где будем? А вино у тебя есть?

Ленка споткнулась, и Валя заботливо придержала ее под локоть.

— Я не курю. И нет вина, ты чего?

Та захихикала с сюрпризом. И когда свернули в тупичок, где вчера Ленка уговаривала Митаса, прошептала, покачав на круглом плече сумочку:

— У меня зато есть. У нас в подвале бражка, на самогон папа ставит. Так я спустилась и налила. Чтоб тут вот.

— О Господи, — поразилась Ленка, — ну ты запасливая.

— Я хотела, чтоб все по-настоящему, — надулась Валя, но тут же снова расцвела, облизывая губы и горя глазами.

В туалете Ленка умылась и, пока Валя «сторожила», заслоняя собой закрытые двери в коридор, стащила надоевший свитерок, набирая в руку воды, протерла шею и подмышками, наклоняя голову и принюхиваясь к себе. Надела и застегнула рубашечку. Попыталась увидеть себя в квадратном зеркале над фаянсовым умывальником, но ниже карманов на груди зеркало не показывало. Зато восхитилась Валя, покинув сторожевой пост и мелкими шажками обходя Ленку.

— О-о, какая ты красивая! Ты прямо, как в кино. Ой, Лен. Ты такая счастливая!

— Да? — удивилась Ленка, сворачивая свитерок, — почему?

— Так красивая же, — удивилась в ответ маленькая толстощекая Валя, и вздохнула, — вот я была бы такая… И все бы в меня влюблялись. Такое счастье, Лен.

— Да уж, — Ленка вспомнила Митаса и усмехнулась, — пойдем уже, дискотеччица.

В спортзале было привычно, казалось, никуда и не уезжали они. Так же сверкали над временной эстрадой в углу несколько цветных лампочек, так же горой в другом углу валялись сложенные маты, а вдоль стены тянулись низкие лавочки, на которых сейчас сидели, задрав коленки, пацаны и барышни, толкаясь локтями и переговариваясь.

Так же рядом с облезлыми барабанами парень, сильно похожий на Ганю, держа за гриф гитару, препирался с мужчиной, видимо физиком или трудовиком, а тот, кашляя, тыкал пальцем в какой-то список, произнося по складам коверканные названия разрешенных и запрещенных песенок.

Только взгляды девочек были немного другими, подумала Ленка, идя следом за верной Валей к «забитому» для них месту на лавочке. Ее осматривали, фыркая и наклоняясь друг к другу. Усмехались, показывая на аккуратно подкатанные над сапожками джинсовые штанины. Это Рыбка придумала, чтоб не мешали, ну и красиво. И на керченской дискотеке все барышни давно уже так заворачивают штаны. Почти все, кроме Викочки Семки, которая мрачно заявила, что нигде не видела, а значит — нельзя.

— Вырядилась…

Чей-то громкий шепот прервало музыкальное вступление, парни на дощатом возвышении откинулись, выставляя вперед ноги и картинно ударяя по струнам. Физик-трудовик, отойдя к черному окну, застыл в напряженной позе.

— Ты помнишь, как все начиналось, — рассказал парень, который, сейчас Ленка видела, совсем на Ганю не похож, просто гитару держал так же. И голос высокий такой, немного скачущий.

Все продолжали сидеть, слушая и переговариваясь. Ну, правильно, сидела дальше и Ленка, потому что под эту песню всегда непонятно, как танцевать, пусть уже мальчики разыграются, как следует.

— Я пью до дна, — закричал гитарист, и музыка вдруг взвыла, с треском и грохотом.

— Чего, Иван Михалыч? — тем же высоким голосом, уже не пропущенным через колонки, прокричал солист, поворачиваясь к учителю, держащему в руке выдернутый шнур.

— Я тебе покажу до дна! — заорал в ответ строгий цензор.

Парень спрыгнул, встал вплотную, горячо споря. И, резко поворачиваясь, вернулся обратно, сжимая губы под темным пушком усов. Пошептался с музыкантами.

После вступления запел жалобные слова, старательно отворачиваясь от мрачного учителя.

В полутемном зале уже топтались пары. У входа спорили двое плохо видимые, один тянулся к выключателю, а другой горячо уговаривал. И полумрак пока оставался нетронутым.

Из него вынырнул Митас, суя перед собой острый локоть. И Ленка встала, вздыхая, примерилась, кладя руку на плечо в шершавом пиджаке. Напряглась, когда Митечка обнял ее покрепче, притискивая к своим бедрам, затоптался, фальшиво мурлыкая в ухо и тяжело дыша.

— Поздно мы с тобой поняли, — страдал гитарист, дергая струны.

От Митаса пахло потом, и еле заметно, и от того совсем противно — соленой рыбой, старый устоявшийся запах. Сдерживая дыхание, Ленка подумала, ну да, как многие, в частном доме живет, там вечно с водой проблемы, постирать и помыться — подвиг.

— Даже проплывать по небу, — подпевал Митя, толкая Ленку в угол и загораживая от зала острыми вихрами волос, — да, Каткова?

— У меня, Митя, вообще-то имя есть, — разозлилась она, напряженно удерживая его на расстоянии от рубашки.

— Леночка, — пропел Митас, и тыкнулся губами под волосы, около уха, — щекотная какая.

Ленка мрачно подумала, ну и дурында, пусть бы и дальше называл Катком.

Песня, наконец, кончилась, музыканты грянули веселое, иностранное, и зал, разогревшись, запрыгал, мелькая цветными лицами и сверкая зубами.

Извинительно выдравшись из Митиных рук, Ленка проскочила через толпу, разыскивая своих девчонок, увидела старательно прыгающую Валю, задирающую в такт музыке ручки. И встала танцевать рядом, встряхивая волосами, чтоб побыстрее избавиться от запаха Митаса.

— Ай лав изи лай, — самозабвенно пела Валя, тряся кудряшками.

И Ленка смеясь, подтянула ей:

— Эн сови бигин!

— Фулишли лейла лала-лалала-ла — кричал зал, и все так же, как Валя, поднимали руки, мелко шагая и встряхивая головами.

На сторожевой пост вместо мрачного физика заступила толстая дама в растянутой вязаной кофте, села на стул, благожелательно качая башней начесанных волос.

Музыка длилась, замирала, свет разгорался и угасал, дергался и плавно перетекал из красного в синий, сменялся зеленым, а после — под одобрительный визг — белыми вспышками стробоскопа. Девочки прыгали, уходили на лавочку, где сидела монументом Виола, горбя круглую спину и качая стрижкой в ответ на Ленкины уговоры поплясать. Падали рядом, чтоб отдышаться. И Валя, рыская по залу восторженным взглядом, делилась впечатлениями, состоящими в основном из «о-о-о» и «ах». На очередной медленный танец ее пригласил плохо различимый в сумраке мальчик, и Валя, увлекаемая партнером, оглянулась на Ленку сияющими глазами. Ленка кивнула ей, и сразу откинулась, сгибаясь за спину Виолы — пряталась от Мити, там и сям мелькающего в зале.

Один раз он почти успел снова ее пригласить, но Ленка подхватила Валю под руку, утаскивая мимо, и потащила к выходу, в туалет.

— О-о-о, — тяжело дыша, поспевала за ней Валя, пытаясь пересказать, — ах, а он, Лена, он — о-о-о…

— Угу, — согласилась Ленка, запираясь в фанерной кабинке, — я слушаю, говори.

Но Валя, высказав еще одно «о-о-о», вдруг замолчала.

Застегнув штаны, Ленка выскочила в тусклый свет, открыла рот, позвать Валю. И замолчала тоже. Оттеснив девочку к умывальникам, посередине от стены до стены выстроились трое девчонок, судя по независимым позам — местные. Та, которая в центре, высокая, с русой стриженой головой, держала руки в кармашках вельветовой длинной юбки. Медленно осматривая Ленку, повела широкими пацанскими плечами, увеличенными черным пиджаком. Хриплым голосом сказала:

— Штаны блядь раскатай. Приперлась тут, зажигать.

Ленка исподлобья быстро оглядела троицу, крепче сжимая пальцы на клапане сумочки. Встали вольно, и не обойдешь их.

— Чего это. Мои штаны.

— Место не твое, сука.

Краем глаза она видела Валино испуганное лицо — совсем белое, с резкими пятнами румян до висков. Пожала плечами, улыбнулась успокаивающе.

— Да вы чего? Там грязно, на улице, я просто завернула, чтоб не пачкались.

— Патлы подбери, — продолжила длинная, покачиваясь и держа руки в карманах.

Ленка шагнула в сторону. Длинная шагнула тоже, пристально глядя узкими глазами. Напряглась, подаваясь вперед. Руки поползли из карманов.

«Ой, бля», подумалось Ленке, прощелкивая на бешеной скорости картинки того, что сейчас случится, и как завтра вернется она с бланшом во всю щеку, а там — на комсомольском совете…

— Вино! — закричала вдруг Валя, — у меня — вино!

Троица дернулась от неожиданности, синхронно поворачиваясь к умывальникам. Ленка рванулась вперед, толкая крайнюю барышню, и хватая Валю за что придется, кинулась к открытой двери в коридор. В броске одновременно с их шагами-прыжками что-то треснуло о край умывальника, заорали позади амазонки, матерясь, под подошвой хрустнуло, и, убегая по коридору, Ленка почувствовала резкий хмельной запах. Из дальнего конца коридора зазывно играла музыка. Позади топали шаги. Ленка поддала скорости, влетая в зал. Валя, всхлипывая, торопилась рядом.

Отбежав к дальней стене, Ленка остановилась, щупая мокрую рубашку. Понюхала дрожащую руку.

— Вот черт. Вино твое.

— Раз-ра-азбилось, — рассказала Валя, глядя испуганными круглыми глазами, — вы-ыпало, раз-билось. Лен…

— Нормально все. Не переживай. Лучше бы выпили, да, Валь?

Быстрая песня кончилась. И начался неотменямый отель «Калифорния».

— Забы-ыла, — продолжала рассказывать Валя, — оно, там, а я вот…

В далекой двери замаячили три фигуры, встали, внимательно оглядывая зал с качающимися парами.

«Вот же черт», снова подумала Ленка, «и что теперь»…

Но из темноты перед ней вынырнул Митас, поклонился, подавая руку кренделем. И Ленка, придвигая Валю к стеночке, где та спряталась за чьи-то спины, двинулась за Митей в толпу, нагибая к его плечу пушистую, со всех сторон, ей казалось, видную голову.

— О! — удивился Митя, шумно вдыхая, — а вы уже там шарахнули, да, Ленчик? А меня почему не позвали? Я бы на хвост упал.

Ленка пожала плечами, незаметно двигая Митю подальше от входа. Он нагнулся к ее уху:

— Я читал, что вино улучшает женское либидо.

Произнеся, с ударением на последнем слоге, замер, дыша и прислушиваясь.

Ленка опешила, а потом неприлично громко и нервно заржала, сгибаясь на его плечо и топчась слабыми ногами.

— Чего? — обиделся Митя.

— Посею либидо на берего, — заикаясь, пропела Ленка, — ой, Витас-Митас, уморил, блин.

— Подумаешь…

Он выпрямился, задирая остренький тонкий нос. Но Ленка уже замолчала, вглядываясь в светлый квадрат распахнутых дверей. Там, рядом с троицей из туалета, возникла еще одна фигура. Высокая, в куртке с воротником, закрывающим шею, с лохматыми волосами, просвеченными по краям. И с неразличимым отсюда бледным лицом.

Митя попытался Ленку крутануть. Дернул, нависая. Она несильно толкнула его от себя.

— Подожди…

Голоса музыкантов умолкли, начался проигрыш, который они исполняли фальшиво, но с упоением. А Ленка, всматриваясь, шла через толпу, отводя рукой чьи-то плечи и бока, вывертывалась из-под наступающих в танце пар. И, подойдя ближе, засмеялась от неожиданности. И радости. Ступила еще, оказываясь в шаге от недавней врагини, подняла лицо и, неудержимо улыбаясь, сказала:

— Приглашаю. Пойдем.

Валик шагнул навстречу, замявшись, и оглядывая ее лицо, волосы, рассыпанные по плечам, аккуратно примерился, кладя свои руки, и Ленка, смеясь, положила их правильно — одну к себе на талию, в другую вложила свою ладонь.

— Ты откуда взялся?

— Сбежал, — важно ответил Валик, и фыркнул, наклоняясь к ее уху, — через окно в спальне.

— Врешь. Дурак ты.

— Вру. Ушел до ужина, пацаны сказали, прикроют. Приехал вот.

— Откуда знал, где искать?

Они топтались в полумраке, Ленка вела, толкая от себя и наступая на его послушную фигуру. Потом делала шажок назад и мягко притягивала мальчика к себе. И дальше, уже не шагая, просто покачивались, а в углу на дощатой эстраде голосил парень с гитарой, и было совершенно неважно, что он нещадно перевирает слова, и фальшивит в аккордах, потому что это ведь «Отель Калифорния» — музыка высокой тоски на все времена. И на их, оказалось, общее время тоже.

— Ты сама сказала. Номер школы. Когда ночью болтали, помнишь?

— Неа. Не помню.

— Что? — он нагибал голову, Ленка тянулась к его уху, жмурясь от щекотных кончиков темных волос.

— Я говорю, молодец. Мо-ло-дец, что приехал! Блин. Блин!!!

— Кричать? — деловито предложил Валик, и, выпрямляясь, набрал воздуха в грудь.

— Перестань! Вот чума ты, Валик Панч!

Музыка замолчала, включился свет. Ленка взяла теплую руку и потащила Валика в угол, кивая Виоле, усадила на лавочку и села рядом, вытягивая ноги. Открыла рот, но тут снова грянули скачущие ритмы, и они вместе расхохотались, валясь друг на друга плечами. Поодаль мелькала Валя, выразительно закатывала глаза, кивая на Валика, и исчезала, упрыгивая за головы и плечи.

Валик примерился и обнял Ленкины плечи длинной рукой, царапнув ей щеку уголком воротника. Она закрыла глаза, приваливаясь к нему. Это было так… Будто вообще ничего не нужно, сейчас — ничего. Казалось ей, что мир, который несся в пустоте, разбрызгивая с себя всякие вещи, и они терялись, ломаясь на лету и исчезая, — замедлился и вдруг завертелся единственно верно, как надо. И все стало крепким, надежным и от этого радостным. Так удивительно и совершенно непонятно, и не с чем сравнить, не к чему приложить, примеряя. Ну так — живи, напомнила себе Ленка его слова. Просто — живи. И она улыбнулась, принимая это знание, вернее, умение без знания — бери то, что случилось, то, что поистине хорошо, если чувствуешь — оно верное. Бери и скажи за это — спасибо.

— А спать? Тебе есть где? — спохватилась, волнуясь от того, что под свитером, рядом с ее ухом, посвистывало и хрипело дыхание.

— Та, — беззаботно ответил Валик, — ну, можно поехать к теть Машиной дочке, на другой край города. Если автобусы еще ходят. А нет, так я на автовокзале.

— Угу, — расстроилась Ленка, садясь прямо, — там закрывают на ночь. Куда тебе, с твоей дыхалкой.

— Как тетя Маша.

— Что?

— Я говорю, диагноз сказала, как тетя Маша!

— Ага. У нее услышала.

Ленка покусала губы. А чего собственно, волноваться. Вон целый класс приезжих. Можно бы вообще попросить пацанов, чтоб пустили. Если бы вместо Митаса был кто другой.

— Панч?

Он засмеялся, кивнул, радуясь обращению. А Ленка страдальчески улыбнулась, ну, совсем еще малой, вот же…

— Мы тебя в школе спрячем, до утра. Наверняка, найдется место какое. И я с тобой посижу.

— Отлично, так говорит Панч — Ленке Малой! — он прижал руку к сердцу, раскланиваясь, — а пойдем еще потанцуем? Быстрый как раз.