Дневники и письма комсомольцев

ПАВЕЛ КУТУЗОВ МОЯ АНТАРКТИДА

Павел Кутузов был сильный, храбрый и добрый человек. В 1960 году автору этих антарктических записок исполнилось 25 лет. Позади был Ленинградский политехнический институт, впереди — работа в Физико-техническом институте АН СССР.

Любовь к неизвестному, жажда открытий, не только научных, но исследование собственных возможностей, работы как смысла существования привели Павла Кутузова в Антарктиду. Рядовой участник 5-й КАЭ — комплексной антарктической экспедиции, — он привез с белого материка три тетради в клеенчатых переплетах.

2 мая 1966 года Павел погиб во время байдарочного похода на реке Мете. На его похоронах говорили, каким талантливым ученым мог бы стать Павел Кутузов, если б не эта нелепая, злая случайность.

Мог бы… И все-таки каким деятельным, мужественным человеком предстает этот покоритель Антарктиды. Его нет, но дневник воссоздает нам образ юноши и дает пример высокого служения долгу.

20 мая. Почти по Джерому: «Трое на одном острове, не считая собаки».

Собака — не Монморанси, просто Джек, но тоже, как и герой Джерома, имеет свою особенность: страстно не любит летчиков.

Трое — метеоролог Санька Смирнов, Гюнтер Скайб и я.

Остров — остров Дригальского.

С утра занимались хозяйством. Прибыли три самолета, полных груза. Пока разбирали, ставили палатку, стемнело. (Сейчас ведь уже в четыре темно.) Палатка установлена. Кто посмеет сказать, что она не самый уютный дом в мире? Внутри всего минус 28 градусов. Но ведь можно отапливаться керогазами. Зажжены. У нас по-прежнему минус 28. У головы, вероятно, все плюс 30 градусов. Наверняка по нас бегут грандиозные термоградиентные токи.

Итак, сегодня открыта третья выносная (вне Мирного) станция. Ее условное название «Мир» (две другие — «Дружба» и «Победа»). В честь этого торжественного события был выпит спирт. Охмелели, ибо целый день голодны.

Уже десять вечера. Здесь это глубокая ночь. Играют сполохи.

21 мая. Встали с рассветом. Это отнюдь не свидетельствует о нашем трудолюбии, ибо теперь рассвет около одиннадцати. Гюнтер приготовил завтрак: «глазунью по-антарктически». Представляет собой обычную яичницу-глазунью, хорошо прожаренную, с небольшой особенностью: желтки — насквозь промороженные комочки.

Провел свои измерения. После этого решил отыскать вход в занесенную соседнюю палатку (оставленную еще 4-й или 3-й КАЭ). Занятие чрезвычайно похоже на игру «Морской бой», с той лишь разницей, что там можно слышать «убит», «ранен», я же изрыл чуть не полгектара глубокими лунками в шахматном порядке и все не мог отыскать фанерную крышку от люка.

Плюнул и пошел ставить антенну для рации и приемника. Нет, мы ничуть не спешим связываться с начальством. Решение было единодушным (включая и Джека): готовить антенну и слушать по радио, что творится в мире, а также выловить из эфира музыку.

23 мая. Пурга, видимость 50 метров. Палатка держится сама, но никак не держит тепло. По утрам страшный холод. Вылезая из мешка, чувствуешь «суровые условия Антарктиды». Даже «старый философ» Джек (как назвал его Скайб за чрезвычайно задумчивый, глубокомысленный вид) предпочитает спать на чьей-нибудь кровати — все-таки на каких-нибудь полградуса теплее.

Вчера и сегодня откапывали вход в занесенные палатки. Особенно эмоциональная работа сегодня: выкопанная ямка тотчас же засыпается снегом. Пришлось натянуть брезент и, как бы по команде: «Лежа окапывайсь!» — рыться под ним.

Радиостанция Мирного дважды в сутки приносит приветы от друзей. В свою первую связь передали поздравления с других выносных станций. Кричак сообщил, что сюда прибудет Мальцев с «Победы», а меня отзывают в Мирный. Но я полагаю, что это будет весьма не скоро, так как вероятность скорого прилета Мальцева в Мирный нужно помножить на вероятность скорого его перелета из Мирного сюда, а так как в это время года каждая из вероятностей мала, то произведение еще меньше.

Из всех современных предметов и приспособлений XX века для нас наиболее ценны два: керогаз и помойное ведро.

26 мая. От шефа получено ЦУ: вытащить из занесенных палаток различные вещи, всего 24 наименования, среди них двигатель и генератор. Санька сейчас же парировал, потребовав прислать кран. Но остроумнее всего было то, что на следующий день ЦУ подтвердил Короткевич.

Ничего не поделаешь, пришлось вчера в пургу откапывать палатку, разбирать «Уралец» и по частям выволакивать его на 2,5-метровую верхотуру. Вчерашние груды не пропали даром: поскольку энное количество снега было вынуто, решили на этом месте пробивать аэрологическую траншею.

За прошедшие дни сделано еще одно капитальное дело: сооружен из различных ящиков тамбур для нашей палатки. Теперь мы уже не рискуем, как раньше, входя на ночь в палатку, не выйти утром из нее. Остроумие тамбура еще в том, что можно запросто доставать продукты, так как ящики повернуты крышками внутрь.

Со Скайбом нам не очень повезло. Даже его ежедневные обязанности: четырехраэовые суточные метеонаблюдения — частично возложены на нас. Мы с Санькой по очереди выполняем самое неприятное — в час ночи. Правда, это дело добровольное, но согласишься, когда рядом стонут, что не высыпаются.

Но ладно и то, что Гюнтер готовит еду, это ему нравится, да и мы не против. В общем, он хороший человек, но не приспособлен к «суровым условиям Антарктики», хотя согласился ехать добровольно.

Зато с Сашей Смирновым у нас долгие разговоры: ждать одному часа ночи тоскливо, ему помогает коротать время второй, и вот возникают долгие разговоры о виденном, слышанном, пережитом. О городах, друзьях, девушках.

27 мая. Гюнтер сообщил, что ветерок дошел до 25 м/сек. Этого можно было ожидать: палатка вся трясется; если мы ее плоховато закрепили, может сорвать, и тогда каюк. Внутри холодно, хоть и горят ярким пламенем два керогаза: наше жилье продувается насквозь.

Несмотря на метель, целый день работали, выполняя ЦУ шефа.

В вечернюю связь послал Сережке Попову РДО:[46] завтра ему стукнет двадцать шесть. Домашний адрес в записной книжке, а она в Мирном, пришлось послать на лабораторию.

Наверное, сейчас во всем мире только вой и летящий снег.

28 мая. Я начинаю серьезно беспокоиться за палатку. Ветер усилился, появился металлический скрип. Если хоть одна рейка вырвется из гнезда, при таком ветре она распорет ткань. Все спят, мне сейчас нужно идти на метеонаблюдения. Если видимость меньше пяти метров, придется разбудить кого-нибудь для страховки.

Измерил. Ветер — а он до 30 м/сек — порывами зашкаливает прибор. Температура повысилась до минус 15 градусов. Видимость я записал в тетрадь — семь метров, но это явное преувеличение.

Пока снял все эти измерения, испытал гамму чувств, одно другого «слаще». Снег набился всюду, где есть малейшая щель.

Выход из тамбура забит доверху плотным снегом. Пришлось прокапывать щель. А что было б без тамбура?

Вечер. За стеклом иллюминатора пурга по-прежнему машет белыми крыльями. Ветер держится около 30 м/сек, но давление перестало падать… Связи с Мирным нет, почему-то рация не передает мощность на антенну. Удалось довольно чисто поймать какую-то станцию. Передавали музыку. И настолько это было необычным в нашей обстановке (хоть в Мирном она каждый день), что Санька даже выключил радио (чтобы не расстраиваться и не разряжать батареи).

29 мая. Сегодня вечером несчастье — исчез Джек.

Ожидая срока связи, мы валялись по койкам. Выходя по своим собачьим надобностям, Джек сам открыл дверь и, проделав дыру в забитом снегом входе, вылез наружу. И вот уже четыре часа его нет. Орали, свистели, светили — безрезультатно.

Метель стихает, всего 20 м/сек, но видимости никакой. Кончился керосин, пришлось нам с Санькой идти к бочкам за 50 метров. Я прошел вперед с веревкой, он у палатки подстраховывал.

Еще два дня можно жить, не высовывая наружу носа.

30 мая. Сегодня для меня нечто вроде праздника: ровно год назад, в воскресенье 30 мая 1959 года, у меня возникла идея попробовать поехать в антарктическую экспедицию. Ясно помню: был хороший, жаркий день, и наша троица — Сережа Попов, Женя Гарусов и я решили поехать к четвертому дружку Юре Лобанову в гости, в Дубну. Там Юрок и сообщил о желании Леши Окорокова попасть в экспедицию.

Мысль понравилась, и со следующего дня я начал пытаться ее осуществить. Сколько надежд, разочарований и опять надежд! И уж конечно, в этом можно поклясться, тогда я не думал, что через год, в то же время, буду находиться в Антарктиде, где-то у черта на куличках, на острове Дригальского…

А здесь метель все еще не стихла. Очень нужно это умение — пережидать погоду. За тонкой материей разбушевавшаяся стихия, а здесь относительный покой…

Была надежда, что днем вернется наш «философ». Не оправдалась. Уходили от палатки, звали. Теперь уже шансов на его спасение нет. Двое суток такой пурги не выдержит ни одно существо.

31 мая. Пурга устала и, видимо, собираясь с новыми силами, на сегодня дала нам передышку. Проглянуло голубое небо, ветер стих. Но я по инерции продолжал нежиться в спальном мешке до одиннадцати (благо, раньше все-таки темновато).

Погожий день использовали, чтобы нарастить радиомачту, может, тогда улучшится радиосвязь (бедный Гюнтер, ему передавали немецкую радиограмму три раза, наконец он уловил общую идею, что жена еще не родила долгожданную дочку).

Мачту практически сделали новую, метра на три выше, и разместили дальше от палатки. Подняли на нее красный флаг. При этом каждый пульнул по ракете.

А вечером, как всегда, задушевные разговоры до часа ночи.

1 июня. Опять двадцать пять! 25 метров в секунду. Этакое продолжительное постоянство не для наших кипучих натур.

Коротая время, перевожу с английского Джозефа Конрада.

3 июня. Сегодня мы дали в Мирный сводку: ветер 1 м/сек.

Но это явно преувеличено. Ни малейшего дуновения! За ночь выпал легкий снежок, и Антарктида приобрела совершенно несвойственный ей вид; провода окутались инеем, длинными мохнатыми веточками; глыбы льда, прикрытые тонким слоем мягкого покрова, кажутся шероховатым, неотшлифованным мрамором. Все приобрело какую-то бархатность (как мраморные скульптурки «Вечная весна» и «Ромео и Джульетта» на 3-м этаже Эрмитажа). И пройтись по нему приятно: оставляешь следы, все равно как где-нибудь в Подмосковье.

Солнце выглянуло (впервые) всего на пять минут, но одарило прекрасным зрелищем: справа и слева от него засверкали многоцветно еще два ложных брата, а от основного светила прямо в море ударила колонна желтого пламени, и море загорелось.

Да, хороша бывает Антарктида, когда не вмешивается стихия!

Сегодня попытались работать в откопанной КАПШ[47]-1. Испытывал какое-то странное утомление, вялость, еще не начав работу. Так и не прошло. Возможно, сказывается долгое сидение в палатке, возможно, не очень полноценное двухразовое питание, но скорее всего это действие спасительного и проклятого керосинового газа: он горит у нас круглосуточно, от него болит голова и очень режет глаза.

4 июня. Связи с Мирным нет. Выручает приемник. Вчера вечером слушал Вана Клиберна.

1 час ночи. Какая ночь! Видимость, как сказали бы летчики, «миллион на миллион», безветрие, луна. По небу играют сполохи. Безмолвная, бескрайняя сверкающая пустыня.

5 июня. Странный день! Попытаюсь описать кратко (от газа режет глаза и очень темно).

Утро ясное, чистое. Опять нет связи с Мирным. Решили, что все дело в антенне, и в третий раз переставили ее. Вдруг слышим: летит самолет. Покружив, сел. Выбросил груз и людей: Кричака, Аралова и одного радиста. Мой груз летчики (точнее, Пименов) не взяли, а я решил не лететь без него. Через полчаса должен прилететь Зотов.

Пыль, поднятая самолетом Пименова, незаметно перешла в туман, и самолет Зотова мы услышали, но не увидели, хотя по звуку он пролетал метрах в ста пятидесяти. И вернулся!

Число отважных на Дригальском увеличилось на 100 процентов. Катастрофически растет расход продуктов (как сказано в нашей вечерней радиограмме).

6 июня. Ночь провели сносно. Мы, трое молодых: Саша, Виктор и я — спали в полностью засыпанной снегом КАПШ-2. Зажгли неизменный керогаз, но скоро вынуждены были потушить: от газа разболелись головы и начало лить со стен. Ночью поднялась пурга. Под вентилятором в палатке за ночь вырос симпатичный «монах».

Утром пришли, точнее, приползли гости: Аралов и Кричак, они спали в нашей постоянной палатке. Аралов жалуется: страшно замерз ночью, температура в палатке минус 20 градусов.

Дело в том, что прилетевшие прибыли без опальных мешков. У нас было лишних два мешка. Аралову же достался лишь гюнтеровский вкладыш.

Гости пришли, не закрыв за собой входного люка: боялись, что засыплет и все окажутся замурованными. Пока они сидели у нас, пурга делала свое дело.

Дело в том, что выход из палатки — это горизонтальный подснежный туннель длиной около четырех метров, на конце которого вертикальный колодец двухметровой глубины, направленный вверх. Колодец ниже уровня снега перекрывается крышкой. Все это оказалось забито снегом, особенно тяжело пришлось Кричаку: довольно полный, он и в обычных условиях с трудом мог проползти все эти переходы (сечение 0,5x0,5 м), а тут и это сечение уменьшилось.

Пока мы выползали из спальных мешков и одевались, проход все более сужался. Первым полез я. Гамму чувств описывать не берусь, скажу только, что было место и страху. Еле вылез, чуть было не потеряв эту тетрадь. Беда еще в том, что отправился спать без перчаток и все манипуляции проделывал в снегу при минус 26 градусах голыми руками (никак не могу привыкнуть к местному коварству). Когда руки «отходили» в нашей палатке, чуть не варевел.

Следующим шел Санька, он поуже, чем я, но и ему досталось трудно. Замыкал Витя — парень могучего сложения, полярный радист. Он застрял и обратился к нам с жалостными словами: «Не оставьте, двое детей».

Радуясь свободе, мы отогревались в родной КАПШ-1. И когда после обеда решились снова пойти к КАПШ-2 за спальными мешками (ибо не решались второй раз спать там), было поздно. Все это прямоугольное колено было забито снегом, часа полтора длилась наша борьба за спальные мешки. По очереди влезали в колодец и пытались ведром выгребать снег. Но там не согнешься, а главное — пурга усиливалась.

Короче, мы потерпели поражение. Кто прочтет это, пусть не осудит: борьба была не на равных.

Итак, на шестерых — только два спальных мешка. И палатка, в которой и троим было ужасно тесно.

Сейчас ночь. Трое лежат, четвертый кое-как привалился, дремлет. Мы с Санькой сидим. Мне через 20 минут на метеосрок (в час ночи). Да и все равно спать негде.

В общем, мы на положении ожидающих поезда, только наш поезд может прибыть через несколько дней, а быть может, и недель.

9 июня. Вот уже вторые сутки стоят изумительные ночи. Насколько природа здесь бывает свирепа и коварна, настолько же бывает изумительна и величава (но не нежна!).

Днем была чудесная погода, а из Мирного самолет не мог вылететь: порывы ветра до 27 м/сек.

Но мне кажется, завтра последний «дригальский» день.

10 июня. Ожидания оправдались: мы в Мирном. Встречали радостно и с некоторой завистью; хлебнули Антарктиды.

Да, совершенно понятно; Мирный — это еще не Антарктида.

Наибольший успех выпал на долю моих усов. Таких усов в Мирном нет. Их сравнивают то с китайскими, то еще черт знает с чьими.

Предложили выступить по радио с рассказом о Дригальском. Отказался. Наша радиогазета — ехидная организация, любит подстраивать каверзы. Вместо меня на удочку попался Кричак. После торжественного выступления Оскара Григорьевича была исполнена едкая песенка о его злоключениях на острове. Возможно, и мне была уготована такая же участь.

Английский кружок процветает, в качестве пособия крутят фильмы. Приходят и ни слова не понимающие по-английски.

13 июня. В Мирном настолько привычная и скучная атмосфера, что Дригальский кажется чем-то очень давним.

Все эти дни бездельничал. Только сегодня приступил более или менее тесно к работе: метеорологи попросили наладить актинометрическую установку. Неудобно отказываться, хотя у самого полно работы.

Завтра пойдем вытаскивать трактор. Вчера наши хлопцы вышли из Мирного, чтобы пройтись с гравикой вдоль гляциологических вех. Решено было идти напрямик, через трещины. Ребята прошли, а шедший за ними трактор провалился.

Трещины в Антарктиде — бич. Все поражаются, как это с нашими людьми не было еще несчастных случаев. Бывало, люди проваливались (например, в день нашего отлета на остров начальник электростанции Ягод-кин, идя к себе домой по миллион раз хоженной и езженной дороге, провалился в трещину, но успел ухватиться за край), но как-то им везло: либо попадали на небольшой глубине в расклин, либо (чего практически здесь не делают) шли на связке. Но все, конечно, до поры до времени.

Мирянское радио сообщило, что наш перелет с острова в Мирный — самый поздний авиационный перелет в истории Антарктиды.

17 июня. Боюсь повторяться (но что я могу поделать!), уже который день дует. Порывы за 30. Ей-богу, это надоедает. Надоедает бороться с дверью, чтобы войти в свой тамбур (просто сил не хватает открыть ее, проклятую) и пулей влетать в него, дабы не пришибло. Надоедает после двухминутной ходьбы приходить с от» топыренными карманами, плотно набитыми снегом. Надоедает скользить и падать на застругах[48], не видя ничего под ногами, надоедает слышать постоянный свист и вой. Да мало ли чго надоедает в пургу!

Нет, я не скис, ведь через пяток дней будет зимнее солнцестояние (сегодня с этим нас поздравили японцы), и деньки побегут, увеличиваясь, а через неделю мне

стукнет двадцать пять. Да, это, конечно, в некоем роде дата.

Завтра должен выступить с лекцией под громким названием «Атомная энергия и ее использование». Так как мне предоставляется только полчаса, то это будет, безусловно, не лекция, а самые бессовестные выжимки.

Вопрос о составе санно-тракторных поездов все еще не решен, и это меня сильно беспокоит.

18 июня. Пурга чуть поутихла, и мы отправились спасать трактор, провалившийся в трещину. Дорога к нему была сложна и опасна, порой бывало, что снежный мост обрушивался сразу за нами.

Прибыв на место, опутались веревками и начали бродить вокруг трактора, фотографировать. Трещина аховая: провалишься — и конца не достигнешь. Но с веревками работать очень неприятно, и мы сбросили их, несмотря на И., возводившего хулу на нас. Все прекрасно обошлось, хоть трактор пока и поныне там.

Сегодня я ораторствовал. В общем, кажется, получилось не очень плохо. Просто плохо. Не выдержав философии на пальцах, ввалился в квантовое состояние частиц. Еле вылез. Вечером И. со страшной силой раскритиковал.

Кажется, начальству нравится мысль послать меня в поезд в район гор на Земле Королевы Мод (станция Лазарев).

Эта мысль мне не очень нравится, но все же лучше, чем сидеть в Мирном.

Вплотную взялись за проштрафившийся трактор. Погода не очень благоприятствовала нашему предприятию: дул сильный ветер, и была довольно низкая, под минус 30 градусов, температура. Собралась довольно большая компания, в основном фотолюбители.

Я связался с И. Это было действительно необходимо, так как работать пришлось в самой трещине. За последние метели под трактор насадило снегу, так что невозможно было даже трос протянуть под ним. Работать было несколько неудобно: лежишь на снежном мосту неизвестной толщины под трактором, имеющим принципиальную возможность продолжить свое первоначальное движение к центру Земли. Но туннель был прорыт, трос пропущен, и мощный, 500-сильный АТТ после ряда неудач извлек машину.

Сегодняшняя экзотика стоила пропуска декадных измерений. Этим займусь завтра.

21 июня. День зимнего противостояния (для нашего полушария). С завтрашнего дня ночи будут укорачиваться. Хорошо! В честь такого праздника природа создала чудесную, редкую для зимней Антарктики погоду. День был ясный и совершенно тихий. Полный штиль. Как хочется надолго запомнить окраску такого дня.

Утро. Девять часов. На востоке ярко-голубое небо, над нами и дальше темно-синее, почти черное. Яркие звезды, узкий серп месяца. Голубизна наступает, вот она захватила уже полнеба. Звезды меркнут, светит лишь месяц. Восточный горизонт — сплошная багровая полоса. Ударил первый луч солнца. Вспыхнул купол, засверкали далекие айсберги. Солнцу удается лишь чуть высунуться, и оно не может осветить снег и лед. Поэтому в мире существуют только две краски: синяя и багровая. Но сколько оттенков: от чистейшей лазури до густого фиолетового, от багряно-алого до темно-красного, и все это в самых различных сочетаниях. Похоже на картины Рериха, только чище, прозрачнее.

25 июня. Итак, «Павлу Кутузову стукнуло уже 25 лет», как сказали вчера в радиогазете.

«Четверть века! Это же не хвост собачий!» — добавили в кают-компании.

А посему решено было отметить такое событие. Виновнику сообщили, что его присутствие необязательно, но желательно. Занятие кружка английского языка было уменьшено до неприличия (ибо руководитель и добрая половина членов должны были участвовать в намечающемся мероприятии).

А сегодня утром, поднятый Нарциссом около десяти, поехал вместе с ним на собаках к скважине.

Несмотря на мороз (около минус тридцати градусов), в Мирном почти не было ветра. Но стоило нам отъехать от Мирного, как ветер взялся за нас. Ехать пришлось в гору, против ветра. Все эти Айсберги, Казбеки и Индусы проявляли неукротимое стремление, но только в направлении к дому. «Хуук-хук», «пооч-по» и другие команды они явно не относили на свой счет. В итоге девять километров были пройдены за два с гаком часа. Обратно этот путь мы проделали за 20 минут, правда, псы укоротили расстояние, протащив нас напрямик через трещины.

Несмотря на предосторожности, отморозил часть щеки, и теперь она начинает чернеть. Завтра путешествие будет повторено.

28 июня. За эти дни съездили еще раз на купол. Минусы и ветер усилились, а посему к обмороженной щеке добавлен подбородок. Теперь я слегка напоминаю зебру.

Вчера с Нарциссом ходили на припай, километров за семь от Мирного: бурили лед, определяли его толщину.

Сегодня опять должны были идти, точнее, ехать на псах по припаю к айсбергам (12 километров от Мирного). Но утром наш конкурент Пал Кононович Сенько (начальник геофизического отряда) решил поехать к буровой вышке (там у него магнитометр работает) по той же трассе, что и мы ездили на купол, но двумя километрами короче.

Поехал и сделал это совсем напрасно.

С утра ветерок был небольшой, всего 16 м/сек. К обеду он усилился до 22–24 м/сек. Началась метель. К этому времени Сенько с каюром уже выехал. Сейчас ветер усилился до 47 м/сек, по радио передано запрещение высовывать нос из домов. А путешественников все нет. После обеда начальник экспедиции Короткевич и его заместитель Матвейчук отправились на АТТ искать пропавших. Но, проплутав четыре часа, вернулись.

После возвращения Короткевич позвонил к нам и попросил помощи: вслепую вывести к вышке АТТ. Я ответил, что желательно прихватить Нарцисса Боркова (его советы весьма ценны, мы с ним вдвоем ездили).

Но И. рассудил иначе. Мне было приказано вместе со спасательным отрядом идти по припаю вдоль барьера (на случай, если, заблудившись, пропавшие свалились с барьера). Мы должны были пройти два километра за мыс Ураганный (до него около трех километров). Если учесть капризы здешней природы, задание нешуточное. Облачились, запаслись ракетами, альпенштоками.

Нас было четверо: И., Боб Моисеев (занимается полярными сияниями), геодезист Дима Хромихин и я. Пошли на одной веревке. Первым шел И. как мастер спорта по альпинизму и начальник отряда, я замыкал цепь. Дойти удалось только до спуска с барьера на припай, дальше не хватило сил. Заблудились. И. провалился в трещину, но был благополучно выдернут оттуда.

Потом я отправился искать дорогу. Кажется, нашел, но надо было бы переползать через две довольно широкие трещины (впрочем, я не уверен, что это была дорога). Промучившись больше часа, вернулись.

Оказывается, правильно сделали, так как под барьером видимость из-за завихрений еще днем была около одного метра, то есть на расстоянии вытянутой руки уже не видно, а сейчас, ночью, еще хуже.

Ну а что значит работать при 50-метровом ветре? Кроме палки да ног, мы не имели точек опоры, а при таком урагане этого до смешного мало. Человека несет, как сорванный парус, и даже падение не помогает: просто ветер довольно бесцеремонно волочет по застругам. Ощущение такое, что ты на середине скользкой горы (что, впрочем, недалеко от истины). И если прибавить, что все это происходило в самой непосредственной близости от трещин и 17-метрового ледяного обрыва, то картина будет более полной. Ну и разве что только из хвастовства можно сообщить, что своего соседа по веревке, ползущего в пяти метрах от тебя, совсем не видно и не слышно, да дышать очень трудно, легкие переполнены воздухом.

Кто не верит — пусть проверит. Сделать это легко: при полете на самолете высунуть голову (Ли-2 как раз имеет скорость 50 м/сек).

Сейчас час ночи (так что уже 29-е), но ни Сенько, ни посланного за ним тягача нет.

Единственная надежда (более или менее реальная), что потерпевшие отсиживаются в палатке, установленной для магнитометра у буровой…

29 июня. В двенадцать дня наш вчерашний отряд вышел на припай. Ошибки прошлого дня частично учтены, захватили два передатчика для радиозонда, в 12.00, 14.00, 17.00 и далее через два часа я должен был давать один из четырех условных сигналов в надежде, что радиотеодолит (используемый для радиозондов) уловит их. Ветер за тридцать, но видимость плохая, только в промежутке между порывами можно видеть за 15 метров. Наша задача прежняя.

Поход на четыре километра занял семь часов. За все время ни разу не видели барьера, хотя должны были идти у самого его основания. Ни разу, кроме выхода, не знали своего местонахождения. Шли по воде, проваливаясь в трещины. Промокли насквозь. Если бы богу суждено было увести нас мористее[49], предыдущая запись была бы, вероятно, последняя.

Спасли нас ракеты. В Мирном почуяли неладное, хоть последний срок нашего прихода еще не истек. Начали пускать ракеты. В метель, при далеком расстоянии ракета не указывает направления, только на несколько секунд окрашивает летящий снег в красный или зеленый цвет. Но сам факт, что кто-то ищет тебя, швыряя ракеты, действует ободряюще. То же было и с нами. Отправившись практически наугад, подошли к барьеру. Но на протяжении многих километров есть только одно место, шириной в 20 метров, по которому мы смогли бы подняться (там же, где спускались). Важно было не пропустить его.

И вот мы опять в родном Мирном. Игра в прятки окончена. Все тело ноет, нас раздевают, дают спирту.

Но на душе нерадостно: Павел Кононович не найден, а он прекраснейший человек. Только что с купола вернулся спасательный отряд № 2, ездивший на АТТ. Проплутали одиннадцать часов, но не добрались до буровой вышки. На обратном пути въехали в зону трещин. АТТ провалился.

Все живы, пешком смогли прийти в поселок. Но АТТ, видимо, достать не удастся: в Мирном нет транспорта, который вытянул бы 20 тонн его веса.

Только что мне позвонил Матвейчук. Спросил, в состоянии ли я ехать завтра на тракторе к буровой. Ответил, что поеду. А сейчас спать, чтобы отдохнуть. Вот ведь как бывает: сто человек вместе с современной техникой не могут спасти двоих, а они где-то рядом…

Метеорологи сообщили, что порывом ветра в 53 м/сек у них сломан анемометр[50]. А может, и не ветром. На крыше их дома оказалась занесенная откуда-то бочка из-под антифриза. Вес ее около ста килограммов. Возможно, разгром учинила она. Немцы говорят, что их прибор показывал скорость ветра в 56 м/сек.

30 июня. Утром ветер неожиданно стих. Но спасательные операции отменены: Сенько и каюр вернулись. Сами.

Оказывается, еще в начале пурги они выехали от буровой (сразу же уменьши® шансы на свое спасение). В пути пурга разыгралась в полную силу. Собаки понесли, сбились с пути, попали в зону трещин. В одну из них собаки с нартами ухнули, люди успели соскочить. Поползли вперед и провалились (в дальнейшем оказалось, что это трещина между барьером и припаем, они свалились с барьера). Совершенно не зная, где находятся и в каком направлении идти, решили переждать пургу, сидя в этой трещине.

Сидели двое суток, пока не начали обледеневать. Решили: лучше заблудиться, чем замерзнуть.

Пошли, но в противоположном направлении. В это самое время наш спасательный отряд был от них метрах в ста пятидесяти — двухстах. Они видели наши ракеты и поняли истинное направление. Кричали нам, сорвали голоса, но мы, не услышав их, повернули обратно. Вслед за нами, но гораздо медленнее, шло двое людей. Если б мы только знали это! Четыре километра мы прошли за четыре часа (с 15 до 19 часов). Это же расстояние они шли одиннадцать часов. Последние сотни метров почти ползли.

Сегодня на диспетчерском совещании нашей четверке объявлена благодарность. Но дороже всего благодарность самих спасшихся и сознание, что ты хоть чем-то помог людям.

Оба они поморозились, но не очень страшно (от ветра спасла трещина). Для того чтобы их раздеть, одежду пришлось разрезать на куски.

Назавтра приказ: мастерам спорта Н-ву В. Б., Зазарьеву Б. В., а также Цукернику и мне идти к провалившемуся АТТ, разведать трещины и обмыслить пути его извлечения.

2 июля. Вчера ползали по трещинам, около АТТ. Вот это трещины! Ширина до четырех метров, глубина… Трактор завалился прочно, лишь одна гусеница более или менее на надежном месте. Все остальное — в воздухе. За другой край трещины зацепился верхушкой кабины. Вытянуть эту громадину будет трудно.

Другая группа искала собачью упряжку. Им совсем не повезло: ничего не нашли. Поэтому сегодня группа из шести человек во главе с начальником экспедиции вновь отправилась на поиски. Мы прошли вдоль кромки барьера довольно большое расстояние, но тоже безрезультатно. В конце концов нам удалось обнаружить собачьи следы, но сами собаки и нарты словно испарились. Перепахали в том районе лопатами, наверное, полгектара плотного снега, опять ползали по- трещинам, и все напрасно.

Завтра группа отправится опять. Устал от этих трещин, авралов, а кроме того, полно работы: измерения, делать косы для поезда, месячная таблица да еще через две недели отчет на ученом совете о работах на Западном шельфовом леднике и о. Дригальекого.

6 июля. Ничего существенного не произошло. Неоднократно искали собак, ходили даже сегодня: все безрезультатно.

7 июля. Кажется, я захандрил. Вынуты все фотографии. Глядишь и вспоминаешь каждого. Я раньше не думал, что фотографии действительно нужны. Не приплыл бы сюда, может, так и не узнал бы.

Ужасно хочется видеть зелень, чувствовать ее запах, слышать треск кузнечиков, птиц, даже лягушек, лишь бы живых. Ведь сейчас июль. В деревне уже начинает пахнуть свежескошенной травой, люди бродят в турпоходах, валяются на пляжах, мокнут под дождем, просто смотрят на прохожих.

Лес. Какое это чудо — лес. Прогретый, пахнущий травой, земляникой — лиственный; чуть сыроватый, немножко из сказки, с легким прелым запахом — хвойный. Вот уже мною лет подряд этот месяц для меня — месяц путешествий, приключений…

Через четыре дня будет восемь месяцев, как «наш корабль, дизель-электроход «Обь»…». Восемь! Еще столько же.

25 июля. Два дня назад возникла идея — сделать кое-какие измерения и работы на острове Победа (это 360 километров от Мирного). В напарники себе я выбрал Нарцисса. Сборы были быстры, но задержала погода, а вчера Ли-2 доставил Нарика, меня и радиста Олега Степановича на остров Победа.

Боря Дерюгин и Миша Калихман, живущие здесь с 9 мая, встретили нас очень радушно. Городок из двух палаток, КАПШ-1, почти начисто занесенных за эти три месяца.

Трудная жизнь на этих выносных. Впервые в Антарктиде в самые жестокие зимние месяцы люди живут в палатках.

27 июля. Что-то сейчас делают в Ленинграде, Москве, Казани? Сейчас там семь вечера. Но еще светло, тепло, люди гуляют, гоняют мячи, едят мороженое.

У нас же холодная проза. Два дня были без пурги, за это время пробили четырехметровый шурф — почти сплошной лед. Барометр опять падает, палатка начинает трепыхаться. Значит, с ночи снова пурга. Опять утром Боря с Мишей должны будут откапывать нас.

30 июля. Вчера во время пурги не выдержали и решили сделать тамбур. Возились несколько часов. И сделали. Стенка из снега, крышка брезентовая. Вероятно, тамбур неказистый, но для нас он — дворец, а главное — теперь не заметает вход.

Во время пурги здесь страшно повышается температура, вчера поднялась до (смешно сказать, зимой в Антарктиде!) — 1,5 °C. Порой даже капало. Но мы пришли к выводу: лучше — 40 °C, чем эта пакость.

В конце работы вдруг ни с того ни с сего пошел переохлажденный дождь. Мой мост[51] сразу вышел из строя и начал показывать сугубую ересь. Пришлось его подвесить сушиться над керогазом, как элементарный валенок. Не знаю, как он поведет себя завтра.

Несмотря на теплынь, сегодня мы промерзли (ведь мы же насквозь мокрые), пришлось вечером прибегнуть к С2Н5ОН. Подействовало. Не согрело, но увеличило остроту восприятия, заметно выступили контрасты: ободранная грязная палатка, Нарик руками хватает кровавый бифштекс и поджаривает его. Миша по графику обрабатывает данные радиозонда, а радио тихонько передает «Цыганские напевы» Сарасате. Пещерный и XX век!

А что делал я? В валенках валялся на чужой кровати и разглагольствовал о канадском хоккее.

Состоялся бурный разговор о романтизме, обывательщине и погоне за длинным рублем. По-моему, Олег Степанович кругом неправ. «Чистый романтизм» — продукт условий жизни. Иные могут позволить себе эту роскошь, иные (большинство) — нет. Поэтому никак нельзя считать шкурниками все вспомогательные отряды только потому, что у них нет в этих краях научных интересов.

1 августа. Все-таки миром управляет «закон бутерброда». Стоило нам построить тамбур, как ветер повернул на 180 градусов и наше сооружение стало отличной ловушкой для снега (уверен, что при отсутствии тамбура ветер не переменился бы).

Наша работа продвигается весьма слабо: мешает погода. То пурга, то очень неприятный поземок. Но за рассказами вечера проходят уютно. Олег Степанович — в прошлом моряк, побывавший почти во всех странах мира и много повидавший, бывший командир взвода автоматчиков, проведший всю войну на передовой, а ныне отличный радиоинженер — рассказывает очень занятные, а главное, правдивые (по его словам!) истории из жизни.

Вчера Короткевич прислал ЦУ — к прилету самолетов выкопать палатки, а уже сегодня его заместитель прислал противоположный приказ. А все наше жилье давно уже не только занесено снегом, но и вмерзло в него, обледенело, и выдрать палатки — значит наверняка их загубить; при этом мы рискуем в случае отсутствия самолетов остаться на морозе без жилья.

5 августа. …Лунная ночь. Чистое голубоватое небо. Голубая полная луна. Красный флаг на радиомачте и бесконечные голубые снега. Почему-то именно в такие вот лунные ночи чувствуешь изолированность, какое-то одиночество.

До Мирного четыре сотни километров, а это ближайшее населенное место. Задача для 5-го класса: пять человек на территории, равной Франции. Плотность населения… Скоро и она уменьшится. Из Мирного получен приказ: первым самолетом улетают Борис и Миша. Наша троица остается до второго самолета.

6 августа. Сегодня добит шурф! Глубина рекордная для Антарктиды — десять метров! Но зато ноет все тело, особенно руки.

От начальства получено новое приказание: всем вылетать первым самолетом, захватив вещи. Это столкнуло лбами интересы двух отрядов.

Я сохранял безмятежное состояние духа, по опыту зная, что до самолета может быть еще столько же ЦУ, сколько сеансов радиосвязи.

Погода чуть испортилась, небо заволокло облаками. Но сегодня мы наблюдали удивительно нежные небесные краски. Порой приходится остро сожалеть, что не можешь как-то зафиксировать то, что видишь…