Дневники и письма комсомольцев

КАТЯ МУСТАФАЕВА «ТЫ НАС, РОССИЯ, НА БАМе ПРОВЕРЬ»

Над Байкалом, по берегам Байкала гремит короткое слово: БАМ, Пусть свирепствуют неласковые морозы» пусть встречаются непредвиденные трудности» но в подобного рода великих стройках всегда есть что-то торжественное» поднимающее и очищающее душу.

На Бурятском участке БАМа много ленинградцев, посланцев Литовской ССР, приехали опытные специалисты из Донбасса, Караганды, представители метростроевцев Москвы.

Приехал строить БАМ и Анатолий Кошкин — ленинградец, мастер спорта по лыжам, приехал» возглавив отряд «Комсомолец Ленинграда». Его жена — юная миловидная Катя Мустафаева, родом из Астрахани, там окончила строительный техникум. Астрахань — КамАЗ — БАМ — таковы начальные линии ев судьбы.

28 августа 1975 г.

Лида, вот я уже и на Байкале. Нижнеангарск расположен на самом его берегу.

Я уже в самолете разглядела поселок, зажатый между синим озером, синими горами и под синим небом. Кажется, что уютнее места и не придумаешь. Я почему-то подумала, что, наверное, этого-то поселочка никоим образом не коснулась война, но потом уже позже узнала от жителей, что из всех мужчин поселка, ушедших на фронт, вернулось только пятеро, а на Байкале в сибирский мороз всю войну рыбачили только женщины.

Вот видишь как.

В аэропорту узнали, что в Уоян нет летной погоды уже неделю и неизвестно, сколько еще не будет, и пассажиры пошли в поселок искать ночлег. Маленькая гостиница была переполнена, и я сейчас даже и не помню, как мы, девочки и парни, совершенно друг с другом незнакомые, оказались в доме одного старика. Он нас, как старых знакомых, усадил за стол, и маленькая симпатичная старушка поставила самовар. Сразу запахло домом, и я подумала, что мне вечно везет на хороших людей. И угощали нас знаешь чем? Омулем! Эта рыба водится только в Байкале. Мне она вначале не понравилась, ешь как будто свежую рыбу, а сейчас и за уши не оттащить!

Жители поселка очень приветливый народ. Еще меня удивило, что много в поселке бродит собак, больших и совсем не злых, хоть на вид и суровых.

Но больше всего очаровал, поразил меня Байкал.

Нет, Лид, мало читать о нем, его надо видеть. Все время, пока я не могла улететь из Нижнеангарска, я ходила к нему. Мне хотелось постоянно разговаривать с ним, советоваться. Я представляю даже его голос, голос очень мудрого, доброго, справедливого, могучего старика. Сама не знаю, почему он мне кажется именно стариком, а не как девочке-соседке в номере гостиницы — молодым и сильным.

Он может все понять, успокоить, дать сил. Я прихожу со встречи с ним действительно успокоенная, верю, что все будет хорошо, и даже, кажется, становлюсь чуточку мудрее, но это уже кажется.

Сегодня опять не улетела, сразу пошла к моему доброму милому Байкалу. Волны его, как морщины по доброму лицу, что-то ласково и успокаивающе нашептывали, подбегали ко мне и сразу умирали, чтобы снова родиться. Я заглядываю в глаза ему — это небо над Байкалом. Ведь что в небе, то и в глазах его. Вчера оно было чистое, ясное, синее, только у самых макушек гор, как у лба, белые косматые пряди облаков. А сегодня серое, чуть задумчивое, уж не заболел ли ты, мой милый старик?

Совсем рядом я почувствовала вдруг дыхание, и мой Байкал старческой рукой — ветром слегка потрепал мне волосы. Это он сказал, чтобы я не переживала. Видишь, хотела его успокоить, а получилось наоборот. Он — меня.

Завтра должна улететь на вертолете, обещал один человек в бамовской форме. Впереди БАМ. Что там меня ждет? От этого немного щемит сердце.

Ты спрашиваешь, почему я решила ехать на БАМ? Как бы поточнее тебе ответить. Конечно, хватило бы с меня и одной стройки — КамАЗа.

Знаешь, любая маленькая стройка, любой завод, любое предприятие нашей страны — все это как руки, ноги, голова человека. Везде одинаково пульсирует кровь, без одного из этих органов немыслим человек. Но когда хочешь нащупать пульс, невольно притрагиваешься к руке.

Вот так и БАМ — это пульс нашей страны. Именно на такой огромной стройке чувствуешь, чем живет твоя страна, что ей особенно в данный момент нужно. Поэтому я и еду на БАМ.

Пиши, К.

10 сентября 1975 г.

Первый раз в жизни летела на вертолете. Даже страшно немножко было. Внизу много извилистых речек, непроходимая темно-зеленая тайга и синие-пресиние горы, как в картинах Рериха.

Думаю, что когда-нибудь здесь можно увидеть еще и тоненькую серебряную ниточку, а пока ее нет, пока она только в мечтах и в уже начатых первых делах.

Сделав небольшой круг, вертолет сел на бревенчатую площадку. А чуть дальше от нее стоял палаточный городок из одной улицы, которая называлась Ленинградской. Это потому, что в палатках жили в основном ленинградцы.

Человек, который помог мне добраться сюда, оказался комиссаром ленинградского эшелона. В этих палатках жили его ребята. Они прибыли в апреле 1975 года на совершенно необжитое место, имея с собой только запас бодрости, здорового духа и уверенности, что они здесь нужны.

Работу выбирать здесь не приходится, работаешь кем предложат. Так, с высшим образованием девчонки работали в котлопункте, ребята — плотниками-лесорубами. Я же теперь буду работать в отделе снабжения строительными материалами.

Пожалуй, сейчас это самый ответственный участок.

Жить я буду в палатке с девчонками из ленинградского эшелона.

Палатки стоят прямо в лесу, среди сосен. А сосны здесь высокие-превысокие. Я смотрю на них, только запрокинув голову. В первые дни мне казалось, что они меня совсем не признают. Да, пожалуй, чтобы заслужить их уважение, надо крепко полюбить этот край, сделать здесь что-то доброе, обжиться.

Вот только вчера, о чем-то пошептавшись там, на самом своем верху, они мне одобряюще подмигнули, как будто легонько подтолкнули в теперь уже настоящие, не представляемые ранее в мыслях ворота БАМа.

Мне завтра надо улетать на вертолете в Улан-Удэ, в командировку, для того, чтобы отправлять сюда грузы.

Еще как следует не успела узнать девчонок в палатке, как их отправили на трассу. В 20-местной палатке осталась со мной только смуглая, с большими лучистыми карими глазами девушка.

Это Вера Пупикова. Работает она в бригаде, где собирают мох в лесу для оконопатки зданий. Очень ласковая. Приветливая, спокойная. Сидит сейчас у буржуйки, подбрасывает дрова и рассказывает мне о первых днях их приведи сюда, о родных, о Ленинграде.

Моя кровать стоит как раз напротив буржуйки, я смотрю на Веру, слушаю, как трещат дрова в печурке, и с великим наслаждением ощущаю тепло, которое разливается по всей палатке и телу. А в палаточном городке слышатся смех, гитарный звон, песни. Отужинав в котлопункте, все собираются у костра, и тут на тебе: импровизированный хор, стихи и песни о БАМе, Ленинграде… Расходятся почти под утро.

Мы с Верой пришли в холодную палатку, тепло все выдуло, как и не было его, растопили буржуйку, нырнули в спальники, и все равно я не могла согреться до утра, я ведь даже дома, на юге, была мерзлячкой, а здесь я представляю, что со мной станет. Говорю в шутку Вере, что, если выдержу первую зиму, сама себе присвою звание героя. У нас ведь пора арбузов сейчас, а здесь заморозки.

Что я все о себе да о БАМе? Но что делать, Лидок, очень много впечатлений. Думаю, что когда-нибудь о ребятах, об этой трассе ты прочтешь подробнее, чем в моих письмах.

Лучше расскажи, как ты?

Целую, К.

25 октября 1975 г.

Наконец-то я вернулась в Уоян после длительной командировки. Здесь уже очень холодно, выпал большой снег. К моему приезду заселили 10 добротных бревенчатых домов.

За лето было сыграно много свадеб. А свадьбы здесь, Лида, проходят очень интересно. Едут регистрироваться в старый Уоян, за 12 км в эвенкийский поселок по тайге на гусеничном тягаче. Представляешь девчонку в белом до пят платье, с развевающейся фатой и парня в черном костюме на этом вездеходе! Ну а жить им оказалось негде. Не зимовать же в палатке? И стали наши молодожены из отходов древесины с нашей пилорамы, из горбыля строить себе «засыпнушки». Выстроили ряд таких засыпнушек в стороне, ближе к лесу, и прилепилось к ним название «нахаловка». А остальные, холостяки и холостячки, пока в палатках. Представляешь, встаешь утром, а на одеяле, одежде, стенках палатки красивый бархатный узор инея, вода в ведре придавлена слоем льда.

Лежат все, укрывшись с головой, и думают: «Кто же, кто же встанет первым?» Ура! Кто-то вскочил, послышался скрип открывающейся дверки буржуйки, и через 15 минут уже можно взглянуть на сегодняшнего героя, спасителя…

Но предстоит еще целый, и какой по счету день.

Денег-то вот уже два месяца не выдают совсем, а спецодежду можно получить только за наличный расчет. Откуда только наш бухгалтер откопал такое положение?! В общем, нелегко, Лидок… Надеемся, что к ноябрьским праздникам и мы наконец переберемся из палаток. Все-таки морозы под 32. Но, несмотря на все, ребята готовятся к празднику, к демонстрации. Ты знаешь, Лид, мне кажется, это о наших ребятах:

И рельсы БАМа, приколоченные к шпалам этими людьми, будут стоять крепко.

А поют они сейчас, мне слышно, свою отрядную песню:

И я верю, что так и будет, не может не быть.

Всего тебе доброго, пиши.

К.

15 ноября 1975 г.

Ты слышала, Лид, о Дороге жизни? Вижу, как ты улыбаешься и думаешь, что за глупый вопрос. Нет, милая, еще не слышала. И в мирные дни, Лидок, есть Дорога жизни. Может быть, только само название дороги поможет тебе представить трудности, которые выпали на долю строящих ее. Ленинград в кольце — это наш Уоян, только не в кольце врагов, а мы в кольце тайги и гор, а Большая земля — это Улюнхан (Тазы). Вот, чтобы к нам попадало все, начиная от гвоздей, инструментов, щитов для домов и до хлеба, нужна дорога. Дорога сквозь тайгу. Первыми по ней, вернее, не по ней, а по ее очертанию, в марте пробился отряд. Десант в несколько вездеходов с первыми палатками и десятью поистине смелыми людьми. Возглавлял десант наш главный инженер поезда. Шли почти на ощупь. Шли через скользкий высокий горный перевал.

А вот теперь нужно, чтобы связь с поселком была не только с помощью вертолетов, нужна дорога, чтобы по ней шли машины с грузами.

Не будет этой дороги, не будет и жизни здесь, а значит, не будет подступа к началу строительства магистрали, к началу строительства тоннеля.

Что значит дорога по тайге в 260 км? Это десятки мостов через горные таежные реки, десятки уложенных труб, а между ними отсыпанное полотно дороги.

Строили дорогу от нашего поезда три мужские бригады и одна бригада девочек —10 человек. Девчонки бетонировали трубы. Вагончик их стоит у самого перевала, а значит, выше и холодней им. Уже сам бригадир, Инка Гусева, не дождавшись, когда же им на трассу начальник участка привезет теплые полушубки, валенки и продукты, но дождавшись 40°-го мороза, вылетела на попутном вертолете из Уояна в Улюнхан.

И ты думаешь, ей выдали?

Наш бухгалтер объяснил, что им еще не положены полушубки, валенки потому, что им по трассе осталось продвинуться вперед еще… на 2 км, вот тогда они будут в нашем районе, Северо-Байкальском, а это район, приравненный к Крайнему Северу, вот тогда прилетай и получишь на всю бригаду…

А дорога нужна! Дорога ох как нужна!

Мы смотрели на обветренное, обожженное сибирским безжалостным ветром Инкино лицо, идем провожать ее на вертолетную площадку. Когда она уже садилась в вертолет, мы хотели сказать ей и девчонкам ее что-то хорошее, доброе, чтобы держались, но слова, как

20 Дневники и письма комсомольцев назло, застряли в горле, а Инка с улыбкой крикнула нам охрипшим голосом:

— Ничто нас в жизни не сможет вышибить из седла!

Загудел мотор, а от винтов вертолета вокруг площадки появился вдруг целый ураганный ветер со снегом, и под мою распашонку (так я называю свое коричневое пальто, помнишь, Лид, я его шила типа какой-то распашонки и щеголяла в нем, сейчас проклинаю и моду и себя, хорошо, хоть догадалась с капюшоном его сшить) забралась огромная порция студеного ветра. Ух, что будет! Но ничего, я повторяю про себя: «Ничто нас в жизни не сможет вышибить из седла!» Теперь точно знаю, что дорога будет, обязательно будет! Вот такие новости. Лидок.

Не забывай.

И все-таки, Лидка, к концу ноября у нас в поселке появились первые оранжевые машины с грузом. Тайга как бы нехотя пропускала сквозь себя машины, нарочно устраивая преграды: то гололед, то наледи на перевале, то полотно дороги, усыпанное песком, как будто куда-то провалилось… Но не знала тайга, с какими упрямыми людьми приходится ей иметь дело.

Загрузив несколько машин стройматериалами, мы выехали из Улан-Удэ и проехали расстояние в 1000 км — ровно трое суток.

Водитель автомашины, в которой я ехала, был очень веселый, добродушный человек, коренной сибиряк. Он, как никто другой, знал крутой характер тайги, много рассказывал о ней. С таким шофером меня почему-то уже не пугали ни наледи, ни гололед на перевале, ни медведи. До этой дороги я как-то несерьезно относилась к профессии шофера — сидит себе, и крутит баранку, и песенки напевает.

Только проехав много раз по этой дороге, убедилась, какой это труд — труд шофера.

Я не знаю, дают ли им такие звания, как заслуженный водитель или почетный водитель? А надо бы.

Почти на всем протяжении дороги сосны слегка подталкивают своих нежных и красивых сестер — белые березы (а их здесь очень мало) к самой обочине, словно очень хотят, чтобы люди видели их красоту. А они, как босоногие девчонки, жмутся к соснам и приветливо, смущенно улыбаются нам. По Дороге жизни остановились на ночлег у девчонок из бригады Инны Гусевой. С тех пор, как я их не видела, мне показалось, что они (хоть и не подходит это слово к девчонкам) возмужали. Было уже за полночь, а мы их застали за выпуском еженедельной бригадной газеты с дружескими шаржами, с подбадривающими стихами самой Инны. Гостей в тайге они буквально забрасывали вопросами, начиная с расспросов о друзьях, кончая о всем новом в мире поэзии и в мире вообще.

Угощали горячим чаем, укладывали в самый теплый угол, а сами все еще читали, пели вполголоса под гитару свою отрядную.

Вот такие, Лидочек, некоторые будни БАМа. Пиши, как и чем дышит КамАЗ.

Твоя К.

Приехала, Лид, а у меня уже место в новом общежитии. В крохотной комнатушке стоят три кровати, кухонный столик и… буржуйка. Мы с ней и здесь не расстались. И кто ее назвал «буржуйкой»? Придумать бы ей другое, ласковое, благородное имя. Ведь она нас и кормит, и поит, и согревает. Наше щитовое общежитие по обогреваемости лишь на самую малость отличалось от палатки, пока топишь нашу печурку, вроде бы тепло, а только погаснет, ужасный холод.

Но зато скоро у нас в поселке будет столовая и магазин. Комитет комсомола мыслит провести новогодний бал в новой столовой. У нас появился ансамбль — это ударник, ионика и три гитары. Ребята готовят к Новому году музыкальную программу. А ансамбль они назвали «Сокровище». Сокровище, говорят они, — это не мы, не инструменты даже, а музыка, которую мы будем дарить друзьям. Готовит свою программу и агитбригада.

Несмотря на трудности, у всех какое-то приподнятое настроение.

…Нет теперь у нас главного бухгалтера, он Новый год будет встречать где-то в ОБХСС, а в новом, 1976 году ребятам выдадут зарплату, выдадут и спецодежду, и полушубки.

Видишь, Лид, как много изменений! Я очень рада за ребят. Те ушли, а ребята выдержали и остались, это, Лидочек, самое ценное во всей этой истории.

Я тоже жду Нового года! Мой самый любимый праздник. Такое чувство, как будто Новый год обязательно принесет счастье, как будто именно в этом наступающем Новом году свершится самое главное, важное в моей жизни. И я хожу в ожидании этого праздника какая-то чуть притихшая, чуть торжественная. Даже снежинки, наверное, чувствуют это: они спускаются на землю нежно, как маленькие принцессы. И узоры на их наряде такие красивые! А как же? Они ведь надели к Новому году самое свое красивое платье. Я ловлю эти снежинки, они какое-то мгновение смотрят на меня и тают в моих ладонях. Чудо! А оно всегда мгновенно, и я не в силах удержать его — оно растаяло.

С Новым годом тебя, Лидок, счастья тебе полного, круглого, вон как тот малиновый шар у горизонта.

К.

Все небо заволокло тучами, гольцы нахлобучили шапки из облаков по самые брови, и даже я сняла с себя наконец «гуинпленовую» маску. Давно отпраздновали Новый год, начались новые трудовые будни.

Ребята сразу после Нового года пошли с предложением к новому начальнику дать секретарю комитета комсомола свободную должность, потому что — много ребят живут на трассе, участки разбросаны, но…

А знаешь, Лид, какие тут отличные ребята. Нет, еще не перевелись Павки Корчагины, и от этого сердце переполняется радостью, гордостью за мое поколение. Ты знаешь, я всегда завидовала тем, кто воевал, тем, кто строил Комсомольск-на-Амуре. Я преклоняюсь перед ними, но буду преклоняться и перед теми, кто вынесет на плечах БАМ. Они стоят этого. Я вот даже не знаю, о ком тебе рассказать, почти каждый — незаурядная личность.

Каждый разный, и каждый лучший, каждый по-своему прекрасный человек. Вот хотя бы Валя Котикова. Знаешь, какая она маленькая, хрупкая, тонкая. Работает геодезистом. Она у нас единственный геодезист. На месте забитого ею колышка вырастают дома. Но это в поселке. Она самой первой проходит по тайге, размечая трассу. Летом в невыносимый зной, когда даже местному жителю трудно отбиться от мошки и комаров, и зимой, проваливаясь в глубокий снег, проходит много километров по трассе с инструментом за спиной. И кажется, как будто никогда не устает, когда она проходит по трассе, за ней не поспевают идти даже здоровые парни.

А Татьяна Рачкова — это наша звезда. Когда она поет своим низким бархатным голосом под гитару, то кажется (и не кажется, а мы точно знаем), что лучше ее никто-никто не поет. Спортсменка, вечно чем-то увлечена и самый лучший, незаменимый старший инженер ПТО. А девчонки и парни в бригадах! Заработки у них совсем маленькие, с двойным коэффициентом они получают столько, сколько дома получали без коэффициентов и в прекрасных условиях. Многие, кто приезжает, недоумевают и спрашивают: а что их тогда сюда погнало?

Вот глупые. Разве только в деньгах счастье? Счастье — это когда много друзей. Счастье — это когда ты знаешь, что ты делаешь большое, благородное дело, когда ты знаешь, чего ты стоишь. Ведь смысл твоей жизни измеряется не суммой накопленных денег и благ, а суммой сделанных прекрасных дел, суммой оставленных добрых следов на земле.

И многие не уедут отсюда еще очень долго, потому что прав Маяковский:

Конечно, как тяжело, никто и не спорит. Здесь ведь, как на войне, проверяется человек, негде ему спрятаться, и маску долго невозможно носить, вот и убегают некоторые и ищут слова себе в оправдание. Таких здесь презирают и никогда о них не говорят.

Ну вот, Лид, хотела рассказать тебе о чем-то очень личном, но опять куда-то свернула. Видно, потому, что БАМ стал неотъемлемой моей частью.

Пиши. Целую. К.

Лидок, вспомни Петрарку:

Хотя он сам не повернул вспять, и я не собираюсь, тем более что я счастливая, родилась в «рубашке»! Говорят, в приметы верить — это пережиток прошлого. Какая чепуха! Во-первых, приметы складывались столетиями из наблюдений, а не просто так. А во-вторых, почему не верить в добрую примету, ведь правда?

Ну ты уже поняла, о чем я говорю, да? Только если я тебе сообщаю об этом сегодня, это не говорит о том, что я вчера влюбилась.

В отличие от Петрарки я не влюбилась с первого взгляда. И не влюбилась, а полюбила, не сразу — постепенно, но на всю жизнь.

Но почему моего любимого, хорошего Петрарку Лаура не полюбила, а меня, противную, вредную, Толька любит. Несправедливо, да? Но я счастлива.

Кто он? Тот самый комиссар ленинградского эшелона.

Кто он? Знаешь, Лид, если бы на Земле было больше таких людей, как он, то было бы меньше Зла и Войны, а было бы больше на Земле Добра и Справедливости.

Вот так. Приезжай летом на свадьбу.

Целую. К.

Сейчас мы на другой трассе, на самой важной — Северо-Муйской, Северо-Муйский тоннель — это ключ ко всему БАМу. Так что я, Лида, горжусь, что попала на самый тяжелый и ответственный участок всей Байкало-Амурской магистрали. Наши комсомольско-молодежные бригады рубят просеку под основную магистраль, строят притрассовые автодороги.

Как будто проснулась вековая тайга от спячки, в ней слышится звук бензопил, рычание мощных бульдозеров, что, наверное, и медведь напугается и сбежит куда-нибудь подальше. К ее зеленому цвету прибавились оранжевые от «Магирусов», красные от кранов, желтые от бульдозеров, синие от МАЗов. Слышится смех, песни — дорогие человеческие голоса, и нехотя, со скрипом, стоном, кашлем отступает тайга. Не забывай, милая, кто пошел на тебя!

Ребята встают спозаранок, а приходят с заходом солнца. К нам прибыл еще один отряд ленинградцев. Их сразу бросили в самое пекло трассы. Трудновато им было вначале с непривычки. Но сейчас это асы. В поселке клуб, больница, магазин, почта.

А какая у нас, Лид, агитбригада! Настоящие таланты! Они ставили инсценированную поэму Евг. Евтушенко «Просека», специальная программа для трассовиков, и вообще к каждому празднику — серьезный продуманный сценарий.

А ансамбль «Сокровище» окреп, вырос и тоже стал любимцем молодежи. Вовсю кипит трудовая и общественная жизнь. Скучать совершенно некогда.

Стало больше молодежи, это ребята из последних отрядов ленинградцев, они влились в первый, самый сильный, крепкий ленинградский эшелон. Любим свой Уоян, построенный собственными руками, как никакой другой уголок на земле.

Знаешь, Лид, один наш парень рассказывал, что он не мог дождаться конца своего отпуска в Ленинграде. А когда уже на последнем этапе с вертолета увидел знакомые очертания поселка — замерло сердце, и, ступив на землю, он нежно поцеловал ее.

Тянет из отпуска буквально всех, и не зря по вечерам у нас поют под гитару:

Так что пиши.

К.

А знаешь, Лид, кого мы называем асами на трассе? Это ребята из тех бригад, которые ходят пешком на работу за 7—10 км, по тайге, живут в морозы в палатках.

Для всех нас счастье — быть на самом первом фланге, бороться, побеждать и построить БАМ. И о каждом из нас в отдельности невозможно будет вспомнить нашим потомкам, но мы будем как Млечный Путь: отдельно нас всех не разглядишь, а вместе мы оставляем большую и светлую полосу в этом XX веке во имя нашей Родины.

Только этот Млечный Путь, Лидок, будет иной: он оставит на земле Байкало-Амурскую железнодорожную магистраль, тоненькую серебряную ниточку.

Всегда твоя К.