Доказательство Канта

Глава 11

Гайяна существовала в штатном коллективе почти три недели, я украдкой наблюдал, как Тайвин замыкается в себе, а его лаборанты –проникаются симпатией к милой и вежливой ученой. Я чувствовал пятой точкой, что добром это не кончится, и в один прекрасный вечер решил для себя — надо будет с утра завтра сходить к Тайвину и поговорить. А то их тайно-явное противостояние всю отлаженную работу Корпуса скорпикоре под хвост пустит. Но не успел.

В дверь кто-то постучал, чему я сильно удивился — звонок же есть, зачем такие сложности.

— И кого принесло? — смарт отозвался на кодовую фразу трансляцией голограммы пространства перед дверью. К моему изумлению, на пороге стоял Тайвин, собственной ученой очкастой персоной, а в руке у него торчал кулек, на котором, присмотревшись, я узнал логотип местного отделения продуктового ритейлера. Я окончательно уверился в том, что в итоге сетевые магазины захватят мир вместе с крысами, тараканами и медведками.

— Добрый вечер, — поздоровался я, открывая дверь. На моей памяти у меня в гостях Тайвин был… примерно никогда. Если он вообще к кому-то в гости ходит. — А я как раз о вас думал. Чем обязан?

— Да? Вот и мне с вами надо поговорить, — с порога заявил гений, делая шаг с такой уверенностью, что у меня и мысли не возникло не посторониться. Зайдя в мой жилой модуль-блок, он огляделся, и с удовлетворением в голосе сообщил:

— Некоторые признаки вкуса присутствуют. Вы небезнадежны, Честер.

Вот кто точно от скромности не умрет, так это он. Пока я закрывал дверь, он успел обследовать мою музыкальную коллекцию, фотографии на стенах и книги.

— Фантастикой увлекаетесь? Да на бумажных носителях… Вы, оказывается, старомодны. А еще меня очками попрекали.

— Есть такое, — отметил я, и решил, раз такое дело, проявить признаки гостеприимства. — Чаю, кофе?

— Я тут… кое-что принес, — запнулся ученый и протянул мне пакет. Тут же засунув туда любопытствующий нос, я вытащил бутылку текилы, лимон, коробочку соли, нарезку сыра и колбасы, а в финале — огромный апельсин.

— Так, — сказал я сосредоточенно, держа в руке фрукт. — Зачем к текиле соль и лимон, понятно, а апельсин?

— Смотря на сколько у нас хватит духу. Когда-то считалось, что лучшая закуска для пары стопок текилы — ломтик апельсина. А остальное — если будет продолжение банкета, — просветил меня Тайвин, садясь в ближайшее кресло.

— Да? — удивился я. — Не знал. Ладно, пойду тару принесу.

Прихватив с кухни пару стопок, нож, разделочную доску и полотенце, и включив на всякий случай чайник, я накрыл небольшой столик в гостиной, ободряюще улыбнулся, плюхнувшись рядом с ученым с размаху на жалобно скрипнувший диван, и не вполне точно процитировал:

— Рассказывайте. Какое дело могло привести вас ко мне?

Тайвин разлил текилу по стопкам, тонкими кружочками нарезал лимон и, насыпав соль в анатомическую табакерку на руке, зажмурился от удовольствия, употребляя всю эту красоту по прямому назначению. Апельсин был демонстративно проигнорирован. Смакуя послевкусие, ученый прищелкнул языком и внимательно посмотрел на меня:

— Вы «Апостол» с Шестого выгнали. Честь вам и хвала. И большое спасибо лично от меня. Но мои проблемы на этом не кончились. Честер, мне кажется, кто-то под меня активно яму роет.

— Вот те раз! — растерялся я. — И в чем же это выражается?

— Смотрите. — Ученый залез в карман пиджака и высыпал передо мной на стол горку бумажек.

Я немедленно принялся разворачивать их одну за другой, как конфеты. Тексты в них были вполне прозаичными, и в то же время интригующими разбросом крайностей. От «Нечего вам делать в Корпусе первопроходцев!» до «Ваш потенциал могут оценить только знающие люди».

Характеристики форматирования стандартные, бумага тоже, кто-то просто набрал текст и распечатал его. А как к Тайвину эти бумаженции попали — большой вопрос, и я его озвучил:

— Тайвин, а как вы их находили?

Штатный гений помедлил, припоминая, и попутно разлил текилу по стопкам.

— Вот эту, — он выбрал самую потрепанную, — я нашел прямо у себя на столе. А вот эту, — отобрал он бумажку меньшей степени замызганности, но самую мятую, — в кармане лабораторного халата.

Тайвин судорожно сжал многострадальную бумажку в кулаке и в сердцах стукнул им о стол. Апельсин, торжественно мной помещенный в центр стола, покатился к краю, и я едва успел его подхватить.

— Дайте взглянуть, — вежливо попросил я, водружая фрукт на его законное царское место.

Тайвин, опомнившись, разжал пальцы, и я осторожно забрал потрепанный листочек, развернул и с удивлением прочитал: «40.000, 132.000, 500.000 — неплохая разница, правда?». Мы выпили, и я спросил:

— А что это за цифры?

Ученый посмотрел на меня снисходительно и пояснил:

— Это средняя температура по больнице. В смысле зарплата по «Авангарду», у нас и где-то еще. Понимаете? Отнюдь не бедная контора меня переманивает, мягко скажем. И «крыса» не у нас и не у военных, иначе цифры были бы другие, более близкие к реальности. Проблема в том, что разницу-то я вижу. Но почему деньги должны определять бытие и сознание?

Я пожал плечами. Мне моей зарплаты за глаза хватало.

— А чем еще вас заинтересовать? Нормальный рекрутер рассказал бы вам о зарплате, о карьерном росте или, если речь идет о науке, о научной базе своей фирмы, аппаратуре, которую вам могут предоставить, перспективах ваших исследований. О коллективе в конце концов. Если речь идет только и исключительно о деньгах — это простое прощупывание почвы. Вдруг вы сребролюбец. Или эгоцентрист, и себя любите настолько, что готовы взять и пойти туда, где вас будут больше всего ценить?

Я развернул еще несколько бумажек, прочитал и констатировал:

— Ну да, так и есть. Вот тут, смотрите, давят на страсть к деньгам, тут — намекают на то, что будут вас на руках носить и пылинки сдувать, чуть ли не памятник поставят. А тут, — я задумчиво повертел листочек в руках, на нем значилось емкое: «Бездарь!», — пытаются вывести вас из душевного равновесия. Вдруг, если вы вспылите, наделаете глупостей.

Ученый налил еще текилы, повертел стопку в руках и быстрым дерганым движением закинул содержимое себе вовнутрь. Я не стал спешить и провел церемониал потребления алкогольного напитка по всем правилам. Тайвин молча смотрел невидящими глазами в одну точку, отмер и спросил:

— Что мне делать, как вы думаете? Меня невероятно раздражает эта… эпистолярия.

Я глубоко вздохнул, понимая, что не смогу ему посоветовать что-то вменяемое, и решил пойти по пути последовательных логических рассуждений.

— Смотрите. Я так понимаю, вас сейчас все устраивает?

Тайвин кивнул, посмотрев на меня несчастным и немножко остекленевшим взором.

— Тогда просто игнорируйте эту ересь. Ну, или можно с этим к Тони пойти.

— К колониальной полиции? — насмешливо фыркнул Тайвин. — Да ну их к псам, что я у них забыл? Приду и скажу — кто-то мне бумажки подбрасывает?

— Именно так, — строго сказал я, разливая еще по стопке чудесного продукта перегонки сока голубой агавы. — Тут либо просто сделать вид, что вам совершенно не интересно ни одно предложение или предположение в ваш адрес, либо пойти официальным путем и попробовать прижучить бумагомарак. Спокойствия ради и душевного равновесия для.

Штатный гений насыпал на руку соль, лизнул, выпил текилы, поморщился от удовольствия, положив на язык ломтик лимона.

— Дело в том, Честер, что я уже ни в чем не уверен. Мне начинает казаться, что я и правда бездарь, и у вояк мне самое место… Видели эту… эту… — Он яростно и шумно выдохнул. — Мои гамадрилы за ней ходят как привязанные! Может, пора мне на ее место, а ей — на мое?

Я сделал вид, что задумался, исподтишка наблюдая за ученым: тот подался вперед, напряженно ожидая моего ответа. Какие же мы все порой бываем… недолюбленные. Тот же Тайвин — сколько раз ему говорили о гениальности, в научных кругах его уважают, мы, оперативники, его стараемся не задевать, соблюдая вежливый нейтралитет и оказывая по мере надобности поддержку. А поди ж ты, оказывается, у него комплекс неполноценности и критический недостаток тепла.

— Нет, — мягко, но серьезно и уверенно ответил я. — Вы, Тайвин, точно на своем месте, и никаких Гаяйн Корпусу первопроходцев и даром не надо. Если только к вам под крылышко как стихийное бедственное дополнение. А у военных вам будет плохо, и вы сами это прекрасно знаете.

Тайвин выдохнул и расслабился. Взяв почти пустую бутылку, с печальным вздохом долил остатки, задумчиво покачал ее в воздухе, глядя на просвет, и осведомился:

— Может, я еще схожу?

— Да сидите, — поднялся я. — Вы же у меня в гостях, а не наоборот. Я сам.

Смотавшись в местное подобие супермаркета, я торжественно выложил на стол удвоенный джентльменский набор — чтобы не пришлось еще раз бегать. Только апельсины брать не стал: мне показалось, что великолепный образчик селекционного безумия на базе цитрусовых ничто не переплюнет, значит, нечего и пытаться. Апельсин по-прежнему занимал центральное застольное место молчаливого психолога, а мы продолжали разговор.

Вторая бутылка текилы неумолимо подходила к концу, и мы успели обсудить каждую бумажку и понастроить конспирологических теорий, вплоть до подозрения всех и каждого в ближайшем окружении Тайвина. Чайник, меж тем, кипел уже шестой раз — забегая на кухню, я автоматически тыкал кнопочкой, робко надеясь, что текилу сменит горячий чай, и благополучно забывал о нем до следующего захода.

— Вот почему, — патетически вопросил я, появляясь в гостиной, — человечество к двадцать третьему веку не научилось мгновенно кипятить воду? То его ждешь по полчаса, а то так было бы удобно: взял, сунул туда какую-нибудь нагревательную пластинку, и сразу кипяток.

Тайвин снисходительно улыбнулся.

— А в чем проблема? Откачайте из чайника воздух, он почти мгновенно закипит.

— Не, — глубокомысленно заявил я, вспомнив школьные основы физики, — так не пойдет. Мне не надо кипящую воду комнатной температуры, я чаю хочу.

— А зачем это вам чай? — подозрительно прищурился ученый. — Споить меня хотите?

— Что вы! — поднял я ладони. — Ни в коем случае. Я с удовольствием составлю вам компанию и дальше, но если мы продолжим в том же духе, то завтра на работу мы не встанем.

— А разве завтра рабочий день? — поднял бровь штатный гений.

— У нас каждый день рабочий, — глубокомысленно изрек я. — Мало ли, что может случиться. Защиту прорвет, кто-то в браконьеры подастся или ребенок убежит. Хорошо, что детей у нас в колонии мало, не место им тут.

Проигнорировав мою сентенцию о детях, Тайвин совершенно трезвым голосом произнес, плеснув порядком текилы мимо стопки:

— Вы, Честер, кстати, первый кандидат в подозреваемые. У вас все ресурсы для этого есть, и видимся мы каждый день…

— А вы наблюдение поставьте к себе в кабинет, — посоветовал я.

— О, точно. Да это вы гений! И как мне в голову не пришло? — Тайвин пригорюнился.

— Почему вы сразу с этой макулатурой ко мне или к шефу не пришли? — задал встречный вопрос я. — Уже могли бы потихоньку решить проблему.

Тайвин еще больше приуныл.

— Я… я как-то не подумал. Наверное, понадеялся, что само собой прекратится. Или я сам разберусь.

— Сами даже кошки не родятся, — хмыкнул я. — Давайте мы с вами не будем голословно обвинять кого бы то ни было, а попробуем или привлечь соответствующие службы…

— Или?

— Сами разберемся. Но вместе! — текила порядком ударила в голову и мне, и поиграть в детективов показалось великолепным решением вопроса. — Для начала давайте всему вашему отделу сделаем козу.

— В смысле?

— А попробуем вас от всех изолировать. Вы можете их так обидеть, чтобы ни один ваш гамадрил в течение хотя бы дней трех не смел к вам в кабинет без спросу и вызова даже нос сунуть?

— Могу. Но у меня и так большие сомнения…

— Они у вас не дети малые, переживут. Главное, чтобы вы совсем не перегнули палку и чтобы вы сами справились. Сможете?

— Я… — на Тайвина было жалко смотреть. Он разрывался между необходимостью выяснить источник появления зловредных бумаг и нежеланием портить и без того сложную обстановку в отделе. Я его понимал, но шальная мысль уже захватила мое подвыпившее сознание, и я не мог просто так от нее отказаться. — А это точно сработает?

— Нет, — признался я. — Но мы поставим голокамеру в угол кабинета и точно будем знать, кто в ваше отсутствие у вас бывает. А чтобы убрать фактор неожиданности — ведь лаборанты к вам забегают иногда и в ваше отсутствие, так? — попробуем провернуть этот финт. Вам есть за что их взгреть?

— Конечно, — ученый даже не сомневался. — Всегда есть.

— Ну вот!

— Но, может, я просто скажу, что работаю над важным проектом, и меня не надо беспокоить?

— А это сработает? — вернул я ему вопрос.

Подумав, Тайвин покачал головой.

— Нет. Лаборанты иногда сродни тараканам — везде проползут и все разнюхают, особенно если им интересно.

Меня несколько покоробило.

— Вы вот зря, Тайвин, кадры с тараканами сравниваете. Вы же вкладываете в них силы, время, воспитываете их, знаниями делитесь. Я же вижу. Вы не цените своих усилий или их стараний? Или у вас все люди — тараканы?

— Вот не надо мне мораль читать, — оскорбился ученый. — Сам разберусь.

— Угу, вы уже разобрались. Ладно, — выдохнул я. — Утро вечера мудренее. Давайте, что ли, потихоньку спать ложиться.

— Я пошел?

— Стоять! Сейчас я со стола уберу и постелю вам на диване. Куда вы пойдете в таком состоянии?

— Да я…

— Угу, угу. Да, вы дойдете, безусловно. До во-о-он той двери, и то неточно.

Уложив Тайвина, я некоторое время сидел в раздумьях, попутно казнив единственного свидетеля наших возлияний — чудовищный апельсин. Проблему взаимоотношений ученого и его лаборантов надо было решать — и решать срочно. И желательно ему самому. И, как я ни старался проверить на изъяны свою идею сначала их поссорить, а потом торжественно помирить, не видел никаких огрехов.

В самом деле, что может быть чудеснее — рассориться так, чтобы пух и перья во все стороны, попутно вскрыв все годами копившиеся нарывы претензий, а потом возрыдать друг у друга на плечах, признаваясь в вечной дружбе и взаимопонимании? Я такое уже проворачивал, и осечек способ не давал. Пока. Так что я сам себе кивнул и отправился к себе в комнату, попутно догрызая дольку апельсина, оказавшегося достойным образцом своей породы — сладким, сочным и невероятно ароматным. Половину фрукта я оставил гению на утро — пусть тоже порадуется.

Утро для меня началось отнюдь не с кофе. Утро началось с осознания собственных грехов. Какого лешего я посоветовал ученому поссориться со всеми лаборантами разом? Чем я только думал?

Штатного гения в гостиной на диванчике не оказалось. Термоспальник был аккуратно свернут, следы вчерашнего разгула убраны, причем часть я примерно помнил, как убирал, — об остальном, скорее всего, позаботился Тайвин. Остаток апельсина исчез, что меня примирило с жизнью — стало быть, не такой уж он очкастый бука, раз свою часть спокойно забрал, не став меня будить и уточнять, кому она была предназначена.

Голова закружилась, и я с размаху сел в кресло. Все-таки обильные возлияния пользы никому не приносят, не стоит злоупотреблять, даже ради налаживания взаимоотношений. А то потом появляются идеи одна гениальнее другой. Сегодня должна была дежурить Макс, по-моему, Уилл по очереди должен быть, Али… Голова попыталась лопнуть, и я прекратил заниматься изнасилованием памяти, привел себя в порядок, и позвонил на работу.

— Привет, — мой хмурый и помятый вид говорил и о моем самочувствии, и о вечернем времяпрепровождении, потому что Али, который дежурно отозвался с пульта, сочувствующе хмыкнул.

— Хорошо посидели, э? — с сопутствующим акцентом осведомился он.

— Да уж, неплохо, — отозвался я. — Минералочки бы… но и без нее воскресну. Какие новости?

— Да как тебе сказать, — замялся Али. — Похоже, у ученых кадровые перестановки.

Я внутренне похолодел, выдавая себе мысленный подзатыльник, и с невинным видом поинтересовался:

— А что случилось?

— Да Тайвин прилетел с утра, как ведьма на метле. Отругал лаборантов так, что пыль столбом стояла! Я таких слов-то не знаю. А потом что, потом заперся у себя в кабинете и не выходил оттуда.

— Понятно. Ну, ты послеживай там, мало ли, вдруг что будет интересное происходить. Если что, мне звякни, хорошо?

— Непременно, — Али отсоединился, голограмма свернулась, а я призадумался. Первая часть плана прошла хорошо, насколько вообще хорошо может работать идея кого-то с кем-то поссорить, чтобы потом помирить. Посмотрим, что будет дальше, раз эксперимент начался.