Дом Бофортов: Семья бастардов, захватившая корону

15. Великие и тяжкие испытания 1427–1431 гг.

Смерть Томаса Бофорта наступила в самый неподходящий момент для Генриха Бофорта, который, должно быть, проклинал потерю своего брата именно тогда, когда ему больше всего была нужна неоценимая поддержка герцога, как публичная, так и частная. Помимо личного горя, смерть Эксетера стала политической катастрофой для епископа, лишив его широко уважаемого союзника в обострившемся конфликте с герцогом Глостером. Генри столкнулся с неопределенным будущим в Англии, и впервые за целое поколение в высших эшелонах английской власти не было Бофорта. Епископ Винчестерский сыграл в азартную игру вступив в конфликт с Хамфри Глостером и, к сожалению, проиграл.

Однако у Генри еще оставалась возможность заявить о себе на континентальной политической сцене. Герцог Бедфорд стремился сохранить теплые отношения со своим расстроенным дядей и попытался задобрить бывшего канцлера призом, который когда-то у гордого церковника отобрали: кардинальской шапкой. Бедфорд был предан цели своего брата Генриха V — завоеванию Франции — и знал, что может рассчитывать на постоянную, как политическую, так и финансовую, поддержку своего дяди. Это был благоразумный шаг со стороны герцога, предотвративший дальнейшее отчуждение.

Дядя и племянник вместе покинули Англию в марте 1427 года, отплыв из Дувра во главе большого войска, собранного для того, чтобы придать новый импульс затухающей кампании во Франции. Первым портом захода был Кале, где Генри был официально введен в кардинальское звание под присмотром своего племянника и его супруги. Торжественная церемония состоялась в городской церкви Святой Марии — сильно укрепленном сооружении XIV века, которое было построено англичанами в самом начале их оккупации. Кардинальская шапка была привезена из Рима кузеном Папы Мартина V, который по прибытии возложил ее на главный алтарь с "великим почтением". Генри, одетый в прекрасный алый плащ, подбитый дорогим мехом серой белки, провел мессу, а затем преклонил колени перед алтарем, пока вслух читалась папская булла, подтверждающая его возведение в сан. Сознательно демонстрируя личную привязанность и политическую причастность к происходящему, Бедфорд вышел вперед после провозглашения буллы и снял с алтаря кардинальскую шляпу, а затем аккуратно возложил ее на голову своего дяди[373].

Возможно, в предыдущем году Генри пришлось отказаться от канцлерства, а вместе с ним и от любого остатка политической власти в Англии, но как кардинал-священник Святого Евсевия он теперь претендовал на религиозное превосходство над любым другим человеком, кроме Папы и своих коллег-кардиналов. Кроме того, кардиналы-англичане не были обычным явлением: Адам Истон в 1381 году стал последним англичанином, удостоившимся этой чести. Редкость возвышения священнослужителей-англичан до сана кардинала, несомненно, импонировала гордому епископу, который восемью годами ранее уже претендовал на подобный приз, но в последний момент, был его лишен.

Сопровождал Бедфорда и нового кардинала через Ла-Манш молодой Эдмунд Бофорт, кузен первого и племянник второго. Эдмунду было около двадцати одного года, но после смерти его дяди Эксетера он представлял собой надежду семьи Бофортов. Два его старших брата, Джон и Томас, оставались в плену во Франции, сроки их освобождения были неопределенными и осложнялись политическими соображениями с обеих сторон. Англичане не проявляли особого желания освобождать своих французских пленников, и поэтому вряд ли могли рассчитывать на благосклонное ответное отношение. Пленники могли принести реальную прибыль, поэтому деньги выкупа должны были быть адекватными, как и время их выплаты. До сих пор ни то, ни другое обе заинтересованные стороны не устраивало.

Джон Бофорт, 2-й граф Сомерсет, был самым высокопоставленным английским пэром во французских владениях, сыном уважаемого полководца, в венах которого текла королевская кровь. Сначала он был пленником шотландского эсквайра по имени Лоренс Вернон, а затем, в 1423 году, был выкуплен Карлом VII, за что шотландец получил солидную денежную компенсацию в дополнение к сеньории Монтрей-Боннен, которым его потомки владели в течение следующего столетия[374].

Карл VII передал молодого графа под опеку Марии, супруги Иоанна, герцога Бурбонского, который сам находился в неволе, попав в плен в битве при Азенкуре в 1415 году. Было очевидно, что герцогиня, которая была матерью и другого пленника, Карла, графа д'Э, использует Сомерсета, чтобы попытаться договориться об освобождении своего мужа, и в 1427 году обе стороны предприняли одну согласованную попытку. 27 марта герцог Бурбонский подписал петицию с просьбой об освобождении Джона и Томаса Бофортов, а в ответ братья направили в ноябрьский Парламент обращение к Глостеру и Совету с просьбой освободить французского герцога[375]. Ни одно из обращений не увенчалось успехом, вероятно, из-за предсмертного распоряжения Генриха V, запретившего освобождать французских пленников до достижения его сыном совершеннолетия. Это распоряжение оставляло братьев Бофорт в плену еще как минимум на десятилетие, что, должно быть, особенно расстраивало Сомерсета, который официально вступил в полное владение землями своего отца 24 сентября 1425 года после того, как его совершеннолетие было объявлено в Совете[376]. Еще один акт от 6 июня 1427 года также даровал графу некоторые земли, ранее принадлежавшие его дяде Эксетеру, что стало твердым признанием его статуса старшего наследника Бофорта[377]. Таким образом, Сомерсета, после освобождения, ожидало значительное наследство, но пока этот день не наступил, оно оставалось под опекой его матери Маргариты Холланд.

Участие Эдмунда Бофорта в последней кампании Бедфорда не могло радовать Маргариту, если учесть, что ее семья и так была разорена французскими войнами. В случае если с кем-то из пленных сыновей герцогини что-то случится, то все будущее династии Бофортов ляжет исключительно на плечи Эдмунда. Его пленение, или еще что похуже, было немыслимо. Тем не менее Эдмунд не мог рассчитывать на значительное наследство, и, как и многим англичанам до него, включая его отца Джона и дядю Томаса, именно служба во Франции давала возможность получить земли, титулы и почести.

Конечно, у отъезда Эдмунда во Францию в 1427 году могла быть и другая причина, например его предполагаемая близость к матери короля, королеве Екатерине. Слухи о романе между молодой вдовой и начинающим военачальником встревожили герцога Глостера, нервничавшего из-за возможности того, что возможный отчим Бофорт может оказывать бесконтрольное влияние на юного короля. На момент отъезда Эдмунда Екатерина было всего двадцать шесть лет, и она по-прежнему была способна рожать детей, что доказали ее последующие отпрыски. Любой возможный брак между матерью короля и племянником кардинала Бофорта был для Глостера политической катастрофой, и в ответ он проследил за принятием парламентского акта, запрещающего Екатерина выходить замуж без прямого разрешения короля.

Закон, утвержденный Парламентом, заседавшим с октября 1427 по март 1428 года, гласил: "Ни один человек не должен заключать брачный контракт и жениться на любой английской королеве без специального разрешения или согласия короля", и добавлял, что любой, кто нарушит закон, сделает это "под страхом потери всего своего имущества и земель"[378]. Поскольку королю было всего шесть лет, Екатерина фактически была лишена права на брак еще лет на десять, что, предположительно, сводило на нет все намерения Эдмунда сделать вдовствующую королеву своей супругой. Как бы то ни было, Екатерина не обратила внимания на репрессивный закон, так как вскоре вышла замуж за валлийца по имени Оуэн Тюдор и до своей смерти в 1437 году, родила ему четверых детей.

Интересно отметить, что старший сын от брака Екатерины и Оуэна, родившийся, вероятно, между 1428 и 1430 годами, был окрещен Эдмундом, что дало повод для предположений, что его отцом был не Тюдор, а скорее Эдмунд Бофорт. Это весьма спорно, так как, кроме слухов, нет никаких достоверных доказательств того, что Эдмунд и Екатерина состояли в физической близости. И хотя первый ребенок Тюдоров действительно был окрещен Эдмундом, этому могут быть различные объяснения — возможно, Эдмунд Бофорт был крестным отцом мальчика, или имя было дано в честь Святого Эдмунда Мученика, особенно если рождение произошло в день праздника этого святого 20 ноября. Следует также отметить, что место рождения ребенка — город Мач-Хэдхэм в Хартфордшире — находился менее чем в пятидесяти милях от Бури-Сент-Эдмундс, где располагалась гробница Святого Эдмунда.

Типично английское имя для ребенка отца-валлийца и матери-француженки любопытно, но не обязательно должно вызывать сомнения в его происхождении. До конца жизни Эдмунда Тюдора и даже его потомков было открыто признано, что он является сыном Оуэна Тюдора[379], а Глостер никогда не обвинял Эдмунда Бофорта по этому вопросу, который, со своей стороны, также никогда не заявлял об отцовстве. Что особенно показательно, когда Ричард III, в 1485 году, оспаривал законность происхождения Генриха Тюдора, не было упомянуто ни о браке Екатерина с Оуэном, ни о возможности того, что Эдмунд Тюдор на самом деле был сыном Бофорта. Таким образом, все стороны признали Эдмунда сыном Оуэна Тюдора, и, похоже, этот вопрос не нуждался в дальнейшем обсуждении.

Планы Эдмунда Бофорта присоединиться к своему дяде Генри и двоюродному брату Бедфорду во Франции были хорошо проработаны к февралю 1427 года, когда Ральфу Кромвелю, Джону Типтону и Уильяму Бретону было поручено 3 марта осмотреть свиту Бофорта на Барэм-Даунс, холме на полпути между Кентербери и Дувром[380]. В конце месяца Эдмунд переправился в Кале и прибыл в Париж в апреле, где Бедфорд лично пожаловал ему французский титул графа Мортена[381].

В течение всего лета Эдмунд служил в армии своего кузена, учась у более опытных военачальников искусству ведении войны и командования войсками. Происхождение Эдмунда предполагало, что со временем он станет одним из выдающихся английских полководцев, и кампания 1427 года должна была стать началом его карьеры. Единственный способ по-настоящему подготовиться к тяготам средневековой войны, это пережить хотя бы одну, впрочем обучение было недолгим, поскольку к зиме Эдмунд вернулся в Англию. Его возвращение в Лондон, спустя чуть более шести месяцев после отъезда, говорит о том, что он не был изгнан навсегда из-за интимных отношений с королевой Екатериной, и хотя неизвестно, одобряли ли Глостер и Совет его появление в Англии, нет никаких свидетельств того, что они противились этому.

Кардинал Бофорт провел большую часть 1427 года, приспосабливаясь к своей новой роли на континенте, всецело отдаваясь продвижению английского дела во Франции и одновременно пытаясь удовлетворить растущие требования Папы Мартина. Вскоре после получения кардинальской шапки в Кале Генри отправился в Лилль на мирный саммит с герцогом Бургундским, и ему снова удалось укрепить нестабильный англо-бургундский союз. Однако следующее задание должно было завести его еще дальше.

Папа был раздражен продолжающимся гуситским движением в Чехии и в 1426 году объявил о уже четвертом крестовом походе против них, в течение шести лет, чтобы раз и навсегда расправиться с упорными последователями священника-реформатора Яна Гуса. Гус активно выступал за перемены в католической церкви, протестуя, в частности, против индульгенций, а затем был схвачен и сожжен за ересь в 1415 году. Сторонники Гуса продолжали нести идеи священника в массы и после его смерти, яростно осуждая папство и убивая католиков, стоявших на их пути, тем самым став ощутимой угрозой для верховенства папской власти в Центральной Европе. Папа искал на континенте лидера как религиозного, так и военного, способного защитить церковь духовно и физически. И новый кардинал Генри Бофорт казался подходящим кандидатом.

После того как было объявлено о его возведении в кардиналы, Папа напомнил Генри, что от него ждут "пролития крови за Церковь", и, 17 апреля 1427 года он был назначен папским легатом в Богемии, Германии и Венгрии. По сути, Бофорт должен был возглавить крестовый поход, и ему было поручено объединить множество почти независимых князей Священной Римской империи в единую сплоченную силу, способную победить гуситскую угрозу. Кардинала выбрали для этой миссии из-за его "мудрости и благоразумия", в надежде, что его королевская родословная и дипломатический опыт сделают его "достойным страха на войне"[382]. Этим назначением Папа затронул немалое самолюбие Генри, и честолюбивый англичанин с готовностью бросился выполнять неожиданную миссию.

К несчастью для кардинала Бофорта, крестовый поход оказался отравленной чашей. Наемные войска не были преданы крестоносному делу, были дезорганизованы, демотивированы и в конечном итоге не могли противостоять патриотическому и религиозному пылу своего противника. Единственное военное столкновение Генри с гуситами произошло 4 августа 1427 года под Таховом, пограничным чешским городом, расположенным примерно на полпути между Нюрнбергом и Прагой. В отчаянной попытке сплотить своих нерешительных солдат кардинал развернул папское знамя и встал во главе своей армии, упорно сжимая в руках распятие и призывая их защищать Святую Церковь любой ценой. Но его усилия не увенчались успехом. Крестоносцы были наголову разбиты гуситами, и пятидесятидвухлетний церковник, чтобы не быть убитым, вынужден был бежать, громко сетуя на отсутствие в его армии английских лучников[383].

Генри был полон решимости отомстить за унизительное поражение и, оказавшись на безопасном расстоянии от врага, порицал различных немецких князей и представителей городов за недостаток мужества, единства и дисциплины на поле боя. В октябре разочарованный Папа, узнав о "позорном бегстве" армии, прислал кардиналу письмо, в котором, тем не менее, похвалив Генри за его усилия, умолял его продолжать кампанию[384]. Поражение явно не запятнало репутацию Генри в Риме. Имея за спиной весь авторитет Церкви, кардинал созвал 16 ноября во Франкфурте-на-Майне Имперский Сейм и в своей властной манере убеждал собравшихся князей и епископов ввести в своих владениях налог для финансирования другой армии, командование которой будет осуществляться лично им и Фридрихом I, маркграфом и курфюрстом Бранденбурга. Это было многообещающее начало, но как только делегаты Сейма вернулись в свои владения, данные ими обещания были тихо забыты.

К февралю 1428 года Генри потерял терпение и написал письмо архиепископу Зальцбургскому, в котором объявил о своем намерении "на некоторое время покинуть эти края Германии" и вернуться в Англию, где он надеялся проповедовать крестовый поход и набрать более надежных и закаленных в боях солдат, чем можно было найти в Европе. К 9 марта кардинал был в Брюгге, откуда написал еще одно письмо, на этот раз своему "христианнейшему королю" Генриху VI, подчеркивая, насколько "целесообразно и необходимо в наши дни" препятствовать тем, кто стремится "ниспровергнуть христианскую и католическую веру"[385]. Письмо было адресовано королю, но его содержание было предназначено для сведения членов Совета. Таким образом Генри сообщал им, что возвращается домой.

Проведя лето в Нидерландах и Кале, 1 сентября Генри со своей свитой прибыл в Блэкхит, к югу от Лондона, где его ждал официальный прием в городе. Этот прием был в лучшем случае теплым. Кардинала приветствовали мэр Лондона и олдермены, несколько местных монахов и два его племянника, Эдмунд Бофорт и Роберт Невилл, последний из которых был сыном Джоанны Бофорт. Карьера Невилла развивалась по тому же пути, что и у его дяди: сначала он получил образование в Оксфорде, а затем, когда ему было уже за двадцать, был возведен в епископы Солсбери. Его взлет во многом был обусловлен влиянием кардинала, который, возможно, видел в сыне своей сестры частичку себя. После того как капитул Солсбери избрал епископом своего декана, Саймона Сайденхэма, Генри вмешался и обратился напрямую в Рим, что побудило Папу, "движимого исключительно молитвой кардинала", санкционировать назначение Невилла из-за его "привязанности к кардиналу"[386]. Однако, кроме племянников, в Блэкхите не было никого из других знатных господ, духовных или мирских. Кардинал был публично проигнорирован.

Тем не менее Генри Бофорт был полон решимости продемонстрировать свою власть жителям Лондона, и его, блистающего в красном бархатном плаще и шапке, провели в процессии "с большим почтением и поклонением" через Лондонский мост к собору Святого Павла, а затем в Вестминстер[387]. Перед кардиналом несли крест, подчеркивающий его статус папского легата, а два рыцаря держали на специальной подушке его красную шапку. Это была демонстрация власти единственного на сей день кардинала-англичанина, и в отсутствие дворянства Генри смог сосредоточить на себе внимание впечатлительных лондонцев. Он провел день, восстанавливая силы после путешествия, в своем епископском дворце в Саутварке, а затем отправился из Лондона, чтобы навестить короля в Виндзорском замке. Из Виндзора кардинал направился на северо-запад, остановился в Сент-Олбанс, где совершил подношение в святилище, а затем проследовал в Сопвелл, Кингс-Лэнгли, Уолсингем и Кингс-Линн[388].

К началу ноября он вернулся в Лондон, и 11 числа наконец предстал перед Советом, в том числе перед своим давним заклятым врагом герцогом Глостером. Кардинал заявил о своем намерении путешествовать по Англии с проповедью крестового похода против гуситских еретиков, надеясь привлечь людей и деньги для святого дела. Совет ответил, что не может признать его статус папского легата, грубо напомнив кардиналу, что эта должность не признается в Англии со времен правления Ричарда II. Тем не менее, члены Совета заявили, что готовы предоставить для крестового похода скромное войско в 250 латников и 2.000 лучников, при условии, что они будут оплачены Римом. Это была половина того, что Генри просил в своем обращении к Совету, но у него не было другого выхода, кроме как принять компромисс[389]. Возвращение кардинала в Англию было, мягко говоря, неудачным.

В рамках достигнутого соглашения Генри был вынужден отправиться на север, чтобы как-то поправить ухудшающиеся отношения Совета с Яковом I Шотландским, который упорно не желал выполнять условия своего освобождения. Шотландский король, муж племянницы кардинала, неоднократно просрочивал выплаты денег своего выкупа, назначенного за его освобождение в 1424 году, и, что еще более тревожно, недавно вступил в переговоры с Карлом VII. Яков планировал, что его старшая дочь Маргарита, Бофорт по крови, будет выдана замуж за наследника французского короля, принца Людовика. Это имело бы катастрофические последствия для Англии, которая столкнулась с опасной перспективой потерять мирный договор с Шотландией, с одной стороны, и наблюдать, как король-соперник во Франции получает международное признание своего статуса, с другой.

Кардинал официально получивший свое поручение 10 февраля 1429 года, встретился с Яковом в городке Колдингем на шотландской границе. Генри в его поездке сопровождали северные епископы Дарема и Карлайла, а также Генри Перси, 2-й граф Нортумберленд и муж еще одной племянницы кардинала[390]. Во время переговоров Бофорт проявил себя с самой лучшей стороны, и шотландский король пообещал не вступать в союз с французами, заявив, что в будущем будет соблюдать условия своего договора с Англией. Генри сделал то, что от него требовалось.

К концу марта 1429 года Генри, вероятно, утомленный своими путешествиями, снова вернулся в Лондон и надеялся наконец-то сосредоточиться на наборе солдат для крестового похода. Однако 17 апреля ему был нанесен непредвиденный удар, когда Совет, науськанный Глостером, заявил, что намерен запретить кардиналу выполнять его традиционную роль в ежегодных празднествах в честь Дня Святого Георгия. Несмотря на свое возведение в сан кардинала, Генри, по особому распоряжению Папы, сохранил за собой епископство Винчестерское, и это не только давало ему право выступать на церемонии в качестве епископа, но и место в Совете. Попытка Генри заявить об одном своем традиционном праве вызвала опасения, что это побудит кардинала потребовать свое место в правительстве, чего он до сих пор не делал. Именно эта возможность, вероятно, и послужила причиной его исключения из церемонии. Разгневанный Генри, на следующий день, выступил с протестом против этого решения, но не смог отменить вердикт Совета[391]. Это был еще один унизительный эпизод для кардинала и явный признак того, что Глостер остается главенствующей политической фигурой в Англии, а положение Генри весьма непрочно.

В конце концов, амбициозные планы кардинала относительно крестового похода были похоронены в тот момент, когда французская девушка-крестьянка по имени Жанна прибыла в Орлеан, чтобы снять английскую осаду, и это событие изменило судьбу Карла VII в его ожесточенной войне с Бедфордом. Ставшая известной в истории как Жанна д'Арк, дочь крестьянина из Домреми утверждала, что она получила миссию от Бога, чтобы помочь Карлу изгнать англичан из Франции и вновь завоевать королевство для дома Валуа. Карл находился в отчаянном положении, с трудом сдерживая наступление Бедфорда, и, учитывая перспективу потери в ближайшем будущем Орлеана, он счел, что ему нечего терять, и предоставил Жанне собранные отовсюду войска. Это решение оказалось судьбоносным.

Жанна прибыла в Орлеан 29 апреля 1429 года, и сразу развела бурную деятельность, застав врасплох как англичан, так и французов. Она воодушевила войска и обнадежила измотанных осадой горожан, пообещав, что "издаст боевой клич, который запомнится навеки"[392], если англичане немедленно не покинут Францию. К 8 мая, потерпевшая несколько поражений английская армия, была вынуждена отступить, положив бесславный конец своей шестимесячной кампании, сорванной в течение недели всего лишь девочкой-подростком. Взятие Орлеана имело решающее значение для плана Бедфорда по продвижению на юго-восток арманьякской Франции — последней части королевства, которая не находилась под английским контролем. Освобождение Орлеана от осады дало Карлу новую надежду на то, что он еще сможет вернуть корону своего отца, и стало поворотным моментом в заключительной фазе Столетней войны.

Жанна, называвшая себя La Pucelle, или Дева, убеждала Карла перейти в наступление на англичан и использовать воодушевление, полученное при обороне Орлеана, чтобы очистить регион от войск Бедфорда и восстановить контроль над рекой Луарой. Это был амбициозный план, немыслимый всего несколькими неделями ранее, но король согласился с пожеланиями своего неумолимого полководца. В результате, в течение одной недели, французы одержали четыре победы подряд, кульминацией которых стал разгром английской армии в битве при Пате (18 июня). Неудивительно, что в Chronicles of London (Лондонской Хронике) Жанну д'Арк назвали "злобной ведьмой"[393]. Французы же, естественно, начали верить, что Бог действительно на их стороне.

Влияние Девы ощущалось не только в долине Луары. Новости о победах французов дошли до Англии как раз в тот момент, когда кардинал Бофорт подошел к завершающей стадии подготовки к своему крестовому походу. 15 июня, в день, когда французская армия во главе с Жанной захватила мост через Луару в Мен-сюр-Луар, три английских сквайра по имени Джон Хант, Джон Толбот и Джон Клинк получили от Совета приказ реквизировать корабли для предстоящей переправы кардинала на континент; на следующий день Джон Йерд и Стивен Лиллеборн получили приказ организовать ночлег для Генри и его свиты, когда они прибудут в Кент. 17 июня Эдмунд Бофорт получил разрешение Совета присоединиться к своему дяде в крестовом походе, а на следующее утро кардинал был официально назначен "капитаном английских войск". Однако в тот же день английская армия под командованием сэра Джона Толбота потерпела сокрушительное поражение при Пате, и как только известие об этой катастрофе достигло Англии, экспедиция кардинала в Чехию была отложена[394].

Неизвестно, какие обсуждения происходили между Генри и Советом в частном порядке, но публично было объявлено, что из-за "воинственных и серьезных противников", английские солдаты не могут быть использованы для гуситского крестового похода и вместо этого должны быть направлены во Францию для оказания помощи Бедфорду в его затянувшейся кампании. 1 июля Совет объявил, что "кардинал Англии обещает служить во Франции со своей свитой в течение шести месяцев, прежде чем отправиться в Богемию", решив сделать это из "самой искренней любви, усердия и нежности, которые он питает к благополучию, благосостоянию и процветанию короля"[395]. Бофорт получил хорошее вознаграждение за свое сотрудничество в виде 1.000 марок.

Вероятно, до вмешательства Совета, кардинал имел твердое намерения отправиться в крестовый поход в Центральную Европу . После отставки с должности канцлера у него не было реальной политической цели в Англии, а шумиха вокруг церемонии в День Святого Георгия лишь подчеркнула отсутствие его влияния на тех, кто занимал властные посты. Он нашел достойное для себя дело на континенте и почти наверняка собирался продолжить свою миссию, а не бездействовать в Англии. Тем не менее, оказавшись перед выбором: служить королю или Папе, кардинал мог выбрать только один выход. Генри не мог служить двум господам, и его преданность дому Ланкастеров перевешивала любую преданность, которую он испытывал к кому-либо еще, включая папство. Его решение подчиниться просьбе Совета и служить во Франции, а не в Чехии, положило конец любым другим устремлениям кардинала и испортило его отношения с Папой Мартином.

16 июля 1429 года Эдмунд Бофорт снова получил разрешение Совета на поездку за границу со свитой своего дяди, на этот раз во Францию, и почти наверняка он подчинился приказу кардинала, который был волен сам выбирать командиров для армии[396]. Эдмунд упоминается в документах Совета как "сэр Эдмунд Бофорт из Саутварка", что позволяет предположить, что он либо проживал со своим дядей в Винчестерском дворце, либо имел дом поблизости. Оба Бофорта со своими свитами отплыли во Францию в конце июля, вскоре после того, как до английского Совета дошли вести о том, что французский королевский двор под предводительством Жанны д'Арк смело прошел через территорию, контролируемую англичанами, вплоть до Реймса, где 17 июля Карл VII был коронован как король Франции.

В августе и сентябре Папа Мартин отправил ряд писем кардиналу и Карлу, и его недовольство англичанином было ощутимым. Мартин сообщил французскому королю о своем удивлении по поводу того, что Генри прибыл во Францию во главе армии, собранной от имени Церкви, и заявил, что такие действия противоречат его желанию. Папа заверил Карла, что дал указание кардиналу-отступнику воздержаться от использования знаков отличия папского легата во время пребывания во Франции, хотя Генри, со своей стороны, ответил Папе, что он просто действует по приказу своего короля, настаивая на том, что его солдаты будут подчиняться в этом вопросе только своему монарху[397]. Возможно, в его протестах была доля правды; любой англичанин всегда скорее хотел воевать с французами, чем сражаться в другом месте.

Коронация Карла в Реймсе, традиционном месте проведения подобных церемоний на протяжении более шестисот лет, стала тяжелым психологическим ударом для англичан и побудила Бедфорда приступить к реализации планов по проведению коронации своего племянника. Первым шагом была коронация Генриха VI в Англии, и в конце октября 1429 года кардинал снова вернулся в Лондон, чтобы присутствовать на коронации своего внучатого племянника 5 ноября. Хотя Бофорту была оказана честь провести мессу в Вестминстерском аббатстве, именно его старый противник архиепископ Чичеле взял на себя ответственность за коронацию, несомненно, к большому разочарованию гордого кардинала. Генри сидел "в кресле по правую руку от короля" на вечернем пиру, но не принимал никакого другого участия в торжествах[398].

Однако коронация и его готовность поддержать Бедфорда во Франции означали формальное возвращение кардинала на английскую политическую сцену, и 18 декабря он был вновь принят в Совет, через три с половиной года после того, как отказался от поста канцлера. Хотя его назначение было во многом связано с недавними событиями, были также отмечены его родственные связи с королем, длительный опыт служения короне и опытность в управлении, но было отмечено, что Генри не может участвовать в заседаниях Совета, связанных с вопросами, касающимися Святого Престола[399]. Два дня спустя Парламент предоставил королю двойную субсидию на ведение войны, причем в преамбуле было четко указано, что это сделано по "особой рекомендации праведного отца во Христе владыки Генри с божественного позволения кардинала-священника Святого Евсевия, обычно называемого кардиналом Англии"[400].

Такой поворот в отношениях резко контрастировал с непопулярностью Генри в Совете и Палате Общин всего несколькими годами ранее. Возможно, и члены Совета и парламентарии, все еще возмущались спорным статусом кардинала в качестве папского легата, но было очевидно, что его личная преданность Англии и династии Ланкастеров вызывает нескрываемое уважение.

Короновав и помазав Генриха VI королем Англии, Совет и кардинал стали приводить в действие план Бедфорда по поездке юного короля за Ла-Манш, чтобы короновать его королем Франции. Первой задачей было обезопасить Нормандию от вторжения сторонников Карла VII, и для пополнения испытывающей трудности армии Бедфорда было собрано еще 5.000 солдат. Расходы на жалование для такого количества людей оказались не по силам Совету, поэтому было привлечено несколько займов, самый крупный из которых, в 8.333 фунта стерлингов, предоставил кардинал Бофорт[401].

Генри, который годом ранее доказал свое умение вести переговоры с королем Шотландии, также был отправлен, в феврале 1430 года, на континент, чтобы обеспечить поддержку от герцога Бургундского. С одной стороны, герцог Филипп все еще имел обиду на Карла VII за убийство его отца в 1419 году и был шурином Бедфорда через брак последнего с Анной Бургундской; кроме того, ему нужно было решать экономические проблемы во Фландрии и учитывать выгодные преимущества дружбы с Англией. С другой стороны, герцог был вынужден всерьез задуматься над предложениями мира, которые он получал от Карла, тем более что стало очевидно, что ситуация оборачивается против англичан, а бургундские земли все больше подвергаются угрозе со стороны французских войск.

К счастью для англичан, кардинал был очень убедительным переговорщиком своего времени и, опираясь на свои давние отношения с Бургундией, убедил колеблющегося герцога остаться в союзе с Англией в обозримом будущем. Выбор герцога Бургундии в конечном итоге зависел от того, кого он хочет видеть королем Франции, арманьяка, ответственного за смерть его отца, или далекого и несовершеннолетнего английского короля. Стоимость соглашения с Англией составляла 12.500 марок, и эту сумму кардинал должным образом передал Филиппу лично, в Лилле, в марте. Поскольку это была та же сумма, которую Генри ранее обещал королю, он, по сути, лично финансировал союз с бургундцами. Если дипломатический опыт кардинала и не был оценен Советом во главе с Глостером, то его богатство — точно.

Его пребывание в Англию было недолгим. 16 апреля 1430 года Генри согласовал с Советом условия переезда во Францию для подготовки к коронации восьмилетнего ребенка, за что кардинал получил 1.000 фунтов стерлингов. Неделю спустя, в День Святого Георгия, королевский двор со всеми представителями английской знати отбыл в Кале[402]. Их путешествие через Нормандию было медленным, поскольку безопасность юного короля была превыше всего, и королевский кортеж прибыл в Руан только 29 июля, где юный король был поражен восторженным приветствием толпы. К тому времени, когда процессия добралась до собора, король умолял старших родственников прекратить этот шум[403].

Все опасения кардинала Бофорта по поводу общего положения англичан во Франции или поведения его внучатого племянника были развеяны новостями о том, что Жанна д'Арк, бич Бедфорда на протяжении большей части предыдущего года, была неожиданно захвачена бургундцами. От внимания Совета не ускользнуло, что союз с бургундцами сохранился только благодаря дипломатическим усилиям кардинала в феврале.

В начале мая бургундская армия под командованием Жана де Люксембурга осадила город Компьень, что побудило Жанну д'Арк попытаться снять осаду до того, как город будет взят. В отличие от Орлеана в предыдущем году, где она впервые добилась успеха, Жанна уже не пользовалась такой же военной и политической поддержкой короля Карла, который в последнее время придерживался дипломатического пути разрешения конфликта с бургундцами. Но упорная Дева была другого мнения, и 24 мая ее небольшой отряд атаковал бургундский осадный лагерь под городом. Во время стычки, Жанна была "стащена с лошади лучником" и, не имея шансов на спасение, решила сдаться ближайшему встречному рыцарю. Ее пленение вызвало у англичан "ликование и большее удовлетворение, чем если бы они взяли пятьсот других бойцов, ибо они не боялись ни одного вождя или полководца" так сильно, как боялись Жанны д'Арк[404]. К ноябрю она была перекуплена англичанами у бургундцев за 10.000 франков, которые были получены от обложения налогом Нормандии.

Для Бофортов пленение Жанны принесло значительное облегчение. Ее агрессивная агитация и религиозный облик наводили ужас на ошеломленную английскую армию, вызвав череду катастрофических потерь в течение предыдущих двенадцати месяцев. Эдмунд Бофорт, в частности, должно быть, тоже праздновал ее пленение, поскольку, хотя он и участвовал в полевой кампании с момента своего прибытия во Францию летом 1429 года, ему так не удалось добиться особых успехов. С появлением Жанны д'Арк у молодых англичан, подобных Эдмунду, стало меньше возможностей проявить себя в войне, и зачастую они были вынуждены обороняться, а не завоевывать новые территории.

Главной задачей Эдмунда летом 1430 года было обеспечение безопасности нормандских земель вокруг Руана для подготовки к прибытию его кузена Генриха VI. В июне он участвовал в захвате замка Гайяр, а также служил капитаном в Нёшатель, Жизоре и Гурне к востоку от Руана. Этим же летом Эдмунд воссоединился с одним из своих братьев, когда Томас был окончательно выкуплен у Бурбонов его матерью Маргаритой и дядей Генри. Что послужило причиной изменения обстоятельств, позволивших Томасу Бофорту обрести свободу, неизвестно, но можно предположить, что французы больше не считали его дальнейшее заключение достойным своих усилий и решили нажиться на младшим из своих пленников Бофортов. Кардинал и Маргарита получили разрешение Совета начать переговоры с герцогиней Бурбонской 21 апреля, и Томас был освобожден после уплаты 7.000 марок, часть которых была получена непосредственно из доходов с церковных земель кардинала в Хэмпшире[405].

Девять лет заключения не притупили боевой дух Томаса. Он был всего лишь подростком, когда попал в плен после битвы при Боже, но вышел из плена с желанием наверстать упущенное. Будучи прирожденным солдатом, стремящимся доказать свою состоятельность, в августе 1430 года Томас получил свиту из 480 человек для поддержки своего младшего брата Эдмунда в Нормандии[406], а по инициативе дяди-кардинала ему также был пожалован французский титул графа дю Перш, с расчетом на то, что со временем и Томас, и Эдмунд создадут постоянную базу семьи Бофортов на северо-востоке Франции. Джону Бофорту, разумеется, достались сомерсетские владения их отца, которые он должен был получить после освобождения, если такое время когда-нибудь наступит.

Кардинал Бофорт вернулся в Англию незадолго до Рождества 1430 года в сопровождении двух своих племянников, молодых графов Мортена и Перша. Впервые за десять лет Томас ступил на родную землю, и, вероятно, между матерью и сыном произошло трогательное воссоединение. Генри присутствовал на заседании Парламента, собравшегося 12 января 1431 года, и воспользовался случаем, чтобы подчеркнуть острую необходимость в подкреплениях для защиты английских позиций во Франции. Жанна д'Арк была захвачена, но угроза, которую представлял Карл VII, оставалась. Как и подобало кардиналу, он обладал природной убедительностью и добился получения необходимых войск.

Особенно выиграли его племянники: 19 апреля 1431 года Эдмунд и Томас были назначены капитанами армии и получили под свое командование по 128 латников и 460 лучников. Их двоюродный брат Ричард Невилл, ставший графом Солсбери в 1428 году после гибели под Орлеаном своего тестя, напротив, смог собрать свиту в 800 человек[407]. К июню все три Бофорта и их родственник Невилл, вернулись во Францию, а Мортен, Перш и Солсбери выдвинулись на передовую. Однако у кардинала Англии были другие неотложные дела — последние этапы суда над Жанной д'Арк.

С тех пор как ее передали англичанам, Жанна перенесла долгое и суровое заключение, не зная своей судьбы и опасаясь сексуальных домогательств со стороны стражников. Долгожданный суд над ней начался в феврале 1431 года, когда состоялась серия публичных допросов в церковном трибунале, возглавляемом Пьером Кошоном, епископом Бове. Кошон был тесно связан с бургундцами и симпатизировал английским интересам во Франции. Кроме того, он мечтал стать архиепископом Руана и, вероятно, намеревался использовать судебный процесс для доказательства своей пригодности к этой должности. Это был явный конфликт интересов, ведь именно Жанна заставила епископа покинуть свой престол летом 1429 года во время одной из ее успешных кампаний, когда он бежал в Руан, чтобы найти защиту у ее врагов. Она нашла в лице Кошона яростного противника, который был полон решимости разоблачить ее как еретичку и доказать, что она является орудием дьявола.

Жанна была обречена с самого начала судебного процесса, ведь роль Кошона заключалась в том, чтобы публично дискредитировать ее и опозорить Карла VII. В ходе допросов основное внимание уделялось божественным видениям Жанны, о которых она не решалась говорить подробно, а также ее склонности носить мужскую одежду и коротко стричь свои темные волосы, как мальчик. Одеваться как мужчина для женщины считалось грехом, а Второзаконие 22:5 объявляло такой поступок "мерзостью для Господа". Отказ Жанны подчиниться церковным властям в этом вопросе сам по себе стал потенциальным актом ереси.

Хотя среди ее обвинителей были самые выдающиеся богословы, той части Франции, которую контролировали англичане, присланные в основном из Парижского Университета, Жанна оказалась более чем способна внятно и мужественно противостоять любым попыткам заманить ее в ловушку. Наконец, когда терпение англичан иссякло, 24 мая ее вывели из камеры на кладбище возле аббатства Сент-Уан, где сообщили, что ее немедленно сожгут, если она не признает, что голоса, которые она якобы слышит, являются галлюцинациями, и не перестанет носить мужскую одежду. За каждым ее шагом на эшафоте наблюдал Генри Бофорт, одетый в малиновую кардинальскую мантию, а по бокам от него стояли различные церковные деятели, участвовавшие в процессе, в том числе епископ Кошон. Увидев повозку палача, Жанна потеряла самообладание и со слезами на глазах подчинилась.

Безжалостная толпа, в которую входили несколько английских лордов, требовала ее казни, и все взоры с нетерпением обратились к кардиналу, за которым, по общему мнению, должно было оставаться последнее слово. Кошон наедине поговорил с Генри, в руках которого находилась жизнь Жанны д'Арк. Его решение, переданное народу епископом Бове, заключалось в том, что Жанна должна быть навечно заключена в тюрьму, а не предана смерти, что вызвало гнев кровожадной и беснующейся толпы.

Отречение Жанны д'Арк облегчило миссию Генри по ее дискредитации, в процессе чего были осмеяны претензии Карла VII на благосклонность к нему Бога. Отречение Девы было, прежде всего, громкой пропагандистской победой кардинала Бофорта и Совета английского короля, и уже не было острой необходимости казнить девушку, пока она тихо сидела в своей камере.

Однако, Жанна через четыре дня, вновь облачилась в мужскую одежду и заявила своим судьям, что слышала голоса святых Маргариты и Екатерины. На этот раз кардинал не собирался спасать Жанну. 30 мая 1431 года на глазах у Генри и сотен любопытных зрителей Дева Божья была привязана к столбу на шумной рыночной площади Руана и жестоко казнена, доведя даже взрослых мужчин до слез, когда она погибла в пламени костра[408]. Кардинал, будучи непревзойденным администратором и предусмотрев все возможные последствия, приказал собрать ее прах и развеять его в водах реки Сена, надеясь избежать того, чтобы место ее захоронения стало святыней для антианглийских движений[409].

В письме, написанном от имени девятилетнего короля, но, вероятно, под наблюдением кардинала Бофорта и Джона Бедфорда, и разосланном по всей Европе, оправдывалась казнь девушки и утверждалось, что Жанна, "вопреки божественному закону и приличиям ее пола, носила мужское платье, что было отвратительно перед Богом". Ее предполагаемые видения, тем временем, "отвратили умы людей обоих полов от истины". Кроме того, утверждалось, что Жанну, "ошибочно называемую Пастушкой", справедливо судил независимый церковный суд, без участия светских судей. В конце концов, было принято решение о ее казни, поскольку она, несомненно, была "колдуньей дьявола" и "хулительницей Бога". Это была бесстыдная попытка очернить ее имя и одновременно опозорить Карла VII за поддержку девушки, которая была признана "виновной во многих заблуждениях против веры Иисуса Христа"[410].

Однако следует задуматься о том, почему после отречения Жанна получила доступ к мужской одежде. Была ли она специально подброшена ей, с той целью, что надев ее Жанна повторно уличит себя? Если да, то исходил ли такой приказ от кардинала, что было бы особенным коварством? Такую возможность нельзя полностью игнорировать. Мир политики XV века, безусловно, был беспринципным.

Казнь Жанны д'Арк была политически благоразумным актом, устраняющим очень опасного противника, который причинил немало хлопот английской армии. Особую проблему представляло то, что Жанна настаивала на том, что ее победы были Божьей волей, что Бедфорд позже списал на "коварные чары и колдовство"[411]. Однако то, как проходил суд над ней, бросило тень на английскую администрацию во Франции и, несмотря на все усилия кардинала, превратило Жанну в мученицу для французской партии арманьяков, хотя сам Карл остался чертовски равнодушным к ее судьбе и не предпринял никаких усилий, чтобы спасти ей жизнь после ее пленения. Кардинал Бофорт, напротив, навсегда останется в истории как человек, который руководил сожжением Жанны д'Арк, le Pucelle de Dieu.