Двадцать веселых рассказов и один грустный

12 Навоз

Колеся по городам и весям, часто видишь приклеенные к дверям и воротам листки бумаги, одними и теми же словами объявляющие о скупке драгоценных металлов. «Куплю золото», –беззастенчиво выкрикивают буквы. «И серебро», – добавляют они в последнее время, словно неизвестные скупщики, не желая упускать выгоду, не брезгуют и рыбёшкой поменьше.

Один мой, скажем так, приятель, которого я знаю лет сорок, но вижу редко из-за особенностей его работы, некоторое время назад решил в корне изменить свою жизнь.

На протяжении тридцати лет он каждую весну уезжал из родной деревушки в Германию, прямо в оскаленную пасть городского хаоса, где производил и продавал мороженое. В деньгах у него недостатка не было. Как следствие, имелись и цацки, и гаджеты, и тачки, неизменные символы достатка и довольства. И это не считая домов, или, точнее сказать, вилл, разбросанных по всей округе, от гор до берега моря. Но счастливым он не выглядел – скорее, скучающим. Скучающим и усталым. Может, всё дело в том, что роскошь развлекает не так уж долго?

– Везёт вам, – жаловался он, – можете сидеть себе дома, а я уж которую весну в чужом краю встречаю.

Большая часть собеседников его просто посылала, меньшая, не столь нервная, отвечала что-нибудь вроде:

– Так бросай всё, возвращайся домой, кто тебя держит? У тебя денег, что гальки в реке! Можешь спокойно встретить всё весны, что тебе остались!

Он же упрямо продолжал уезжать, чтобы торговать мороженым, набирать вес и пополнять свои банковские счета.

Но вот приятель мой наконец сдался, продал дело и вернулся домой. Совсем я скис, говорит. Должно быть, это всё Германия – не деньги же. Правда, вернувшись, он сразу стал придумывать, на чём бы ещё подзаработать. Как вспомнишь, что денежки больше не капают, мысли сразу разбегаются, а в груди, словно снежный ком, готовый вот-вот превратиться в лавину, растёт беспокойство. Эту лавину, однако, можно направить на твёрдую почву, не дожидаясь, пока она с лёгким пуф поглотит всё вокруг, как это случилось с несгибаемым Ичо Дураном. И у бывшего мороженщика, который уже давно с интересом поглядывал на объявления о скупке золота, родилась идея – правда, не новая, а известная уже испокон веков: воспользоваться чужими придумками.

В ближайшем городке, примерно в трёх четвертях часа езды от деревни, он снял домик, на двери которого через какую-то неделю возникло объявление: «Куплю золото». С припиской ниже: «И серебро». Месяц спустя появилось новое дополнение: «И драгметаллы». В деньгах недостатка не было, но на сей раз его интересовали не просто купюры – хотелось чего-то более ощутимого. Поэтому через некоторое время, не удовлетворившись ходом дела, он добавил и новую приписку: «И бриллианты».

Узнав о этой затее, я сразу подумал, что мог бы стать его первым клиентом, продав своё обручальное кольцо. Но потом вспомнил, что много лет назад после семейного конфликта (в смысле, потасовки с супругой) выбросил его в Вайонт, посчитав, что истинная любовь сияет всегда, в отличие от её нуждающихся в полировке символов.

С тех пор, как мой, в кавычках, друг начал скупать золото, он обнаружил реалии, доселе ему не известные. Сперва – что цена вещей далеко не всегда сводится к жалким дензнакам. Затем – сколь ужасна жизнь множества бедолаг вокруг. И далее – самое важное: насколько сам он эгоистичен и циничен (впрочем, в этом он себе признаваться не хотел). За два года существования лавки, этого последнего пристанища отчаявшихся, он видел и глубочайшее падение морали, и полнейшую безысходность. Одна старушка, чтобы помочь безработному сыну, продала золотую цепочку, которую муж подарил ей полвека назад. Другая, не имея ни гроша за душой, принесла вещи покойной матери. Пока скупщик выкладывал украшения на прилавок, она рыдала и целовала их одно за другим. После явился человек с ожерельем, последним свидетельством распавшегося брака. Небрежно бросив его на прилавок, мужчина цинично просиял, словно был рад наконец избавиться от горьких воспоминаний. Заходили и юнцы-наркоманы на последней стадии ломки, пытавшиеся что-нибудь продать, чтобы заполучить свою дозу: от их товара за версту несло краденым. Но мой, в кавычках, друг скупал всё и у всех, не спрашивая ни документов, ни удостоверения личности.

– У золота нет ни носа, ни глаз, – говаривал он и добавлял: – А у меня – ещё и ушей.

Как-то пришла к нему одна старушка продать небольшой бриллиант. Из-за скудности пенсии и удорожания жизни она была уже едва ли не на последнем издыхании и охотно ухватилась за возможность выручить хоть немного. Бриллиант оказался подарком графини Джулианы Андреотти ди Пратаччо, хозяйки виллы на перевале Оппио, что неподалёку от Пистойи. В этом доме она служила десять лет ещё девушкой.

– А не жалко Вам? – поинтересовался скупщик.

– Нисколько, – отвечала та. – Есть такая песня: «Из бриллиантов ничего не родится, а в навозе растут цветы». Так что я не жалею.

Однажды этот мой дружок признался мне, что подкрутил весы, чтобы товар весил меньше, чем на самом деле. Приходили к нему теперь всё больше люди пожилые, а то и вовсе старики. Они продавали свои последние воспоминания, поскольку пенсии на жизнь не хватало, а грошовая индексация не могла угнаться за падением курса евро. Этим старикам не нужно было следить за тенденциями рынков – они и так понимали, что времена предстоят нелёгкие. Хотя, может, так всегда и было.

Как-то поутру на пороге возник мальчишка лет двенадцати с ожерельем в руке.

– Это мамкино, – заявил он. – Продать хочет.

– И где же твоя мамка?

– Да там, снаружи, стыдится зайти. Говорит, ожерелье можете взять, а деньги мне отдайте.

Скупщик поднялся и выглянул за дверь. Там, уронив голову на руки и всхлипывая, сидела женщина. Предложив ей войти, он услышал историю насилия и предательства, нищеты и жестокости. Но чтобы растопить сердце бывшего мороженщика, этого оказалось мало. Взвесив ожерелье, он сунул его в сейф, расплатился и выпроводил обоих. Всё это время мальчишка внимательно следил за его действиями. На мгновение их глаза встретились. В этот момент скупщик почувствовал себя куском, нет, даже целой кучей дерьма. Вспомнив безнадёжные лица людей, выкладывавших на его прилавок несчастные крохи золота, он вдруг почувствовал такой стыд, что решил завязать. Взгляд мальчишки ранил его, словно кинжал. Спустя несколько дней он прикрыл свою клинику по отмыванию золота и вернулся в горы.

Но без дела мой приятель сидеть не мог: страсть к изобретению новых способов заработка оказалась сильнее. И он придумал, чем заняться – на сей раз, однако, не марая рук жульничеством: купил тридцать дойных коров, арендовал старую пастушью хижину среди обширных цветущих лугов, нанял сыродела и стал производить сыр, масло и другие молочные продукты.

Зимой скотину держали в большом хлеву на окраине деревни, а летом выгоняли на высокогорные пастбища. Чтобы поднять продажи, приятель открыл агротуристическую гостиницу, и дело закипело. Цены он выставил невысокие, а в период кризиса это самый главный секрет успеха. Впрочем, вскоре обнаружилось, что есть ещё один продукт, производством которого ферма не занималась, но которого, тем не менее, становилось всё больше и больше: навоз. Вскоре вокруг хлева громоздились уже целые горы. Куда деваться? И вот ему в голову пришла очередная мысль – мысль о дерьме, но вовсе не дерьмовая.

На следующий день на шоссе неподалёку от гостиницы появился рекламный щит два на два метра: «Продаю навоз». Так за пять лет мой дружок прошёл путь от скупщика золота до продавца навоза. Владельцы пикапов, мотороллеров, моторикш, тракторов и тачек стекались со всей округи, чтобы прикупить коровьих экскрементов для удобрения полей, садов, теплиц и так далее. Он запрашивал всего два евро за центнер, поэтому быстро избавился от запасов навоза, с некоторым удовлетворением обнаружив, что навоз берут даже охотнее, чем молоко. Вот вам и дерьмовая идея! Обладая врождённой деловой хваткой, он всегда шёл до конца: так или этак, мытьём или катанием, но дожмёт обязательно. И до сих пор победа всегда оставалась за ним.

Но однажды он снова увидел тот же взгляд, что у давешнего мальчишки, – у старушки, пришедшей попросить немного навоза. И нужно-то ей было совсем чуть-чуть – так, пару грядок в огороде подсыпать. Поработав в молодости разносчицей, она и в шестьдесят по-прежнему носила за плечами корзину. Правда, платить за навоз она не хотела, в чём сразу и призналась.

– Деньжат у меня кот наплакал, может, сделаете мне подарок, а?

– Я товар задарма не раздаю, – ответил торговец.

– Так это ж не товар, это навоз! – возмутилась старушка.

Но тот был непреклонен:

– Раз я его продаю, он должен быть оплачен. Вот вещь, вот цена, и эту цену придётся заплатить.

Старушка вскинула голову, и взгляд этой морщинистой, много повидавшей женщины заставил его опустить глаза.

– Позор Вам! – воскликнула она. – Ведь это самая суть, начало и конец жизни! Разве можно за неё брать деньги? Как-то я продала Вам небольшой бриллиант, потому что дошла до полного отчаяния, и пока Вы расплачивались, напевала. Вы этой песни не знаете, а автор уже умер и не поёт её больше. Но миллионы других – не Вы! – эту песню знают и поют до сих пор, всегда будут петь. Вы же – невежда с короткой памятью, таким деньги давно все воспоминания стёрли. Так что повторяю: «Из бриллиантов ничего не родится, а в навозе растут цветы». Как можно платить за то, из чего растут цветы? Стыдно!

С этими словами она загрузила полную корзину навоза и побрела прочь.

На следующий день я ехал той же дорогой и снова увидел рекламный щит. Но вот надпись на нем изменилась. Теперь она гласила: «Раздаю навоз».

Эти слова расположились на самом виду, прямо в центре квадрата. Бывший мороженщик встал на путь исправления.