Двадцать веселых рассказов и один грустный

6 Хитрый вертел

Один мой близкий друг, десятью годами меня старше, некоторое время назад отошедший в царство теней, закончил дистанционные курсы при Туринской школе радиоэлектроники. Гения из него не сделали, но научили, среди прочего, как собрать радиоприёмник из тех деталей, что присылала из города школа, или смонтировать какую-нибудь электросистему, не вполне идеальную, но достаточно безопасную, чтобы не сжечь всю деревню. Он мог заменить лампочку, не вставая на стул, поскольку роста был высокого, и утверждал, что много раз был бит током (правда, без каких-либо последствий, но исключительно благодаря сухопарости). Диплом, полученный по почте, особенно заработать не позволял, поэтому друг вкалывал плотником, переведя всё, что работает от электричества, в разряд хобби.

Ремесло электрика он изучал (при помощи марок и конвертов) ещё в шестидесятые. В этой профессии есть серьёзный риск, поскольку работать приходится с силами, которые, словно будущее, до поры до времени никак себя не проявляют, а потом уже слишком поздно что-либо делать.

В начале восьмидесятых мой друг начал пить. Говорил, что из-за женщины, хотя, бывало, пил и раньше, безо всяких женщин, пусть и более умеренно.

У меня и нескольких моих приятелей вошло в привычку, заявляясь к нему, готовить жаркое, сбрызгивая его бутылочкой вина. Когда не было крольчатины или зайчатины, брали ягнятину или просто цыплёнка. В большой мангал засыпали грабовых углей, насаживали мясо на железный вертел, покоящийся на двух рогульках, и по очереди крутили рукоятку.

Когда мясо хорошенько прожаривалось, мы ели и пили прямо во дворе, болтая до глубокой ночи. Особенно пили. Уверен, еда была всего лишь поводом открыть шлюзы для всевозможных возлияний, заканчивавшихся колоссальным похмельем. Каждый приносил что мог, от вина до мяса. Мой друг-электрик, будучи организатором, вносил свою лепту, предоставляя дом, двор и мангал. На эти ныне забытые празднества частенько заходили желанные гости: Малыш и Мороз, сеттеры старого браконьера Берто, такого же опытного и хитрого, как его собаки. Все трое выживали только за счёт своих органов чувств, все трое знали, когда начнётся веселье: двое чуяли запах жареного, третий слышал радостный шум, что не особенно сложно, когда живёшь буквально в двух шагах. Завидев дым и заслышав голоса, Берто спускал собак, и те мчались подбирать объедки. Сам он, приходя, всегда брал себе кувшин вина, который выпивал в одиночку.

Для нас это был способ пообщаться, забыть о проблемах, повеселиться вечерком, а когда и до самого утра. Теперь таких сборищ больше нет: барбекю стало делом сугубо интимным, куда, как максимум, приглашают членов семьи, а вход разрешён только носителям той же ДНК. Никаких посторонних: смеются и плачут в своём узком кругу. А в те дни жизнь была иной: мы ходили друг к другу в гости, чтобы послушать рассказы, пересказать анекдоты, поесть за одним столом, выпить по паре бутылок и облегчить тяготы своих едва успевших притормозить на краю пропасти жизней. Участь Вайонта ещё стояла у каждого перед глазами – впрочем, такое не забывается.

Как-то раз, во время одного из таких празднеств под открытым небом, нашего электрика, крутившего ручку вертела, вдруг осенило. В тот день мы жарили ягнёнка, пожертвованного легендарным, но всё ещё работавшим пастухом, Джанкарло из Молина, уроженцем Каналь-Сан-Бово. Конец сентября выдался солнечным, на лугу чуть ниже дома нашего друга крестьяне косили отаву, траву второго за сезон укоса. Над головой пели сойки, в соснах раздавались трели зябликов, удод с торчащим хохолком, будто заправский часовой, застыл у ворот, повсюду жужжали пчёлы. Всё говорило о том, что зима ещё далеко. Но генерал Ледяное Сердце был на подходе. Он уже оглядывал долину с хребтов Борга, готовясь ударить по ней снегом и морозом. Зимы тогда переносились легче, ведь выдержать снегопад людям было не сложнее, чем крышам домов или ветвям граба. Вот только с годами крыши прохудились, ветви обломались, а у людей с наступлением холодов вечно ломит спину. От друзей, собиравшихся на те посиделки, не осталось даже теней, разве что нижеподписавшийся ещё ждёт своей очереди.

Однако эти рассказы задумывались как весёлые, так что меня, кажется, слегка занесло. Лучше сменим тему.

Итак, в тот день крутившего ручку Випако осенило (Випако – это сокращение от Витторио Паскуале, каковым и было имя электрика). Вращать вертел он никогда особенно не любил и ворчал, что устал, а потому нужно изобрести устройство, которое будет делать это за него.

– Сконструирую-ка я эту штуку сам, – заявил он.

Сказано – сделано: уже на следующий день работа закипела. Он пилил, скручивал и сваривал трубы и уголки, пока не получился прочный каркас. Потом съездил к старьёвщику в Лонгароне, чтобы добыть мотор от стиральной машины, который и установил на раме. С помощью шкивов и колёс Випако настраивал скорость вращения, пока не подобрал подходящую для вертела. На доработку ушёл месяц. Мужик он был медлительный: когда требовалась точность, скорость хромала. Да и нелегко через столько лет снова выловить остатки знаний, некогда полученных на дистанционных курсах Школы радиоэлектроники, но давно утопленных в вине. В конце концов всё получилось, хотя нам казалось чудом, что в подобных условиях он вообще смог завершить работу.

И вот пришёл день испытания. Начинался ноябрь, и воздух покалывал нос, словно булавками. Сидеть под открытым небом было уже не так приятно, но большой костёр из лиственничных поленьев согревал и тела, и души. Как только образовалось достаточное количество пышущих жаром углей, Випако разровнял их лопатой и гордо поставил сверху своё хитроумное изобретение. Мы глядели во все глаза.

Присутствовали Оттавио, Сепин, Жиль, Ян де Паоль и Джильдо. Малыш, Мороз и Берто должны были подойти позже, по мере нарастания запахов и громкости голосов.

Чтобы понять, как эта штука работает, мы начали с цыплёнка-гриль, выбрав старую курицу, к тому времени уже ощипанную и почищенную. Випако насадил её на вертел и закрепил в направляющих. Потом вытащил из кухни удлинитель, вставил вилку, нажал кнопку на панели управления – и устройство начало вращаться. Нам и не снилось, что вертел можно не крутить самому. Великий Випако злорадно потирал руки, не ожидая, впрочем, от своего создания подвоха. Во времена Школы радиоэлектроники кое-каких приборов ещё не знали, так что ему и в голову не пришло поставить в двигатель нейтрализатор. Но Випако забыл, что когда-то этот мотор был частью стиральной машины, и в один прекрасный момент командоаппарат вдруг без предупреждения включил режим отжима. Шкив обезумел и завертелся, будто пропеллер. Нависший над углями агрегат заплясал тарантеллу. Курица, визжа, вращалась всё быстрее и быстрее, пока не лопнула и не сорвалась с вертела. Она просвистела, словно бумеранг, сперва задев угол дома, а после приземлившись где в глубине свежевыкошенного луга. Мы переглянулись: было совсем не смешно. Смех пришёл позже. Кто-то выругался. И лишь одно существо внимательно наблюдало за событиями, чтобы успеть воспользоваться последствиями. Это был Малыш. Огромным прыжком он катапультировался туда, где завершила свой полёт курица. Но Мороз оказался проворнее: опередив товарища, он вцепился в добычу зубами и скрылся в роще. Вот тогда-то все и расхохотались – все, кроме Випако, который тёр нос, будто собираясь заплакать, но не плакал: это был его способ справляться с жизненными неурядицами.

Бедняга Випако! Не так уж много ему оставалось. Он был добрым и находчивым, а если что делал, то на века. Выходец из глухой деревни, Випако хотел доказать, что у него тоже есть талант, да так и не смог: слишком часто ему не везло, а с невезением никакому таланту не сладить. Зато у него был дар: никогда не сдаваться, стоять на своём, всегда находить в себе силы и желание работать, даже когда другой бы давно повесил нос. Таким был Випако, великая, но простая душа!