Как я уже упоминал, помимо вина Олимпио Риве нравились женщины: женщины непостоянные, меркантильные, которых не нужно завоёвывать или, того хуже, постоянно уверять в своей любви; женщины трущоб, дорожных обочин, заброшенных ферм, тёмных закоулков, тенистых садов и задних сидений машин – в общем, Олли предпочитал проституток и часто пользовался их услугами. Едва заполучив деньжат, он покидал деревню и первым же автобусом, а то и автостопом направлялся в бордель, которых знал множество. Он изучил их в совершенстве, один за другим, как грибник изучает грибные места, и навещал методично и регулярно. В регионе не осталось ни единого заведения, предлагающего секс за деньги, которое он бы не посетил. Иногда, хотя и очень редко, он менял область своих поисков, перемещаясь в Венето, столь же близкий, но менее изученный, а потому чреватый неудачами и потерей времени. Путешествовал Олли как правило в одиночку, за дополнительную плату занимая места, предназначенные для депутатов, едущих по служебной надобности, но если случалось выпить, смущение его проходило, и он не брезговал случайной компанией секс-браконьеров вроде него самого.
Нормальные отношения с женщинами Олли завязывал трудно: он был застенчив, неуклюж, далеко не Адонис, с отвисшим брюхом, да и вообще далёк от спортзала. Кроме того, он имел обыкновение закладывать за воротник, что не слишком-то хорошо влияет на матримониальные планы. Но причина отсутствия у него постоянной любовной связи крылась вовсе не здесь. Главной проблемой в этом вопросе являлась мать. Незадачливому отпрыску женщины, чья непоколебимость компенсировалась лишь верой, столь радикальной, сколь и беспощадной, думать о девушках не полагалось: в его жизнь они попросту не допускались. Будь её воля, Олимпио вовсе не выходил бы из дому, а до скончания веков прятался за мамашиной юбкой, словно цыплёнок за курицей. Эта церберша и слышать не хотела о каких-то там женщинах. Без сомнения, все они – злобные ведьмы и развратницы, только и мечтающие совратить её обожаемого сыночка. Так вот, пусть лучше держатся от него подальше! Пока Олли был молод и чуть более привлекателен, а главное, ещё не начал пить, ему случалось встречаться с девушками, имевшими на его счёт серьёзные намерения. Однако, от них пришлось отделаться – так собака стряхивает воду с шерсти после купания. Не исключено, впрочем, что при виде будущей свекрови они сбегали сами: по правде сказать, синьора денно и нощно следила за каждой, всё контролировала и всё за них решала, а частенько и попросту шпионила.
– Эта – нет, эта – ни в коем случае, эта – шлюха, эта не имеет понятия о чести, эта – дочь шлюхи, и бабка её давала всем подряд, эта вовсе никуда не годится... Вон! Все вон!
Какое счастье, что она находила утешение в вере! Убеждённая и истово верующая католичка – это настоящая катастрофа! Олимпио, несмотря ни на что, души в матери не чаял – и в то же время всем сердцем её ненавидел. А также до смерти боялся, поскольку по натуре был маменькиным сынком. Он старался как можно меньше ранить её чувства, но, согласитесь, иногда всё-таки хочется потешить плоть жирным окороком, особенно если привык обедать в одиночестве и всухомятку.
Как-то вечером дружеская компания в составе, если быть точным, трёх человек пригласила Олли в Удине, чтобы поразвлечься с доступными женщинами – доступными, впрочем, для них, но не для него, поскольку у Олли не было ни лиры. А когда в кошельке пусто, доступность превращается в труднодоступность.
– Мы за тебя заплатим, – с обычным высокомерием заявил Остелио Хвост.
– Тогда поехали, – ответил Олимпио, масляно блеснув хитрыми глазками. – Что за вопрос, раз ты платишь?
Хвост сел за руль своего знаменитого Simca 1000. Олимпио расположился на переднем сиденье, а задние оккупировали два пятидесятилетних пастуха из Валь-Мистроны. Олли так отчаянно трусил, что ни разу не открыл рта, даже не спросив, зачем они едут через какое-то овечье пастбище, а не прямиком к жидкой шеренге несчастных созданий, вынужденных торговать своим телом. Но четверо в машине хорошо знали часы работы доступных дам и так рассчитали время, чтобы иметь возможность по дороге останавливаться в различных остериях. В те дни можно было вести машину даже мертвецки пьяным, это с появлением алкотестеров халява прекратилась, хотя риск и тогда, и сейчас состоял лишь в одном: расквасить себе нос. В Диньяно они притормозили у Рико, где пропустили по стаканчику. Олли начало укачивать, но ясность ума он пока сохранял. Ещё разок остановившись у остерии «Там, у Морета» компания наконец прибыла на выбранное для разгула место в дальнем пригороде Удине, сразу за последними домами – словно на краю большой поляны. Это была чуть мрачноватая, совершенно безлюдная автостоянка вдоль идущего несколько под уклон шоссе, в верхней точке которой, у бетонной стены, их ожидал «мерседес»-универсал проститутки, дорого одетой дамы лет пятидесяти, непривлекательной, слегка помятой и до крайности вульгарной – идеальный тип женщины, чтобы удовлетворить четырёх простаков, плывущих по течению сексуального потока. Будучи завсегдатаями, они хорошо её знали и могли чётко выразить свои желания, не теряясь в присутствии красоток. У этих четверых там, в машине, и без того хватало проблем, а в области комплексов касательно секса они были поистине миллиардерами, так что проституток выбирали на излёте карьеры: уродливых, потасканных и старых. С такими приходишь к завершению легко, с красотками же того и гляди окажешься в ступоре от неуверенности и прочих сдерживающих факторов. При виде красотки у мужчин захватывает дух, но их хозяйство съёживается и повисает, что твой слизняк. А надо сказать, когда у тех двоих из Валь-Мистроны случались осечки, они становились буйными – им вообще ни на йоту не стоило доверять. Сексуальные неудачи пробуждали в них склонность к насилию и жестокости: красотку запросто могли придушить. А со старыми, уродливыми продажными женщинами осечек не случалось – должно быть, с ними парни чувствовали себя на равных.
В тот вечер они удовлетворяли свои инстинкты по очереди: сперва двое из Валь-Мистроны, потом Остелио Хвост, один за другим, быстро и аккуратно, кончали в салоне «мерседеса». Олли стоял в сторонке. Когда подошла его очередь, он выразил желание сделать всё на воздухе, в распахнутом багажнике: может, клаустрофобия замучила или просто не хотелось путаться в ногах. Куртизанка буркнула, что ей всё равно, и улеглась на спину. Хвост тем временем выбрался из машины и вместе с остальными отошёл в сторонку, ожидая, пока Олимпио закончит.
Через какую-то пару минут они услышали шорох и обернулись. Но вместо приятеля на них двигался сам «мерседес»: эта скотина Хвост, прежде чем вылезти из машины, снял её с ручного тормоза. Когда Олимпио приступил к сношению, автомобиль тронулся с места. Сначала он катился медленно, почти незаметно, потом всё быстрее и быстрее. Осознав это, Олли тем не менее решил не останавливаться и продолжил быстро, как кролик, двигать бёдрами. Он славился как смехотворно быстрый любовник: три движения – и готово дело, но на сей раз едва успел начать. Дорога, однако, шла под уклон, и это неизбежно превратило происходящее в фарс. Трое уже удовлетворившихся стали свидетелями незабываемой сцены.
Олимпио быстрыми короткими шажками, насколько позволяли спущенные штаны, пытался угнаться за автомобилем. Он скакал, судорожно подёргиваясь, словно марионетка, но своей добычи не бросал. Та же потихоньку отодвигалась от края, чтобы не выпасть из багажника. Впрочем, даже невысокая скорость «мерседеса» оказалась для занимаемой парочкой позиции чрезмерной, и Олимпио Рива, несмотря на всё своё рвение, был вынужден прерваться. Окончательно запутавшись в штанах, он шлёпнулся на четвереньки на асфальт, задрав задницу кверху. А оставшаяся в багажнике дама продолжала упираться руками и широко расставленными ногами в борта, пока машина не остановилась, едва не врезавшись в телефонную будку.
Олли поднялся с асфальта и с копьём наперевес двинулся вперёд, чтобы наконец получить то, за что заплатил и что на нескольких мгновений от него ускользнуло. Вот только дама решила, что с неё довольно. Она сказала «стоп» – и отказала. Что делать, правила были ясны с самого начала: вынул – до свидания, доступ закрыт. По крайней мере, пока не заплатишь снова. Но денег у Олли не было, а те трое, конечно, не выложили бы за него ни лирой больше.
– Да я мигом кончу! – пытался уговорить женщину Олимпио.
– Как-нибудь в другой раз! – оскорблённо прошипела она.