Двойник с того света

Глава 10. Дурная весть

Утро началось, как обычно, с завтрака. Елена Константиновна и Папасов почти не разговаривали друг с другом. Управляющий уехал на фабрику по какому-то срочному делу. Клим и Ксения, выпив наскоро чаю с бутербродом, поспешили поскорее покинуть дачу, пообещав вернуться к обеду. И теперь они любовались Большим Ораниенбаумский дворцом, состоящим из двухэтажного корпуса, увенчанного куполом с короной, и двух полукруглых галерей, ведущих к павильонам. Ардашев, помолчав с минуту, проронил:

– Грандиозно!

– Действительно, впечатляет, – вымолвила Ксения. – Хотя, согласитесь, всё выглядит очень просто. Меншиков особенно не мудрствовал. Первым делом он поставил деревянную избу, обшитую изнутри материей, пока сооружали главный корпус. После его постройки к нему присоединили одноэтажные галереи, развёрнутые по дуге. Они заканчиваются павильонами. В западном светлейший князь устроил церковь во имя святого Пантелеймона, а в восточном – сооружённом уже Петром III – Японская зала. При сподвижнике Петра был разбит парк с фонтанами, водопадами, оранжереями и даже зверинцем. Он делится на сады: Верхний и Нижний. Перед дворцом, как видите, обширная терраса, от которой длинный канал ведёт к морю.

– А канал тоже дело рук царского любимца?

– Точнее – дело рук девяти тысяч его крепостных. На эту работу он отвёл им всего трое суток. И они справились.

– А какова длина канала?

– Двести двадцать две сажени[46].

– С ума сойти!

– Да! Работали без сна и отдыха. Даже Пётр не одобрил подобную спешку, пожалев крестьян. Но князь стремился успеть к визиту государя, и это ему удалось. Он плыл по каналу навстречу царю, находясь в золотой лодке (её борта были обшиты золотыми листами).

– Да, я читал, что Меншиков всегда любил роскошь. Его карета имела столь шикарную отделку, что сам царь многократно пользовался ею, когда ему приходилось встречаться с высокими иностранными гостями. У Петра ничего подобного не было. В повседневной жизни самодержец предпочитал быструю езду в одноколке[47], которой сам и управлял. Однако государь всячески поощрял стремление князя к богатству, поскольку в Ораниенбауме часто проходили дипломатические приёмы, устраиваемые хозяином дворца за свой счёт. Да и сам Пётр с Екатериной нередко у него гостили.

– Верно. Покои Петра в Большом дворце намного скромнее меншиковских. Вы считаете его казнокрадом?

– Скажу так: он путал государственный карман и собственный. Справедливости ради стоит упомянуть, что князь неоднократно выплачивал жалованье воинским частям из собственных денег, когда казна была пуста. Я читал одну из его челобитного царя. Он пишет Петру, что потратил на казённые нужды – приобретение походных палаток, закупку провианта, лошадей и фуража – около ста пятидесяти тысяч собственных рублей, а потом, как выяснилось, вернул из казны уже на десять тысяч больше, но в виде земельных наделов. Существенные траты он понёс, оплачивая подкуп чиновников за рубежом, сообщавших русским посланникам разведочные данные. И Пётр об этом знал. Это Александра Даниловича и спасало. Ведь за казнокрадство и мздоимство царь крайне жёстко обошёлся с вице-губернатором Санкт-Петербурга Римским-Корсаковым, действовавшим не столько в своих интересах, сколько в интересах того же Меншикова. Его публично высекли кнутом, прилюдно прижгли язык и сослали в ссылку, конфисковав всё имущество. Так же царь поступил и с князем Григорием Волконским, генерал-майором, руководившим Тульским оружейным заводом.

– О, у вас обширные исторические познания!

– Напротив, они поверхностные, потому что я читаю только то, что увлекает. Меня почему-то совершенно не интересует период татаро-монгольского нашествия.

– А история Казани?

– Я там никогда не был. Но если бы меня занесла туда судьба, то заранее прочёл бы что-нибудь о Казанских походах Ивана Грозного. – Клим помолчал, а потом спросил: – Ваш дедушка до сих пор служит в казанском банке?

– Скорее числится там, чем служит. Ему уже семьдесят семь.

– Интересно, а как он выглядит?

– Смуглый, стройный, с густыми седыми усами и бородой. У него есть примесь татарской крови. А почему вы меня об этом спрашиваете?

– Вчера, когда ваш отец пригласил меня в кабинет, я увидел фотографическую карточку вашей mamá. Меня удивило, что она тоже была брюнеткой с восточными чертами лица, как и Елена Константиновна. Если бы я не знал, что вы дочь Ивана Христофоровича, я бы никогда в это не поверил.

– Видимо, какой-то дальний предок по маминой линии передал мне свою необычную внешность, – заметила она, а потом посмотрела на Ардашева и спросила: – Вы находите меня уродливой?

– Что за глупости! – возмутился студент и вдруг покраснел до самых кончиков ушей.

– Может, я и не безобразная, но любоваться мною тоже не особенно хочется, правда? Кому может понравиться рыжая, конопатая, несколько упитанная барышня, да ещё и в очках?

– Я совсем не это имел в виду.

– Ладно, – вздохнула она, – чего уж там! Слезами горю не поможешь. Предлагаю осмотреть Катальную горку.

– Забавное название. Наверное, будет интересно.

– Тогда давайте до неё и прогуляемся.

Они шли молча. В кронах парковых деревьев щебетали птицы. Высоко в небе парили стрижи и чайки. Темноватые облака пришли с моря и плыли по небу, как клочья корпии, нащипанной ветром. Солнце стояло в зените.

Вскоре, миновав лютеранскую церковь, пара оказалась перед необычным голубым дворцом, напоминавшим башню саженей[48] в десять высотой, выстроенную в четыре яруса, с расходящимися в стороны трёхэтажными квадратными выступами.

– Вот мы и на месте. Катальную горку воздвиг знаменитый Растрелли[49] в царствование Елизаветы. В самом верху устроены галерея и увеселительный домик с колясочками в виде колесниц, гондол и оседланных диких зверей. От вершины башни на полверсты[50] сделан деревянный скат с рельсами. Оттуда можно было катиться вниз, но сейчас они в ветхом состоянии.

– Жаль.

– Впереди ещё Фарфоровая башня – любимое место отдыха императрицы Елизаветы Петровны, дворец Петра III, развалины его крепости Петерштадт и Дамский домик, но, – лицо Ксении затуманило облако грусти, – честно говоря, мне больше не хочется гулять. Поедемте на дачу? Наверное, уже и обедать пора. Который час?

Клим щёлкнул крышкой карманных часов.

– Час пополудни.

– Скоро обед, а нам ещё надобно выбраться отсюда и найти извозчика. Вы согласны?

– Хорошо, – пожав плечами, выговорил Ардашев. – Раз уж вы проголодались, то другого выбора нет.

Уже сидя в коляске, Клим выговорил смущённо:

– Знаете, вчера Иван Христофорович подарил мне настоящий перстень Меншикова. Я отказывался как мог, но он настоял. До сих пор чувствую себя неудобно.

– В самом деле? – Поправив очки, барышня повернулась к студенту. – А впрочем, в этом нет ничего удивительного. Вы понравились папе, и даже очень. Он ещё не предлагал вам поступить к нему на заводы?

– Предлагал, но я отказался.

– От чего же?

– Хочу стать дипломатом.

– Вы правы, у каждого человека есть мечта, и он должен следовать ей, – глядя в глаза Климу, выговорила Ксения, как раз в тот момент, когда экипаж остановился у ворот дачи.

Елена Константиновна, Папасов и управляющий сидели в китайской беседке, ожидая, пока горничная накроет на стол. Папасов читал последнюю страницу «Кронштадтского вестника». Завидев Ардашева и дочь, он выговорил радостно:

– Вы очень вовремя. Я упросил Елену повременить с обедом. Хотел вас дождаться. Давайте к нам!

– Благодарю, – усаживаясь, проронил студент.

– А вы, Клим Пантелеевич, теперь местная знаменитость, – хитро улыбнувшись, вымолвила Елена Константиновна. – О вас в «Кронштадтском вестнике» целая статья на первой странице. – Она посмотрела на мужа и спросила: – Милый, какой там заголовок?

– Двадцать лет взаперти. Да вы сами прочтите, вот. – Он протянул газету.

Клим просмотрел текст и, отложив газету, заметил:

– Моя заслуга несколько преувеличена. Старушка сама себя спасла, пытаясь докричаться в трубу хоть до кого-нибудь. Понять не могу, почему раньше её никто не услышал?

– Так там же написано. Вы были первым и единственным квартирантом. До вас в мансарде никто не жил. У неё закончились деньги, и она решила сдать комнату.

– Да-да, – рассеянно проговорил Клим. – Я пропустил этот абзац.

Горничная принесла супницу со сборной окрошкой и начала наполнять тарелки. Между тем фабрикант читал «Петербургскую газету». Неожиданно его лицо побледнело, он прерывисто вздохнул, потом достал платок и промокнул лоб.

– Милый, что с тобой? – беспокойно выговорила супруга. – Тебе плохо?

Глотая волнение, катающееся по горлу, он проговорил:

– Похоже, на меня идёт настоящая охота. «Петербургская газета» сделала перепечатку статьи из «Казанских вестей». Пишут, что я специально купил некачественную заражённую муку и, получив государственные дотации, передал её голодающим. Уже семнадцать человек скончались от отравления, среди них девять детей. Во всём винят меня. Но этого не может быть…

– Позволите прочесть? – спросил Клим.

Папасов молча передал Ардашеву газету и поднялся.

– Что ни день, то плохая новость, – заложив руки за спину, устало пробормотал хозяин дачи.

Глаза Клима побежали по строчкам. Статья под заголовком «Благодетель или мошенник?» сообщала следующее: «Вопрос о мошенничествах в хлебной торговле при закупках хлеба для нуждающихся составляет в наше время злобу дня. Закупки зерна по поручению земств и городов делаются с лихорадочной поспешностью по большей части людьми малосведущими в бесчисленных изворотах нашей торговли. При подобной обстановке государственных закупок очень мудрено уберечься от мошеннических проделок разных мелких людишек, а иногда более крупных личностей, к которым, казалось, позволительно было бы предъявлять требование не только обычной коммерческой честности, но и даже сочувствия к тем, в чью пользу закупается хлеб, – к голодающим. Чем добросовестнее сам закупщик, чем дальше стоял он в течение прошлой жизни от разных уловок торгашеского мира, тем больше он рискует попасться на обман. А что, если закупщик опытный негоциант, провернувший за свою жизнь не одну сотню сделок? К сожалению, Россия – не Америка, где стоит заказать элеватору партию хлеба известного сорта и вы можете быть также уверены в соответствии всей партии муки образцу, как уверены в подлинности монеты, которой расплачиваетесь за хлеб. Нравственное чувство горожанина не может не восставать против фактов мошенничества и обмана, кои с лёгкостью факира вершат наши денежные мешки, давно забывшие, что такое совесть и честность. Куколь, спорынья, камни, грязь, сорные травы не числятся в списке предметов, указанных государством для закупок. Тем не менее именно эти суррогаты доставлены сегодня нашему крестьянину, который должен будет со временем уплатить за пуд этой дряни три пуда хлеба в урожайные годы (мука теперь у нас по 1р. 50 копеек за пуд). Правительство, надеюсь, примет энергичные меры для наказания мошенников. И в нашем родном городе, в Казани, обнаружилась громадная фальсификация хлеба, поставленная голодающим крестьянам компанией «Папасов и К˚».

Ревизионная комиссия казанской думы вчера произвела осмотр складов и муки, поступившей от компании известного в городе предпринимателя г-на Папасова И. Х. Осмотр проводился в присутствии всех членов управы, приглашённых комиссией экспертов и при участии трёх крупных хлебных торговцев нашего города. Внешний осмотр показал, что мука не удовлетворяет ни цветом, ни качеством. Более того, установлено, что в неё добавлен пережжённый молотый алебастр, продающийся на рынке по 5 копеек за пуд. Для более точного анализа, указанная мука была направлена на исследование в агрономическую лабораторию Казанского университета. Заключение, выданное приват-доцентом П. Ф. Барковым, показало следующее: в первой пробе (партия куплена у г-на Папасова И. Х по 1р. 28 коп. за пуд) содержалось: пшеницы – 49 процентов, ржи – 19 процентов, куколя 18 процентов, остальное – семена сорных трав и пережжённый молотый алебастр. Во второй пробе (партия куплена у г-на Папасова по 1р. 18 коп. за пуд): пшеницы – 30 процентов, ржи – 39 процентов, куколя – 16 процентов, остальное – семена сорных трав и опять-таки пережжённый алебастр. В третьей пробе (куплена у г-на Папасова по 1р. 7 коп. за пуд): пшеницы – 2,8 процента, ржи – 0,5 процента, куколя – 60 процентов, ломаного зерна – 36 процентов, остальное – всякий сор и уже знакомый молотый пережжённый алебастр. Чтобы оценить вред, нанесённый компанией «Папасов и К˚», нужно принять во внимание, что даже небольшая примесь куколя вызывает у здорового человека головокружение, рвоту, понос, нервное расстройство и как следствие – смерть. На сегодняшний день по вине торговой компании «Папасов и К˚» в окрестных деревнях скончались семнадцать человек, в их числе девять детей.

Между тем из-за недобросовестных действий г-на Папасова И. Х мешки с городскою мукою переданы прокурорской властью на ответственное хранение биржевой артели. Самое незначительное количество муки может быть отпущено только с особого разрешения судебного следователя. Вокруг пакгаузов дежурит особый наряд городовых. Ведётся следствие. Пора бы уже горожанам разобраться, кем же на самом деле является г-н Папасов: благодетелем, построившим больницу и школу для своих рабочих, или заурядным мошенником, прикрывающимся благотворительностью? Льщу себя надеждой, что ответ не заставит себя долго ждать. Правдоруб».

– Господи, какой позор! – закрыв руками лицо, простонала Елена Константиновна. – Вся Россия это прочтёт. Что теперь с нами будет?

– Папочка, ты только сильно не переживай. У тебя же больное сердце, – умоляющим голосом выговорила Ксения.

– Да как же это? – робко изрёк управляющий и с опаской взглянул на Папасова.

Лицо фабриканта налилось кровью, глаза свирепо заблестели.

– А вот это я у вас хочу спросить, достопочтенный Андрей Владимирович, – белея от ярости, вскричал тот. – Как так получилось? А? Вы же занимались покупкой муки. Вот вас же, голубчик, – он погрозил пальцем, – и посадят!

– Помилуйте, Иван Христофорович, – поднявшись, опешил Плещеев. Он вдруг закашлялся в платок, извинился и продолжил: – Вы же сами велели купить муку не дороже семидесяти копеек за пуд, потому что дотация от государства нам будет за пуд от 1 рубля 7 копеек до 1 рубля 28 копеек. И тогда, по вашим словам, чистый профит составит от 37 копеек с пуда до 58. Я и заключил сделку с купцом Синебрюховым от вашего имени о покупке 80 тысяч пудов по 70 копеек за пуд. В итоге вы получили почти 40 тысяч рублей чистой прибыли. За что я был вознаграждён двумястами рублями. Чувствительно вам благодарен.

– Допустим, – замялся хозяин дачи, – но это же коммерция! Мы должны стремиться к прибыли. Но неужели нельзя было купить приличную муку за те же самые деньги? Вероятно, вы плохо искали.

– Второсортная мука без всяких вредных примесей стоила 1 рубль за пуд. И я вам об этом докладывал. И даже предлагал её купить. Но вы поставили черту – 70 копеек. Что ж, большой доход – это всегда риск, – вновь закашлялся в платок Плещеев.

– А почему вы не сделали лабораторный анализ муки? Или я запретил? А?

– В этом, несомненно, и есть моя оплошность. Я её полностью признаю. И могу прямо сейчас вернуться в Казань и встретиться с Синебрюховым, чтобы выработать общую позицию. Наверняка его будут допрашивать, когда узнают, что именно он выступал второй стороной по сделке. Правда, есть ещё и другой выход…

– И какой же?

– Вы можете уволить меня и обвинить во всех грехах. Ваши адвокаты легко это докажут.

– Этого не будет, – стальным голосом выговорила Елена Константиновна.

– Бросьте, голубчик, бросьте, – махнул рукой Папасов. – И не городите чепухи… Надо поразмышлять, как выпутаться из этой дрянной ситуации. …Так, перво-наперво, Андрей Владимирович, сходите на почту и отбейте телеграмму присяжному поверенному Григориади. Текст такой: «Займитесь делом по статье в «Казанском вестнике» за… – он глянул в газету, – 24 июня сего года. Аванс 200 руб. вам выслан. Жду подробности заказным письмом на адрес Ораниенбаум Еленинская 2». – Фабрикант вынул портмоне, и, отсчитав несколько купюр и медных монет, сказал: – Тут двести два рубля сорок копеек. За перевод двухсот рублей заплатите сорок копеек и за телеграмму слов на тридцать выйдет не больше полутора целковых. Можете убрать предлоги и знаки препинания, тогда уж точно хватит. Велите Матвею заложить экипаж. Поезжайте прямо сейчас. Время дорого.

– Слушаюсь, – по-военному отрапортовал отставной полковник и удалился.

– Ну-с, – потирая руки, выговорил фабрикант, – а какая у нас сегодня окрошечка? Сборная? Рыбная? Мясная?

– Что же ты, милый, не дал Андрею Владимировичу пообедать? Пусть бы поел человек, а потом и ехал, – недовольным голосом выговорила Елена Константиновна.

– Ах да, прости, совсем об этом не подумал. Но ничего. Вот он воротится, Дарья его и покормит… на кухне. Пусть знает своё место. Больно заносчив. Да и болтает много лишнего. – Он посмотрел на Клима и спросил: – А что, Клим Пантелеевич, водочки выпьем? Холодненькой, а? Да обсудим, как дальше нам бороться со злодеем, не возражаете?

Ардашев пожал плечами:

– Я на отдыхе, Иван Христофорович, так что могу.

– Вот и отлично. – Папасов, повернувшись к горничной, велел: – А принеси-ка, Дарьюшка, нам солёных рыжиков из погреба, мочёной антоновки, зернистой икры, холодный язык и ветчины. А главное – не забудь графинчик водки, той, что на лимонных корках настоялась. Нравится мне, как ты её делаешь… Да и вина сухого белого для супружницы моей, чтобы не скучала. – Он глянул на жену и уточнил: – Рислинг, сотерн, белое шабли?

– Нам с Ксенией подойдёт шато-икем. Насколько я знаю, в погребе ещё осталось две бутылки.

– Мне что-то совсем не хочется алкоголь, – проговорила барышня. – Пусть Дарья мне сделает лимонад.

– Прекрасно. Начнём с окрошки, а потом и водочки не грех выпить.

После первой перемены блюд Папасов налил жене вина, а себе и Ардашеву водки. Выпив и закусив, он спросил:

– Как думаете, Клим Пантелеевич, имеет ли отношение злоумышленник к этой пасквильной статейке?

– Для этого, Иван Христофорович, мне придётся задать вам несколько вопросов.

– Извольте.

– Как к вам попала «Петербургская газета»? Вы её выписываете?

– Нет, я ничего не выписываю. Горничная живёт рядом с вокзалом. Каждое утро она покупает газеты в киоске и приносит мне.

– Стало быть, у вас за время нахождения на даче скопилась стопка газет?

– Вероятно.

– Если позволите, я хотел бы взглянуть на них.

– А я предлагаю другой вариант: Дарья их сама принесёт нам. Газет не так уж и много. Некоторые выходят два раза в неделю, другие – три. Есть, правда, и ежедневные. – Папасов дал знак служанке, и она тотчас приблизилась. Выслушав просьбу, она удалилась, но сидящие за столом едва успели отведать очередную порцию напитков, как горничная вернулась.

– Дарья, я прошу вас остаться, – сказал Клим, просматривая прессу. – Возможно, у меня появятся вопросы.

– Как угодно.

За столом возникло молчание, и только столовые приборы, слегка касаясь тарелок, выдавали присутствующих. Где-то неподалёку засела кукушка, отмеряющая своей скучной песней чей-то недолгий век. Иногда раздавался всплеск воды – это карпы резвились в пруду. Пахло скошенной травой и морем.

Закончив разбирать бумажную стопку, Клим спросил:

– Иван Христофорович, а вы все подряд газеты читаете или у вас есть предпочтения?

– В первую очередь меня интересуют «Биржевые ведомости», а уж потом всё остальное. Дело в том, что столичные газеты в Ораниенбаум доставляют ежедневно, а «Кронштадтский вестник» – три раза в неделю. Бывает, что одних экземпляров привозят всего несколько штук, а других – два-три десятка. Всё зависит от количества желающих их прочесть.

– Дело в том, что в этой кипе нет ни одной «Петербургской газеты».

– То есть как? – Фабрикант от удивления округлил глаза.

– Извольте взглянуть.

– Послушайте, – Папасов задумчиво разгладил усы, – а ведь и в самом деле, до сегодняшнего дня я здесь не читал эту газету. Я вспомнил, что когда увидел её, то обрадовался, что количество столичных газет у нас увеличилось.

Ардашев взглянул на горничную и спросил:

– Откуда у вас эта «Петербургская газета»?

– Наверное, я купила её в киоске вместе с другими газетами, – спокойно ответила служанка и отвела глаза.

– Что значит «наверное»?

– Продавец в киоске уже знает меня и каждый день собирает пачку газет. А что там в ней – мне неведомо. Знаю только, что там обязательно должны быть «Биржевые ведомости», а остальные газеты он кладёт из того, что осталось.

– Вы в этом уверены?

– Да.

– Я хотел бы в этом удостовериться, – поднимаясь, выговорил Ардашев.

– Вы собираетесь нас покинуть? – разочарованно осведомилась Елена Константиновна.

– Ненадолго, – пообещал студент и зашагал прочь.

Постоялец дачи не обманул и появился всего через полчаса. Его лицо выглядело озабоченным. Войдя в китайскую беседку, он сказал:

– Отвечая на ваш вопрос, Иван Христофорович, могу с полной уверенностью заявить, что появление статьи в «Казанских вестях», а потом и в «Петербургской газете» – дело рук злоумышленника, которого вы окрестили Двойником с того света.

– Если быть точным, то вы первый произнесли слово «двойник», а я лишь добавил – «с того света», – уточнил фабрикант.

– Пусть так, это большого значения не имеет. Важно то, что киоскёр на вокзале уверил меня, что сегодня он не продавал «Петербургскую газету» Дарье. Более того, эту газету вообще в Ораниенбаум не завозят. Стало быть, злоумышленник находится в Ораниенбауме и вполне возможно – на вашей даче…

– Но кто же это может быть? – почти шёпотом осведомилась Елена Константиновна.

– Кто угодно, – выговорила Ксения.

Показался управляющий. Подойдя к столу, он сухо отрапортовал:

– Деньги перевёл. Телеграмму отправил.

– Знаете, Андрей Владимирович, я тут подумал и пришёл к выводу, что одной телеграммой дело не решить. Поезжайте в Казань первым же поездом. В дороге прошу не задерживаться. За это время присяжный поверенный уже кое-что разузнает. Вы на месте лучше разберётесь что да как. Контролируйте этого Григориади. Он ещё тот фрукт! Гонору много, а работать ленится. Да и страхи нагонять на подзащитных любит. Сразу отпишите мне заказное письмо. И вообще, шлите отчёты со всеми новостями дважды в неделю. В крайнем случае отбивайте телеграмму, если что-то срочное. Мне надобно оставаться здесь и привести фабрику в порядок. Я не могу мотаться с одного места в другое из-за каждого газетного писаки. Кстати, разберитесь, кто таков этот мерзавец, подписавшийся «Правдоруб». И главное: успокойте Синебрюхова. Боюсь, как бы он лишнего языком не намолол. Болтливый малый и за воротник заложить большой любитель.

– Первый поезд в Петербург уходит в десять утра.

– Вот на нём и отправляйтесь, – велел Папасов и, вынув из бумажника несколько купюр, протянул их управляющему. – Это ваши командировочные. Все остальные траты в Казани с согласия моего бухгалтера, знакомого вам Алексея Петровича. Деньги выдавать будет он и отчитываться вам перед ним. Меня беспокоить по этим пустякам не стоит. Поужинайте на кухне.

– Благодарю, я не голоден, – забирая деньги, выговорил тот.

– Это уж, как угодно… Да, чуть было не забыл: мы со всеми рассчитались за работу на территории дачи?

– Скульптору остались должны двести рублей за каменных львов. Он собирался завтра утром прийти за деньгами.

– А почему так много? Мы ведь уже платили ему?

– Частично. Полностью с ним не рассчитались. С установкой скульптур им здорово пришлось помучиться.

– Ладно, завтра сам разберусь. Счастливо добраться.

– Честь имею, – бросил Плещеев и, опустив плечи, зашагал прочь.

– Зачем ты так с ним, милый? – спросила Елена Константиновна.

– Он человек военный. Вот я и разговаривал с ним, как принято у военных. А в чём, собственно, дело? Будешь скучать по нему?

– Какая глупость! Давайте-ка лучше выпьем.

– Вполне резонное предложение, – согласился Папасов, разливая алкоголь и лимонад.

На дорожке показалась горничная с кофейником в руках. Когда она вошла в беседку, Ардашев сказал:

– Дарья, вам придётся вновь ответить на мои вопросы. И я объясню почему. Если у вас действительно не было «Петербургской газеты», то, выходит, её подложили в стопку уже на даче. В таком случае мне придётся побеседовать с каждым человеком, который был сегодня здесь. Да, я потеряю время и отвлеку людей от выполнения своих непосредственных обязанностей. Но если после этого у меня появится уверенность в том, что никто из моих собеседников не мог подсунуть Ивану Христофоровичу злосчастную газету, то тогда я пойму, что вы мне в чём-то солгали. Вероятнее всего, после этого вас уволят. Естественно, я не хочу доводить дело до крайности. Однако у меня сложилось впечатление, что вы что-то недоговариваете.

– Спрашивайте, я всё расскажу, – ставя кофейник на стол, с готовностью пообещала служанка.

– Давайте начнём сначала. Вы купили газеты, и как дальше вы их несли? В двух руках? В одной? А может, вы их положили в сумку?

– Да, в сумку, в матерчатую. Я её сама шила. Без неё никак нельзя. Кроме газет много чего ещё приходится покупать. Я складываю в неё продукты, когда хожу на базар.

– Сегодня вы тоже там были?

– Хаживала, покупала оранжерейные помидоры и огурцы.

– Опишите ваш маршрут.

– Что-что?

– Расскажите, какой дорогой вы шли?

– Да как обычно: от вокзала забёгла на базарчик, оттуда по Кронштадтской вышла на Дворцовый, с него через развилку – на Еленинскую.

– И что же, вы ни с кем не разговаривали, никуда не заходили?

– Почему же? Господин один, важный такой, свободную комнату искал. Вот он и спросил, как пройти на Еленинскую. Я ему ответствовала, что сама туда иду. Тогда он остановил извозчика и сказал мне, что довезёт. Вот я и села в экипаж. Потому я быстро и приехала. А так бы пешей далече добираться.

– Сумку вы несли или он?

– Конечно, я. Он же барин.

– Где находилась сумка, пока вы ехали в коляске?

– На скамейке между нами.

– И газеты торчали из неё?

– А как же.

– А мог он сунуть вам другую газету?

– Нет, наверное. Но я же вперёд смотрела. Кто его знает?

– Откуда вам стало ясно, что он хотел снять комнату?

– Он газету в руках держал. Сказал, что все адреса прошёл, но они уже сданы дачникам. Последний остался на Еленинской.

– А когда вы расстались, у него в руках ещё была газета?

– Может быть, была, а может быть, и нет… Я ему мерси и до свиданьица. Что мне на барина засматриваться? – лукаво щурясь на Ардашева, выговорила она.

– А как он выглядел?

– Высокий. Виски светлые, седые или рыжие, точно не скажу. Усы такие же.

– Какого он возраста?

– Ну… – потянула она, – шестой десяток ему уж точно пошёл. Немолодой уже, но ещё ладный.

– Он кашлял?

– Да, платок ко рту прикладывал.

– Заикался?

– Нет, не заметила.

– Надеюсь, вы мне сказали правду.

– А на кой леший мне врать? Поведала всё как на духу. На кухне я ещё не прибралась. Я могу идти?

– Да, – кивнул студент.

– Давайте, Клим Пантелеевич, ещё по одной, – предложил Папасов, наливая водку.

Клим согласился, но потом лишь пригубливал рюмку. А фабрикант в этот вечер напился. Он поминал первую жену, нахваливал её и уверял, что скоро с ней встретится. Елена Константиновна обиделась и покинула беседку, а Ксения расплакалась. Постоялец с трудом убедил хозяина дачи, что пора идти спать. Пришлось выкурить с ним по папиросе и довести до дверей дома. Возвращаясь к себе, Ардашев заметил Ксению, ждущую его у дверей флигеля. Шагнув ему навстречу, она пролепетала:

– Клим, помогите, пожалуйста, нам. Вы же видите, что происходит с papá. А у него слабое сердце, ему нельзя пить. Прошу вас, отыщите злодея.

– Ксения, я попытаюсь сделать всё возможное, но я не волшебник. Я не имею права брать на себя обязательства, которые не знаю, как исполнить. Обещаю вам сделать всё, что в моих силах. А там как Бог даст.

– Я всё понимаю. Спасибо, что не отказали.

– Всего доброго. До завтра.

Но спокойной ночи на этот раз не получилось. Ардашев выкурил одну папиросу, потом другую… Он смотрел на небо, на слившееся с ним море, пытаясь отгадать очередной ход злоумышленника. Но мысли терялись, логика ломалась. Подозрения казались вздорными, а гипотезы смешными. В довершение ко всему мешал жалобный вой несчастной собаки, гремящей толстой цепью. Он был похож на человеческий плач. Так страдают от боли или нежданной беды. Ближе к утру появился хотя бы примерный план расследования. Клим заснул, но дважды вскакивал и смотрел на часы, боясь проспать важную встречу.