Папасов и Елена Константиновна пили чай на веранде. Увидев Клима и Ксению, фабрикант поднялся, приветствуя:
– Добро пожаловать, молодые люди! Проходите, садитесь, присоединяйтесь к нам. Как поездка? Петергоф посмотрели?
– Нет, побоялись, что воск расплавится на такой жаре и голова деформируется. Но пока я стоял в очереди за билетами, у Ксении украли сак. Вина потери восковой головы лежит исключительно на мне. Я обязан был это предвидеть, и мне не следовало расставаться с ношей.
– Ну и чёрт с ним! – махнул рукой фабрикант. – Представляю разочарование воришки, когда он ознакомится с содержимым сумки.
– Полагаю, что кражу совершил не станционный жулик, а сам Двойник. И теперь он здесь – в Ораниенбауме.
Лицо Папасова стало серьёзным.
– Отчего же вы так решили?
– На вокзале в Петергофе какой-то мальчишка сунул мне вот этот конверт, – печальным голосом выговорила Ксения и протянула отцу письмо.
Фабрикант вынул складной лорнет и начал читать. Затем он задумчиво произнёс:
– Видимо, этот негодяй всерьёз взялся за нашу семью. Теперь его грязные руки дотянулись и до тебя, моя доченька. Странно, но почерк очень похож на руку нашего управляющего, – он повернулся к жене, – не так ли, Лена?
Супруга взяла письмо и зачем-то посмотрела его на свет.
– Если бы я не знала, что он уехал в Казань, то подумала бы, что это писал он, но поскольку этого не может быть, то, значит, это совпадение, – заключила дама.
– Папа, то, что сказано в письме, – это правда?
– Мы с твоей, теперь уже покойной, мамой договорились держать в тайне факт удочерения, чтобы не травмировать детскую душу. Мама не могла иметь детей, и потому мы обратились в приют.
– А почему вы не взяли похожую на вас малютку, а выбрали рыжую и конопатую?
– Там ты была единственным грудным ребёнком. Все остальные дети оказались старше.
– Кто мои настоящие родители?
– Я этого не знаю. Тебя подбросили на порог приюта в шестьдесят девятом году. В Казани тогда свирепствовала эпидемия холеры. Вымирали целые улицы. Как только ты попала в сиротский дом, нам сразу же об этом сообщили. Мы ждали, когда поступит грудной ребёнок. За последние двадцать два года твоей судьбой никто не интересовался.
– Мне нужно время, чтобы привыкнуть к этой новости.
– Разве теперь твоё отношение ко мне или к дедушке с бабушкой изменится?
– Нет-нет… Прости, папочка, я просто очень расстроена.
– Господи, когда же наконец закончится весь этот кошмар? – покусывая губы, выговорила Елена Константиновна.
Папасов обратился к Ардашеву:
– Удалось ли узнать что-нибудь новое?
– Мастер восковых фигур считает, что голову делал не скульптор, а художник. Скорее всего, это его первая работа. Об этом говорит ошибка при наполнении формы воском.
– Что ж, вполне это допускаю. Микеланджело Буонаротти и Рафаэль Санти на самом деле были не только скульпторами и архитекторами, но и художниками. Лишь только Донателло не брался за кисть, – блеснул эрудицией фабрикант.
– Нет ли среди ваших знакомых художника?
Коммерсант задумался на мгновение и покачал головой:
– Не припомню такого.
– Злоумышленник, которого мы окрестили Двойником, лепил голову три или четыре месяца. Технология вставки волос в причёску, усы и бороду требует титанического терпения. С маниакальным упорством он вживлял в воск специальной раскалённой иглой каждую волосинку. Представляете, сколько у него накопилось к вам ненависти? Исходя из этого, могу заключить, что он очень опасен… Неплохо бы, Иван Христофорович, чтобы на фабрике рядом с вами находился ещё какой-нибудь надёжный человек.
– Да-да, я подумаю над этим.
Папасов вдруг замолчал, вглядываясь в тень под деревьями. По дорожке шёл полицейский. Теперь его видели все.
– Вот уж не ожидал вас увидеть, – шагнув навстречу уже знакомому помощнику пристава, сказал он.
– Простите за беспокойство, но дело срочное. Из Казани нам прислали повестку для вас от судебного следователя первого участка. Вот, прочтите и распишитесь в получении. – Полицейский протянул кусочек серой бумаги, отпечатанный типографским шрифтом, с вписанными от руки дополнительными данными.
– «Министерство юстиции. Повестка № 865. Судебный следователь Круковский-Жданович на основании 23-й статьи Наказа судебным следователям призывает в свою камеру в 11 часов утра 3 июля сего года по уголовному делу для допроса в качестве свидетеля Папасова Ивана Христофоровича. С неявившимся по приказу следователя в назначенное выше время и не представившим уважительного объяснения о причинах неявки будет поступлено по 26-й статье наказа судебным следователям. Судебный следователь Круковский-Жданович, июня 22 дня 1891 года», – зачитал Папасов, потом поднял глаза и спросил: – Что значит статья 26 Наказа судебным следователям?
– В случае неявки без уважительных причин вы будете подвергнуты конвоированию в Казань.
– Это как же? – дрожащим голосом вопросил коммерсант. – Меня, действительного статского советника, как беглого каторжанина, повезут под охраной?
– До этого не стоит доводить, Иван Христофорович.
Потерев ладонью горло, фабрикант велел:
– Дарья, перо и чернильницу, живо!
Ожидая горничную, Папасов тревожно забегал глазами от Ардашева к Елене Константиновне и затем к дочери.
Как только на столе появились письменные приборы, он поставил размашистую подпись.
– Извольте.
– Благодарствую.
– А какие новости по поиску злодея, приславшего мне восковую голову, гроб с катафалком и устроившего поджог на фабрике?
– Очаг возникновения пожара ясен – ящик с ветошью. При такой жаре достаточно было кому-нибудь бросить в него тряпку, смоченную в керосине, и самовозгорание неизбежно. Дело могло дойти до вашей ответственности о нарушении правил против пожаров на фабриках и заводах. Если бы мы составили об этом протокол и отправили бы в мировой суд Петергофа, то вы бы ещё и штраф заплатили. Но мы этого делать не стали… А что касается восковой головы и гроба – да, штука неприятная, но всё-таки это не преступление. Нет основания для проведения дознания.
– Благодарю за откровенность и не смею задерживать, – буркнул хозяин дачи.
Пристав кивнул, убрал бумагу и удалился.
– Ну что же, у нас есть повод закатить прощальный ужин, – попытавшись улыбнуться, вымолвил негоциант, но его губы лишь вздрогнули и окаменели. Он повернулся к Ардашеву: – Клим Пантелеевич, приглашаю вас в Казань. Все расходы пойдут за мой счёт, включая обратную дорогу куда скажете: хоть назад в столицу, хоть домой в Ставрополь. А в случае поимки злодея я выплачу вам гонорар в тысячу рублей. Согласны?
– С одним условием, Иван Христофорович.
– И с каким же?
– Забудьте про тысячу рублей. Вы подарили мне перстень. Этого вполне достаточно. Я попытаюсь сделать для вас всё возможное, чтобы отыскать злодея, но не дам вам никаких гарантий. Преступник настроен очень серьёзно, поэтому я бы не стал исключать попытку покушения на вас. И до отъезда в Казань прошу вас не выходить за пределы дачи.
– Вашу руку, сударь! Как хорошо, что я вас встретил. Даже в самую тяжелую минуту вы не только сохраняете спокойствие, но и пытаетесь предугадать ход дальнейших событий, – расчувствовался коммерсант.
Ответив на рукопожатие, Клим сказал:
– Двойник будет нас сопровождать. Я в этом уверен.
– Я тоже должна ехать? – недовольным голосом осведомилась супруга.
– Нет-нет, вы с Ксенией остаётесь здесь. Я решу все вопросы в Казани и вернусь в Ораниенбаум. Здесь у меня много дел.
– Хорошо.
– Папочка, я тебя одного не брошу и поеду с тобой, – настойчиво проговорила Ксения.
– Ни в коем случае! Я не могу тобой рисковать. Прошу даже не обсуждать моё решение, оно окончательное. – Фабрикант глянул на циферблат карманных часов и добавил: – Я срочно уезжаю на фабрику. Надо отдать несколько распоряжений, подписать кой-какие бумаги и встретиться с одним коммивояжёром, продающим ткацкие английские станки; убеждает, что они лучше американских. Он ждёт моего приёма уже несколько дней. А к вечеру я вернусь, и мы закатим прощальный ужин. – Он обратился к жене: – Леночка, вели приготовить самые лучшие блюда и вина. Думаю, в семь пополудни мы вновь соберёмся здесь на веранде. Что-то не тянет меня сегодня в китайскую беседку. Хочется быть ближе к дому… Ну-с, адьё! – как-то печально улыбнулся Иван Христофорович и скрылся за дверьми.