Ксения за завтраком молчала и старалась не смотреть на Клима. В тот момент, когда кучер уже погрузил на задок коляски два чемодана, вдова вдруг вспомнила, что оставила на столике «Сердце Жаннетты», и вернулась за духами в дом. Как только она скрылась из вида, барышня вымолвила:
– Клим Пантелеевич, забудьте то, что я вам вчера сказала. На самом деле это неправда. Вы меня нисколько не интересуете. Вероятно, больше мы с вами никогда не увидимся. Прощайте.
– Всё зависит от того, как быстро я отыщу злодея в Казани. Если это случится до похорон Ивана Христофоровича, то вы правы: к вашему приезду я уже буду плыть вниз по Волге. Если же поиск затянется, то вам придётся терпеть моё общество ещё некоторое время. Как бы там ни было, советую вам соблюдать осторожность и без лишней надобности не покидать дачу. Надеюсь, Двойник поедет в Казань вместе с нами и вас не тронет, но кто знает, что у него на уме? До свидания, Ксения.
На пороге появилась Елена Константиновна, улыбнувшись, она проронила с улыбкой:
– Эй, голубки, хватит ворковать, нам пора ехать.
– Да-да, поторопись, Леночка, а то траурное платье не успеешь примерить, – бросила ей в ответ барышня и пошла в дом.
– Господи, откуда у тебя столько злости?
Ответа не последовало. Девушка хлопнула дверью.
– Ох и характерец! – покачала головой вдова. – Вся в отца… приёмного. Воспитал так, как хотел. И что получилось, то получилось.
Ардашев помог даме забраться в коляску, и экипаж застучал колёсами по мостовой.
Вокзал Ораниенбаума сменился Балтийским вокзалом. Никаких сюрпризов не было до самой Москвы. Стемнело, и от белых петербургских ночей не осталось и следа. И только в Белокаменной выяснилось, что на ближайший поезд, следующий в Нижний Новгород, в первом и втором классах не осталось мест. Ардашев предложил взять билеты в третий.
Елена Константиновна, сидевшая в зале ожидания, возмутилась:
– Клим Пантелеевич, простите, но я никогда не ездила в скотских условиях. Давайте лучше подождём другой поезд.
– Судя по расписанию, он прибудет только через четыре часа. За это время мы уже преодолеем треть пути.
– Да, но там же будет одно мужичьё и бабы. От первых будет нести водкой и табачищем, а от вторых пóтом и чесноком! Я не хочу ехать в свинарнике.
– Никто не гарантирует нам, что таких соседей не окажется в первом или во втором классе.
– Ну уж нет, не соглашусь. Люди нашего с вами круга хорошо воспитаны. Они соблюдают гигиену и не позволят себе вести в обществе подобным образом.
– Елена Константиновна, чем раньше мы прибудем в Казань, тем скорее я найду Двойника. Кто знает, что он предпримет? К тому же у вашей модистки будет больше времени на пошив траурного наряда. Прошу вас согласиться на третий класс.
– Чего уж там на третий? – с издевкой спросила она. – Тогда уж давайте на четвёртый!
– В этом составе нет ни четвёртого класса, ни товарных вагонов, цепляемых к пассажирским. Так что не волнуйтесь. Я иду за билетами?
– Вы, Клим Пантелеевич, и есть самый настоящий сатрап похуже Двойника. Ладно, – она махнула рукой, – я согласна.
Ардашев вернулся через четверть часа. В лужах, оставшихся от недавнего дождя, отражался свет вокзальных фонарей. Мимо носились артельщики в длинных фартуках, сновали суетливые пассажиры, и пахло угольной гарью.
– Вы не поверите, но даже эти билеты я купил с трудом. Лето. Жара. Народ бежит к Волге, забывая, что в окрестных деревнях голодают крестьяне. Странные мы существа. Думаем только о себе… Но идёмте, поезд скоро отходит. Наш вагон в конце состава, – пояснил студент, вытирая лоб носовым платком.
– Господи, это же ужасно! Последний вагон сильнее всего качает!
– Зато меньше гари долетает в открытое окно. Чемоданы я сдал в багажное отделение. – Он показал две зелёные картонки[64]. – Надо поторопиться.
Клим помог вдове забраться по ступенькам старого двухосного вагона, половина которого была раскрашена в зелёный цвет, а другая – в тёмно-коричневый. Это означало, что последний вагон был микст, то есть смешанный: одна часть его относилась к третьему классу, а другая – к багажному отделению.
– Можно узнать, какие у нас места? – осведомилась Елена Константиновна.
– В третьем классе места не нумеруют. Мы полностью во власти кондуктора. Куда он нас посадит, там нам и ехать.
– О боже! Какое безобразие!..
Надо признать, что вагонный лакей поступил мудро, разместив молодую пару рядом с многодетной семьёй сельского священника. Сам батюшка восседал тут же.
От потушенных ламп пахло керосином и нагретой жестью, а из других отделений несло махоркой, слышался громкий говор и женский смех. Да, это был другой мир, непонятный вдове фабриканта. Многие из этих людей никогда не слыхивали о шато-икем и духах «Сердце Жаннетты», но им это нисколько не мешало радоваться путешествию в вагоне, разделённом на сидячие и спальные места. Счастливчикам, получившим возможность видеть сны лёжа, за дополнительные сорок копеек вместо матрасов выдавали тюфяки, но зато с белоснежной простынёй. Её чистота гарантировалась срыванием пломбы с постельного комплекта на глазах пассажира. Последнее обстоятельство ничуть не радовало вдову, и от тюфяка, как и от простыни, она отказалась, предпочитая дремать сидя.
Язычок газовой нефтяной горелки[65] выхватывал из темноты то детские лица, то спящего батюшку, храпевшего громче, чем хор певчих на клиросе славит Господа на Пасху.
Неожиданно пол качнулся так, что с верхних полок посыпались пассажиры, точно переспевшие яблоки с веток. Раздались крики и стоны. Кто-то жаловался на сломанную руку, а какой-то несчастный сильно ушиб голову. Вагон шатался, как пьяный, и нёсся с сумасшедшей скоростью.
Ардашев выглянул в открытое окно. Локомотива впереди не было. Сноп искр, вырывающихся из трубы, был уже далеко. Состав растворился в тёмной пелене ночи, как тонущее судно в океане. Кусок сигнальной верёвки[66], шедшей от последнего вагона к машинисту, болтался, зацепившись за поручень. Нетрудно было догадаться, что её сначала обрезали, а потом отцепили вагон. «Но где же тогда «собачник»?»[67] – подумал Клим и бросился на заднюю площадку.
Дверь оказалась незапертой, но хвостового кондуктора не было. Стояла пустая скамья, валялись тормозной башмак и зажжённый красно-белый фонарь. В угол закатилась железная кружка.
Вагон качался, как шаланда в шторм, и нёсся под уклон. Раздавался металлический скрежет, и в ушах выл встречный ветер. «Если впереди есть хоть небольшой поворот – этот сарай на колёсах сойдёт с рельсов, и тогда все погибнут. Медлить нельзя», – пронеслось в голове, но панический озноб пробежал по всему телу, сковывая движение. Он медленно потянул на себя ручку механического тормоза, понимая, что резко останавливать разогнавшийся «снаряд» нельзя. Пассажиры могут получить увечья. Скорость уменьшилась. Колёса заскрипели, началось торможение, но движение ещё продолжалось. Теперь он сдвинул ручку тормоза до отказа. Раздался металлический скрежет, и сноп искр вылетел из-под едущих по рельсам колёс. Огромный микст замер. Люди высыпали в проход. Раздался шум.
Ардашев поднял керосиновый фонарь над головой и прокричал:
– Господа, прошу внимания! – Когда народ утих, он продолжил: – Как видите, наш вагон отцеплен. Всем следует покинуть его и отойти от насыпи на безопасное расстояние. Если есть среди пассажиров врач, то прошу оказать помощь пострадавшим. Если доктора нет, то женщинам придётся стать сёстрами милосердия. Кондуктора, находящегося на задней площадке, скорее всего, выбросило. Надобно его отыскать. Кроме того, мы обязаны выставить фонарь хотя бы за полверсты, чтобы предупредить идущий за нами состав об опасности. Но фонарь всего один, значит, для поиска кондуктора нам придётся жечь факелы. Их надобно изготовить очень быстро, потому что мы не знаем, когда здесь окажется другой локомотив. Во избежание краж необходимо организовать охрану багажного отсека. Итак, мне нужно восемь мужчин. Есть желающие?
– Я ветеринар, но могу оказать и медицинскую помощь! – раздался чей-то голос.
– Мы с братом сделаем факелы. Сколько нужно?
– А я студент медицинского факультета, будущий хирург…
– У меня есть английский электрический фонарь. Я пойду искать проводника.
– Господа, благодарю за отзывчивость! Теперь пора покинуть вагон. Те, кто получил увечья, упав с полок, выходят первыми. За ними – женщины и дети, а потом все остальные. Прошу! – объявил Ардашев, освещая дорогу керосиновым фонарём кондуктора.
– Разрешите, я останусь подле вас? С вами надёжнее, – прошептала вдова, слегка коснувшись губами уха студента.
– Со мной нельзя. Я должен отыскать «собачника», даст Бог, живого, и установить фонарь как можно дальше от вагона. Потому вам придётся находиться со всеми пассажирами.
– Слушаюсь, о мой повелитель, – игриво пролепетала Елена Константиновна и, обняв себя за плечи, добавила: – Зябко что-то…
Клим снял пиджак и, набросив его на дамские плечи, изрёк:
– К сожалению, это всё, что я могу сделать для вас в данную минуту.
– А этого как раз вполне достаточно.
Ардашев с керосиновым фонарём, а его спутник с электрическим зашагали по шпалам, чтобы предупредить встречный поезд об аварии. Четверо других мужчин с факелами отправились на поиски кондуктора. Тело обнаружили примерно в версте от остановки вагона. Шея несчастного была неестественно вывернута, а череп треснул. Судя по всему, он скончался сразу.
Через три часа Клим заметил огни приближающегося поезда и стал подавать световые сигналы. Паровоз, тащивший всего один вагон, остановился, и Ардашев, объяснив машинисту, как близко стоит микст, поднялся в салон. В нём находились судебный следователь, два жандармских унтер-офицера, дорожный мастер и начальник участка пути. Как выяснилось, отсутствие последнего вагона заметил обер-кондуктор. Он и предупредил машиниста. На первой же станции отбили телеграмму на соседний участок, откуда и отправили паровоз с комиссией.
С рассветом начали проводить осмотр места происшествия. Клим ещё раз пересказал судебному следователю, как он, оказавшись на задней площадке, привёл в действие тормоз.
– Вы спасли десятки жизней, молодой человек, – выговорил убелённый сединой чиновник. – Несомненно, было совершено злоумышление. Преступник собирался убить кого-то из пассажиров. А вот кого именно – неизвестно. Поймать супостата будет не просто. Он уже далеко. К сожалению, есть погибший и несколько раненых. Уголовное дело, несомненно, будет возбуждено. Правосудие рано или поздно свершится, и злодей понесёт наказание. Что касается вас, то я обязан отправить благодарственное письмо в Императорский университет, указав там ваши смелые и грамотные действия. Больше у меня к вам вопросов нет.
– Благодарю, это уж вам как будет угодно, – выговорил Клим и спросил: – Позвольте узнать, скоро ли нас отправят?
– Как только железнодорожники смогут прицепить вагон, поезд тронется.
– Мне кажется, что-то у них там не совсем ладится.
– Надеюсь, это не займёт много времени. Счастливо вам добраться.
– Спасибо!
Ардашев огляделся. В ветвях деревьев, освещённых утренним солнцем, уже вовсю голосили птицы. В покрытой росой траве стрекотали кузнечики, а из камышей близлежащей заводи слышался крик выпи. Вдова стояла неподалёку и скучала, глядя на толпу пассажиров, обсуждающих случившееся. Клим подошёл к ней и сказал:
– Сдаётся мне, Елена Константиновна, Двойник покушался именно на вас.
– Почему вы так думаете?
– Пока у меня нет ответа на этот вопрос. Нам придётся остерегаться его не только в дороге, но и в Казани.
– Но вы же поймаете этого безумца, правда?
– Сделаю всё возможное, но и вы должны мне в этом помочь.
– Я? – Папасова удивлённо подняла брови. – И в чём же заключается моя помощь?
– Поиск мотива преступления – необходимое условие любого расследования. Мне кажется, что преступник одержим чувством мести не только к уже покойному Ивану Христофоровичу, но и к вам. Иначе зачем ему нужна ваша смерть?
– Но у меня нет врагов.
– А что, если это какой-нибудь ваш бывший воздыхатель?
– Вздор, этого не может быть. Когда мы стали встречаться с Иваном, у меня уже никого не было.
– А у него?
– Вы думаете, что мужа убила женщина?
– Принести коробку с образцами материи мог кто угодно.
– Но коммивояжёр ведь был мужчиной, не так ли?
– Да, но имеет ли он отношение к убийству?
– Но посылку из Кронштадта, по вашим словам, тоже отправлял какой-то господин. И в похоронное бюро явился незнакомец.
– Всё так, но нельзя исключать, что против вашей семьи действуют два человека. А если даже и один, то он может мстить за обиду, нанесённую близкой ему женщине. Вот поэтому я и расспрашиваю вас обо всём. А что касается сегодняшнего преступления, то оно под силу только мужчине. Впрочем, нам пора. Пассажиры уже занимают места.
Вскоре поезд тронулся. На ближайшей станции Климу удалось поменять третий класс на первый с доплатой, чему Елена Константиновна безумно обрадовалась.
В ярмарочную столицу империи поезд добрался в девять часов по столичному времени[68]. Нижний Новгород раскинулся на крутых горах, при впадении Оки в Волгу и по праву считался одним из красивейших городов империи. На привокзальной площади Ардашев сразу же нанял коляску, которой управлял извозчик с белой бляхой, что означало лучший выезд (худший имел красную). Такса за проезд от вокзала до пассажирской пристани составила двадцать копеек.