Двойник с того света

I

Казань встретила «Пётр Великий» так же, как она ежедневно принимает пятнадцать пассажирских пароходов, пристающих к её пристани. Лучи утреннего солнца осветили весьма неприглядные, грязные и местами обрушившиеся берега с домами на почерневших сваях и уже проснувшихся, несмотря на столь ранее время, разносчиков дешёвой снеди и нищих калек, просящих подаяние.

Сама пристань находилась в селении Устье, стоявшем в двух верстах от города и представшем собой нагромождение нескольких десятков деревянных, лишённых всякой архитектуры зданий, срубленных на скорую руку. В них расположились трактиры, дешёвые гостиницы и разного рода вертепы, именуемые кабаками. Порядочному человеку в них делать нечего. Собственно, это ещё не сам город, а его пригород, откуда следовало либо нанять экипаж, либо воспользоваться конкой. Естественно, Елена Константиновна ни о какой конно-железной дороге слышать не хотела, и Ардашев взял извозчика. Трудно было сказать, что было больше разбито – коляска или дорога, по которой она передвигалась. Вроде бы и мостили её, а ухабы, рытвины и выбоины заставляли седоков то и дело подпрыгивать и держаться за боковые ручки. Да и кучер, судя по всему, слово «баня» давно забыл. От него несло потом так, что дама то и дело прикрывала кружевным платочком нос.

Когда путь пролегал мимо промышленных предприятий, вдова пояснила:

– Здесь, в Адмиралтейской слободе, находятся все основные фабрики и заводы моего покойного мужа и мукомольная мельница Романова, где управляющий и нашёл продавца муки купца Синебрюхова.

– А почему слобода называется Адмиралтейской?

– Когда-то на месте этой самой мельницы Петр I и устроил адмиралтейство. А так вполне подходящее название. – Вдова улыбнулась. – Весной, когда вода разливается, сюда переходит пароходная пристань. Она лежит левее, у берега реки Казанки. Если захотите, то можете посетить два тамошних старых сарая. Сторож вам их откроет. В одном хранится галера «Тверь», на ней в Казань приплыла Екатерина II, а в другом – шлюпка императора Павла, он тоже здесь был. Слобода и город, как видите, соединены дамбой. Слева стоит памятник убиенным русским воинам при взятии Казани. Он жутковат внутри, но его стоит посмотреть, если вам выдастся время. Когда мы доберёмся до города, вы поймёте, что он делится на две части: левую и правую. В первой жизнь получше, она чище и привлекательная, а вторая – татарская, небогатая. Она начинается как раз той улицей, по которой мы уже едем, – Мокрой. Название говорит само за себя. Это болотистая местность и очень нездоровая. Эпидемии холеры, чумы и тифа всегда приходят отсюда. Обе части города разделены рекой Булаком и озером Кабан. Вы сами увидите это, когда решите прогуляться. У вас есть уже мысли, куда отправиться в первую очередь?

– Я хочу отыскать репортёра «Казанских вестей», написавшего статью про муку с куколем.

– Их редакция размещается в доме Парамонова, на углу Лядской улицы и Николаевской площади. Неподалёку от того места, где вы будете жить. У нас несколько домов. Есть и в Адмиралтейской слободе, и в Ягодной. Одна из тамошних улиц так и называется – Папасова. Но мы едем на Большую Казанскую. Это моё любимое место. Там есть гостевой флигель, в нём вы и поселитесь. Кстати, не забудьте перевести часы вперёд на один час шестнадцать минут.

– Благодарю вас.

– Не за что. Скоро мы будем на месте.

Двухэтажный особняк Папасовых, стоящий под номером четыре, выходил окнами на проезжую часть. Флигель, куда провели Ардашева, располагался в саду саженях в двадцати от основного дома. Клим едва успел разобрать вещи и умыться с дороги, как в дверь постучала горничная, пригласив его на завтрак.

Войдя в столовую, Клим невольно засмотрелся на Елену Константиновну. Она была уже в новом сиреневом платье, подчёркивающем её стройную фигуру.

– Прошу вас, Клим Пантелеевич, присоединиться к завтраку.

– Спасибо, – усаживаясь, выговорил Клим.

– Я звонила в контору, что находится в Адмиралтейской слободе. Плещеев, прочитав мою телеграмму, не стал дожидаться утра, а сразу же поехал обратно на пристань, – сооружая бутерброд, сообщила вдова.

– Это делает ему честь и говорит о снятии всяких подозрений в отношении убийства Ивана Христофоровича. Теперь понятно, что он находился в дороге, когда случилось отравление.

– Я всегда была уверена в его преданности и порядочности.

– Елена Константиновна, вы сегодня останетесь дома или собираетесь куда-то выйти?

– А почему вы меня об этом спрашиваете?

– Двойник охотится за вами. Вам не стоит ездить в экипаже или ходить по улицам одной.

– А вы готовы меня охранять? – улыбнувшись, осведомилась дама.

– Это моя обязанность.

– Тогда не откажите в любезности, после вашего возвращения сопроводите меня к нотариусу. Я хочу выяснить у него относительно завещания моего покойного мужа. Составите компанию?

– Да, конечно.

– Потом я хочу заехать к модистке. Вы подождёте меня?

– Конечно.

– А когда вы намерены побывать в редакции «Казанских вестей»?

– Прямо сейчас туда и поеду.

Вдова обратилась к горничной:

– Мария, скажи Прохору, пусть заложит лошадей для Клима Пантелеевича.

– Хорошо, барыня.

– Не стоит беспокоиться, я возьму извозчика.

– И зачем же, право? У нас есть собственный выезд.

– Вы очень любезны.

– Кучер будет с вами столько, сколько нужно. Как управитесь с делами – возвращайтесь.

Студент допил кофе, промокнул губы салфеткой и, вставая, поблагодарил за завтрак.

– Клим Пантелеевич, я тоже прошу вас соблюдать осторожность.

– За меня не стоит переживать. Я Двойнику неинтересен.

– Мы не знаем, что у него на уме. Он не только отравил моего мужа, но и повинен в смерти кондуктора, погибшего при отцеплении вагона. Надеюсь, ему воздастся по заслугам.

– Я приложу к этому все усилия, – заверил Ардашев и удалился.

II

От дома Папасова до редакции газеты «Казанский вестник» было рукой подать. Туда можно было бы добраться и пешком, но раз уж коляска была отдана в распоряжение студента, то он решил извлечь из этого максимальную пользу. Казань уже проснулась и жила жизнью обычного волжского города. Территориально город уступал Ростову-на-Дону, но был раза в два больше и красивее Ставрополя, а если считать и многочисленные слободы, окружавшие его, то и в четыре.

Определить, кто из репортёров писал под псевдонимом Правдоруб, не составило никакого труда. Высокий, худой человек с подвижным индюшиным кадыком, лет тридцати пяти сразу обратил на себя внимание громкой речью. Усы у него росли плохо и представляли собой редкую, как старая щётка, растительность под курносым носом. Круглые роговые очки с треснутым правым стеклом и костюм с залоснившимися рукавами могли свидетельствовать о его скудном достатке, и даже золотая цепочка, свисающая из кармашка заношенного пикейного жилета, не говорила об обратном. «Вероятно, золотые часы достались в наследство. Не удивлюсь, если он уже не раз закладывал их в ломбард, а потом выкупал», – подумал про себя Ардашев. Этот господин спорил со стариком, сидевшим за столом напротив.

– А я вам говорю, достопочтенный Никанор Матвеевич, что Папасов – самый настоящий прохиндей. Вот так-так! И если бы не моя статья, перепечатанная всеми мало-мальски известными газетами, никто бы его не вывел на чистую воду. Жаль, что он скончался до суда. Сердце от стыда разорвалось. А то бы я выступил перед присяжными! Публика бы рыдала. Уж не сомневайтесь! Вот так-так! – выговорил он и, достав папиросу, прикурил.

– Сделайте одолжение, Африкан[80] Львович, подымите на свежем воздухе.

– Только из-за безграничного к вам уважения, – согласился Правдоруб, выходя из комнаты.

Клим поспешил следом.

– Я к вам, Африкан Львович, – проговорил Ардашев и пояснил: – Папасов умер не своей смертью. Его отравили. Сделал это тот же человек, от которого вам стало известно про муку с куколем.

– А вы, собственно, кто?

– Ардашев Клим Пантелеевич. По поручению полицейского управления Ораниенбаума участвую в расследовании смерти известного вам лица – Папасова Ивана Христофоровича.

– Предъявите ваши письменные полномочия.

– Да что там полномочия? Я вам покажу вам кое-что поинтереснее! Только вы должны обещать мне, что наш разговор не попадёт на страницы «Казанских вестей». Даёте слово?

– Не сомневайтесь, – доверительно прошептал газетчик. – Я умею держать язык за зубами.

Клим вынул из кармана второй экземпляр химического исследования образцов тканей и, развернув лист, передал его репортёру. Глаза последнего забегали по строчкам.

– Кто бы мог подумать? Вот так реприманд! – облизывая губы, воскликнул писака.

– В том-то и дело, – сдвинув сурово брови, проговорил Клим. – Вы должны помочь отыскать преступника. Как его зовут? Где он проживает? Чем занимается? Как вы с ним познакомились? Если вы не скажете, то навлечёте на себя подозрение в том, что являетесь сообщником убийцы. Вы это понимаете?

Корреспондент приложил руку к груди и заверил:

– Нет-нет! Я никакой не сообщник. В мой почтовый ящик бросили конверт с письмом, написанным печатными буквами. В нём называлось место, где находился склад с остатками муки, купленной Папасовым для голодающих. Говорилось, что мука заражена разными опасными болезнями. На следующий день всеми правдами и неправдами я сумел купить полпуда этой адской смеси. Она даже на вид была не похожа на обычную муку. Я отдал её на исследование в наш университет. А тут вдруг стало известно об отравлении крестьян. Выяснилось, что причина многих смертей – всё та же мука казанского кожевенного магната. Так и появилось моё разоблачение. Но к убийству Папасова я никакого отношения не имею. Честное слово!

– Что ж, тогда это меняет дело.

– Постойте-постойте, – задумчиво проговорил собеседник. – А что же, судебный следователь, который меня допрашивал насчёт муки, разве он не знает об убийстве фабриканта?

– Пока нет, но скоро и ему это станет известно. Честь имею!

– Надо же, какие дела творятся, – рассеянно пробубнил газетчик, глядя в спину Ардашева.

III

Обратная дорога не заняла много времени, и вот уже вместе с вдовой Клим оказался на главной улице Казани – Воскресенской. Экипаж остановился напротив гостиницы «Европейская» у двухэтажного дома с двумя вывесками: «Нотариус» и «Фотография Лекке». Студент едва успел помочь вдове сойти, как к коляске подбежал худосочный старикашка в цилиндре, с тростью и во фраке.

– Леночка, милая, как же так? Такое горе с Иваном… Сердце?

– Здравствуйте, Ипполит Матвеевич. Нет, его отравили.

– Как? Кто? – отступив шаг назад, удивлённо воскликнул старик.

– Пока неизвестно. Судебный следователь из Петербурга приезжал и даже нас с Ксенией допрашивал. Вот, Клим Пантелеевич, – она указала на Ардашева, – помогает полиции найти убийцу.

– Ардашев Клим Пантелеевич, – отрекомендовался студент.

– Александров Ипполит Матвеевич, – выговорил тот и вновь обратился к вдове: – Лена, я приехал к фотографу. Я сам назначил ему время. Банку для юбилейного альбома понадобилась моя физиономия. Вот я и договорился, чтобы без всякой очереди. Мне нужно бежать, – он щёлкнул крышкой золотого хронометра, – уже одиннадцать. Я могу вечером к тебе заехать? Надо же обсудить, как пройдут похороны, а заодно и расскажешь обо всём подробнее. Какая трагедия! – Он поднял глаза на вывеску нотариуса и спросил: – С завещанием приехала ознакомиться? Дело печальное, но нужное. От этого зависит твоё будущее, Леночка. Но мне пора. Вечером встретимся, хорошо? К которому часу подъехать? К восьми будет удобно?

– Да, вполне, Ипполит Матвеевич.

Когда банкир скрылся за дверью, Клим спросил:

– Это и есть тот самый знаменитый тесть вашего мужа по первому браку?

– Да. Насколько я знаю, он помог Ивану купить за бесценок какой-то кожевенный завод. С этого Иван и начал купеческую карьеру. – Она взглянула на Клима и спросила: – Зайдёте со мной?

– Лучше я вас подожду здесь.

– Как угодно, – кивнула Елена Константиновна и вошла в открытую студентом дверь.

Ардашев закурил. Кучер тем временем переставил коляску чуть дальше. Взгляд студента упал на стоящее напротив здание гостиницы «Европейская». Он вспомнил Волкова, предлагавшего его навестить, и подумал: «А ведь так и не сказал купчишка, зачем в Казань приехал. Папасову чуть ли не смертью угрожал, а теперь уверяет, что ни к забастовке, ни к пожару никого отношения не имеет. Что уж там говорить об убийстве? И в поезде с нами ехал, и на пароходе… И хитёр же! Назвал мне один номер каюты, а сам перебрался в другую. Он ведь и на палубе находился, когда перед окном вдовы голова появилась… Мог ли он её повесить? Вполне. Неужели он и есть Двойник?..»

Размышления прервал пистолетный выстрел, раздавшийся совсем рядом. Неожиданно из фотоателье выскочил человек с бритым подбородком и усами подковой. Размахивая руками, он пытался что-то прокричать, но голос сорвался, и он издал всего три слова:

– Полиция! Помогите! Убили!

Городовой, дежуривший в ста саженях, уже смотрел в сторону фотографического салона. Не дожидаясь прихода стража порядка, Ардашев первым вошёл внутрь. Входной колокольчик издал короткую трель. За Климом потрусил испуганный светописец.

Дверь в комнату была распахнута, и картина открылась ужасная. На стуле с высокой спинкой, прямо перед фотоаппаратом, сидел уже знакомый старикашка с удивлёнными глазами, полуоткрытым ртом и кровавой дыркой во лбу. Тёмно-красная струйка стекала по сорочке и фраку, образовав на полу небольшую лужицу. Руки покойника смиренно лежали на коленях. Студент обошёл труп. Выходного отверстия не было. «Значит, пуля застряла в черепе, – подумал он. – Но откуда был произведён выстрел?» Клим поднял чёрную накидку, свисавшую вниз с аппарата, и его взору открылось орудие убийства – трубка, привязанная к корпусу камеры с прорезью для затвора. На ней виделась надпись: «Colt t-12»[81]. Спущенный уже затвор был соединён бечёвкой с колёсиком камеры, расположенным с левой стороны аппарата. «Что ж, знакомая штучка. Американцы её прозвали «болт». Картина ясная, – мысленно рассуждал Ардашев. – Фотограф усадил клиента. Потом накинул на себя покрывало и, глядя в объектив, начал крутить колёсико, удаляя камеру от посетителя. «Болт», привязанный снизу, нельзя было увидеть либо почувствовать рукой. Бечёвка натянулась, привела в действие оружие, и боёк ударил по единственному патрону. Прозвучал выстрел. Поскольку местоположение тяжёлого деревянного кресла было неизменным, то не составляло труда прикрепить и направить ствол так, чтобы пуля угодила в голову тому, кто займёт «трон».

– Поверьте, я тут ни при чём! – дрожа от страха, тараторил мастер. – Вы даже представить себе не можете тот кошмар, который я испытал, глядя в объектив.

– Кто ещё был в ателье?

– Кроме меня, никого. Господин Александров – человек очень влиятельный и занятой. Ему было удобно фотографироваться именно в одиннадцать. Он протелефонировал ещё в девять тридцать утра и назначил время. Для меня большая честь видеть у себя такого посетителя. Я намеревался просить его оставить запись в книге почётных гостей и потому за полчаса до его прихода вывесил табличку «Закрыто». Встретив его у входа, я провёл клиента в залу. А дальше я уже вам всё рассказал. А вы, простите, кто?

– Прохожий, студент. Но раз вы уже пришли в себя и моя помощь вам не нужна – ждите полицию. Честь имею.

В коридоре Ардашев увидел ещё одну дверь и толкнул её, она со скрипом отворилась. У окна на деревянной треноге высился мольберт, на подоконнике – коробка с акварельными красками. Тут же стоял табурет, и на нём лежали какие-то мелкие предметы: скальпель, кривой нож, цанговый карандаш, кунья кисточка, скребок, игла, кусок пемзы, лупа… Тут же на полочке выстроились в ряд склянки с наклеенными на них ярлыками: «Скипидар», «Касторка», «Туш», «Соляная кислота»…

– Хозяин, что у вас стряслось? – В коридоре раздался официально-начальственный бас городового.

– Пройдите, пожалуйста, сюда, – боязливо пролепетал фотограф. – Труп здесь, в павильоне.

– Труп? Какой ещё труп?

– А вот…

«Надо поскорее уходить, – подумал Ардашев. – Сейчас главное – спасти вдову, а уж потом поймать Волкова».

Студент тихо покинул ателье, хотя колокольчик предательски звякнул. Через минуту из нотариальной конторы вышла Елена Константиновна. На её лице читалось разочарование.

– У вас всё хорошо? – осведомился Клим.

– Покойный муженёк сделал меня нищей. Все кожевенные заводы и суконные фабрики – Ксении. Дача в Ораниенбауме – тоже ей. А мне дом, где я сейчас живу и всего сто тысяч рублей. Остальные деньги на счетах, в том числе и заграничных, – доченьке. Теперь она завидная невеста и, кажется, влюблена в вас. Не упустите свой шанс, Клим Пантелеевич, – зло сощурив глаза, выговорила дама.

– Я подумаю над этим, – холодно ответил он. – Но сейчас я попрошу вас срочно поехать домой и никуда не выходить. Ваш кучер, как я понимаю, человек надёжный и довезёт вас без приключений. Заприте дверь и никого не впускайте. Я же должен найти преступника.

– А в чём, собственно, дело?

– Господин Александров не придёт навестить вас в восемь пополудни. Его только что застрелили в фотоателье. И я уверен, что это дело рук купца Волкова. Он и есть Двойник. Поэтому обсуждение моего возможного брака с Ксенией мы оставим на вечер. Вы не против? Позвольте я посажу вас в коляску и отправлю? Мне надобно спешить.

– Ах, господи-господи, страх-то какой! – закрыв ладонями лицо, заголосила Елена Константиновна. Вдруг она встрепенулась, открыла сумочку и протянула Климу крошечный пистолет. – Возьмите, это подарок мужа. Он заряжен. По приезде я решила носить его с собой, но сейчас он вам нужнее. И простите меня, Клим Пантелеевич, за дурацкие слова насчёт Ксении. Поверьте, я не хотела вас обидеть.

– У Ивана Христофоровича был отличный вкус. Он разбирался не только в красивых женщинах, но и в оружии, – усмехнулся студент. – «Ремингтон Дабл Дерринджер» – двуствольный карманный пистолет большого калибра. Легко прячется в муфте. Хоть имеет всего два патрона, но с близкого расстояния не оставляет жертве шансов на жизнь. Благодарю. Обязуюсь вернуть.

– Ничего-ничего, пользуйтесь. Скажите, а слова насчёт «красивых женщин» можно считать комплиментом в мой адрес? – кокетливо осведомилась вдова.

– Давайте обсудим это вечером, а сейчас я тороплюсь. Кучер стоит поодаль. Прошу в коляску.

Отправив вдову, Ардашев перешёл дорогу и направился в гостиницу «Европейская». Внутренний карман пиджака оттягивала тяжесть оружия. Портье, увидев вошедшего незнакомца, повёл бровями и спросил:

– Чем могу служить?

– Мне нужен господин Волков. В каком номере он проживает?

– К сожалению, сейчас его нет в отеле.

– Он съехал?

– Нет, они ушли по делам.

– А куда не сказал?

– Наши гости не обязаны уведомлять портье о своих планах, – пожав с усмешкой плечом, ответил тот.

– Но давно ли он убыл? – не терял надежду Клим.

– Сударь, мы не сообщаем посторонним господам сведения о проживающих.

Клим вышел на улицу. Швейцар стоял, как часовой на посту.

– Послушай, любезный. Купец Волков не знаешь куда уехал? – поинтересовался Клим.

– Я слыхал, как они с извозчиком договаривались.

Студент протянул двугривенный. Монета исчезла в кармане швейцара.

– На пристань, – поведал слуга.

– А оттуда куда?

– Тары-бары они вели с портье. Я случайно вроде бы разобрал…

Ардашев расстался с ещё одной монетой.

– В Верхний Услон господин Волков собирались. У портье выясняли, по каким часам на тот берег ходит земский перевоз.

– Спасибо, выручил, – кивнул студент и сунул швейцару гривенник.

– Ежели что, я вам ничего не говорил.

– Не беспокойся.

Ардашев махнул извозчику, стоявшему неподалёку.

Когда двуконная коляска подкатила, Клим велел:

– На пристань, к пароходу, что идёт в Верхний Услон.

– А который час?

Клим щёлкнул крышкой часов:

– Половина двенадцатого.

– Могём не успеть, тогда, барин, вам на берегу цельный час околачиваться придётся.

– А ты постарайся. Отблагодарю.

– Ну ежели по переулкам погнать, где фараонов нет?

– Давай-давай.

– Тогда лучшее держитесь.

Кучер свернул с главной улицы города и пустил экипаж рысью, удивляя прохожих.