Двойник с того света

Глава 12. Подброшенное письмо

Уездный город Петергоф лежал от Ораниенбаума в девяти верстах. Ардашев едва успел пересказать Ксении разговор со скульптором Никитиным, как поезд остановился перед вокзалом прелестной архитектуры, выстроенном в готическом стиле. Несмотря на то что каменное здание станции Новый Петергоф относилось ко второму классу, оно впечатляло разнообразием архитектурных изысков. На перроне стояли газовые, а не керосиновые фонари, а внутри имелись залы для пассажиров и буфеты всех трёх классов.

Извозчики, соблюдая очередность посадки седоков, ждали их на вокзальной площади.

Один из них и повёз молодых людей по улицам города, разделённого на Старый и Новый Петергоф. Старый Петергоф включал в себя дачи и парки от дворца и Самсоновского водопровода в сторону Ораниенбаума. В нём находились военный лагерь, казармы лейб-гвардии конно-гренадёрского полка, военный госпиталь, провиантские магазины, лютеранская церковь Святых Петра и Павла, православный храм во имя Знамения Пресвятой Богородицы, Английский парк с дворцом, фруктовые и цветочные оранжереи, железнодорожная станция, присутственные места с тюрьмой, Собственный проспект и Собственная Его Величества дача.

Новый Петергоф раскинулся влево от главного дворца. В него входили колонистский парк, большое озеро, острова, гостиный двор, почта с телеграфной станцией, собор Святых Петра и Павла, казармы лейб-гвардии уланского полка, Александрийский парк и уже упомянутый вокзал Петергофской железной дороги. За его чертою лежала дача Александрия. Если не считать военных и отдыхающих, то количество горожан не превышало десяти тысяч человек. Петергоф был и оставался любимой летней резиденцией государей и их августейших семейств. Разного рода диковинки и редкости, как щедрая россыпь драгоценных камней, были разбросаны буквально на каждом шагу.

Нижний сад, находящийся у гранильной фабрики, протянулся на две с лишним версты по берегу залива при ширине всего лишь в триста саженей, но какое количество изумительных построек и фонтанов он имел! А совсем небольшой каменный двухэтажный дворец Марли[51], окружённый прудами? Он сохранил ту же мебель и тот же вид, какой был и при Петре Великом. Более того, в нём были представлены личные вещи императора (кровать с одеялом и занавесками, халат царя, стол его работы с аспидной доской и кружка с девятью вкладными стаканами и бюро с часами, разобранными самим государем). Особенный восторг у посетителей вызывал большой пруд с карпами, подплывающими кормиться по звону колокольчика.

Влево от дворца – фруктовый сад, защищённый со стороны моря высоким валом, откуда открывался потрясающий вид на море, на Кронштадт и противоположный выборгский берег Финского залива. Если пройти ещё немного вправо, то перед гостем Петергофа появится Марлинский каскад водопада, состоящий из двадцати уступов, выполненных из белого мрамора. У самого подножия водопада – два больших бассейна, а в них Менажерные фонтаны. От них вода падала вниз, принимая форму колокола.

Восхищал и Львиный каскад, устроенный в виде открытого четырёхугольного греческого храма. Четырнадцать колонн из серого гранита составляли три его стороны, соединённые вверху одним общим антаблементом[52]. Между колоннами – мраморные вазы, и в каждой – фонтан. Падающая вода стекала во внутренний бассейн, где прямо посередине высилась бронзовая фигура Данаиды[53] с кувшином, из которого бежала струя, разбиваясь о гранитные камни. По бокам Марлинский каскад стерегли два льва, выбрасывающие из пасти воду в боковые бассейны.

На берегу моря, напротив Львиного каскада, стоял Эрмитаж – каменный двухэтажный дворец в стиле позднего голландского барокко, обнесённый рвом. Нижний этаж занимали передняя, кухня и помещение для прислуги, а верхний – обеденная зала, украшенная картинами мастеров фламандской школы, с подъёмным дубовым овальным столом на четырнадцать кувертов. С помощью специального механизма стол, а также тарелки в его углублениях опускались на первый этаж и опять поднимались наверх. От каждого прибора проходил вниз особый шнурок со звонком, последний давал знать прислуге при опускании вниз средней части стола о перемене блюд. Отдельными звонками от каждого прибора меняли тарелки и получали те кушанья, которые указывались в записках.

В восточной части Нижнего сада стоял самый первый дворец Петра I в Петергофе – Монплезир (Mon plaisir), что в переводе с французского означает «моё удовольствие». Такое название дал дворцу сам Петр I, и оно точно отражает его назначение – быть местом отдыха и увеселений. В Монплезире среднюю часть здания составляет один большой зал с четырёхсторонним куполом. Вправо из залы можно пройти в бывшую спальню Петра I. Напротив – приёмная государя. Длинные галереи по бокам здания служили сообщением с флигелями, в которых помещалась свита и прислуга. В правом флигеле Монплезира в прежние времена была баня с фонтанами для обливания.

Большой Петергофский дворец начали строить в 1715 году при Петре I, и в описываемое время он составлял среднюю часть архитектурного ансамбля, обращённого фасадом к морю. В июле 1746 года императрица Елизавета Петровна поручила архитектору графу Растрелли пристроить к главному зданию каменные боковые флигеля. В правом была устроена дворцовая церковь, а в левом трёхэтажном – «корпус под гербом» с крышей в виде четырёхстороннего купола из белого железа с золотыми украшениями.

Главные комнаты большого дворца расположены на втором этаже средней части, выходящей на террасу. Массивная дубовая лестница ведёт от колоннады среднего подъезда в парадные комнаты, и в одной из них – кабинет Петра I. При входе во дворец по парадной лестнице первая комната – портретный зал, из которого представляется величественный вид колоссальной фигуры бронзового Самсона, раздирающего пасть льву, с окружающими его фонтанами. Струя диаметром три дюйма[54] бьёт из пасти льва на высоту семьдесят футов[55].

Перед дворцом большой грот, а над ним – терраса. По сторонам грота устроены два каскада в виде гигантских лестниц с позолоченными статуями и вазами. Всего насчитывается шестнадцать статуй и в каждом каскаде четырнадцать ступеней. Отвесные стороны уступов украшены рельефными картинами. В большом гроте, в нишах, расставлено несколько замечательных бронзовых фигур, а на площадке устроен фонтан из семнадцати трубок, поставленных в наклонном положении так, что позволяет придать падающей воде вид огромной плетёной корзины. Вода каскадов изливается в два полукруглые бассейна, а уже из них протекает в Самсоновский ковш через две аллегорические фигуры Невы и Волхова.

С противоположных сторон Самсоновского ковша стоят две бронзовые, вызолоченные фигуры гладиаторов. В левой руке они держат палицу, а около правой обвилась змея, выбрасывающая воду. Ещё ниже по углам ковша виднеются из-под каменьев лягушки, исторгающие струи с такой силой, что они перекрещиваются над полукругом ковша. Слева и справа помещены две Наяды, сидящие на рыбах. Вода всех фонтанов из Самсоновского ковша уходит в море каналом шириной десять саженей[56]. На площадке над гротом помещена колоссальная группа тритонов, а позади, в отвесной стене, виднеются массивные маскароны.

Верхний сад устроен в виде правильного параллелограмма во всю ширину дворца. Перед средней частью дворца – гауптвахта, затем газоны с цветниками, а за ними – круглый бассейн с фонтаном из четырёх дельфинов[57].

К сожалению, сидя в коляске, Ардашев был лишён возможности лицезреть красоту дворцов, фонтанов и садов Петергофа, о которой узнал читатель.

Проехав Петербургскую улицу, извозчик доставил Клима и Ксению до того места, где раскинул шатры паноптикум-музеум. Надпись «Паноптикум М. А. Шульце-Беньковской» большими красными буквами высилась в виде арки. Тут же, как и два года назад в Ставрополе, роль кассы играла деревянная будка, но вместо тогдашнего городового на входе курил уже знакомый, кучерявый, похожий на Александра Дюма распорядитель развлекательных комнат. Увидев Ардашева с большим саком, он вздрогнул от неожиданности и, нервно сглотнув слюну, проронил:

– Вы?

– Добрый день, Елпидифор Матвеевич! – Студент протянул руку.

– Не знаю, не знаю, добрый ли? Ваше появление, Клим Пантелеевич, прошлый раз стоило головы – в прямом и переносном смысле.

– Бросьте! Злодея я отыскал. И все вопросы к вам отпали. – Он повернулся к барышне и сказал: – Позвольте представить – Ксения Ивановна Папасова.

– Папасова? – удивился распорядитель. – Из Ставрополя, что ль?

– Нет, из Казани, – пояснила девушка. – В Ставрополе жительствует наши родственники.

– Очень рад. Разрешите и мне в свою очередь рекомендоваться – Собакин Елпидифор Матвеевич, отставной, так сказать, поручик, – склонив голову, вымолвил распорядитель и лукаво поинтересовался: – Желаете полюбопытствовать на диковинки? Если хотите, могу провести в комнатку, так сказать, в виде исключения, куда вход разрешён только замужним дамам.

– Елпидифор Матвеевич, мы не собираемся изучать анатомию, – поморщился Ардашев. – У нас дело поважнее.

– Надеюсь, Клим Пантелеевич, ваше присутствие не будет опять связано с отрезанной головой и гильотиной?[58]

– Отчасти.

– Что значит «отчасти»? – напрягся собеседник.

– Одному господину по почте прислали собственную голову, вылепленную из воска. Согласитесь, это не очень приятно. Он попросил меня отыскать «шутника». Вот я прибыл сюда, чтобы поговорить с мастером по ремонту восковых фигур. Возможно, он узнает манеру работы скульптора и укажет нам на него.

Косясь на сумку, начальник паноптикума осведомился:

– Я так понимаю, голова у вас собой?

– Да.

– Хорошо. Пойдёмте.

Ардашев и Ксения оказались рядом с небольшим вагончиком на высоких железных колёсах. Забравшись по откидным деревянным ступенькам, распорядитель открыл дверь и вошёл. За ним последовал Клим, а Ксения осталась ждать у входа. Подниматься в длинном платье она не рискнула.

Собакин и Ардашев попали внутрь как раз тогда, когда лысый, с обвислыми усами человек лет шестидесяти наливал в чайный стакан водку. На раскрытой газете лежали три малосольных огурца, источавшие аромат укропа и чеснока, ломоть белого хлеба и шмат сала. По полу вагона и стенам сновали тараканы.

– А я нн-оне обедать-то со-обрался, – пряча стакан под стол, заикаясь, выговорил он. – Все фи-игуры в порядке, воск отполи-ировал, так что…

– Филипп Васильевич, ты стакан из-под ног-то убери и поставь на стол. Не дай Господь, опрокинешь. Не переживёшь потом, ещё удар хватит, а где мне такого мастера найти?

– А может при-игубите, Елпидифор Ма-атвеевич? У меня и второй ста-акашик найдётся. Так что…

– Тогда уж давай и третий – для гостя.

– И тре-етий имеется. Не бе-едный, на жизнь не жалуюсь… И всё бла-агодаря вам-с.

– Простите, я, собственно… – неуверенно начал отнекиваться Клим, но было уже поздно. На столе выстроились три чайных стакана, наполовину наполненные водкой.

– Ну, чтобы дачники к нам повалили и выручка была! – провозгласил тост Собакин, выпил и аппетитно захрустел огурцом.

Ардашеву ничего не оставалось, как поставить сак и последовать примеру остальных. Водка оказалась тёплой. Он сморщился, но заика преподнёс малосольный огурчик. Студент закусил и кивнул в знак благодарности.

– Это Клим Пантелеевич. Помнишь, два года назад в Ставрополе голову газетчику на нашей гильотине отрезали?

– А как же! Ой, стра-аху-то было! – отгоняя мух от сала, вспомнил старик.

– Так вот он того супостата и отыскал, – тыча в Ардашева откушенным огурцом, пояснил распорядитель.

– Ого! Так что…

– Да, вопросец у него к тебе… Ты уж помоги…

Клим открыл сак, вынул аккуратно из ящика ваяние и, положив его на стол, пояснил:

– Человеку прислали по почте собственную голову. А у него больное сердце. Чуть не умер. Хочу найти злодея. Не подскажете, кто бы мог её сделать?

Мастер взял в руки изделие, покрутил, поднял вверх, а потом изрёк:

– Ага-ага, ви-ижу, что «шутник» ста-арался. Но глаза не вставил, ни стеклянные, ни смо-оляные, а лишь нарисовал, но очень у-умело. Видать, торопился. И зубные протезы можно было сде-елать, а их нет. Волосы – да, взаправдашние и хорошо подстрижены. Брови, ресницы, усы и бо-орода вживлены неплохо. Не отлично, но со-ойдёт. Труд кропо-отливый: каждый волосок надобно приживлять раскалённой иглой… А потом он за морщи-инки взялся. Всего месяца три делал или четыре. Это его первая ра-абота, так что…

– Как вы определили? – поинтересовался Клим.

– Он неправильно ра-ассчитал объём. Дело в том, что сна-ачала из пластилина делается ша-аблон модели, потом уже ра-аботают с глиной. И уже по ней создают литьевые ги-ипсовые формы. Опытный скульптор знает, что воск при остывании сжи-имается, поэтому глины надобно нанести на два процента больше реального ра-азмера. А тут головка как у подростка. Видите?

– А я и не заметил, – признался Ардашев.

– Что бы это распознать, надобно ра-аботу в руках покрутить, да в глаза ей заглянуть. А если голову обозревать све-ерху, когда она лежит в ящике, то спервоначалу ничего и не по-оймёшь.

– Стало быть, вы не знаете этого умельца?

– Это ещё не мастер, а подма-астерье, потому он мне и неведом. Спосо-обный. Одно могу ска-азать определённо – он ху-удожник.

– Почему вы так решили?

– Го-олова раскрашена масляными красками о-очень умело. Он даже тени подвёл и вены искусно изо-образил с помощью шёлковой нити. Я знаю этот приём, так что… Ещё вы-ыпьем?

– Нет-нет, – взмолился Ардашев, убирая восковую голову обратно в ящик, – благодарю. Жарко, а я хочу ещё на достопримечательности взглянуть. Спасибо за консультацию.

– Я, пожалуй, тоже не буду, – отказался Собакин. – А ты, Филипп Васильич, сильно не налегай. День ещё не закончился. А тебе потом фигуры ещё осмотреть придётся, а может, и поправить.

– Так это я для про-офилактики. Водка кровь полирует, не даёт сгусткам вены заку-упорить и от сердечного припадка спасает. Ежели ею не злоупотреблять, то ника-акого вреда не будет, а лишь одна польза, так что… Я ещё половинку ста-аканчика за вашу компанию опрокину – и всё. Ну, за здра-авие! – выговорил мастер, исполнил желаемое и, крякнув от удовольствия, закусил куском сала.

Ардашев наконец-то покинул душный вагон. Ксения ожидала его в тени дерева и грустила. Распорядитель раскланялся с девушкой, пожал руку Ардашеву и удалился. Оставшись наедине с барышней, Клим изрёк:

– Вы уж простите, что ждать пришлось. Поверьте, лучше находиться на воздухе, чем в вагоне. Там очень жарко.

– Вы что, пили? От вас разит водкой! – повела строгими бровками девушка.

– Да, ради дела пришлось уважить мастера восковых фигур.

– Не оправдывайтесь, – поправив указательным пальцем на переносице очки, произнесла Папасова. – Алкоголь превращает человека в животного. Пьют только лентяи и неудачники!

– Откуда у вас столько возмущения? Я выпил всего полстакана, а вы корите меня, точно я пьяный.

– Ой да мне всё равно, – махнула рукой собеседница. – Пейте, хоть залейтесь. Пусть ваша будущая избранница и переживает за вас. Мне-то что?

– Пожалуй, с супружеством я уж точно повременю, – покачал головой Клим. – Поживу ещё немного без всякого рода нотаций.

– Да-да, все вы так говорите, пока какая-нибудь вертихвостка вам голову не вскружит.

– О! – ядовито ухмыльнулся Ардашев, – Вижу у вас большой опыт по части мужской психологии!

– К счастью, он пока основывается лишь на женских романах. Меня, если хотите знать, уже несколько раз сватали, да всех я отвадила. Им нужна не я, а деньги моего отца. А папа, слава Богу, умный человек и прекрасно всё понимает.

– Допускаю, но так вы рискуете остаться старой девой.

– А императрица Елизавета? Столько раз рожала, но под венец ни с кем не пошла. И что? Старой девой осталась? А Екатерина II?

– Пожалуй, я бы не советовал вам брать пример с императриц, чей моральный облик оставляет желать лучшего.

– Ого! – подперев руками бока, воскликнула Папасова. – Так вы ещё и женоненавистник?

– Ксения, что на вас нашло? Успокойтесь. У меня нет желания спорить с вами и тем более ссорится. Смею напомнить, что я занимаюсь проблемами вашей семьи… Если вас не устраивает моя компания, то вы вольны её покинуть. Но если вы хотите расследовать события вместе со мной, то прошу вас быть ко мне более благодушной. Позвольте я закурю?

– Курите сколько хотите, но знайте – никотин тоже убивает!

– Это верно. Но женские капризы убивают мужчин быстрее никотина и алкоголя. Женщина – существо ядовитое. Она опаснее анаконды. А знаете почему? – выпустив дым, осведомился Ардашев.

– Ну и?..

– Разбросав свои липкие сети, она легко влюбляет в себя доверчивого кавалера, а потом, играя страстью, коварно над ним потешается. Многие дамы хуже пауков, потому что они не только великолепные актрисы, но и обладают гипнозом.

– Вы рассуждаете как ветхозаветный бобыль: змея, паук… А хуже эпитетов не нашли?

Клим щёлкнул крышкой карманных часов и сказал:

– Давайте сменим тему. Восковая голова при такой жаре может потерять форму. Этого нельзя допустить. Улику мы обязаны сохранить. Я в Петергофе впервые и понимаю, что на осмотр всех достопримечательностей уйдёт несколько дней. Надеюсь, я ещё успею это сделать. До поезда осталось совсем немного времени. Нам следует поторопиться, пока воск ещё крепок.

– Однако вы мне так и не рассказали, что вам поведал мастер, с коим вы встречались.

– Предлагаю обсудить это по дороге. К тому же я хочу прибыть на вокзал чуть раньше, чтобы успеть купить путеводитель по Петергофу.

– Зачем он вам? Я успела осмотреть все его закоулки и могу провести вам экскурсию не хуже местного чичероне.

– Прекрасно! Я обязательно воспользуюсь вашей любезностью. Но печатные «гиды» – моя слабость. Я их собираю. В моей домашней коллекции есть справочники по Петербургу, Лондону, Нахичевани и Ростову-на-Дону, а теперь к ним добавятся ещё три города – Ораниенбаум, Кронштадт и Петергоф.

– Вы, что же, никогда не были в Москве?

– Был, но только на вокзале, пока ставропольский вагон перецепляли к столичному поезду. А так чтобы походить по городу – ещё не доводилось… Нам повезло – на горизонте коляска, и, кажется, пустая.

На вокзале Клим купил «Иллюстрированный Петергоф» и несколько свежих газет. Оставив Ксению в зале ожидания вместе с саком, он направился в билетную кассу, куда образовалась небольшая очередь. Выстояв десять минут, он вернулся. Дочь Папасова сидела на прежнем месте и утирала платком заплаканное лицо. Сака на месте не было.

– Ксения, что стряслось? Где сумка? – взволнованно выговорил студент.

– Её украли, – всхлипывая, вымолвила она и пояснила: – Подбежал какой-то сорванец и кинул мне вот это письмо. – Она протянула открытый конверт с вложенным в него полулистом. – Пока я его читала, сак исчез.

Клим развернул бумагу, и взору явились три предложения, написанные пером: «Дорогая Ксения, спешу раскрыть Вам правду: Вы не являетесь родной дочерью Папасова И. Х. и Вашей умершей матери. Вас забрали из приюта в Казани и удочерили. Ваш друг».

Послышались удары станционного колокола. Пассажиры потянулись на перрон.

– Нам пора занять место в вагоне.

– И что же? Вы никак это не объясните?

– Дело обстоит хуже, чем я ожидал. Двойник следит за нами и тоже возвращается в Ораниенбаум.