Двойник с того света

Глава 17. Встреча на Волге

Пароход «Пётр Великий» пароходного общества «Кавказ и Меркурий» следующий до Казани и Астрахани отходил через час[69] и потому посмотреть город времени не оставалось. Пришлось довольствоваться купленным в кассе «Путеводителем по Нижнему Новгороду» и занять каюту. Вдова настояла, чтобы Ардашев так же, как и она, поселился в первом классе, хоть Клим и пытался убедить Елену Константиновну, что его устроит и второй. Как позже выяснилось, при такой жаре второй класс был предпочтительнее первого.

Пароход построили в 1873 году. Он был длиной ровно 40 саженей[70] и шириной – девять[71], приводился в движение двумя бортовыми гребными колёсами, имел стальной клёпанный корпус и брал на борт 34 798 пудов[72] груза. Несмотря на наличие всего одного парового двигателя «Compaund», оснащённого холодильником, «Пётр Великий» обладал значительной мощностью – 640 и. л. с.[73] Топливом являлись дрова или мазут. На верхней палубе размещались каюты пассажиров первого класса, а под ними – второго (27 и 43 человека соответственно). Для них имелась общая гостиная-ресторан. Пассажиры третьего класса занимали носовую часть нижней палубы, а четвёртый класс – артельные пассажиры – коротал время в остальных помещениях нижней палубы (третий и четвёртый классы – 986 душ). Экипаж, включая прислугу, состоял из 48 человек. Создан пароход был для преодоления плесов и потому имел низкую осадку. Первоначальная высота борта имела всего 2,28 аршина[74]. Судно работало на линии Нижний Новгород – Астрахань.

Оставив вещи, Клим вышел на палубу покурить и хотя бы издали полюбоваться городом. Он едва успел сделать первую затяжку, как за спиной раздался чей-то голос:

– Не ожидал вас увидеть, молодой человек, не ожидал.

Клим повернулся. Перед ним стоял купец Волков.

Ардашев, помня, что при последней встрече этот субъект не подал ему руки, лишь слегка склонил голову и ничего не ответил.

– Далеко ли собрались? – поинтересовался попутчик.

– А вы? – выпустив струйку дыма, поинтересовался Ардашев.

– Еду в Казань.

– Я тоже.

– Надо же, какое совпадение! – вскинул руки купец.

– Бывает.

– Новость слыхали?

– Какую?

– Папасов преставился. Наказал Господь фарисея. Паралич сердца.

– Его убили.

– Да неужто? И как же? Абреки кинжалом закололи? – хохотнул коммерсант.

– Нет, его отравили.

– Вот оно как! – задумчиво проронил Волков. – А кто?

– Пока неизвестно, но вы один из подозреваемых.

– Я-а? – указывая на себя большим пальцем и тараща от удивления глаза, проронил купец.

– Вы-с, Александр Владимирович, вы-с.

– Ого! Вы, смотрю, даже моё имя и отчество запомнили… А почему это вдруг я?

– Все же слышали, как вы угрожали покойному. И я в том числе… Думаю, вас допросят сразу, как только найдут.

Волков весь обратился в большой вопросительный знак.

– И что же, меня уже ищут?

– Несомненно.

– И кто же?

– Судебный следователь Афанасий Панкратович Ковбаса.

– Как? – раскрыл рот Волков, напоминая сома, только что вытащенного из тины. Его усы двигались сами по себе.

– А вот представьте себе, – издевательски потешался студент, выпустив струйку дыма.

– Какая чушь! Потомок князя Меншикова – убийца? Да вы отдаёте себе отчёт в том, что говорите? – воскликнул он и гневно сдвинул брови.

– О! Простите, ваша светлость, – усмехнулся Ардашев и, рассматривая свой перстень, сказал: – Кстати, вот эту золотую штучку, принадлежащую ранее светлейшему князю, всего неделю назад мне подарил Иван Христофорович Папасов.

– Что? Дайте взглянуть… Не может быть!

– Истинно. И знаете за что?

– Нет…

– Я догадался, как быстро потушить пожар на суконной фабрике, которую кто-то поджег. А перед этим, вероятно, тот же злодей напоил рабочих, устроивших беспорядки.

– Ни к первому, ни ко второму я никакого отношения не имею. Впрочем, как и к убийству.

– Следствие разберётся, – бросив за борт окурок, парировал Клим.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ровным счётом ничего.

– А не позволите мне повнимательнее рассмотреть подарок покойного Папасова?

Клим снял перстень и передал купцу. Тот поднёс его к глазам, потом к солнцу и, цокая от удивления языком, заключил:

– Настоящий. Самый что ни на есть настоящий. Именно он изображён на картине голландского живописца Михаила ван Мюсхера «Портрет сержанта Преображенского полка А.Д. Меншикова», написанный в 1697 году. Только мой великий предок носил его на левом мизинце, а вы на правом.

– А на картине Сурикова «Меншиков в Берёзове» у князя перстень на указательном пальце левой руки. Но художник всё выдумал. Не могло быть у светлейшего никакого перстня. Перед отправкой в Берёзов с него даже одежду содрали, заменив на крестьянское облачение, не говоря уже о ценностях. Это была воля Верховного тайного совета. Изъяли всё подчистую.

– Всё, да не всё, – покачал головой Волков.

– Часть имущества светлейшего князя императрица Анна Иоанновна вернула Александре и Александру – дочери и сыну князя. Вероятно, кто-то из потомков заложил перстень или продал, а может, проиграл в карты, – предположил студент.

– А вы не допускаете, что генералиссимус мог просто подарить его кому-нибудь ещё до своей опалы?

– Вряд ли, – скривил губы Ардашев. – Голиаф Ораниенбаума был чрезвычайно скуп. Он даже супружницу свою в хорошие времена не особенно баловал подарками. Велел как-то отвезти ей шестьдесят огурцов, ему подаренных, да яблоко, которым его угостил государь, а другой раз – рыбу, лично им выловленную в реке. А вот она своему Сашеньке перстни с изумрудами дарила да золотые табакерки, а уж про возы с провиантом, включая самые дорогие вина, и не говорю.

– Хорошо. Я дам вам за него тысячу рублей.

Клим протянул руку за перстнем:

– Позвольте, сударь, я верну его на место.

Волков нехотя отдал украшение.

– Простите, как вас величать?

– Ардашев Клим Пантелеевич, – водружая перстень на мизинец, произнес он.

– Служите ль где или по торговой части?

– Студент.

– Для студента тысяча рублей – весьма значительная сумма. А вы капризничаете.

– Это кому как.

– Ах да, понимаю. У вас богатый папенька.

– Дело не в родителе. Главное, правильно оценивать вещь.

– Согласен. Тогда назовите свою цифру.

– Перстень не продаётся.

– Вы что, не понимаете, что тут золота от силы рублей на триста?

– Ценность данного раритета заключается не в драгоценном металле, а в том чью руку он украшал.

– Так и быть – даю полторы тысячи.

– А вы в самом деле прямой потомок светлейшего князя? – пропустив торг, осведомился Клим.

– А зачем мне врать?

– И тоже носите княжеский титул?

– Пока нет, но скоро буду.

– Что значит «скоро»? Как же сие возможно?

– А очень просто, молодой человек. Дельце это старое, но адюльтером попахивает. Но так уж и быть, расскажу-с. Может, после этого и сподобитесь перстенёк моего предка продать. – Негоциант помедлил немного, будто собираясь с мыслями, а потом, глядя куда-то вдаль, принялся вещать: – У Александра Даниловича и супружницы его Дарьи Михайловны родились семеро детей, но выжили только трое: Мария – старшая, бывшая невеста государя Петра II, 1711 года рождения, потом ещё дочь Александра, 1712-го, а самый младший сын, тоже названный в честь отца, появился на свет в 1714 году. Мария умерла в ссылке от оспы, а брат и сестра выжили и, будучи оба помилованными императрицей Анной Иоанновной, вернулись в высший свет. Сестру приняли ко двору, а брат выбрал воинскую службу. Часть имущества семьи им возвратили. Но Александре не довелось долго пожить. В двадцать четыре года её не стало. Умерла при родах. Теперь лишь сын Александра Даниловича – Александр Александрович Меншиков – оставался единственным продолжателем фамилии. Он много воевал, храбро сражался и дослужился при Екатерине II аж до генерал-аншефа[75]. Правда, скончался в пятьдесят лет. Не буду вас дальше утомлять историей всех потомков, скажу лишь, что последний из них – генерал от кавалерии Владимир Александрович Меншиков, женатый на Леонилле Николаевне Гагариной, троюродной сестре убиенного государя Александра II, – законных наследников так и не заимел. Четверо его детей умерли в младенчестве. С высокомерной и язвительной супругой у старого вояки отношения не сложились, а вот с моей матушкой, служившей у него горничной в имении Черёмушки, они жили, что называется, душа в душу, хоть она и была крепостной. Но от жены эту связь он тщательно скрывал. Как вы понимаете, я не случайно ношу его отчество. Да, мой отец – Владимир Александрович Меншиков, старый боевой генерал, получивший в боях несколько ранений. Время шло. Имение своё он продал и последние годы чаще бывает в Германии, чем в России. Лечится там на водах. Но меня он никогда не забывал. Дал неплохое образование, а после продажи имения помог деньгами. Я давно торгую фотографическими принадлежностями. Собственно, почти все ателье в Казани, Нижнем Новгороде, Самаре, Саратове и Рязани – мои покупатели. А недавно я стал возить в Россию фотографические аппараты из Америки. Но с отцом я вижусь редко, несмотря на то что его жена скончалась четыре года назад. Как и все старики, он стал сентиментален и часто шлёт мне открытые письма из Европы, в которых называет меня «сыном», «сыночком» и «родной кровиночкой». Естественно, я их бережно складываю. Но что будет, если он умрёт? – Волков воззрился на Ардашева.

– Прервётся ветвь Меншиковых по мужской линии, но, возможно, продолжится по женской?

– Верно, но вот тут могут быть неожиданности. Для того чтобы не допустить исчезновения рода, имеющего большое значение для всей империи, государь вправе пойти на дарование титула светлейшего князя тому, кто его ранее не имел. Потомок по женской линии унаследует не только имущество, но и частично фамилию, а значит, и герб именитого предка. А таковым на сегодняшний день является Иван Николаевич Корейша, гусар. Он сейчас молод, ему всего двадцать шесть, но он совершенно не интересуется историей сородичей. Любит кутнуть и поиграть на скачках. Да, хорош будет преемник! – Волков покачал головой, промокнул платком со лба пот и продолжил: – Но всё зависит от моего отца. Я не раз говорил с ним об этом и писал ему, но он медлит. Боится обнародовать свою связь с горничной и запятнать репутацию. А если бы он согласился, я бы стал не только дворянином, но и светлейшим князем Волковым-Меншиковым. Звучит, правда? Это вам не какой-нибудь Корейша-Меншиков и даже не купленное Папасовым дворянство и чин статского генерала… А если отец умрёт, я тотчас же обращусь к государю с прошением о признании меня продолжателем рода Меншиковых. И вот тут не последнюю роль сыграют те самые открытые письма отца и ваш перстень. Царю ничего не стоит даровать мне дворянство, титул и фамилию. – Негоциант заглянул в глаза собеседнику и сказал: – Я потому и в Ораниенбаум приехал, чтобы самолично взглянуть на деяния светлейшего князя. А тут смотрю – старое здание суконной фабрики, построенное ещё при нём. А на фронтоне – каменный герб Меншикова выбит, точно такой, как и на дворце. Познакомился с хозяином и узнал, что он собрался её продавать. По цене договорились. Думаю, вот ещё один козырь в случае обращения к государю, а тут Папасов появился со своими деньжищами и всё испортил. Вот я и разозлился на него. От того и скандал вышел.

– Странный вы человек, Александр Владимирович, – тихо выговорил Ардашев.

– Это почему?

– Ну как же! Сначала поведали мне, совершенно незнакомому человеку, все свои тайны. Признались, что перстень вам просто необходим. Дали понять, что вы баснословно богаты, а теперь называете цену всего лишь в две тысячи? Я так понимаю, что вы и десять за него отдадите, и двадцать, верно?

– Нет, молодой человек, вы ошибаетесь. Это украшение не волшебное, оно не сможет сделать меня Меншиковым сразу, как окажется на моём пальце. Даже письма отца более полезны для дела, чем перстень. Да вы и сами это понимаете, правда? Папасов его носил, хвастался небось, а теперь вы его мне демонстрируете, но никто из вас от этого не стал потомком Александра Даниловича, так?.. И запомните: всё в этом мире имеет цену, даже человеческая жизнь. Вопрос лишь в том, чем эта цена измеряется. Иногда это может быть прощальная улыбка любимого человека, а иногда плач ребёнка, но чаще всего – честь. Самое страшное – потерять уважение к самому себе. Так бывает, когда смалодушничаешь и не отомстишь. Я ведь не только ради себя стараюсь. У меня два сына и дочь. Если я не сумею добиться справедливости, то тогда у меня останется слабое утешение: я подарю старшему сыну перстень его великого предка… Три тысячи – моё последнее предложение.

Клим покачал головой и сказал:

– Простите, Александр Владимирович, но я не готов расстаться с реликвией, даже учитывая ваш откровенный рассказ. Этот подарок Папасова ещё и своего рода аванс за одно дело, которое я до сих пор не выполнил, а значит, в данный момент я не могу распоряжаться перстнем. Так что давайте прекратим торг.

– Хорошо, я не настаиваю, но надеюсь, что мы ещё вернёмся к этому разговору.

– А судно-то мы выбрали с именем Петра, – раздумчиво проговорил Клим.

– Или оно нас, – грустно добавил купец. – Кто знает, что нам уготовила судьба. Кстати, какая у вас каюта?

– Седьмая.

– Хорошее число. А у меня – третья.

Трижды ударил судовой колокол, раздался длинный гудок, возвещающий о скорой отправке.

Сходни убрали. «Пётр Великий» отвалил от пристани и начал выбираться из лабиринта судов, стоящих на якоре, пытаясь одновременно не столкнуться со встречными пароходами.

Студент с интересом рассматривал город. Перед ним открылись Кремль, Губернаторский сад и Георгиевская набережная со стройным рядом домов. Ещё через некоторое время мелькнули строения Печерского монастыря, луговые берега и домишки, прилепленные к ним, точно бородавки на старческом теле. Отсюда судно уже вышло на простор великой русской реки и набрало ход. Слышались шлёпанье плиц[76] о воду да крик чаек, носящихся над Волгой.