Эксклюзивно для Его Величества

Глава 8

Гораздо позже пришло понимание: как мне повезло, что на тот момент я работала. Если бы всё это время я сидела дома и ждала чуда, точно сошла бы с ума. А так подготовка шоу, студийная суета отвлекали. Я понимала, что от меня зависит работа целой команды и не могла её подвести. А ещё, наверное, пригодилась привычка брать себя в руки. Этому меня учили и мать, и отец.

— Неважно, что у тебя случилось: ты страдаешь от кишечной колики или поругалась с любимым человеком. Зритель не должен этого видеть, — наставляла мама.

— Говна у людей и в своей жизни хватает. Зачем им ещё твои проблемы?.. — вторил ей отец, но на свой, грубоватый манер. — Перед камерой отбрасывай всё и улыбайся, как будто ждала этой минуты всю жизнь.

Вот и сейчас я «улыбалась на камеру».

В Фете ко мне относились по-разному. Большинству, как ни странно, было безразлично, кто я и как сюда попала. Но были и те, кто пытался язвить, припоминая мой яркий старт год назад. А кто-то из жалости или лебезения перед отцом набивался в друзья. Коллеги из шоу звали в бар посидеть, расслабиться, но я отказывалась. Хватит! Надружилась уже!

Теперь у меня появилось свободное время. Я часто гуляла одна, спрятавшись за солнечными очками. Бродила по городу, по берегу реки, подолгу задерживаясь на уже пустынных пляжах. Часами сидела на лавочке и слушала шум бегущей воды. Я пыталась вспомнить тот проклятый день. И ничего! В голове были чёткие картинки, как я легла спать, как проснулась, как прошла порталом в студию. И ничего больше!.. Что со мной не так? Никто не мог ответить на этот вопрос. Да и никому не было до меня дела.

Совсем недавно мне наивно думалось, что я весьма важный, прямо незаменимый человек. А оказалось, нет. Мир прекрасно существовал без меня и даже не почувствовал, что я исчезла. Один папа переживал. Несмотря на суровый характер (а что вы хотели от военкора?), всё это время он трепетно заботился обо мне. Старался порадовать хоть какой-нибудь мелочью, например, новой кружкой с забавным рисунком или любимым мягким мороженым. В телестудии отец держался в стороне, понимая, что мне надо заново зарабатывать собственный авторитет, но я всё равно чувствовала его поддержку. Этакая невидимая никому страховка. И я держалась за неё.

Мы с папой сблизились как никогда прежде. Только сейчас я осознала и оценила, как много он сделал для меня за все эти годы. Раньше я довольствовалась мыслью, что отец не бросил и не забыл меня. И только теперь поняла, как трудно ему было приходить в дом Хейли, чтобы увидеться со мной. А в первый год после развода, когда меня конкретно ломало, папа был там частым гостем. Он приходил каждую неделю и старался порадовать приятными сюрпризами. По мере того, как я свыкалась с новыми реалиями, отцовские визиты и подарки становились реже, только на дни рождения и Йолль. Я большего и не требовала. Не в подарках же дело! Тем более я никогда не ощущала недостатка в деньгах. В этом плане отчим показал себя обязательным человеком, и баланс моей платёжной карточки всегда был положительным.

Оказывается, папа тоже открыл на моё имя счёт в банке и все эти годы регулярно переводил туда денежную сумму. Я узнала об этом, когда решила вернуть автолёт в салон «Ассиен», а деньги — Борису Камберу. Как и предупреждал консультант, мне вернули не всю стоимость «Кайруса.» И разницу редактору «Вечерних вестей» я доплачивала из своих. Для меня это оказалась не маленькая сумма. К маме и отчиму я принципиально не хотела обращаться за помощью. К бывшим приятелям тоже. Подумывала взять кредит в банке, но решила на всякий случай спросить у папы. Вот тогда и узнала, что у меня есть довольно приличный капитал.

Тем же вечером я услышала, как отец и мать ругаются по гилайону (перед этим я сообщила Хейли, что служащие салона придут за автолётом). Мама кричала, что не нужно никому ничего возвращать. А папа боялся, что Камбер начнёт склонять моё и без того потрёпанное имя: выставит меня расчётливой стервятницей, которая взяла деньги и кинула его. Мне кажется, вряд ли. Камбер был запуган ткачами и, скорее всего, опасался слежки. Поэтому держал рот закрытым. А я… Я просто хотела избавиться от всего, что связывало меня с той историей. И вернула деньги за интервью, которое не давала… Или давала?.. Я не знаю… Иногда я боялась, что сошла с ума!

— Не отчаивайся, детка! — говорил отец. — Что случилось, то случилось. К сожалению, прошлое мы изменить не можем. Но одна, даже масштабная неудача — не повод махнуть рукой на всю жизнь. Ты молодая, талантливая. Ты добьёшься своего! Я в тебя верю! И готов помочь!

Я смотрела на него, жадно ловя каждое слово. Это было то, чего мне не хватало: обычное ободрение, поддержка. Не жалость, а участие. И предлагал мне это только он — мой папа.

Вот теперь я оценила всё. И за золотым блеском украшений и дисконтных карт, подаренных Хейли, разглядела истину. Поняла, кто по-настоящему любит меня. Как же я радовалась, что не выбросила папины подарки: милые вещицы из разных стран, откуда он приходил на мои дни рождения. Ведьминская куколка, заговорённая на удачу, осколок зерука — камня, упавшего с неба… Теперь они были дороже всех брендовых сумочек и туфель. Ведь эти подарки были уникальны и неповторимы. Вещи не для хвастовства, а для памяти. Жаль только, что поняла я это такой ценой!..

Я была благодарна папе и господину Труалю. Они не отказались от меня, взяли на работу, не глядя на «грязный список» и вопреки всем негласным распоряжениям. Относились с уважением, признавая мои заслуги за прошедший год. День за днём я училась жить заново, без опоры на имя отчима и отца, а скорее вопреки им. Ведь сейчас моя фамилия больше вредила, чем помогала. Я жила, не рассчитывая ни на кого. Да и меня, по сути, теперь всерьёз мало кто воспринимал. На мне поставили жирный крест, и никто не считал нужным и целесообразным цацкаться со мной, тратить свои силы и время.

Когда-то, сразу после смены гилайонного номера и удаления страниц в соцсетях, я готовилась к тому, что знакомые (не все, но хотя бы кто-то) всё-таки будут искать меня. Так вот, зря. Не искал никто: ни однокурсники, ни коллеги. Ушла и ушла. Пропала и пропала. Мои бывшие друзья словно отрясли руки. Я совру, если скажу, что легко пережила это. Нелегко. Внутри всё горело. Не ярким огнём, а медленным жгучим пламенем тлели наивные юношеские принципы и убеждения. В итоге после нескольких месяцев изгнания, сплетен и косых взглядов я словно переплавилась внутри, прокалилась и стала другой. Совершенно иначе смотрела на мир вокруг себя. Теперь я чётко делила окружающих людей по группам или кругам, как демоны и тёмные эльфы. Основная масса находилась вообще за пределами моего внимания и интереса. Были соседи и нынешние коллеги, которых я поместила в третий круг, — те, с кем в силу обстоятельств приходилось общаться — коротко и по делу, без всяких разговоров по душам. И был папа в первом, ближайшем круге — самый дорогой и родной человек, единственный, кому я ещё доверяла. Вы спросите, кто был во втором круге?.. Никто! Второй круг — это пограничная зона, отделяющая своих от чужих.

Оказывается, для нормального общения не нужно много друзей и знакомых, хватит и одного, если он понимает тебя, дорожит тобой. И поверьте, мы с папой говорили не только о моих проблемах и неурядицах. Наоборот, с каждым днём делали это всё реже. Отец стал моим наставником как репортёр. Учил сам, открывая секреты и хитрости нашей профессии. Водил к своим приятелям, которые тоже добились успеха в репортёрской деятельности. Показывал, как работать с информацией, нещадно критиковал мои проекты, не пропуская ни одного огреха, и хвалил, если шоу с моим сценарием собирало просмотры.

Тем удивительнее для меня было узнать, что у отца есть личная жизнь. Естественно, я понимала, что он не хранит маме верность, всё-таки прошло больше двадцати лет после развода. Нельзя тосковать столько времени по тому, кто давно тебя забыл и счастлив с другим. Но за все эти годы я не видела рядом с папой другой женщины. А тут на тебе!.. Началось с того, что во время уборки я нашла ментоловые сигареты, длинные тонкие, точно не мужские. Тем более папа не курит. Вывод напрашивался сам собой: в доме была другая женщина. Лезть с расспросами я посчитала нетактичным. И ждала, что отец сам познакомит нас, если посчитает нужным. Но проходили дни, а я по-прежнему не знала имя таинственной незнакомки. Папа каждую свободную минуту находился рядом со мной, всегда ночевал дома, по гилайону разговаривал спокойно, не прячась и не шепчась. И история с сигаретами стала благополучно забываться.

Но однажды я встретила в съёмочном павильоне молодую женщину с длинными светлыми волосами. Кажется, до этого я видела её в бухгалтерии. Блондинка передала отцу папку, что-то показала ему в бумагах и сразу ушла, но я почему-то обратила на неё внимание. Может, сработало чутьё? Не знаю. А когда через несколько дней увидела её, выходящей из курилки и прячущей в сумочку ментоловые сигареты, поняла, что это и есть та самая таинственная незнакомка. Из любопытства я зашла на сайт телеканала и уже через полчаса всё выяснила: как зовут, где и кем работает, семейное положение. И после того дня словно прозрела! А папа с нашим бухгалтером то и дело стали попадаться мне на глаза. Как-то, зайдя в финотдел, я увидела там отца. Он стоял возле стола, за которым сидела та самая блондинка, и что-то доказывал, тыча пальцем в бумажку, а женщина слушала, кивала, потом словно невзначай поправила воротничок его рубашки. И папа даже бровью не повёл, как будто ничего особенного не случилось!.. В другой раз я заметила, как отец, проходя мимо, быстро приобнимает эту женщину за талию, а она улыбается ему, нежно, интимно. Так на посторонних мужчин не реагируют.

И вот сегодня я опять увидела их вместе.

— Софи? — отец тут же подошёл ко мне.

Женщина вежливо кивнула и снова занялась счетами. Я чмокнула папу в щёку.

— Я уже освободилась. Может, вместе домой пойдём?

— Нет, детка, боюсь, не получится… — отец покачал головой. — Мы ещё не закончили… И я хотел поговорить кое с кем.

Я осторожно выглянула из-за его плеча. Женщина что-то чёркала на бумаге, но мне показалось, что она украдкой поглядывает в нашу сторону.

— Лаура Катель, — выразительно протянула я и подмигнула папе: — А она симпатичная.

«Железный» Кристиан Арно смутился! Честное слово! На секунду, но смутился.

— Кто тебе сказал? — он тут же взял себя в руки и подбоченился, с интересом поглядывая на меня.

— Сама догадалась, не маленькая уже, — я пожала плечами. — Пап, всё нормально… Ну, тогда я пойду? Не хочу вам мешать.

— Ты не мешаешь.

— Да? — не поверила я. — Я сейчас живу с тобой и ни разу не видела Лауру в нашем доме. А это значит…

— Что у нас есть место, чтобы встречаться, — закончил отец и нахмурился: — И чтобы я ни слова не слышал о том, что ты мешаешь.

Больше я не приставала к отцу, всё-таки это деликатная тема в общении детей и родителей, особенно — дочери и отца. Но я была рада за папу. Он заслужил своё счастье.

А меня убивала моя нынешняя убогая жизнь! Убивала моя невидимость! Я привыкла всегда быть в центре внимания, в самой гуще событий. И понимание, что меня незаслуженно лишили этого, сводило с ума. Естественно, я думала о произошедшем, даже после визита детектива. Может быть, ещё чаще, чем до этого. Ждала, когда вернётся память, и гадала, почему я её потеряла.

Должна быть причина, по которой я сделала то, что сделала. Должна! Потому что я ни разу не помышляла ни о чём подобном. Даже зная, что Авизар скоро уйдёт, я не собиралась ему мстить и делать гадости. Значит, идея с таким громким разрывом отношений не моя. Но кто и как заставил меня это сделать?.. Неужели всё-таки из-за репортажа о работорговле? Неужели я подобралась так близко к верхушке этой цепочки, что стала представлять серьёзную опасность?.. И почему ударили так? Именно через Авизара? Как у них это получилось? Почему просто не убили, устроив несчастный случай? Или цель была не только я?.. Может, таким образом хотели припугнуть остальных журналистов? Может, боялись, что аврейский король, увлечённый молоденькой журналисткой, поручит расследовать её гибель, что опять же могло вывести ткачей на правильный след? А так Авизар убрал меня сам, своими руками!.. Не знаю. За эти месяцы я передумала столько всего! Особенно когда папа улетал на съёмки, и я оставалась одна дома. Думала… Думала… Думала… От бесконечных мыслей болела голова. Болела так сильно, что я ходила в аптеку за обезболивающим зельем. Лежала бессонными ночами в пустом доме и таращилась в окно. Вот тогда я начала курить.

Нудным, тоскливым вечером открыла домашний бар, чтобы налить себе вина, и увидела ту самую пачку. Машинально достала одну сигарету. Понюхала. Прикурила. И осторожно вдохнула горьковатый дым, прислушиваясь к собственным ощущениям. После первой глубокой затяжки зашлась дерущим кашлем, а потом появилось такое странное щекочущее чувство на языке! И я снова поднесла сигарету к губам. Принюхивалась к тонкому запаху ментола и смотрела на белые завитки, убегающие к потолку… Свою первую сигарету я не докурила, но мне понравилось. Было в этом действе что-то успокаивающее, то, что помогало мне расслабить внутреннюю пружину, вздохнуть свободнее. И следующим вечером я открыла пачку уже осознанно.

Знаю, нечем гордиться… Я обязательно брошу. Да я и не курю почти. Так, балуюсь иногда. Но мне правда легче становится. Не верите?.. Вот и папа не поверил. Такой скандал закатил, когда узнал! Он и так у меня любит крепко ругнуться, а в этот раз превзошёл сам себя. В его речи нормальными одни междометья и остались! Даже по заднице надавал. Я клятвенно пообещала, что брошу.

И какое-то время держалась, пока не увидела по телевизору Авизара с Камиллой Гальяно, одной из высокородных леди, представленной на нынешнем весеннем балу. Ничего особенного, обычная девица, над которой поработали стилисты. Но я видела, как король смотрел на неё. И я знала этот взгляд: Авизар хотел её! Он спал с этой породистой девкой!.. И не потому что, она — выгодная жена из Саноса, а потому что захотел сам! Захотел её, а не меня! Меня он давно выбросил и забыл, как…

— …Да ты мусор и есть!..

И летящий огонь! Одной сплошной стеной! С гулом несётся на меня!..

Меня трясло от застарелого страха и от измены короля. А я восприняла это именно как измену. Конечно, я понимала, что между нами всё кончено. Я злилась на Авизара за то, что он так поступил со мной: не поверил, сломал и, что хуже всего, не просто убрал меня из своей жизни, а вообще убрал из ЖИЗНИ, запретив заниматься любимым делом. Но это была его месть мне как журналисту, как человеку. Сегодня он предал меня как женщину. Это было ожидаемо, но всё равно больно!.. Даже не осознавала, что так приросла к королю, вопреки всем предостережениям и доводам разума. Я до сих пор думала о нём, не постоянно, но довольно часто. Иногда мне снились кошмары, когда Авизар бил меня, унижал в той квартире. А иногда снилось, что мы занимались любовью, так сладко, так нежно… И я не знаю, какие из этих снов были хуже.

Я ещё раз посмотрела на улыбающуюся пару и выключила телевизор. Прикурила сигарету, только сейчас обратив внимание на то, как дрожат мои руки… Жизнь в очередной раз отвесила мне оплеуху. Я с детства не знала отказа ни в чём. И моей самой большой трагедией и потерей стал развод родителей. Как компенсацию за это я получила известное имя, достаток, внимание окружающих. И вот сейчас методично, одно за другим теряла всё. Что следующее? Что у меня ещё осталось?.. Только продать меня саму вампирам!.. Почему эта мысль вызвала нервный смех. Я хохотала как ненормальная, пока на глазах не выступили слёзы. Даже не услышала, как хлопнула входная дверь.

— Софи?! Что?.. — перепуганный отец схватил меня за плечи. — Что опять?

— У его величества Авизара новая подруга.

— Тьфу! Чтоб тебя! Я уже думал, что серьёзное… — папа рухнул рядом и, отдышавшись, хмуро посмотрел на меня: — Софи, выбрось его из головы! Четыре месяца прошло! Всё! Забудь!

Четыре месяца! Вот так, переползая изо дня в день, прошли четыре месяца моей жизни. Скучно. Бесцельно. Неинтересно. Дрожащими руками я сделала новую затяжку, глотая горький дым.

— Софи! — угрожающе рявкнул отец на такую наглость с моей стороны.

— Прости, папа! — прохрипела я. — Но лучше так, чем снова захлёбываться слезами… Хватит! Наплакалась на всю жизнь вперёд.

Отец тяжело вздохнул и брезгливо глядя на тлеющую сигарету, зажатую между моими пальцами, сказал:

— Доча, не увлекайся ты этим делом. Потом захочешь бросить — и не сможешь. Себе же хуже делаешь. Ему-то что? Живёт в своём дворце, леди еб. т, а ты уже из человека превратилась в оголённый нерв — тонкий, звонкий. Потяни сильнее — и не выдержишь!..

Я понимающе кивнула.

— Обещаю, пап, что буду ограничивать себя, — и помахала перед ним пачкой. — Оставлю её как успокоительное на крайний случай. Идёт?

Отец осторожно забрал сигарету и крепко-крепко обнял меня.

— Девочка моя! Я знаю, что сейчас тебе очень плохо. Внутри всё горит, ведь тебя предали те, за кого ты пошла бы на смерть. К сожалению, нет заклинаний и зелий, которые могут исцелить душу! Это нужно пережить. Пройдёт время, и ты поймёшь, что жизнь продолжается…

Я слушала его и понимала совсем другое: отец так остро чувствовал меня, потому что сам пережил подобное.

— …Можно жить дальше без тех, кого ты считал самыми дорогими и близкими, без которых не мыслил своей жизни. Можно смотреть на них рядом с другим человеком и не корчиться от боли и звериной тоски. Можно встречаться с новыми женщинами и по-настоящему улыбаться им, — папа словно опомнился и растерянно улыбнулся мне: — Пройдёт время, Софи… Всего лишь пройдёт время… И я буду рядом с тобой столько, сколько потребуется.

— А у тебя не было никого, когда мама ушла, — я сглотнула слёзы. — Прости, пап.

— У меня была ты, детка! Я знал, что ты любишь меня и скучаешь. Знал, что нужен тебе. Это очень помогало. Наши разговоры по вечерам… Ты думаешь, я звонил, чтобы ты не скучала?.. Не только, Софи. Я звонил, чтобы не сойти с ума в пустом доме, без вас… — отец снова обнял меня. — И ты никогда не забывай, что нужна мне. Ты моя дочь. Моя гордость. Моя умница. Моя красавица… Главным успехом в своей жизни я считаю не премию Иржи Горака и не звание «Легенды журналистики», а тебя.

— Папочка!..

Мой голос сорвался. Я больше не смогла сказать ни слова. Да и не нужно. Отец ласково поцеловал меня в макушку и прижал к себе, закрывая от всего мира. Мы были друг у друга. И это главное!

Наверное, именно в этот вечер, когда Авизар официально появился с новой любовницей, а я, едва поднявшись с колен, снова упала вниз, мучаясь от боли и ревности, когда папа впервые признался, как ему было плохо после развода, и что только мысли о маленькой дочери помогли выкарабкаться из депрессии, я поняла, что буду жить. Пусть не так, как планировала до этого, но буду. Назло всем — и врагам, и друзьям!

…

Утром я ждала отца во дворе. Он не ожидал и в первый момент даже не заметил меня. Сбежал по ступенькам, на ходу надевая наушники и выбирая музыку, и только потом его взгляд замер на мне.

— Доча? — удивился папа.

Я нервно передёрнула плечами.

— Ты волнуешься за меня, за моё здоровье. Поверь, мне тоже не всё равно. Я тоже хочу жить, пап. Пока не знаю как, правда… Я столько лет планировала для себя один единственный сценарий. И сейчас, когда всё рухнуло, ещё растеряна. Но я смогу. Я придумаю, чем и как себя занять. Я буду развиваться, совершенствоваться. Я не скачусь вниз, как бы меня туда ни толкали… А сейчас я побегу с тобой.

Отец ничего не сказал на мою тираду, только протянул один наушник и открыл калитку.

Так я начала бегать по утрам. Поначалу было трудно, но постепенно привыкла, просыпалась без будильника и пробегала пять километров наравне с отцом. Потом стала ходить с ним в тренажёрный зал. Это помогало тренировать не только тело, но и характер. Заниматься вместе мы не могли. У отца была своя программа. К тому же он маг Металла. Папа напряг знакомых и нашёл мне тренера — мага Воды, как и я.

Роберт Кроссман перебрался на юг пару лет назад, до этого он служил боевым магом где-то на севере. А сейчас, выйдя в отставку, иногда подрабатывал в спортивных центрах.

— Я не профессиональный тренер и никогда не работал с девушками. Терпеть не могу нытьё и сюсюканье, — сразу предупредил мужчина. — Я больше с парнями тренируюсь, по старой памяти.

— Со мной не нужно сюсюкаться, — ответила я. — Дай мне время втянуться в режим и тренируй как всех.

— Зачем тебе это? — Роберт вытер руки. — Я знаю твою историю, Крис рассказал в общих чертах. По-моему, тебе нужен другой тренер, — и мужчина постучал себя по лбу, намекая на психолога.

О прямолинейности Кроссмана отец предупредил заранее, сказал не удивляться и не обижаться. Теперь я поняла, что он имел в виду. Бывший военный скрестил руки на груди.

— Правду, Софи!

И я честно ответила.

— Папа боится, что я скачусь. Что, потеряв друзей, работу, любимого человека, я потеряю и себя тоже. И, как следствие этого, потеряю интерес к жизни.

Кроссман внимательно посмотрел на меня.

— Ему надо бояться?

— Не знаю, Роберт, — после небольшой паузы я посмотрела ему в глаза. — Я не знаю, что со мной случилось в тот день. Я так и не вспомнила ничего. У меня нет ощущения амнезии, нет белых пятен в памяти. Поэтому я не могу быть уверена в собственной адекватности. Мне все говорят: жди! Я жду… и готовлюсь ко всему. Но сейчас я хочу занять себя. Занять чем-то стоящим, тем, что сделает меня сильнее, пусть пока только физически.

Маг кивнул, принимая ответ. Окинул оценивающим взглядом мою фигуру.

— У тебя неплохая форма.

— В Виридии я регулярно ходила в спортивный центр.

— Значит, мышцы в тонусе?.. Это хорошо.

Уже через неделю я взвыла. Соглашаясь заниматься с Кроссманом, я не знала, на что подписалась. Думала, меня подкачают и прокачают в плане мышечной нагрузки. Но Роберт подошёл к делу со всей серьёзностью, составил для меня особую программу, где было включено всё: и физические тренировки, и занятия магией, и питание. Он тренировал меня не как девушку, следящую за фигурой, а как водника — мага со стихией Воды. Причём учил не бытовым заклинаниям, а боевым. До этого я наивно считала себя спортивным человеком и магиней средней силы и была довольна своим четвёртым кругом в ковене. Роберт быстро показал, что радовалась я зря. Да он с меня три шкуры спускал! Первое время я буквально приползала после тренировок. А потом ничего, втянулась. Особенно ждала занятий на магическом полигоне. Кроссман был очень сильным водником. Он настолько ловко управлял нашей стихией, что я замирала от восторга, наблюдая за послушной водой в мужских руках. Не удивлюсь, если у бывшего боевика имеется звание магистра, а то и архимага.

Но вот в общении с Робертом было очень сложно!

— …Резче взмах! Ты удлиняешь траекторию струи. Она теряет скорость и силу! Резче!.. Что ты дрыгаешь лапками, как помирающая муха?!

И Кроссман кривлял меня, высмеивал мои движения, обидно и презрительно. Я кусала губы до крови и снова и снова махала рукой, пока не немели мышцы, пока струи воды не разбивала в щепки толстые деревяшки.

Ещё месяц назад я даже не думала, что можно создать водяной ветер, который легко сбивает человека с ног, а потом труп, кстати, можно надёжно спрятать под толстым слоем льда. Шучу, конечно! Никого убивать я не собиралась… Но я научилась сворачивать водяные струи в тугие пружины и точно стреляла ими в цель, снося мишень на десятки метров. Я научилась охлаждать воду до льда, срезать ледяными осколками одежду и кожу, раня до крови своего тренера. Роберт никогда не жаловался, наоборот, довольно смеялся, залечивая царапины, и хвалил за меткость и вёрткость. И я радовалась, что попала. А вот папа, наблюдая за нашими тренировками, всё чаще хмурился. Как-то он сказал:

— Ты изменилась, Софи… Ты, как таинственная птица-феникс, сгорела и из пепла возродилась вновь.

Красивое сравнение! Мне понравилось. Но на лице отца восторга я не заметила.

— Разве это плохо, папа?

— Нет.

— И что за сомнения в голосе?

— Мне кажется, в том огне сгорело что-то важное, — тихо сказал отец.

Я лишь усмехнулась, вытирая мокрые волосы.

— Это были наивность и доверчивость, папа. Их жалеть точно не стоит.

И, услышав окрик тренера, бежала тренироваться дальше.

В спортивном центре я стала проводить много времени. Мне было по-своему комфортно с Робертом. Маг не лез в мою жизнь, а я не трогала его. И наше общение дальше тренировок не заходило. Хотя по обмолвкам, некоторым фразам и замечаниям я поняла, что у Кроссмана была какая-то трагедия в прошлом. Однажды в разговоре поинтересовалась у отца, но меня завуалировано послали.

— Доча, если малознакомый человек спросит, за что тебя турнули из столицы, ты расскажешь?.. Вот и к другим нех. р лезть.

И я не лезла. Логично было предположить, что трагедия Кроссмана как-то связана с его военным прошлым и серьёзным ранением. Роберт хоть и не показывал вида, но после моих удачных и сильных попаданий поднимался с некоторым усилием, как-то неправильно ставя одну ногу. Но я ничего не спрашивала. Природное любопытство, конечно, дёргало, но я научилась с ним справляться. Да и тренера терять не хотелось. Может быть, однажды я узнаю эту тайну. Тут со своими бы разобраться.

Одним словом, ранение ранением, а привычки у боевика остались прежними. И Кроссман гонял меня по полигону как новобранца Военной академии, заставляя то прыгать по осенней слякоти, уворачиваясь от острых водяных игл, то потеть на тренажёрах, чувствуя, как подрагивают напряжённые мышцы. Я терпела. Потому что, лупя боксёрскую грушу, могла выплеснуть всю злобу, скопившуюся внутри. Потому что, грызя лёд, которым меня приковывали к стене, представляла, как грызу глотку тем, по чьей вине я потеряла всё и оказалась не у дел. Я уже не сомневалась, что меня подставили работорговцы, ведь только у них были реальные причины убрать меня. И сдала всех, кого знала и кто имел отношение к Красному пути.

Ещё осенью я встретилась со знакомыми полицейскими, с которыми пересекалась полгода назад, собирая материал к репортажу. Запомнила их из-за фамилий: мадж Веселов и мадж Тихов. Хотя я не заметила ни чрезмерного оптимизма у одного, ни особой молчаливости у другого. Обычные полицейские, но ещё при первой встрече мне запомнилось их серьёзное отношение к делу. Поэтому я и обратилась именно к этим блюстителям порядка. Мужчины заметно оживились, перебирая принесенные бумаги.

— Как вам удалось? — Тихов не скрывал восхищения во взгляде. — Семьи пропавших обычно не хотят ничего рассказывать.

Я пожала плечами.

— Вы — представители власти и следуете сухой букве закона, вам нужны точные данные и факты. Это часто смущает людей, и они решают, что лучше промолчать. А я к ним пришла по доброй воле, как человек, желающий помочь. Поэтому они не боялись высказывать свои предположения, догадки, иногда совершенно фантастические.

— Мы тоже хотим помочь, — отозвался со своего места Веселов.

— Потому что это ваша работа, и вы ДОЛЖНЫ её выполнять, даже если не хочется. Ведь чаще всего мы ходим на работу только ради зарплаты.

На лицах мужчин я заметила недовольство.

— Мы осознаём свою ответственность.

— А я не о вас сейчас говорю…

В общем, по этому вопросу мы так и не договорились. Но полицейские пообещали разобраться и замолвить за меня словечко.

— Вы только найдите того, кто это сделал со мной, — попросила я, поднимаясь со стула.

— Но почему вы думаете, что кто-то виноват в том?..

Слушать про завороты человеческого мозга я уже устала, поэтому перебила мужчину.

— Я не верю, что сделала это сама, по собственной воле. Возможно, ко мне применили какое-то неизвестное заклинание подчинения?.. В конце концов, в ковенах постоянно регистрируются новые магические схемы. И далеко не все. Вам ли этого не знать!..

Полицейские понимающе хмыкнули. И я закончила свою мысль.

— …А если это заклинание абсолютного подчинения, без отката, без следов?

— Не может такого быть! Идеальных заклинаний не бывает. Только в сказках. Любая магия оставляет след, задевает окружающий магофон планеты!.. — завёлся Веселов.

Но напарник остановил его.

— Хорошо, София! Если вдруг всплывёт ваше имя, мы сообщим.

Уже собираясь уходить, я не выдержала и осторожно спросила:

— А вы не боитесь?.. В Красном пути крутятся немалые бабки и замешаны серьёзные люди. Меня вот, достали… Красиво так убрали… Не подкопаешься.

Мужчины переглянулись и почти синхронно ответили:

— Не боимся.

Полицейские сдержали слово. Расследование пошло активнее, и зимой по стране прокатилась серия арестов и задержаний. К сожалению, в одной из операций погиб мадж Тихов. И это произвело эффект маленького взрыва. Маховик правосудия заработал намного быстрее. Дело кровавой работорговли начал лично курировать главный ткач — лорд Лачев. А этот некромант скор на расправу (я помню). Полетело много голов. Красный путь в Аврее-Десетре перестал действовать. Но никто из арестованных так и не признался, что подставил меня. В полиции мадж Веселов беспомощно разводил руками.

— Ничего, София! Я искал сам, лично. Понимаете! Обещал поблажки за признание. Но ничего!..

— …Суки!.. Скоты позорные!..

Я месила боксёрскую грушу, не глядя по сторонам.

— Почему без перчаток?.. — начал Роберт Кроссман и тут же замолчал. Наверное, понял, что сейчас лучше не лезть ко мне. Двумя руками ухватился за мешок. — Спокойней, Софи.

— Ненавижу мразей!.. На! Получай!..

Когда на костяшках появилась кровь, водник скрутил меня и бросил на мат:

— Полежи немного.

Он вышел, и я осталась одна. Лежала в пустом спортивном зале и дышала, неровно, рвано, как будто не умела или разучилась. Как же так? Почему?

— Почему?!!! … Ну почему?!!!

— Ты надеялась, что, узнав правду, вернёшься назад? — рядом со мной присел папа.

Я лишь криво усмехнулась. По-моему, ответ на этот вопрос очевиден. Перевернувшись на спину, я закрыла глаза и наконец расслабила все мышцы, чувствуя внутри знакомую и уже надоевшую пустоту. Лежала и не шевелилась, даже когда убрали магические путы.

Наверное, я начала привыкать к неудачам. Потому что в этот раз быстрее справилась с собой. Всего пара минут, и я открыла глаза, осторожно слизывая кровь с ноющих костяшек. И только после этого смогла посмотреть на отца.

— Прости за этот срыв.

— Детка…

— Я ни о чём не жалею, — перебила его, поднимаясь с мата. — И по-хорошему эти материалы следовало передать полиции намного раньше. Пока я оплакивала своё изгнание в Фету, кто-то погиб, замученный насмерть. Эту кровавую торговлю давно пора прекратить.

Отец с сомнением посмотрел на меня.

— Думаешь, это конец!

Я пожала плечами.

— Вряд ли. Где крутятся большие деньги, всегда найдутся желающие их заработать. Но сейчас хотя бы на какое-то время этот кошмар прекратится.

Папа, подумав, согласно кивнул.

— Да, благодаря тебе, многие наши соотечественники останутся дома.

— Они останутся живыми, пап, — поправила я, намазывая руки заживляющей мазью. — Только это хоть как-то мирит меня со случившимся.