Элитный снайпер. Путешествие в один конец

37 Афганистан

Селение Базарак

Аасиф Кохистани вошел в тот дом на краю деревни Базарак, где держали Сандру, и, присев в уголке, стал наблюдать, как доктор обрабатывает ее раненую ногу, которая оказалась сильно заражена. Развивалась гангрена, которая могла полностью лишить Сандру ноги. Бадира сидела на стуле вблизи доктора и держала в руках глиняную миску, где плавали личинки. Доктор вынимал их из миски длинными щипцами и опускал на пораженную поверхность ноги.

— Для чего нужны личинки? — спросил Кохистани, чувствуя отвращение при виде копошащихся в омертвелой плоти ноги личинок.

Доктора звали Хан. Он был не старше Бадиры, и его тоже возмущало присутствие ХИК в деревне, однако он понимал, что с этим ничего не поделать.

— Личинки помогают удалить омертвелую ткань, — пояснил Хан. — Они поедают старую плоть и не трогают живую. Ей повезло, что вы ее привезли сейчас.

— И она выживет?

— Мне кажется, шанс у нее есть, — сказал Хан, — но вы должны прислать антибиотики посильнее. У нас тут только пенициллин, который для этого не подходит. Заражение сильное. У нее лихорадка, велика угроза подхватить пневмонию. Если это произойдет, она умрет, так как защитные силы организма на исходе.

— Постараюсь прислать антибиотики получше, — пообещал Кохистани, — но ты должен пока обходиться тем, что есть. Вскоре сюда придут американцы, и с медикаментами будет туго.

Доктору это не понравилось, и он стал выказывать недовольство.

— Вы говорите, что американцы уже знают, что она здесь?

Кохистани позабавило, что Хан осмелился так нагло выразить свое недовольство. С давних времен врачи могли позволить себе пренебрежительно относиться к власти, в то время как простые люди за то же самое подвергались наказанию.

— Да, скоро они узнают, если уже не узнали, — непринужденно сказал он. — Но вам не о чем волноваться. Американцы не смогут просто так провести спасательную операцию здесь, в центре хезби: иначе мы убьем пленницу. Сейчас мы держим их за яйца. Мы окунем их лицом в дерьмо, и надолго.

— Все поставки в селение прекратятся. Мы будем отрезаны, — предостерег доктор, снова принимаясь за работу.

— Тогда мы отрежем ей пальцы на руках, — как ни в чем не бывало проговорил Кохистани. — А потом — на ногах, а затем отрежем руки, ноги. Видишь… у них не останется выбора, кроме как оставить нас в покое… при условии, что вы приведете ее в чувство.

Хан опустил кусок муслиновой ткани в зеленоватую жидкость, отжал ее и положил сверху на рану, чтобы личинки не разбежались.

— Могу я попросить, — обратился Хан к Кохистани, — чтобы вы воспользовались своим авторитетом и достали антибиотики… не только для нее?

— Составь список, — улыбаясь предложил Кохистани. — Я посмотрю, что можно сделать. — С этими словами он встал и вышел из комнаты.

Хан посмотрел на Бадиру: сквозь ткань угадывалось, что у нее нет большей части носа. Но у нее были очень красивые глаза, и, глядя на нее, он не мог не улыбнуться, пусть даже это была грустная улыбка.

— Кто догадался дать ей опиум?

— Я, — ответила Бадира. — Больше ничего не было.

Хан понимающе улыбнулся.

— Ей, наверное, было совсем плохо, и ты это знала.

Она кивнула.

— Но мы делаем все, что можем.

Они заметили, что Сандра проснулась и наблюдала, как они разговаривают. Безжизненные глаза провалились куда-то в глубь ее отекшего, покрытого потом лица.

— Спроси, больно ли ей.

— Тебе больно? — спросила Бадира.

Сандра кивнула и закрыла глаза. Надеясь, что это поддержит силы раненой, Бадира рассказала Сандре о том, как американцы приходили за ней в Вайгал, но новости о возможном спасении оказали противоположный эффект. И Бадира уже жалела, что заговорила об этом, так как американка потеряла всякую надежду.

— Я попрошу женщин, чтобы сварили особенный чай, — сказал Хан. — Проследи, чтобы она выпила его. Ей следует много пить и кушать три раза в день. Я объясню женщинам, какую еду надо готовить. — Он уже собирался встать со стула, но остановился. — И не стесняйся ей врать, Бадира. Скажи, что уже ведутся переговоры по ее освобождению. Иначе она не выживет.

— Может быть, даже лучше, если она умрет, — осмелилась произнести Бадира. — Она ужасно мучается, и боли будут только усиливаться… и американцы все равно придут… несмотря на слова Кохистани… в конце концов они придут. Они всегда приходят, а когда приходят, гибнет много мирных жителей.

— Да, — согласился Хан, вставая со стула, — но придут они только тогда, когда Кохистани добьется своей цели, а у них закончатся варианты. Его план хорошо продуман. Он заставит американцев играть по своим правилам: убедит их, что у них есть шанс получить Сандру живой без штурма Базарака. Так будет продолжаться несколько недель, пока они не поймут, что их дурачат, и никто не собирается отдавать пленницу живой. У Кохистани одна цель: показать, что американцы уязвимы. Тогда позиции хезби во всем Афганистане укрепятся, и они заполучат новых бойцов в свою группировку.

— Он сам сказал тебе о своих планах?

Хан покачал головой.

— Кохистани ни с кем не делится своими планами. Я думаю, что так может произойти.

Бадира не привыкла находиться в обществе мужчины, который обращается с ней, как с равной.

— Где ты учился?

— В медицинском институте в Пакистане. А родился я здесь, в Базараке. Потом вернулся домой присматривать за своими престарелыми родителями. Они тогда оба болели. После их смерти я хотел вернуться в Пакистан, но в итоге решил остаться. Базарак был мирным селением, пока хезби не захватили его. Может, он снова станет таким… если Аллах того пожелает.

— Может, — повторила Бадира, подавляя в себе странное ощущение теплоты внизу живота, которое было ей незнакомо.

— А ты? — спросил он. — Где ты училась?

— Я тоже училась в Пакистане.

Хан снова сел на стул.

— Можно я спрошу про нос? — вежливо сказал он. — Не угодила своему мужу?

Она кивнула, сдерживая вдруг навернувшиеся на глаза слезы.

— Он умер?

— Да, — пробормотала она. Глаза ее наполнились слезами.

— Слава Аллаху, — сказал он улыбаясь.