Нет, они не контролировали все деньги мира. Я понимал это, глядя на экран монитора, и улыбался.
Начиная такие вещи, всегда испытываешь сомнения: а что, если ты недооценил противника? Что, если слухи о его всемогуществе — вовсе не слухи, а самая настоящая правда?
Да, у меня много времени ушло для того, чтобы настроиться на эту схватку. Поверить, что всё возможно. И вот — оно начало исполняться. Управляемый хаос, порожденный мной. И теми людьми, которые готовили мою заброску сюда, включая самого профессора.
Рынок США не просто лихорадило. Там случился идеальный шторм. Чтобы как-то справиться с последствиями, правительство, да и сам Федрезерв вынужден был прибегнуть к далеко не рыночным мерам: контролю за выводом активов, в том числе монетарных, отказу в сделках, национализации — и так далее по списку. Расчёт понятен: оставить внутри настолько много ликвидности, насколько получится, дать ситуации успокоиться, после чего снова открыть рынки, изменив правила. Закрыть те лазейки, которыми воспользовались китайские и азиатские партнёры.
При этом они будто бы забыли о «законодательном лаге» между ними и оффшорными территориями, которые, как они предполагали, жёстко контролировались соответствующими организациями. Учитывая, что до девяносто процентов рынка сложных деривативов были структурированы именно через оффшорные юрисдикции, большая часть денег пролилась сквозь выстроенную плотину.
Ирония в том, что очень похожие технологии использовались при создании азиатского кризиса девяносто седьмого. Вот только там власти почти не имели возможности защищаться — любые резкие административные решения только усугубили бы катастрофу, да и соответствующих рычагов не было, физически. Ведь основная ликвидность была долларовой.
Главными задачами того кризиса были: торможение чересчур разогнавшегося Китая, переток ликвидности на западные рынки для поддержки венчурных инвестиций в айти и телеком, создание прорывных компаний. Через год-полтора цикл должен был быть завершён обвалом и скупкой по дешёвке всех «дикорастущих» компаний, вроде «Гугла». С возвратом ликвидности на восточный рынок, уже под контролем западного капитала, с дальнейшим выводом вредных и трудоёмких производств, который должен был «расчистить место» для нового «информационного общества».
Идеальная схема, качели бесконечного обогащения, с постепенным «высасыванием» свободных денег на рынке и включением их в свою орбиту. Вот только теперь эти «качели» неожиданно для своих создателей вошли в противофазу.
Значительная часть ликвидности, до этого «замороженная» в деривативах, потекла на восток. И это был не просто поток, это было настоящее цунами, предназначенное своими создателями для совсем иных целей. При этом даже те брокеры, которые номинально сохраняли лояльность своим крипто-хозяевам, вынуждены были большую часть своих собственных средств отправлять вслед за потоком. Иначе их фонды и трасты рисковали банально «высохнуть».
На фоне резкого скачка инвестиций в ЮВА так же резко поднялась нефть. Это позволило правительству Примакова окончательно закрыть вопрос краткосрочных облигаций, просто ликвидировав этот рынок. Но это было последнее, что он успел: в нашей стране наступил сконструированный нами глубокий политический кризис.
Настоящие боевые действия с применением тяжёлого вооружения и авиации в Нагатино были лишь соломинкой, сломавшей спину верблюду. Куда важнее было случившееся накануне громкое политическое убийство на Кипре.
Как выяснилось, у погибшего лидера коммунистов было целых три иностранных гражданства. Один это факт вызвал переворот внутри партии, завершившейся тем, что большинство членов Государственной Думы, прошедшие по партийным спискам, официально примкнули к либеральным демократам, у которых появилось конституционное большинство в нижней палате парламента.
Объявив высшее руководство страны в политическом убийстве оппонента после опубликованного расследования о реальных итогах выборов девяносто шестого года, либеральные демократы инициировали процедуру импичмента.
Президент же, потеряв полную лояльность и частично — дееспособность своей службы охраны после гибели одного из ключевых людей, заперся в бункере под Можайском.
В общем, всё более-менее шло по плану. За исключением нескольких нюансов.
Та заварушка в Нагатино оборвала все ниточки, через которые я рассчитывал достать заказчиков. Таким образом, моя жизнь и жизнь моих близких оставались под прямой угрозой. За нами по-прежнему шла охота. Хуже того: часть информации о проектах нашей консалтинговой конторы «просочилась» в СМИ, когда та сторона попыталась начать контригру. Всплыли даже мои данные и кое-какие фотографии, что было совсем нехорошо. Хорошенько прополоскали и Лику с её отцом и, разумеется, Бориса Абрамовича. Громче всего вся эта история раскручивалась на НТВ и других СМИ, принадлежащих медиа-империи Гусинского.
За этим последовало целых два покушения на Березовского, с интервалом в три дня. Причём второе оказалось безуспешным только благодаря вмешательству моих ребят, получивших подготовку у китайских товарищей.
Таким образом, Борис Абрамович был вынужден примкнуть к нам. Я же сделал вид, что не слишком интересовался его ролью в покушении на меня, и принял этот альянс.
Из Москвы мы эвакуировались все вместе, ровно через двое суток после Нагатинской мясорубки. Летели частным бортом, Як-42 из Домодедово. Несмотря на принятые на земле меры безопасности, Борис Абрамович здорово нервничал.
Успокоился он только тогда, когда мы приземлились в Грозном.
— Всему п…ц! — с восторгом констатировал он, когда самолёт бежал по полосе, воя тормозами. — Всему! Всё рушится к х…ям собачьим!
— Самое время делать деньги, — улыбался я в ответ.
— Да, чёрт возьми! — охотно соглашался олигарх.
Власть в Чечне тоже успела смениться. Причём, что удивительно для этого региона, практически бескровно. Толчком для перемен послужила кампания в федеральных СМИ, обвиняющая лично Ельцина и его приближённых силовиков в геноциде чеченского народа. Инерция информационного процесса на Западе оказалась настолько велика, что ведущие западные медиа успели поддержать этот заход до того, как им спустили новый «темник» от хозяев. Однако же было поздно: спецслужбы Саудовской Аравии зафиксировали резкое изменение ситуации, после чего решили заморозить кавказские операции. До прояснения ситуации. Таким образом, тейпы, рассчитывающие на сотрудничество с суннитским миром, вдруг резко лишились финансирования, и были подвинуты другими семьями, более открытыми к обсуждению возможных форматов будущего.
Эти новые силы быстро установили уверенный контроль над большинством населённых пунктов в равнинной части республики и провели успешные переговоры с верхушкой либеральных демократов о своём будущем. Ключевым содержанием эти переговоров были три самых важных пункта: деньги, деньги и ещё раз деньги. Плюс обещание поддержки исламским институтам и вхождение лидеров в федеральную элиту с перспективой влияния на глобальные процессы.
Да, в горах всё ещё было неспокойно. Но мы не собирались соваться в самые опасные места.
В аэропорту нас встретили незнакомые мне функционеры новой власти. Выглядели они как и подобает кавказцам того времени: бородатые, брутальные, в камуфляже.
Возле трапа они по очереди обнялись с Борисом Абрамовичем, что-то наскоро обсудили насчёт ближайших транзакций через Швейцарию, после чего мы сели в три армейский УАЗика и, набирая скорость, покатили в сторону Владикавказа и военно-грузинской дороги.
Вопрос по пути следования с блокпостами был решён ещё до нашего вылета, но на всякий случай нашу колонну сопровождал БТР и ещё несколько УАЗиков с вооружёнными бойцами. По плану они должны были остаться на территории республики — так и произошло.
Первые кордоны миновали без приключений. Оставалась граница.
Борис Абрамович и его люди ехали в первом УАЗике. Я, Лика и Мирослава — на заднем сиденье во втором. Нашу машину вёл Вова. Саня, сидевший справа от него, должен был сменить телохранителя после границы.
Мирослава с момента вылета не произнесла ни слова. Иногда у меня складывалось впечатление, что она совсем не отдаёт себе отчёта в происходящем. Но на любые прямые вопросы она отвечала быстро и адекватно. Разве что совершенно безэмоционально.
Ей, конечно, надо бы пообщаться как следует с хорошим психологом — гибель отца совсем её подкосила, но на это у нас точно не было ни времени, ни ресурсов. По крайней мере, пока.
До границы добрались уже в темноте. На постах стояло вооружённое усиление — и я здорово нервничал. Если информация просочилась, то нас наверняка ждала засада. Едва ли наши противники упустили бы возможность так, разом разделаться с источником больших проблем. Если, конечно, они уже полностью разобрались в происходящем — насчёт чего у меня были некоторые сомнения. Они действовали так, будто никак не могли поверить, что у всех свалившихся на них неприятностей мог быть один-единственный источник.
Однако же, все мои тревоги и опасения оказались напрасными: границу мы промчали, лишь немного замедлившись, чтобы объехать бетонные блоки. Обошлось без формальностей, на обеих сторонах. Причём грузинские пограничники нам даже отсалютовали. Ну, не нам лично, конечно — скорее, Бари и его окружению.
По другую сторону Кавказа ещё ощущались отголоски уходящего лета. Было намного теплее.
На месте мы были уже под утро. В рассветных сумерках мы заехали на территорию небольшого поместья в Алазанской долине. Центральный каменный дом с двускатной крышей и большой спутниковой тарелкой утопал среди виноградников. Девушки успели задремать, так что мне пришлось их будить.
Мирослава вскрикнула, открыв глаза, и вцепилась мне в локоть.
— Т-с-с!.. — произнёс я, нежно погладив её по спине, — всё в порядке. Всё хорошо. Мы на месте.
Успокоившись, она немного ослабила свою хватку.
— Нет, Саша… — вдруг сказала она. Тон её голоса перестал быть бесцветным. Правда, теперь в нём появилось столько боли, что мне стало немного не по себе. — Ничего не в порядке.
Я не ответил. Лишь помог девушкам выбраться из УАЗика.
Поместье, по сути, представляло собой маленькую крепость, охраняемую серьёзными силами. Недалеко, у края долины, на границе, находился даже позиционный район ПВО.
Аркадий Шалвович устроил всё это, как только стало понятно, что будет обострение внутриполитической обстановки, по собственной инициативе. И, как выяснилось, был совершенно прав в своей прозорливости.
Мы разместились по гостевым комнатам. Девушки сразу отправились спать. А Борис Абрамович продолжал бегать по дому как заведённый, рассыпая то проклятия, то благословения.
Спустившись в главный зал, где в большом камине тлели угли, он включил большую плазменную панель и как-то очень быстро и ловко начал настраивать стоявший рядом в заводской коробке спутниковый ресивер. Его партнёр лишь наблюдал за этими манипуляциями, спокойно развалившись в большом кожаном кресле и раскуривая сигару.
Бадри Шалвович посмотрел на меня, улыбнулся и спросил:
— Своих успел вывести, да? Лика рассказывала.
— Да, — кивнул я, усаживаясь на соседний диван. — Отца и его жену.
— Ясно, ясно… подожди, у тебя же вроде бы мама жива?
— Жива, — кивнул я. — Она замужем во втором браке.
— Они её достанут, — озабоченно сказал олигарх. — Чтобы давить на тебя. У них нет тормозов.
— Я рассчитываю на это, — ответил я.
Бадри посмотрел на меня из-под своих кустистых бровей, поджал губы. Потом пожевал сигару.
— Ты страшный человек, Саша, — сказал он. — Я думал, что зверьё из Тольятти, это край… ни законов, ни понятий. Ни тоски, ни совести. Но ты смог меня удивить. Не обижайся.
— Я не обижаюсь, — ответил я, пожав плечами.
— У тебя с ней не складывалось, да? — продолжал он.
Поначалу я ощутил раздражение. Потом понял, что он специально меня провоцирует. Тестирует внутреннюю силу. Для чего? А кто же его знает. Но, похоже, его впечатлило то, что я провернул с ним и его партнёром. Уровень партии.
«Да ему же страшно!» — вдруг понял я. Он понимает, против каких сил оказался в оппозиции. И, наконец, разглядел за шустрым пацаном, который всё это время болтался под ногами, нечто большее.
— У меня с ней всё ровно, — ответил я. — Уважение, помощь, поддержка. Всё, как полагается. Я даже с папой их отношения наладил. Они больше не держат друг на друга зла.
— И всё равно используешь её как наживку.
— Я сам себя как наживку использую — ну и что? — я пожал плечами. Потом понизил голос и огляделся, чтобы убедиться, что Мирославы нет рядом. — Я позволил себя схватить своему потенциальному тестю. Для того, чтобы тот мог выдать меня на заклание. Потому что так было надо.
Бадри удивлённо поднял брови.
— Кстати, осторожнее с никотином, — добавил я. — Как только возьмём власть — обязательно проверьте сердце. На томографе. Хорошо? Мне бы не хотелось, чтобы ещё и Лика осталась сиротой.
Я видел, что реплика про здоровье его рассердила. Но и успокоила: я наглядно показал, что не просто держу удар, а всегда перехожу в контратаку.
— Что ж. Если наши захватят власть — я сделаю, как ты скажешь, — кивнул он.
— За ней присматривают, — добавил я. — Настолько хорошо, насколько это возможно.
Я поднялся с дивана и сходил в прихожую, где стояли неразобранные сумки. Вытащил кейс с ноутбуком и распечатками. Притащил их в гостиную, разложил на журнальном столике.
— Работать собрался? — спросил Борис Абрамович, увидев мои манипуляции. — Молодец! Одобряю!
Он всё ещё возился с ресивером, копаясь в каких-то настройках.
— Надо, — ответил я. — Времени почти нет.
— Что за проект? Опять с Ликой намутили? Молодёжь, блин, и самодеятельность! Рассказывай давай.
— Без Лики, — сухо сказал я. — Её к таким делам я не допускаю.
— Каким таким? — насторожился Бадри.
— Украина, — вздохнул я, доставая листочки и снова устраиваясь на диванчике.
— А что Украина? — Борис Абрамович всплесну руками. — Потише, чем у нас будет. Работать можно и нужно. Твоя сделка держится. Что ещё надо?
— Это ненадолго, — вздохнул я.
— В смысле?
— Вот новости сейчас включим — и посмотрим.
Партнёры переглянулись. Потом Борис Абрамович улыбнулся и подсел ко мне на краешек дивана.
— Новости мы обязательно включим, — улыбаясь, произнёс он. — Как только я настройку закончу. А ты всё-таки в гостях. Поэтому лучше бы не вы…ся, а говорил, как полагается уважающим себя и окружающих людям. Да, Бадри Шалвович?
Борис Абрамович положил мне руку на спину, после чего погладил меня, а затем похлопал.
Я вздохнул, потом ответил примирительным тоном:
— Да не вы…сь я. Просто не каждый день приходится составлять расстрельные списки.
— Так. Давай-ка подробнее. Вот прямо с этого места.
— Да куда уж подробнее… они на повышение сыграют. Взорвут газопроводы. Если уже не взорвали, — ответил я.
Березовский присвистнул.
— Обвинят Россию в энергетическом шантаже, настроят против нас вообще всю Европу, возможно, попробуют повоевать. Плюс международные требования о совместном мировом контроле над ресурсами, — продолжал я. — И знаете, после той зимы, которая предстоит в Европе, особенно восточной, это не будет выглядеть как чрезмерное требование…
— Так… — олигарх побарабанил пальцами по обшивке дивана, — так, так… а при чём тут какие-то расстрельные списки? Ты кого расстреливать собрался?
— Ну не в прямом смысле расстреливать, — вздохнул я. — Но человек двести на Украине и ещё триста по Восточной Европе придётся устранить…