Эта больная любовь

16. Прощение

Мое тело болит. Мышцы устали. После уборки беспорядка, устроенного благодаря играм, в которые играл Эроу, я приняла долгий, горячий душ, а затем, наконец, забралась в свою кровать и провалилась в дезориентированный сон. В нем я не могла определить, что было реальностью, а что было просто игрой моего подсознания.

Возможно, мне это приснилось, но я могу поклясться, что почувствовала, как кровать опустилась рядом со мной. Я была почти уверена, что его пальцы провели по моей щеке, рисуя линию по изгибу моего тела, прежде чем я услышала вздох возле шеи.

Мне это приснилось? Или он действительно вернулся?

Так или иначе, я проснулась с новой страницей Библии. Эта была вырвана из послания Ефесянам 4:32.

Но будьте друг ко другу добры, сострадательны, прощайте друг друга, как и Бог во Христе простил вас.

Красными чернилами над отрывком было написано его послание.

ПРОЩЕНИЕ — Эроу

Положив его в ящик тумбочки вместе с другими, я провожу руками по лицу, гадая, закончатся ли эти игры и когда. В состоянии сонливости я продолжаю одеваться и готовиться к уроку. Вытаскиваю из ящика нижнее белье, и мои брови хмурятся при виде разорванной ткани.

Подняв кусок, я понимаю, на что смотрю.

Всё моё нижнее белье было уничтожено.

Когда Эроу взбежал по лестнице, он явно порылся в ящике с моим нижним бельем, поднося нож к каждому из них и разрезая его на мелкие кусочки. Я примеряю одну пару, но большая дыра в промежности обнажает всю меня под юбкой. Вскрикнув от раздражения, я бросаю наряд на пол.

Юбки — это установленная форма для женщин в Академии. Эроу знает об этом. Это более чем очевидно по его игре. Он также знает, что я не могу надеть юбку, если мне нечего надеть под неё. Я стону, схватив пару чёрных брюк, которые уже много лет лежат у меня в шкафу, но никогда не были нужны. Примеряя их, я заправляю в них свою рубашку из Академии Завета и смотрю на себя в зеркало.

Я получу выговор за это. Настрою себя на встречу с епископом после школы в офисе; как раз в то время, в которое я надеялась успеть вздремнуть до того, как Мия придёт, чтобы вместе со мной подготовиться к губернаторскому балу.

Быстро заплетя волосы в две косички, я выхожу из двери и сажусь на пассажирское сиденье недавно отремонтированного джипа Сэйнта.

— Тяжёлая ночь? — спрашивает он, игриво глядя на меня и рассматривая мои брюки.

— Ты даже не представляешь, — я вздыхаю, прислонившись головой к стеклу пассажирской двери.

Его выражение лица становится серьёзным.

— Ты в порядке? Чувствуешь себя хорошо?

Я потираю затылок, снова садясь ровно.

— Да, я в порядке. Со мной всё будет хорошо, — говорю я, отмахиваясь от его вопроса.

Он выглядит так, будто хочет что-то сказать по поводу моего выбора наряда, но не хочет меня обидеть.

— Стирка, — говорю я, качая головой. — Накапливается, даже когда дома только я.

Рассмеявшись, он прикусывает нижнюю губу, одарив меня застенчивой улыбкой.

— Епископ Колдуэлл будет в восторге от твоего наряда, девочка.

Я вздыхаю, устраиваясь поудобнее в сиденье.

— Я знаю.

— Ну, надеюсь, он отпустит тебя из исповедальни на достаточно долгое время, чтобы ты смогла посетить со мной губернаторский бал сегодня вечером, — шутит он, проводя рукой по своей бритой голове. — Ты всё ещё согласна быть моей парой, верно?

Мои щеки вспыхивают от его очаровательной улыбки. Он ведет себя так застенчиво и мило по отношению ко всему этому свиданию. Я нахожу эту его новую кокетливую сторону несколько интригующей.

— Да, — я улыбаюсь ему в ответ. — Буду выбирать платье сегодня после занятий.

Он качает головой, усмехаясь почти в неверии.

— Ты будешь выглядеть потрясающе.

Я смеюсь, когда он мечтательно смотрит на меня.

— Ты даже не знаешь, что на мне будет надето.

Он берет мою руку с моих коленей в свою, пока я задерживаю дыхание. Он смотрит вниз, медленно проводя своими пальцами по моим. И тут же я гадаю, не понадобятся ли ему новые шины к концу этого опыта держания за руки. Посмотрев вниз на свой большой палец, который нежно поглаживает верхнюю часть моей руки, он поднимает взгляд, ища мои глаза.

— Я просто знаю, что так и будет. Ты прекрасна, Брайони.

— Вижу, твоё лобовое стекло починили, — быстро говорю я, прочищая горло, когда убираю свою руку из его руки, меняя тему разговора. — Как ты объяснил это своему отцу?

Он смотрит на меня секунду, прежде чем заговорить. Секунда, которая говорит о многом. Секунда, которая говорит мне о том, что какой бы разговор с отцом у него ни был, он был достаточно волнующим, раз он задумался о том, что мне сказать.

— Не знаю, заметила ли ты, но в последнее время здесь происходят странные вещи, — говорит он, поворачиваясь лицом к дороге и переводя джип в движения. — Вещи, которые на самом деле не имеют смысла. Это одна из них, — он кивает в сторону лобового стекла.

Мои нервы разгораются, и чувство тошноты снова накатывает. Я хватаюсь за брюки, закрывающие колени.

— Мой друг уехал из города. Он просто… исчез.

Головокружение одолевает меня, и я плотно закрываю глаза.

Сэйнт поворачивается и смотрит на меня, когда я открываю их, и я притворяюсь, что выгляжу смущенной, надеясь, что он не видит меня насквозь.

— Какой друг? Кто? — спрашиваю я, точно зная, о ком идёт речь.

Он вздыхает, оглядываясь на дорогу перед нами.

— Джейкоб Эрдман.

Я чувствую, как слюна скапливается у меня во рту, потребность сглотнуть никогда не была столь острой. Но я не хочу этого делать. Я буду выглядеть виноватой, если сделаю это прямо сейчас. Меня переполняет тревога.

— Ч-что значит… уехал из города?

— Как оказывается, он написал письмо своим родителям, в котором сказал, что хочет покончить с этой жизнью. С религией. Академией. Что он хочет увидеть свет. Истинный свет. Что бы это ни значило.

Эроу.

— Почерк был ужасный, как будто он писал левой рукой, но это всё равно был его почерк, — продолжает Сэйнт, сворачивая на школьную улицу. — Грег и Нэнси в панике. Они в замешательстве, потому что он никогда не вел себя так, будто ему нужна другая жизнь. Эта Академия и наша религия были его жизнью.

Я чувствую, как на моём лбу выступают бисеринки пота. Его рука. Он не мог использовать свою правую руку. Меня сейчас стошнит.

Все мысли и заботы о Джейкобе улетучиваются, как только мы въезжаем на школьную парковку.

— Что это? — говорит Сэйнт, его глаза сужаются, чтобы сфокусироваться на расстоянии, пока он паркуется. — Что там написано?

Снаружи на тротуаре, ведущем к входным дверям, собирается толпа, пока студенты входят в здание. Выйдя из джипа, мы с Сэйнтом берём свои сумки, закидываем их на плечи и идём к группе студентов, собравшихся на улице возле четырёх стеклянных дверей.

Глаза людей обращаются к нам. Ухмылки отвращения, прищуренные глаза, выражающие неодобрение и жалостливые взгляды разочарования находят меня, когда мы подходим ближе. Моё сердце буквально останавливается в груди, когда я вижу граффити.

Нарисованный баллончиком по всему входу в Академию Завета — моя буквальная погибель.

Сэйнт застывает на месте, его глаза перебегают на меня, а по шее поднимается жар. Мои задние зубы скрежещут, ощущение ногтей, пронзающих ладонь, не помогает сдержать гнев на это предательство. Послание сегодняшнего утра стало ясным. Прощение похоже на идею, которая никогда не воплотится в жизнь.

Поперек окон написаны слова, с которых всё ещё капает краска.

БРАЙОНИ СТРЕЙТ — ШЛЮХА ДЛЯ СЭЙНТА