Эта больная любовь

39. Мы выше этого

Он медленно ухмыляется и проводит большим пальцем по моей скуле, а затем отводит руку назад и бьет меня по лицу. Не сильно, но достаточно ощутимо, чтобы отбросить мое лицо в сторону и оставить легкое жжение.

— Хорошая девочка.

Я практически хнычу от его похвалы, прежде чем он вводит свой член мне в рот. Он позволяет мне двигать шеей, пока он стоит на месте, и я смачиваю его, облизывая проколотый кончик, а затем беру в рот всю его налитую длину. Я заглатываю столько, сколько могу, задерживая его в глубине горла, пока мне не требуется отстраниться, чтобы отдышаться.

— Черт, вот так, — говорит он, хватаясь за волосы на моей макушке и снова заставляя себя глубоко войти.

Он держит поводок рукой за спиной и тянет его, наращивая темп, пока меня буквально не тянет вперед, чтобы я заглотила его член, и он эффективно трахает мое горло.

— Заглоти свой член, шлюха, — требует он. Я стону рядом с ним, слова такие мерзкие, унизительные и слишком привлекательные для покорной куклы, в которую я превратилась. — Прими свое наказание.

Доведя себя до предела, едва не проиграв в собственной игре, он отстраняется от моего рта и с огнем в глазах смотрит на мокрое от слез месиво под собой. Он шлепает членом по моей щеке, а затем снова вводит его между моих губ. Он повторяет этот процесс: вынимает, шлепает меня, затем снова трахает горло. Играя с собой. Играя со мной.

— Эроу, — скулю я, жаждая освобождения, пока он трет пирсинг по моим губам, и капля спермы вытекает на мой язык. — Пожалуйста.

— Что «пожалуйста»? — спрашивает он, нахмурив брови.

— Дай мне то, что мне нужно, — кричу я.

Его предательская ухмылка растягивает губы, прежде чем он наклоняется ближе ко мне. Его рука снова обхватывает меня сзади, а пальцы проскальзывают под шорты, пока он не нащупывает мое возбуждение, просовывая палец глубоко внутрь.

— О да, ты готова, — говорит он, его глаза темнеют от голода. — Боже, ты такая потрясающая, Брай. Моя маленькая грязная куколка. Давай сделаем тебя грязной, да?

Быстрым движением он отпускает поводок, прижимая меня спиной к кровати, мои запястья горят от трения веревки. Он хватает меня за лодыжку и переворачивает на живот. Кляп снова заполняет мой рот, когда он пристегивает его еще туже, чем раньше. Спустив шорты с моих ног, он, не теряя времени, ставит меня на колени, впечатывает мои обнаженные груди в матрас и раздвигает мои ноги перед собой.

Он проводит головкой своего члена по мокрому месиву между моих ног, проклиная это ощущение. Без предупреждения он входит в меня сзади, проникая глубоко. Я пытаюсь кричать через кляп, моя киска спазмирует вокруг его толщины, пока он замирает, пытаясь успокоить себя для меня.

Мои крики заглушает силиконовый член в моем горле, в то время как он выскальзывает, а затем снова входит глубоко в медленном и мучительном темпе.

— Они лишили тебя голоса, но помни, что я тот, кто заставит тебя кричать, — шепчет он, пока его руки исследуют меня.

Пальцы приникают к моей коже, касаясь каждой доступной поверхности, как своей собственной. Пробегают по позвоночнику, по задней поверхности бедер, по изгибам бедер. Вцепившись в плоть возле моих бедер, он снова притягивает меня к себе, и моя влага растекается по его животу. Его толчки снова нарастают, и мое тело воспламеняется от каждого мощного столкновения.

Это длится недолго. Невозможность говорить, пока я глотаю один член и одновременно наполняюсь другим, заставляет меня погружаться в грязную лужу желания. Я чувствую себя непослушной и использованной так, как мне хочется. Я хочу взять недостатки, связанные с тем, что меня воспринимают только как объект и недостойную женщину, и использовать их под руководством Эроу. Превратить нашу боль в удовольствие.

Я напрягаюсь, мышцы сводит судорогой, когда я приближаюсь к разрядке. Он, должно быть, чувствует это, потому что сплевывает мне на задницу, его слюна стекает по щели, потирая мой вход, а затем осторожно просовывает внутрь большой палец.

Низкий стон вырывается из моей груди, а глаза закатываются обратно в голову. Это слишком много. Это ошеломляет. Я нахожусь в состоянии сенсорной перегрузки, и огонь в моем животе дико пылает, требуя выхода вместе с жаром моего возбуждения.

Из его горла вырывается самый сексуальный стон, и этот звук, а также тот факт, что он заполнил каждую мою дырочку так, как хотел, используя меня как свою грязную куклу, заставляет меня вздыматься на гребне волны самого сильного оргазма.

— Теперь, — требует он, задыхаясь. — Кончай для меня, грязная девчонка.

Мы теряем себя друг в друге, кончая одновременно. Мое тело взрывается огнем вдоль позвоночника, и я чувствую, как его бедра упираются в мои, его тело конвульсивно бьется позади меня, а мое лицо впечатывается в матрас под нами.

Мы исследуем и проверяем наши пределы, нуждаясь в страхе и боли, чтобы управлять удовольствием, и мы падаем в наш рай, задыхаясь вместе, пока не оказываемся снова на этой земле.

Когда мы вместе лежим в его постели после того, как привели себя в порядок, мои щеки раскраснелись, и я снова прокручиваю в голове последние несколько часов.

То, как он заботится обо мне после секса, просто прекрасно, что полностью противоречит его характеру. Он мыл меня в ванной, пока я сидела между его ног, мягкими поцелуями осыпая мою шею и уши, а нежные руки массировали мои чувствительные мышцы, обсуждая мои приемы и то, что могло бы сделать меня более искусным убийцей. Он готовил для меня, кормя очередной порцией белковой пищи. Он велел мне поклоняться своему телу, как храму, поддерживать в нем силы и сосредоточиться на продуктах, которые обогащают, а не разрушают.

Уложив меня на кровать рядом с собой, он заботится обо мне, заботясь о том, чтобы мне было тепло и удобно. Он дает мне аспирин со стаканом ледяной воды перед сном, зная о дискомфорте, который возникает после тренировок в течение всего дня, а затем агрессивного занятия любовью.

Он не похож ни на кого, с кем я когда-либо сталкивалась. Он выражает себя через боль. Дергать за волосы и выкрикивать непристойности — это его личный коктейль любви. Просто он так и не научился принимать правильную форму любви. Хаос — его единственная эмоция, и, зная это, я чувствую, что я единственная, кто может его понять.

Он гладит влажные волосы на моем лице, играет с прядями, снова изучая меня, и в его взгляде любовь и восхищение, даже если он не знает, что это значит.

Я знаю этот взгляд, потому что излучаю его в ответ. Эроу сказал, что я — это его существование. Что он не может дышать без меня. Но я не могу жить без него. Без него я была бы никем. Мое сердце покорилось мужчине, у которого нет собственного. Мне нравится, как он защищает меня. Как он буквально всю жизнь ждал меня, молча наблюдая издалека, ожидая, когда придет время, когда захотят уничтожить его еще не распустившийся цветок.

— Эроу, — шепчу я, нервно моргая уставшими глазами.

— Что случилось? — спрашивает он, уже обеспокоенный.

Он подносит мое запястье ко рту, рассматривая небольшие порезы от веревочных фиксаторов. Мое сердцебиение учащается, когда я думаю о том, как озвучить то, что я чувствую. Его язык высовывается изо рта, и он облизывает порезы, а затем нежно целует их. Исцеляя причиненный им вред. Мое сердце замирает еще больше.

— Ты должен знать, — робко начинаю я, поднимая на него глаза. — Я думаю, что я в… то есть, я знаю, что я лю…

— Не надо, — сурово прерывает он, резко приподнимаясь на локте. — Никогда не говори мне этого.

Мои брови опускаются, а сердце замирает в груди.

— Не говори мне, что любишь меня, потому что я никогда не скажу тебе этого в ответ, — говорит он холодным, безжизненным тоном. В нем нет тех самых эмоций, которые я излучаю.

Моя нижняя губа дрожит, и его взгляд притягивается к ней. Он протягивает руку, и его большой палец нежно проводит по ней. Его губы раздвигаются, но на мгновение из них ничего не выходит. Словно он услышал отголоски полного разрыва, произошедшего в моей груди.

— То, что между нами есть, нельзя определить словом, созданным другим человеком. Никакие комбинации букв и формулировки не могут передать масштабы наших трагедий. Нашей боли. Нашей эйфории. — Его глаза находят мои, проникая вглубь меня, а его пальцы нежно гладят мои волосы за ухом. — Мы выше любви. Она не достойна нас, — уверенно заявляет он.

Я сглатываю, слезы текут по моим ресницам от, возможно, самого идеального ответа мужчины, который любит по-своему, не поддающемуся определению. Любовь ниже нас.

Подняв руку, я осторожно провожу кончиками пальцев по глубокому шраму, рассекающему его потрясающе красивое лицо. Он все еще работает над тем, чтобы позволить мне прикасаться к нему. Ударить его, порезать, вбить мой череп в его… это ласка, которую он может вынести. Но нежное прикосновение заботливой ласки все еще принадлежит демонам, которым мы хотим отомстить.

— У меня есть к тебе вопрос, — говорит он сквозь стиснутые зубы. — Он мучает меня весь день.

Я опускаю руку, и его лицо тут же смягчается, когда он вдыхает, давая мне понять, что все это время держал ее в руках. Меня убивает, что ему приходится прилагать столько усилий, чтобы позволить моим рукам быть на нем. Он старается, и я ненавижу это. Я не хочу, чтобы ему приходилось стараться, чтобы чувствовать себя комфортно в моих объятиях. Если он предпочтет, чтобы я дала ему пощечину, я с радостью это сделаю. Я не хочу его менять, я просто хочу любить его, как бы он ни позволял.

— В чем вопрос?

Его брови опускаются, а глаза сужаются, размышляя.

— Кого ты представляла, когда замешкалась с последним ударом во время сегодняшней тренировки?

Я на мгновение замираю, глядя вниз, прежде чем набраться смелости и снова встретить его взгляд.

— Сэйнта.

Он смотрит на меня с минуту, выражая праведный гнев.

— Не знаю, сколько еще раз тебе нужно объяснять. Это он неправильно посчитал книги для урока, Брайони. Он знал, что тебе придется посетить ту кладовку, где его друг ждал, чтобы покончить с тобой. Следи за его лицом, помнишь? Они тебя подставили. — Он почесывает макушку, заметно расстроившись, когда его ноздри раздуваются от воспоминаний. — Кирпич. Он когда-нибудь говорил тебе, что было на том кирпиче, который я бросил в лобовое стекло?

Я качаю головой, вспоминая, как Сэйнт смотрел на него. Он был в ужасе, как будто прочитал что-то страшное.

— Он сказал мне, что на нем ничего не было. Что это были просто какие-то дети, которые дурачились…

— Именно. Это все была гребаная ложь, — заявляет он. — Сэйнт никогда не был на твоей стороне.

Это до сих пор преследует меня: то, как я впустила его. Сэйнт — самый манипулятивный лжец на свете. В то время как остальные демонстрировали свою ненависть, Сэйнт приблизил меня к себе. Он держал меня под наблюдением, симулируя свой интерес ко мне. Мы никогда не собирались заключать союз. Он просто хотел получить шанс показать себя верным членом презренного общества, которое держит своих на вершине.

— Дело не в этом, — отвечаю я, пока Эроу снова перебирает пальцами мои волосы, внимательно слушая. — Теперь я знаю, что он был не тем человеком, за которого я его принимала. Но…

Я не знаю, как сказать то, о чем я думаю, не показывая отсутствия раскаяния, которое я чувствую. Делает ли это меня чудовищем? Нет. Просто женщиной, жаждущей самой страшной мести.

— В чем дело, Брайони? — прямо спрашивает Эроу, требуя, чтобы я продолжала.

— Я чувствую, что смерть — это не то, чего он заслуживает.

Его лицо ожесточается, когда я продолжаю.

— Я хочу, чтобы он страдал. Чтобы горел. Изнутри.

Эроу внимательно слушает, его выражение лица меняется на то, которое делает меня слабой и заставляет мое маленькое сердце трепетать, как мотылек на умирающем свете. Взгляд восхищения. Взгляд гордого защитника, стоящего на коленях перед королевой, обращающейся к своему королевству. Он наблюдает за моим ростом. Моим развитием силы перед ним. Бутон раскрылся, и я наконец готова расцвести.

— Я хочу погубить его, пока он жив.

Он наклоняется вперед, его язык скользит по губам, слизывая слова с моих губ.

— Расскажи мне больше, — хмыкает он, прежде чем снова провести языком по моим губам.

— Я хочу забрать единственное, что может разрушить институт, уничтожив его тем же пятном, которое они нанесли на нас.

Эроу утыкается мне в шею, и я чувствую, как его теплый влажный язык пробирается по моему горлу, облизывая и призывая к большему.

— Я хочу лишить его девственности.

Он замирает на моей шее, его рот приоткрыт, а язык не отходит от моей плоти. Подняв голову, он смотрит на меня с нечитаемым выражением лица. Я вижу войну в его глазах, когда он представляет себе такую возможность, с толчком и тягой в сердце, которого у него, как он притворяется, нет.

Месть. Владение. Отмщение. Заявление своих прав.

— Убить его — слишком простое искусство, — заявляю я, вздернув подбородок.

Эроу хочет владеть мной, но не может, если жаждет настоящего возмездия. Доверяет ли он мне настолько, чтобы позволить разрушить будущее другого человека с помощью моего тела? Сможет ли он понять, что для меня это будет бессмысленная сделка, но только я могу ее совершить? У меня есть рычаги влияния на Сэйнта. Я видела, как могу заставить его реагировать на меня. На той кухне, во время нашего поцелуя, он хотел большего. Он нуждался в этом, как в наркотике, в котором ему тоже было отказано. Смогу ли я подтолкнуть его к этому?

Подставить и разоблачить человека, претендующего на пост епископа, было бы верхом гибели для всей церкви, общины и общества, и Эроу это знает. Этот институт рухнет, если один из его членов будет разоблачен в истинном свете.

Его челюсть сжимается, а зубы скрежещут, когда он сжимает в кулаке горсть моих волос. Я чувствую боль в его хватке; демоны шепчут ему на ухо. Выпустив глубокий вздох через нос, он ослабляет хватку, его глаза находят мои, и он уверенно заявляет.

— Какой бы ни была твоя месть. Она будет твоей.