Эта больная любовь

32. Красивый шантаж

Я молча наблюдаю, собираясь с силами, как вдруг он достает из заднего кармана черные перчатки.

Они просто появляются, как будто этот человек призвал их.

Взяв тряпку из какого-то темного угла исповедальни, он чистит пистолет, протирает его, прежде чем положить рядом с ныне покойным дьяконом, который пытался убить меня.

Два человека.

Два тела, о которых мне известно.

У Эроу были руки в крови из-за меня, и ничто так не доводило меня до состояния абсолютной похоти, как это тревожное осознание.

Он мой защитник. Мой учитель. Мой источник абсолютного удовольствия, которое, как меня учили, было концом моего вечного спасения. Такого, какого я никогда не знала до него. Я все еще пытаюсь понять, что это за человек в маске, который, казалось бы, появился в моей жизни за одну ночь, но это проявление беззастенчивой одержимости переполняет меня эмоциями. Эмоциями, которые я не должна испытывать к тому, о ком ничего не знаю. Я ненавижу то, что мне это нравится.

— Они узнают, что кто-то это сделал. Пули, следы… это всё приведет к нам… — нервно бормочу я у него за спиной, поправляя юбку.

От нервов мой желудок скручивается в узел. Он застывает, повернутый спиной ко мне, пока я рассматриваю его высокую, широкоплечую фигуру в тени, одежда обтягивает его, подчеркивая его скульптурные плечи и подтянутую мускулатуру спины. Он по-настоящему пугающий мужчина, когда стоит над тобой вот так, весь мрачный и внушительный, но, несмотря на это, я чувствую, что могу надавить на него так, как мало кому удается.

Все это время я использовала имя Сэйнта в своей исповеди… Он не ошибался, я защищала его, но в то же время я почувствовала прилив от безумной ревности, которую он, казалось, излучал. Сэйнт действует ему на нервы, как никто другой, и причины этого совершенно неясны.

Кажется, он заявил на меня свои права, чего я не понимаю. Не могу сказать, что готова позволить этому мужчине брать от меня всё, что он хочет, даже если я стала жаждать ощущения его толстого, покрытого венами органа внутри меня, этого пирсинга, вызывающего оргазм у самого основания моего естества.

Этот секс, или чем бы мы там ни занимались… это было сногсшибательно. Потусторонне. Неописуемо. Это странное избавление от напряжения, которое я копила годами, размышляя, больна ли я на голову, грешна или обречена на отчаяние. Непристойные мысли преследовали меня с момента его появления, как будто он открыл врата сексуальности полностью. Эроу заставляет меня чувствовать, что проявление секса между нами является врожденным, совершенно естественным и абсолютно необходимым, как кислород, которым мы дышим.

Я должна чувствовать вину за свои прегрешения. Должна стремиться исповедаться и работать над тем, чтобы снова обрести Христа и свет, ища его прощения. Но худшим грехом, который я совершила, было отсутствие чувства вины за свои грехи. Я знала, что обречена на вечные муки, и эта ненормальная часть меня смирилась с этим. Я приняла этот факт в обмен на удовольствие, которое обрело моё физическое тело. Дрожь и легкий раскатистый гул возбужденной энергии, которая текла по моим венам от его прикосновения; это был проблеск чудес Святого Царства прямо здесь, на земле. Добродетельная жизнь, потраченная впустую из-за обещания Рая, который, как мне казалось, так легко достижим.

Он поворачивается ко мне в маленьком пространстве, и я прищуриваюсь, видя черную краску, размазанную по его лицу, отмечая растрепанность его темных волос, свисающих на лоб. Он прищуривает свои глаза, его настроение совершенно холодное, когда он хватает свою черную толстовку с капюшоном и натягивает её через голову. Схватив сумку из угла, которую я раньше не видела, он вешает её через плечо.

Я всё ещё чувствую, как его сперма вытекает из меня, прилипает к моим бедрам, просачивается сквозь ткань моего влажного нижнего белья. Это совершенно нечисто. Бесчестно. Извращенно, непристойно, и всё же именно эти причины привлекают меня.

— Нам нужно идти, — требует он.

Я вздыхаю, расстроенная отсутствием у него каких-либо объяснений, но всё равно киваю. В данный момент мне нужно довериться ему, как бы сильно я не противилась этому.

Он ведет меня, держа за запястье своей большой рукой в перчатке, обратно из исповедальни в Сакристию, подготовительную комнату, куда приходят только священнослужители или прислужники, чтобы облачиться в свои рясы, и где находятся мощи. Только тот факт, что он так хорошо ориентируется в этом месте, наполняет меня бесконечными вопросами.

— Парень… — говорю я, замирая на месте позади него, вырывая своё запястье из его хватки, в то время как он продолжает пытаться провести меня через комнату. — Один парень увидел меня, когда мы вошли сюда. Я последняя, кто видел дьякона!

Медленно он разминает шею, отвернутый от меня. Взад и вперед, его голова поворачивается из стороны в сторону, в то время как он прижимает кулак к подбородку, пока я не слышу хруст его разочарования. Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня через плечо. Единственный карий глаз прожигает сквозь размазанную черную краску на его лице, испепеляя меня насквозь жаром безжалостного убийцы. Отвращение, разочарование и омерзение исходят от него, прямой взгляд, заставляя меня сглотнуть и сделать шаг назад.

— Ты понятия не имеешь, кто я и на что способен, — его хриплый тембр вибрирует у меня в груди.

Я замыкаюсь в себе, в груди становится тяжело, а ноги слабеют. Его заявление наполняет меня ужасом перед тем неизвестным, о чём он говорит.

— Но…

— А теперь просто, блять, заткнись и следуй за мной, — говорит он сквозь стиснутые зубы.

Какая же у него милая и заботливая душа.

Я стряхиваю с себя этот негатив и, к сожалению, доверяюсь единственному человеку, которому могу. Следуя за ним, эта мысль засела у меня в голове. Он единственный, кому я могу доверять.

Эроу полностью всё просчитан, его прошлое — полная загадка. Либо он расскажет мне больше о себе, либо я буду вынуждена действовать безрассудно, бросая вызов, как ребенок, пытаясь получить ответы для себя. Похоже, на данный момент это мой единственный вариант. Ему нужно, чтобы я согласилась с его планами, он предполагает, что я буду слепо доверять ему. Но этого мужчину ждет неприятный сюрприз, если он думает, что я просто продолжу идти по этому неизвестному пути, не узнав даже его фамилии.

Я наблюдаю, как он достает что-то похожее на сложенную бумагу из сумки, висящей у него на груди. Схватив Библию с полки над столом дьякона, он перелистывает её в своих черных кожаных перчатках, прежде чем найти нужную страницу. Засовывает в неё листок бумаги, а после закрывает и аккуратно задвигает её обратно на полку.

Все это часть его плана. Возможно, подстроенная история о самоубийстве? Но сломанная решетка, разделяющая кабинку… Первый выстрел, направленный в противоположную стену…

Он продолжает идти через комнату к выходу, молча кивая мне головой.

Полагаю, это мой сигнал следовать за ним.

Мы крадемся в переулок за задней дверью церкви, где нас ждет джип.

Джип Сэйнта.

— Ч-что ты…?

Мне не хватает слов, когда его ладонь хватает меня за плечо, грубо дергая вокруг машины к двери с пассажирской стороны. Одним рывком бросив меня на сиденье, он не торопится, пристегивая меня, туго натянув ремень вверху, пока он практически не врезается мне в грудь. Я вижу кусочек его обнаженной руки, отмечая свежий порез возле запястья от ножа, которым я пользовалась. Прежде чем я успеваю почувствовать себя слишком виноватой из-за того, что поранила своего странно привлекательного, психованного, убийственного преследователя, он хлопает дверью, заставляя меня вздрогнуть.

Выезжая из переулка, он достигает дороги, накинув капюшон на голову и сжимая руль обеими руками в перчатках. Он едет и едет, используя все объездные пути в нашем крошечном городке, пока не выезжает за город.

Раскинувшиеся холмы проплывают мимо нас, и я подумываю включить что-нибудь по радио, просто чтобы заглушить белый шум между нами. У меня такое чувство, что Эроу не нравятся поп-хиты или христианский рок. Хотела бы я представить, что в другой жизни Эроу был человеком, который потягивал виски, слушая классическую музыку, может быть, даже читал романы для своего удовольствия. На вид он похож по возрасту на человека, который ценит дорогое спиртное и проводит ночи в одиночестве в уединении своего дома. От его четко очерченной челюсти веет зрелостью, в отличие от знакомых мне парней. Может быть, ему было около тридцати, если мне нужно было гадать?

Какое-то время в округе не было ни одного дома или фермы, дорога сужалась, и тени густого леса стали надвигаться на нас.

— Куда мы приех…?

— Ко мне, — перебивает он. — Где безопасно.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки. Я не могу просто спрятаться у него дома. У меня впереди целая жизнь, не включающая его, в которой мне нужно было разобраться.

— Мне нужно… взять кое-какие вещи…

Он быстро поворачивается ко мне, и я впитываю все черты его загадочного лица, которые вижу под краской.

— Всё, что тебе нужно, уже есть здесь.

Откуда он мог знать, что мне нужно?

— Что, если Мие, или Барету, или моим родителям понадобится связаться со мной? Как они смогут это сделать?

Всё, что я вижу, — так это то, как раздувается край его ноздри, выглядывающий из-под края толстовки, и то, как его руки сжимают руль, почти до такой степени, что лишили бы его жизни, если бы он дышал.

Опуская руку в сумку, висящую у него на груди, он достает мой сотовый телефон. Бросив его мне на колени, тот приземляется на юбку. Трясущейся рукой я проверяю его, отмечая, что батареи в нем нет, как и сим-карты. Мои глаза расширяются, в то время как страх угрожает задушить меня.

— Ты уехала искать своих, — он крепко зажмуривает глаза, как будто следующее слово причиняет ему боль, прежде чем снова открыть их, — родителей загород. Освещение твоих недавних действий заставило тебя запаниковать и отправило на поиски какой-то материнской поддержки.

Он выдумал целую историю о моем исчезновении. Я исчезла.

— Останови машину, Эроу, — спокойно говорю я.

Мои глаза закрыты, а рука лежит на пряжке ремня безопасности.

Он поворачивает голову в мою сторону, прежде чем посмотреть на дорогу, которая теперь полностью покрыта гравием. Я слышу, как он со щелчком закрывает двери.

Мой пульс учащается.

Он не имеет права управлять моей жизнью без моего права голоса. Если этот ненормальный мужчина чему-то меня и научил, так это тому, что я не позволю другому человеку или учреждению диктовать, кто я такая или как мне жить, даже если он, кажется, думает, что знает лучше.

— Останови машину, — требую я сквозь стиснутые челюсти, резко дыша через нос, чувствуя себя в клетке. — Останови гребаную машину или скажи мне, что, блять, ты пытаешься здесь сделать! Останови машину! — я кричу, мои руки сжимаются в кулаки.

Он ничего не делает, чтобы остановиться. Просто продолжает мчаться по гравийной дороге.

— Ты нуждаешься во мне гораздо больше, чем я в тебе, Брайони. Я уже говорил тебе это, — говорит он с волчьей ухмылкой, как будто его заводит мой гнев. — Особенно сейчас. Я имею в виду, давай просто подумаем, — небрежно продолжает он, глубже откидываясь на спинку сиденья. — Твои отпечатки пальцев есть на сейфе губернатора. Ты выставила напоказ свою маленькую распутную задницу всей школе, и всё это время пыталась шантажировать старого, доброго Сэйнта Вествуда своей собственной креативной формой сексуального шантажа. Ты последняя, кто видел недавно убитого дьякона, и ты, вероятно, уже залетела от отродья самого сатаны.

Он поворачивает голову ко мне, на его измазанном сажей лице самая безумная ухмылка, которую я когда-либо видела. По какой-то причине при таком освещении он кажется знакомым. Он мне кого-то напоминает. Но кого?

Он шантажировал меня, заставил нуждаться в нём. Это самая болезненная форма одержимости. Он манипулировал мной, заставив полагаться только на него и только на него одного в вопросах моей безопасности, защиты и сохранения целостности моей репутации.

Ярость нарастает в моей груди, когда всё это складывается воедино, моё сердце бешено колотится, в то время как теснота украденного джипа начинает давить на меня. Ногти впиваются в мои липкие ладони, когда гнев от предательства обжигает.

— Не волнуйся, малышка, — воркует он глубоким хрипловатым голосом, его рука находит верхнюю часть моего бедра. Пальцы скользят под подол униформы, которая кричит о невинности, вжимаясь в мою молочно-белую плоть черной кожей его перчатки. — Я помолюсь за тебя, — заканчивает он насмешливым тоном, прежде чем его улыбка расширяется в сторону гравийной дороги, и острые кончики его клыков сияют в своем восхитительном ужасе.

Я хватаюсь за его безымянный палец, лежащий у меня на коленях, и сгибаю его в сторону так сильно, как только могу, под его перчаткой, слыша при этом треск или какой-то хлопающий звук.

— Блять! — ругается он, быстро убирая руку с моих колен и осторожно снимая перчатку. Он поднимает руку перед своими горящими глазами, рассматривая палец, который теперь согнут под совершенно неестественным углом, и наверняка сломан на кончике.

Он хихикает про себя.

— Ты грязная сука, — говорит он, уставившись на свой палец с неотразимо красивой улыбкой.

Это странно. Он наслаждается болью, которую я причиняю ему. Я пользуюсь возможностью, чтобы скользнуть рукой к пряжке ремня безопасности, но его глаза тут же устремляются на меня.

— Нет, — резко приказывает он. — Даже не думай…

Прежде чем он успевает закончить предложение, я отстегиваю ремень безопасности, отпираю дверь и распахиваю её.

Гравий царапает мой бок, когда я с глухим стуком ударяюсь о землю. У меня перехватывает, а от падения наверняка появятся синяки на ребрах. Джип резко останавливается, поднимая за собой облако пыли.

Оттолкнувшись от земли, я устремляюсь в ближайший лес, бегу так быстро, как только позволяют мои израненные маленькие ножки. Куда я направляюсь, я понятия не имею. Я могла бы сказать вам, что в ужасе от этого человека, но правда заключается в том, что кровь течет по моим венам в таком диком темпе из-за него.

Я не убегаю от Эроу. Мне никогда бы не удалось далеко от него убежать. Я знаю, что он никогда не остановится. Он неутомим в своей миссии сделать меня своей, и втайне я восхищаюсь этим. Его своеобразная одержимость положила начало моей собственной.

Я убегаю от идеи о себе. Старом, добром, наивном, сморщенном бутоне, которым была ищущая свою правду Брайони. Девушка, которая стала женщиной благодаря мужчине, который подталкивал её всеми способами, которых она не подозревала, что желала.