Эта больная любовь

18. Царствование

Застыв от страха с открытым ртом, я не моргаю с тех пор, как открыла дверь.

У меня отвисла челюсть, а в животе завязались узлы, в то время как плачущий мальчик выбегает из комнаты, проталкиваясь мимо меня и испытывая полное унижение.

Неужели мои глаза обманули меня? Действительно ли епископ Колдуэлл собирался совратить этого ребенка за закрытыми дверями под предлогом того, что это воля Господа?

У меня такое ощущение, будто на мою грудь что-то давит, а потребность дышать — это всё ещё мысль, оставшаяся в другой жизни.

Епископ Колдуэлл прочищает горло, просто поправляя рясу.

— Мисс Стрейт, — начинает он, обходя свой стол и садясь за него, как ни в чем не бывало. — Стук — обязательное требование в Академии Завета. Срыв уроков заслуживает дисциплинарного взыскания. Теперь, что я могу для Вас сделать?

Всё ещё ошеломленная увиденным, я не могу подобрать слов.

— В-вы… — я заикаюсь. — Ч-что это было? Что здесь происходило? — я указываю на то место, где перед ним сидел тот мальчик, пока штаны диакона были расстегнуты.

Он наклоняет голову, его грудь испускает тяжелый вздох, из-за глубоких морщин и зачесанных назад чёрных волос, в которых пробивается седина, он выглядит хуже прежнего.

— А что было?

— Я только что видела Вас…

— Ты видела, как я помогал ребёнку Божьему, Брайони, — перебивает он, откинувшись в кресле и поправляя поясок на своём круглом животе, набитом нездоровой диетой безбрачного мужчины. Он смотрит на меня вызывающим взглядом. — Итак, я спрошу ещё раз: чем я могу Вам помочь?

Он действительно собирается проигнорировать эту ситуацию, будто это пустяк. Будто мои глаза обманули меня, хотя я точно знаю, что это не так. Он поднимает бровь, словно слышит мои мысли. На его лице появляется выражение, слишком хорошо читаемое. Тонкие губы сворачиваются в трубочку, глаза сужаются. Слишком знающий взгляд. Никто тебе не поверит.

— В-Вам нужно было меня увидеть? — спрашиваю я, озадаченная тем, почему он продолжает спрашивать, чем он может мне помочь, когда эта встреча была по его просьбе. — Вот почему я здесь.

Его брови опускаются, лицо хмурится, прежде чем он садится вперед в своем кресле и заглядывает в блокнот на своем столе. Пока он перелистывает страницы, свет падает на крестик на его чёрных четках, отчего у меня в животе всё переворачивается от отвращения. Он качает головой, морща лоб.

Мне не было назначено встречи с ним.

Это всё дело рук Эроу.

Стены давят, и тьма грозит поглотить меня целиком. Я потрясена откровением, в ужасе от того, что передо мной человек, которому я доверяла долгие годы. Я вложила всё своё время, энергию и страсть в институт, в который верила. Вера, которой я следовала до конца. А руководил им не кто иной, как волк в овечьей шкуре.

Всё это ложь.

Прежде чем я осознаю, что происходит, я чувствую, что мои ноги движутся подо мной, когда я, спотыкаясь, медленно выхожу из комнаты.

Я слышу, как он зовет меня по имени, но я уже бегу.

Протиснувшись через двери кабинета, я вылетаю в коридор, заполненный уходящими после занятий студентами, и падаю на колени. Поднимаясь, я слышу, как он снова зовет меня по имени, и слёзы падают из моих глаз.

Это всё ложь.

Я отворачиваюсь от смотрящих на меня студентов и бегу по пустому слитному коридору, когда рука прикрывает мне рот и меня резко отдёргивают назад. Чувствуя, что меня затаскивают в тёмную кладовку, я кричу, сопротивляясь этой руке. Я пытаюсь вырваться из хватки, когда чувствую, как твердое тело прижимается к моей спине.

— Шшш… успокойся, Брайони! — я слышу знакомый голос.

Голос человека, который меня подставил.

Я проигрываю битву со своими эмоциями и начинаю всхлипывать, прижимаясь к его руке. Он крепче притягивает меня к себе, его голос звучит у меня над ухом.

— Прекрати! Прекрати, блять, плакать! — требует он, обхватывая другой рукой мою талию и прижимая меня к себе ещё крепче.

Я пытаюсь сдержать свои эмоции, когда слышу, как епископ Колдуэлл в коридоре спрашивает кого-то, не видели ли они меня. Голоса постепенно стихают, когда они уходят от кладовки с припасами, в котором мы сейчас прячемся.

— Прекрати быть слабачкой, Брайони, — рычит Эроу мне в ухо. — Давно пора было тебе присоединиться к реальному миру, в котором находятся все остальные.

Я делаю дрожащий вдох через ноздри, успокаиваясь, пока его ладонь всё ещё прикрывает мне рот. После этого он, наконец, опускает руки, разворачивая меня за плечи к себе лицом. Его первая ошибка.

Я представляю себе очертания его телосложения, возвышающегося надо мной в тёмном пространстве, и, воспользовавшись случаем, ударяю его по лицу.

Лицу, на котором нет маски.

Я понимаю это, когда чувствую тепло его щеки против жжения моей ладони, резкий звук пощечины эхом отдаётся в тесной комнате.

Задыхаясь, я нащупываю позади себя выключатель. Мне нужно увидеть его. Прежде чем я успеваю дотронуться до стены, он крепко хватает мои запястья своими руками, прижимая меня спиной к тому, что похоже на металлические шкафчики позади меня. Он поднимает мои запястья над головой, прижимая свои бедра к моим, фиксируя меня на месте. В положении, которое слишком хорошо теперь мне знакомо.

— Ты дала мне пощечину, — говорит он сквозь стиснутые зубы, его нос плотно прижимается к моей щеке.

— Ты знал! Ты знал, что это происходит, и ничего не сделал, чтобы остановить это! — рявкаю я, дико дергаясь в его хватке.

Он ударяет мои запястья о шкафчик надо мной, вызывая боль в руках.

— Проснись, блять, церковница, — рычит он. — Это не единичный случай.

Я пытаюсь пнуть его, но его тело плотно прижимается к моему.

— Твоя наивность вызывает у меня отвращение, — продолжает он, — но, Господи, этот размах… — он втягивает воздух сквозь зубы. — Блять, мне нравятся эти руки на мне.

Я борюсь с его хваткой на моих руках, яростно раскачивая своим телом шкафчик позади меня, пока я стону от разочарования.

— Ну же, давай, — подбадривает он меня.

Это то, что ему нравится. Страх. Эроу получает удовольствие от моего страха и агрессии. Возбуждение от всего этого в сочетании с моим гневом заставляет меня взорваться перед ним, вымещая всё свое раздражение в данный момент, используя его как грушу для битья.

Но он слишком силен. Я чувствую его ухмылку на своей щеке, его волосы щекочут мне лицо, когда я вдыхаю его запах, пыхтя от усталости.

— Давай. Борись со мной, куколка. Сопротивляясь мне, ты увеличиваешь вероятность быть трахнутой мной, — говорит он своим жёстким тоном.

— Убери от меня свои руки!

— Прости меня, пожалуйста, — саркастически говорит он, захватывая оба моих запястья одной рукой над собой. — Всё, что я делаю, я делаю для тебя. Разве ты этого не понимаешь?

Его вторая рука скользит по внутренней стороне моего предплечья, пока не достигает макушки моей головы. Два пальца скользят по моему лбу, медленно идут по изгибу носа, пока не достигают губ, очерчивая профиль моего лица. Он просовывает эти два пальца между моими губами, встречая мои зубы. Я следую его внегласным указаниям, открывая рот, пока его пальцы не касаются моего языка.

Он прижимается своим лбом к моему в темноте, проникая пальцами всё глубже и глубже, пока не упирается в заднюю стенку моего горла, и я кашляю вокруг них, задыхаясь от их длины. С его губ срывается стон, и мои глаза слезятся, когда он задерживает их на секунду, прежде чем вытащить обратно.

Достав два пальца из моего рта, я слышу, как его губы приоткрываются, в то время как он сосет их. В каком-то больном и извращенном смысле, что-то в этом грязном действии вызывает волнение в моем животе. Соблазны, которые бесконечно мучают меня.

— Видишь? — шепчет он. — Ты не его маленькая шлюха. Ты даже не можешь нормально проглотить член.

Граффити. Его больные и извращенные игры бесконечны.

— Ты сделал это? — рычу я сквозь стиснутые зубы. — Ты написал обо мне такие мерзкие вещи?

Он вздыхает против меня.

— Прости меня. Безвкусица, я знаю. Не совсем в моем стиле, но… когда мы в Риме, мы поступаем как римляне, не так ли?

Он сумасшедший. Его мыслительные процессы настолько запутанны, что я даже не могу понять его большую часть времени. В загадках, которые он изрекает, всегда присутствует элемент религии, и в корне этого я должна разобраться. Вся его личность для меня — лабиринт; бесконечный цикл поворотов и изгибов. Финишная черта никогда не находится в поле зрения.

— Почему? — я кричу, в то время как слёзы угрожают снова появиться на моих глазах. — Почему ты делаешь это со мной?

Я раздражена. В замешательстве. Мне больно. Я чувствую себя одинокой, как никогда раньше, зная, что лидер, которому я посвятила свою жизнь, обманул меня и всех остальных в нашем сообществе самым тревожным образом. И все это во время борьбы с этими тёмными, непристойными ощущениями, которые Эроу постоянно вытягивает из меня. Моя голова кружится, мой разум в полном тумане.

— Ибо Господь Бог ваш идет с вами, чтобы сразиться за вас с врагами вашими [и] спасти вас, — говорит он мне.

Я прижимаюсь к нему всем телом, впитывая слова, вслушиваясь во фразу и расшифровывая её. Выпустив вздох неверия, я расслабляюсь в его объятиях, пока мой разум работает над знакомыми словами. Это один из первых отрывков, которые он вырвал из Библии и оставил для меня на комоде.

— Они хотят лишить тебя голоса, Брайони, — шепчет он. — Забрать твой голос. Обрезать твой бутон до того, как ты успеешь расцвести.

Загадочный код, раскрывающий его ответ. Он делал всё это не просто так. Он молча защищал меня своим больным и извращённым способом. Оберегая меня от людей, которых он считает моими врагами, и одновременно закаляя меня для схватки.

— Но мне нужно, чтобы ты расцвела. Мне нужно, чтобы ты предстала передо мной во всей своей тёмной, восхитительной красоте. Раскрой свою силу и покажи мне глубину между своими лепестками, — говорит он, проводя тыльной стороной тех же пальцев по моей щеке.

Моё сердце замирает от его слов. Они должны означать что-то более глубокое, но когда он произносит их таким хриплым, нуждающимся тоном, мышцы моих бедер снова напрягаются. Моё тело обманывает меня в его присутствии, всегда стремясь к чему-то большему.

— Теперь я твой Бог, — шепчу я ему в ответ его слова, те самые, которые он написал над отрывком, наконец-то расшифровав послание.

Ибо Господь Бог ваш идет с вами, чтобы сразиться за вас с врагами вашими [и] спасти вас. Это не было сказано в знак богохульства. Это был знак его защиты. Он готов быть моим щитом, но только если я понесу меч.

Он выпрямляет позвоночник, молча возвышаясь надо мной, и если бы я была в состоянии видеть более четко, то могла бы представить, что на его лице застыло гордое выражение восхищения. Его голова опускается к моей шее, мои глаза плотно закрыты, так как моё тело содрогается от страха откровения. Тёплые влажные губы обхватывают мочку моего уха, снова пронзая мое тело искрами. Он нежно посасывает её, прежде чем я чувствую, как его влажный язык скользит вверх по моему уху.

Мой пульс громко стучит в моей шее, а хриплый стон едва вырывается наружу. Он кладет что-то маленькое и металлическое в мою ладонь, и мои пальцы смыкаются вокруг этого предмета. Я едва ли вижу отблеск света, идущего из щели под дверью, который отражается в его глазах, но их огонь прожигает темноту.

— И будет наше царствование победоносно, — мурлычет его мягкий голос.