Эта больная любовь

57. Верность

Брайони ослепляет меня своей первозданной сексуальностью. Она скользит по сцене, хватаясь за шест, пока ее маленькое упругое тело опускается на пол. Ее бедра вращаются, опьяняющий вихрь чистого секса, прежде чем ее кошачьи повадки сфокусируются на мне.

Ее тело — это жидкое желание, когда она двигается. Волны восхитительного искусства пронизывают всю комнату, погружая ее в транс. В ней нет ничего утонченного. Ее сексуальность первобытна и очевидна. Ничто не сдерживается рамками социальных норм. Здесь, в этом клубе, она может быть такой, какой ей нужно быть, без всяких запретов.

Она уверенно шагает по сцене под грохочущие басы с эротическими нотами, которые отдаются в моей груди. По мере того как она овладевает мной, мой взгляд быстро переключается на мужчин. Лужи слюны, возможно, находятся под их позами. Они зациклены на ней. Ее сексуальная аура притягивает все взгляды.

Всех, кроме одного.

Кэл делает шаг назад, его рука тянется к карману, когда в брюках загорается телефон. Его зачесанные назад волосы падают на лоб, словно кинжалы, а морщины на нем образуют жесткие, суровые линии. Его глаза сужаются к экрану, а на моем лице появляется дикая ухмылка. Запекшаяся кровь покрыта свежими валиками сочащегося красного цвета, рисуя меня как безумца, которым я и являюсь в момент восхитительного осознания.

Он вышел.

Брайони наконец-то сокращает расстояние между нами, и я восхищенно смотрю на нее под своим избитым и покрытым синяками лицом. В комнате, полной самых ужасных мужчин, я каким-то образом вызвал единственного бога, который спас меня. Моя прекрасная грязная кукла. Моя дикая спасительная благодать. Моя милая, разрушительная Брайони.

Я боялся, что при виде меня она согнется в печали, в страданиях из-за мужчины, который поделился травмирующей историей своей жизни. Но за время, проведенное вместе, у нее появился стержень. Я вижу это по тому, как в ее голубых глазах загорается пламя сладкой, безжалостной мести. Ее горе перешло в бесконечную ярость, а уверенность, которую она излучает, заставляет мой член угрожающе вздыматься под лужами крови, которым они подвергли меня, несмотря на обстоятельства.

Она наклоняется вперед, выпячивая задницу перед стоящими рядом мужчинами, ее язык высовывается между губ. Она слизывает кровь с моей шеи, и я сдерживаю стон, скрежеща задними зубами. Ее сладкие губы находят мое ухо и облизывают раковину, прежде чем прошептать.

— Ты чертов гений.

Она наконец-то поняла мою жертву, мою потребность сдаться. Мои причины, по которым я добровольно подвергаю себя мучениям и боли.

— Нет, — шепчу я в ответ, не поднимая взгляда. — Меня просто напрягает драматическая концовка.

Она ухмыляется, поворачиваясь ко мне спиной и закидывая ногу на ногу. Прижавшись спиной к моей голой и окровавленной груди, она обходит мои колени, приседая над моими бедрами.

— Ты принес мне все мои любимые вещи, — шепчет она мне в ответ, ее рука тянется к моей шее, пока ее тело перекатывается в этих пьянящих волнах. — Восхитительная больная месть.

— Жертвы в клетке, детка. — Я шиплю от боли, когда она трется о сырую плоть от масляных ожогов. — Ты готова к охоте?

— Я пришла сюда не охотиться. — Она снова встает, поворачиваясь ко мне лицом. Ее нога поднимается и ложится на мое плечо, соблазнительно болтаясь, пока она хватает меня за волосы на макушке. Наклонив шею в сторону, я морщусь от восхитительной боли, когда она шепчет: — Я пришла сюда, чтобы пытать.

— Ладно, ладно, — прерывает Аластор своим громогласным тоном, прерывая музыку и вставая с дивана. Он подтягивает Сэйнта за локоть, заставляя его встать. — Нельзя позволить его брату получить все удовольствие. Пусть этот молодой человек получит свою порцию.

Брайони пробирается к столу с инструментами, которые мужчины приготовили для моих пыток. Аластор подталкивает Сэйнта в ее сторону.

— Давай, сынок, пусть твой отец гордится тобой.

Сэйнт переминается с ноги на ногу, нервно дергая за воротник своей помятой форменной рубашки. Его глаза снова смотрят на меня, когда он проходит мимо, находя мой взгляд под залитыми кровью волосами. Брайони кладет ладони на стол, выпячивая перед ним зад, предлагая ему себя во второй раз за сегодняшний вечер.

Если я выйду из этой комнаты живым, то буду неделями вытрахивать ее от его присутствия.

Он наклоняется над ее задом, кладет ладони на стол, окружая ее, в то время как его отец качает головой, глядя на свой телефон из другого конца комнаты и проводя рукой по волосам. Брайони упирается бедрами в пах Сэйнта, дразня его своей попкой, а остальные члены группы с восторгом наблюдают за происходящим, улюлюкая и крича, чтобы молодой Сэйнт окунул свой член в море грязного блуда.

— Нет, нет, нет! — резко кричит Кэллум из темного угла, не сводя горячих глаз с телефона, когда он поворачивается, чтобы выйти из комнаты.

Все происходит так быстро.

Брайони скользит руками по столу, хватая то, что выглядит как ножницы и лезвие скальпеля из множества инструментов, используемых для моих мучений.

Сэйнт вскрикивает от мучительной боли, когда Брайони прижимает обе его руки к столу с помощью предметов, фактически пригвоздив его к дереву под ним.

Кэллум вскакивает и отступает от двери, выхватывая из-за спины пистолет, когда Нокс врывается в комнату с пистолетом, направленным прямо на него.

Брайони выныривает из-под стойки Сэйнта, выхватывает из-под сапог на высоком каблуке еще один клинок и направляет его прямо в череп одного из телохранителей Кэла, подошедшего к ней сзади. Он замирает на месте и падает на бетон, словно рухнувшая стена, а она быстро и без усилий поднимает одно колено и выхватывает из-под юбки еще один нож.

С точностью опытного убийцы она направляет нож в грудь другого телохранителя. В ее плавных движениях видна подготовка. Он вскрикивает, хватаясь за лезвие, застрявшее прямо в центре его груди. Выдернув его, он с глухим лязгом швыряет на пол и идет вперед на тяжелых ногах, устремив на нее смертоносный взгляд и доставая из кармана пистолет. Она стоит прямо перед ним, подняв подбородок, и вызывающе смотрит на него. Он поднимает на нее пистолет, и она закрывает глаза.

Я с силой дергаю за наручники, желая освободиться, прежде чем он сможет причинить ей вред, и неважно, что для этого придется оторвать мне руки по самые плечи. Но прежде чем я опережаю события, охранник делает еще два шага, слегка спотыкаясь, а затем выстрел с другого конца комнаты приносит ему пулю в затылок. Кровь мужчины забрызгивает лицо и шею Брайони, и она вздрагивает. Кэллум выглядит совершенно ошеломленным, в то время как Нокс не сводит с него глаз: оба держат оружие на вытянутых руках, готовые выстрелить.

Епископ Колдуэлл задыхается от ужаса, когда Барет выходит из-за сцены, его собственное дымящееся оружие направлено прямо на него и его попытку сбежать. Его дряхлые старческие руки трясутся перед ним, и он сдается на колени, как гребаный трус.

Аластор выхватывает из-под пиджака пистолет и бросается ко мне, приставляя его к моему виску.

— Сейчас, сейчас, сейчас…, — спокойно говорит он, оглядывая комнату. — Давайте все просто сделаем хороший глубокий вдох, пока кто-нибудь важный не пострадал, а?

Его глаза сосредоточены на Брайони, пока он прижимает ствол к моему виску, давая понять, что его намеки известны. Я — его рычаг.

Она стоит, затаив дыхание, в ее поразительных голубых глазах плещется безумная ярость.

— Ты, крысиный ублюдок, ты, — говорит Кэллум Ноксу, их пистолеты по-прежнему направлены друг на друга. — И ты! Тупая бродячая сука!

Я кривлюсь, услышав эти слова в адрес моей Брайони, когда она бросает парик к своим ногам, встряхивая длинными черными локонами. Сэйнт смотрит на меня с ничего не выражающим лицом, ошеломленный осознанием происходящего.

Чувствуя, как во мне нарастает тьма, грозящая выпустить на волю ту самую ярость, которую я так старательно пытался скрыть, я сосредоточился на ней, чтобы успокоить себя.

— Как ты посмел проникнуть сюда и обмануть моего сына! Ты заплатишь. Ты будешь жалеть об этом до конца своей жалкой, бесполезной, гребаной жизни!

Мы все застыли на месте. Нервы на пределе, энергия в комнате сменяется ужасом на лицах окружающих.

Нокс смеется.

— Ну, я всегда был предан изгоям. Череп просто продал мне эту идею. — Он пожимает плечами. — Это было креативно и звучало весело. Здесь все обычно однообразно.

Я сдерживаю ухмылку. Этот человек еще более безумен, чем я.

— Так это была твоя идея? — Кэллум направляет вопрос на меня. — Твой план с самого начала. Собрать нас всех здесь вместе, да? Отомстить своему маленькому разбитому мальчику за то, что у тебя была шлюха в качестве матери.

Пальцы Брайони сворачиваются в тугие кулаки, губы подергиваются, когда в ее душе разгораются угли, и месть становится единственным горящим пламенем.

— Ты, мать твою, играл со мной и моими деньгами, — рычит Аластор, глядя на меня сверху вниз.

Он разворачивается и бьет меня тупым концом пистолета. Моя голова мотается в сторону, изо рта хлещет кровь, и Брайони бросается на него.

— Не надо, — говорю я и падаю на пол, выплевывая еще больше крови.

Она тут же подчиняется моему приказу и замирает на месте. Мне нужно, чтобы пистолет Аластора был направлен на меня, а не на нее.

— Я вытащил тебя! Ты в долгу передо мной. Ты — мое оружие! — продолжает Аластор.

Из моего горла вырывается сухой смешок. Он нарастает и нарастает, пока я не начинаю истерически хохотать. Голова откидывается назад, и кровь, стекающая в рот, выливается на заднюю стенку горла.

— Так и есть. — Я продолжаю смеяться. — Я играл с тобой. Я играл с Кэлом, я играл с Сэйнтом, я играл с епископом Колдуэллом… черт, я даже играл с милой Брайони. — Ее глаза находят мои. — Но я не твое оружие. — Я киваю в сторону епископа Колдуэлла. — Я не его церковная шлюха. — Я киваю в сторону Сэйнта. — Я не тень золотого мальчика. — Я смотрю на Кэллума, и мой тон переходит в жесткое рычание. — И я не его темная, лживая грязь, так тщательно скрытая под старым ковром.

Я делаю паузу, чтобы перевести дыхание. Боль в груди захлестывает меня, когда мое внимание снова падает на нее.

— Я — ее спасение. — Я поморщился, оглядываясь на свою Брайони. — Так же, как и она мое.

— Всади пулю в его гребаную башку! — кричит Кэллум Аластору. — Он погубил нас! Он, бля, погубил нас! Видео Сэйнта повсюду. Оно уже набирает обороты.

— Что?! — говорит Сэйнт, задыхаясь. — Н-нет, нет. Нет, этого не может быть, папа, не может! Я удалил его! Я… — он шипит от боли, пытаясь отвернуться от стола, но она буквально пригвоздила его руки к нему. Две дырки в его ладонях, прямо как у самого Христа.

Пиздец как креативно, Брайони.

Брайони качает головой в недоумении, вникая в его слова. Ее взгляд находит мой, и ее охватывает облегчение. Я киваю ей с улыбкой.

Ты сделала это, детка.

Я изо всех сил старался быть отстраненным и отчужденным, чтобы напугать ее, насколько это было в моих силах в той комнате. Я должен был казаться холодным и бессердечным, чтобы ее слезы были настоящими, когда он насиловал ее, как она так ангельски одобряла. Все это было записано. Использование распятия, гнев, который он изображал, когда я изрыгал свои слова на фоне тишины, своевременные пощечины перед тем, как он трахнул ее, привязанную к кровати. Все это было на видео. И как раз в тот момент, когда прибежал свидетель, я успешно загрузил ролик в темную паутину, где контент такого рода действительно раскупается и распространяется как лесной пожар.

— Меня принуждали! Черт! — кричит Сэйнт со стола, его кровь переливается через край и капает на пол под ним. — Это был не я, Брайони. Разве ты не видишь? — он качает головой в недоумении, когда она поворачивается к нему лицом. — Я не тот парень. Я не такой, как они.

Не такой, как они.

Брайони медленно моргает, изучая Сэйнта, пока не наклоняет голову к Барету. Она просто кивает ему, и он понимает ее без слов, как поняли бы братья и сестры, бросает ей пистолет и достает другой, чтобы держать его нацеленным на Колдуэлла. Она ловит его одной рукой, целясь в висок Сэйнта. Он сглатывает, тяжело дыша через ноздри.

— Брайони, пожалуйста. То, что произошло в той комнате, было ошибкой. Я не тот, кто я есть. Это то, кем они хотели меня видеть. У меня в голове путаница и ложь, как и у тебя… Я потерялся, понимаешь? Я не тот, кем они хотели меня видеть! Я невиновен.

— Почему я должна тебе верить? — мягко спросила она, наклонив голову, отчего ее черные волосы рассыпались по плечам. — Назови мне хоть одну вескую причину.

Мне не следовало бы сейчас думать об этом, но, черт возьми, она великолепна, вся в крови другого человека, а ее нежная рука держит толстый пистолет. Сила выглядит на ней потрясающе.

— Он знает, кто твой отец! — Сэйнт выплёвывает, его тело сотрясается. — Эроу знает.

Это его последняя отчаянная попытка.

Брайони приостанавливается, медленно опускает пистолет на бок и снова смотрит на меня.

Ее взгляд говорит о том, что она не хочет ему верить, но факты есть факты. Я киваю.

— Если он утаил от тебя такую информацию, подумай, что еще он от тебя скрывает. Ты не можешь ему доверять, Брайони. Ты всегда была пешкой в его игре! Пешкой, которую лепили и использовали по его воле. Просто еще одно оружие в арсенале этого больного человека. Он избавится от тебя так же быстро, как и от всех нас, как только освободится.

Она смотрит на меня, его слова проникают в ее красивый маленький череп. Взгляд пустой. В нем нет ни гнева, ни печали, ни смятения… ничего. Она ничего мне не дает.

Мой единственный функционирующий глаз не отрывается от нее. Наверняка она знает, что все, что я делаю, я делаю с расчетливым намерением. Не вздумай сомневаться во мне сейчас.

Все наблюдают за взаимодействием, гадая, достаточно ли этого, чтобы поколебать ее. Где ее верность? В религии, в которой ее воспитывали и в которую учили слепо верить? Или в мужчине, который сделал все возможное, чтобы открыть ей глаза на обманы той самой организации, которая намерена заставить ее замолчать.