Это я удачно попала!

Глава 31

В день открытия фабрики лил дождь. Мы все стояли под сотворенным артефактами куполом: приглашенные журналисты, моя семья, Лиона, управляющий Снежен, директор Хар Зборский, а также новые работники фабрики, среди которых были обивщики и мастера художественной ковки, повара, уборщики, кладовщики, охрана. О журналистах позаботилась Лиона, я как-то упустила из вида этот момент. Всё-таки, хоть я и живу тут уже несколько лет, но многие вещи прошли мимо меня. То ли оттого, что я ребёнок и мне просто не приходилось с ними сталкиваться, то ли я сама не тому уделяла внимание.

Здесь не было телевидения как такового, не было и газет в нашем понимании: были информационные бюллетени. И вот в этих-то бюллетенях и освещались главные события этого мира, столицы, местного населенного пункта. О важных событиях журналисты и сами писали, а вот если частное лицо хотело известить о каком-то событии, то оно нанимало журналистов. При этом журналисты работали честно, ничего не приукрашивая, описывая то, что есть. Им платили не за рекламу, а за информационную поддержку. Конечно, наверняка и взяточничество имело место быть, но в этом мире журналисты очень дорожили своей репутацией, и, если вдруг выяснилось бы, что они пишут неправду, то в профессии им было больше делать нечего. Обо всём этом я узнала лишь накануне открытия — от дедушки. Бюллетень мы не выписывали, так как новостями никто из нас особо не интересовался, а я так вообще не знала, что так можно было. Привыкла как-то за эти годы жить без телефона, интернета и телевизора, а о газетах и не подумала. И ведь слышала время от времени разговоры, вроде: «Читали о переносе заседания малого совета? Там еще что-то о новых технологиях строительства было…» Слышала, но почему-то не обращала внимания.

Вздохнула, смирившись с тем, что человеку при всем желании невозможно учесть всё — особенно, человеку в моём положении, и продолжила слушать речь директора — Хар Зборский отвечал на вопросы журналистов.

Перед Лионой я извинилась за свой тон тогда, на приёме по случае помолвки сестры, хотя претензии это не снимало: мне надо было знать о таких важных вещах. Полагаю, что Лиона, при всех своих деловых качествах и профессионализме, а также демонстрируемом отношении ко мне, как ко взрослому человеку и нанимателю, всё равно видела перед собой ребёнка. И отчитываться перед ребёнком ей было странно, а еще более странно было то, что ребёнок вздумал отчитывать её. Это был мой прокол. Но я изначально избрала такую тактику — не притворяться перед своей помощницей, потому что знала, что изображать несмышленого младенца не смогу. По сути, в этом не было и особой необходимости, так как по меркам этого мира я не дотягивала даже до вундеркинда. Темпы учёбы у меня были не самые быстрые, что же касается моих недетских интересов — то здесь подход к обучению и воспитанию существенно отличался от земного, так что и они не особо выделяли меня среди остальных.

Как я уже упоминала, дискуссии на научные темы среди детей были обычным явлением. Многие заканчивали школу как и я — еще не вступив в подростковый возраст. Интерес к обучению у детей всячески поощрялся и подстёгивался обществом. Просто само общество ценило знания и навыки превыше всего остального, а потому воспитание и обучение детей было направлено на то, чтобы те могли в дальнейшем легко влиться в общество и найти для себя общественно-полезное дело, соответствующее личному потенциалу. Многие родители приобщали к своей профессии детей с раннего возраста — если те проявляли к ней интерес. Наследников обучали семейному делу с детства — это тоже нормально. Потому никто и не удивился, что я езжу везде в сопровождении Лионы и вникаю в дела. Конечно, я не была наследницей, но ведь никто этого не знал. Решили, раз езжу — значит, готовят в наследницы.

К слову, всё это не значит, что у местных детей не было детства: они также играли и бесились, как и дети в моём мире. Просто у них для этого было больше времени, ведь их детство по сравнению с нашим, было длинее в полтора-два раза. Видимо, потому они успевали всё: и детьми побыть, и в профессию будущую вникнуть. И если кто-то и замечал, что моё поведение несколько отличается от поведения обычного ребёнка, пусть даже очень увлеченного своим делом, — то только те, кто общались со мной чаще всего. И Лиона является одним из таких людей. Дедушка и Эни знают, кто я на самом деле, бабушка Бониза просто считает, что у меня странные интересы, но она, хоть и является удивительно добрым и заботливым человеком, всё же не слишком сообразительна и наблюдательна. Однако Лиона — умный и внимательный человек, и при этом — явно себе на уме. Не знаю, что она обо мне думает на самом деле, но то, что ребёнок — даже очень умный — вряд ли бы стал её так отчитывать, как это сделала я — она наверняка заметила. И, хотя я и извинилась потом, сославшись на усталость, от которой и наговорила лишнего, а Лиона приняла мои извинения, пообещав в дальнейшем сообщать обо всех важных событиях, но сомнения-то уже были посеяны.

Вторая неприятная для меня новость состояла в том, что Лиона и Хар начали официально встречаться. Это еще не помолвка, но отношений своих они не скрывали. И я умом понимала, что Хар — взрослый мужчина, и Лиона ему подходит в качестве пары, да и видно было, как они увлечены друг другом. Надо бы пожелать им счастья, да забыть о своём детском увлечении, вот только успокоить грызущее чувство ревности и обиды было очень трудно. Казалось, что эти двое меня предали — опять же, умом понимаю, что бред, но ничего не могу с собой поделать. И самое обидное — то, что во мне больше не было никакой нужды: фабрика работала, поставщики найдены, каналы сбыта налажены, за всем следят Лиона и Снежен, начальники для шахты, завода и фабрики подобраны идеально и полностью меня устраивают. Всё, что мне теперь оставалось — это просто время от времени проверять отчёты, дабы убедиться, что всё идёт, как надо. Конечно, кто-то скажет, что это прекрасные результаты — и будет прав, ведь найти толковых руководителей — это больше половины успеха. Но всё это только усугубляло моё чувство ненужности и обиды на окружающих. Даже понимая иррациональность этого чувства, я не могла от него избавиться, всё сильнее погружаясь в состояние хандры. Даже вышедшая статья про открытие фабрики, в которой журналисты положительно отозвались о нашей практике бесплатного горячего питания для сотрудников, не смогла поднять мне настроение. Из пучин хандры меня выдернул дедушка, вызвав на неожиданный разговор.

— Эли, внучка, зайди в кабинет, поговорить нужно, — сказал мне дедушка после обеда, которые у нас, как и ужины, всегда были совместными и проходили в столовой. Эни на обедах присутствовала только во время выходных — ведь у неё началась практика. Завтракали каждый у себя, ибо вставали все в разное время.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я безо всякого интереса поднялась и последовала за дедом в кабинет, уверенная, что ничего, что вывело бы меня из нынешнего апатичного состояния, не услышу. Как же я ошибалась!

— Эли, у нас на днях состоялся разговор с твоей сестрой… — начал дедушка, внимательно на меня глядя. — Ты знаешь её плланы по поводу клиники.

— Да, знаю, — вяло ответила я. — Не волнуйся, дела идут хорошо, деньги будут.

— Я не об этом. Хотя поблагодарить тебя я тоже хотел: ты очень много делаешь для нас. Я ученый, Эли. Мне всегда был больше интересен нематериальный мир идей, чем материальная составляющая жизни. А Эни… Эни — увлеченная натура, творческая. Она как певчая птичка: заставить её заниматься семейным делом — всё равно, что запереть в клетке и подрезать крылья. Боюсь, её внутренний огонь пропадёт от этого.

— Да, я это понимаю, — согласилась я, не понимая, к чему ведёт дед.

— Потому мы благодарны тебе, что ты не только спасла наше семейное наследие, но и приумножила его. Я и раньше не имел таланта к делам, а после смерти сына и вовсе расклеился. Прости, что тебе пришлось в одиночку с этим справляться.

Я помотала головой, не соглашаясь:

— Что ты, дедушка! Я от вас столько поддержки видела! Это ведь моя инициатива была, вы могли запретить, но вы поверили в меня. Это очень важно для меня. Ведь, по сути, я рисковала вашими деньгами, вашим состоянием. Своего-то уменя ничего не было…

— Вот об этом я и хотел с тобой поговорить… — кашлянул дедушка. — Я хочу сделать тебя наследницей.

— Ч-чего? — Я даже запнулась, не поверив своим ушам.

— Мы с Эни поговорили и решили, что наследницей семейного состояния будешь ты, — повторил дедушка, и я поняла, что мне не послышалось. — В конце концов, это будет справедливо: ты всё это подняла, тебе и владеть. У Эни будет собственное дело, к которому у неё душа лежит, вдобавок её будущий муж — единственный наследник Бурдагов, так что им достанется особняк, а тебе — наше поместье. Мы с Бони только и ждём момента, когда вы обе встанете на ноги — чтобы вернуться в деревню, в наш домик с садом. Нам много не надо, ты же выделишь нам небольшую пенсию?

Я могла только открывать и закрывать рот, не находя подходящих слов. Мне ведь уже невероятно повезло, что я нашла себе дом и семью, которая приняла меня такой, какая я есть, ни в чем не ограничивала и ничего не запрещала, всегда помогала и поддерживала, защищала. Всё, что я делала, я делала во благо семьи: я думала в первую очередь не о себе, а об Эни и дедушке. Я хотела, чтобы у Эни было хорошее приданое, чтобы она не зависела от будущего мужа, и чтобы дедушка не знал ни в чём нужды. Я хотела, чтобы у нас было много денег и мы могли позволить себе хорошую охрану — чтобы больше никто не мог угрожать дорогим мне людям. О себе я не думала: я знала, что не пропаду в любом случае. Я ведь получу образование, а это значит, что буду востребованным специалистом. Тем более, что у меня обнаружилась магия. Эни и дедушка Яков казались мне более уязвимыми, более неприспособленными к жизни, чем я сама, а потому я считала необходимым заботиться о них. Я и подумать не могла, что они примут вот такое решение.

— Дедушка, но как же… Я ведь даже вам не родная, — выдавила я, понимая, что это вовсе не то, что я хотела сказать.

— Родная, Эли, родная, — ласково сказал дед, — иные кровные родственники так не заботятся о своих родных, как ты. Да и мы тебя любим, как родную. А кровь… Ну, что — кровь? Разве она имеет значение? Семья — это прежде всего уважение и любовь, а не гены. Супруги не являются кровными родственниками — разве это мешает им любить и уважать друг друга? Доверять друг другу?

— Дедушка, — осторожно предприняла я еще одну попытку, — давай не будем спешить. Пусть поместье останется нашим общим родовым гнездом. Я ведь тоже могу выйти замуж, да и профессия у меня будет — проживу как-нибудь. И доходы с нашего дела пусть будут пока общими, семейными. Ладно? Кто знает, как там жизнь сложится?

Дедушка Яков задумчиво поглаживал бороду, внимательно меня рассматривая. Наконец, он сказал:

— Хорошо. Пока оставим этот вопрос. В конце концов, тебе еще учиться и учиться. Но я всё-таки официально объявлю тебя наследницей — иначе могут возникнуть вопросы. Ты ведь ездишь на производство регулярно, это надо как-то объяснять. Соседи на помолвке подходили ко мне, интересовались: до них уже дошли слухи.

— Так ты из-за слухов решил?..

— Не только из-за слухов, Эли, не только. Всё, что я говорил — правда. Ни я, ни Эни просто не потянем. Ты должна понимать, что это — не награда, а ответственность. Которую мы взваливаем на тебя, еще по сути ребёнка. Знаю-знаю, в своём мире ты была взрослой, но здесь ты — ребёнок, и твои силы ограничены твоим биологическим возрастом. Так что, ты можешь отказаться. Возможно, ты, как и Эни, захочешь свободы, когда подрастёшь. Тогда всё останется по-прежнему: эдо Вильски и грас Магрин прекрасно справляются, на мой взгляд. Тогда, возможно, один из ваших — твоих или Эни — детей примет на себя эту ношу в будущем. Подумай, внучка.

Я задумалась. Если честно, то я не видела никакой ноши в том, чтобы заниматься землями и предприятиями, принадлежащими нашей семье. Да, это ответственность, но тем и интереснее! Мне доставляло удовольствие придумывать план развития, искать поставщиков, заключать договоры. Мне это нравилось, я была в своей стихии. И я не считала это возможной помехой для моего обучения или будущей карьеры: грамотно подобранный персонал избавляет руководителя от массы лишних движений. Словом, я не относилась к семейному бизнесу как к обузе. Я была готова и в дальнейшем заниматься им, но в то же время я не могла принять такой щедрый подарок. Я хотела, чтобы то, что я делала, приносила пользу всей семье. Хотя… Что мешает мне и дальше заботиться о близких, будучи наследницей? Это ведь ничего не меняет по сути. Или меняет?

— Хорошо, дедушка, — ответила я наконец. — Я подумаю.

Подумаю, как это всё сформулировать, и снова переговорю — и с дедом, и с Эни. Думаю, мы найдём вариант, который устроит всех.