Фальдийская восьмерка

Глава 13

Стук в дверь бывает разный, ведь найти двух совершенно одинаковых людей не удавалось еще никому. Да и один и тот же человек в разные моменты стучит по-разному. Трезвый Джус, к примеру, стучал мелким, дробным перестуком, живо напоминавшим о сорванном захвате старого, подыхающего движка. Пьяным он вообще не стучал, а ломился, зачастую используя для этого подручные предметы.

По стуку многое можно сказать о посетителе. А по реакции на него – о владельце жилища. Кто-то подпрыгнет на стуле от вкрадчивого постукивания соседа, пришедшего спросить флягу эйра до завтра. А кто-то, занявший кри не в то время и не у тех людей, в ответ на требовательный грохот ударов выйдет в окно, позабыв надеть исподнее.

К этому стуку Брак готовился восемь суток, не считая первой ночи после подслушанного в кабаке разговора. Ее пришлось потратить на размышления и планирование, а после – ворочаться до утра на ставшей вдруг слишком колючей и неудобной лежанке под несмолкаемый перезвон колокольчиков в голове.

Удивительно, сколько всего может успеть человек, если его не дергать. В клане у Брака никогда не было слишком много свободного времени – приходилось разрываться между джусовым траком, мастерской, хлопотами по обустройству стоянки и мелким ремонтом всякой вышедшей из строя всячины, которая плодилась у Котобоев быстрее, чем степные мыши. Ничего удивительного – кочевники всегда в движении, от состояния техники зависит все. Любая пропущенная мелочь может приковать всю Семью к одному месту на долгие часы, а то и дни. А это потери эйра, воды, запасов и возможной добычи. Вот и приходилось механикам всем скопом сводить треснувшую ось, костеря неуклюжего Холика, не умеющего толком держаться за рычаги.

Из-за всего этого, из-за возни со скиммером и попыток скрыть подготовку к Поиску, свой первый и единственный жахатель Брак сводил полгода. Пробовал, экспериментировал, осторожно расспрашивал других механиков, подбирал сплавы… А вслед за жахателем последовала возня с дротиками для него, с восстановлением и подгонкой банок. Звучит страшно, но отсутствие времени сыграло куда большую роль, чем неопытность и растущие из задницы руки.

В Приречье такой проблемы не было. Если подумать, у калеки тут вообще не было проблем. Запри дверь, не принимай клиентов, на стук отвечай, что занят. От тебя очень быстро отстанут, особенно, если нет незакрытых заказов. И все – в твоем распоряжении весь день и вся ночь. И Брак, впервые с момента своего появления в поселке, воспользовался этой возможностью сполна.

Он потратил полдня и остатки зелени на то, чтобы перетаскать от Зубца больше тонны пластин из разных металлов. Закупил сушеной рыбы, пива, сменял большую часть хлама в лавке, приобретя старые, но вполне рабочие гогглы. После чего заперся в мастерской и сводил, сводил. Пахал как проклятый, не давая себе времени на передышку, ложась спать с головной болью лишь для того, чтобы, проснувшись, вновь вернуться к верстаку. Злость на себя помогала сконцентрироваться, а усталость отгоняла назойливый перезвон, даря по ночам милосердное бездумное забытье, надежно защищающее от вновь напомнивших о себе кошмарах.

Лодочный сарай за это время успел насквозь провонять эйром и гарью, пару раз едва не загорелся, но с честью выдержал испытание. Чего не скажешь о Браке, который на седьмой день едва узнал себя в отражении. Из радужной пленки застоявшейся под лодочным причалом воды на него смотрел угрюмый, осунувшийся подросток лет четырнадцати, не жравший пару недель по причине бесконечной работы кайлом на выработке. Волосы сальные и растрепанные, сменившие черный цвет на невнятно-серый с подпалинами, кожа из просто бледной стала почти белой, растрескавшись и туго обтянув скулы. Глаза запали, обзавелись выразительными темными мешками и выглядели на чумазом лице инородным явлением, как круглые блестящие окна верхней палубы на закопченном корпусе “Вдовушки”.

Представать перед будущими гостями в таком виде было нельзя, поэтому весь седьмой день Брак старательно отсыпался, отмывался, отъедался и наводил справки в кабаке и на пристани, по возможности вежливо посылая к шаргу всех жаждущих срочных услуг выползшего из своей берлоги механика. Даже волосы кое-как подстриг, тем самым омолодив себя еще сильнее. Мера была вынужденная, но по-другому уродливую подпалину на темечке было не скрыть – от усталости плохо продышался перед сведением, что едва не закончилось печально.

Если выглядел Брак в лучшем случае на пятнадцать, то ощущал себя на все восемьдесят. Во всяком случае, старейший член Котобоев – беззубый ворчун Ластерак – в нескончаемом потоке жалобного бубнежа именно так описывал свое состояние. Когда тело начинает сбоить и ломаться, словно древний как сама степь трак, где замене не подлежит только левый задний якорь. Да и то лишь потому, что его сменили на прошлой неделе и он не успел еще толком наобщаться с остальными частями грузовика, сохранив остатки юношеского задора.

Брак как раз заканчивал собирать походный рюкзак, упихивая в него моток паутинки и большой кусок ноздреватого, серого мыла, неуловимо пахнущего падалью вперемешку с вездесущим ароматом хвои, но прекрасно пенящегося и сдирающего грязь и масло с настойчивостью ядреного щелока, когда раздался долгожданный стук в дверь. Не осторожное пошкрябывание незнамо зачем припершегося Нейгена, не стеснительный грохот очередного лесоруба, а уверенные, размеренные удары человека, который твердо знает, зачем пришел. Раздавшийся вслед за ударами голос, вальяжный и явно привыкший командовать, эту догадку подтвердил.

– Сводила! Как там тебя… Открывай, у меня нет времени ждать.

– Гразгова отрыжка, говорил же не орать! – проорал калека в ответ, спешно вскакивая из-за верстака. – Сейчас впущу.

Брак, чувствуя себя девицей на Сходе, собирающейся на свою первую свиданку, в последний раз глянул на свое отражение в воде, поправил криво сидевшие гогглы, добавил пару живописных разводов масла на щеке, после чего накинул летную куртку и пошел открывать. Протез он прикрыл штаниной, но хромоту скрыть не пытался.

Посетителей было двое. Первым вошел высокий, молодой парень в том возрасте, когда юноши незаметно для окружающих превращаются в мужчин. Красивый, с длинными волнистыми волосами светло-русого оттенка, с тонкими чертами лица и светло-серыми глазами, наверняка сражавшими встреченных девиц наповал. Одет он был под стать своей внешности – в приталенный длиннополый плащ, украшенный причудливой вышивкой, и залихватски сдвинутую набок войлочную шляпу с затейливо изогнутыми полями и высокой тульей. На Брака он взглянул мельком, после чего отошел в сторону, пропуская следующего посетителя, и принялся с любопытством разглядывать мастерскую.

– Ты картечницу продаешь? – привыкший командовать голос растерял всю свою вальяжность, сменив ее на сиплое пыхтенье.

В дверной проем с трудом протиснулся второй – рыжий настолько, словно его волосы свели из вылежавшей на солнце меди. Грузный до ожирения, коренастый, одетый в цветастый зеленый халат с широкими рукавами, он выглядел дивной островной птицей, за каким-то шаргом залетевшей в обычный сельский раповник. Впечатление дополняли огромные, завитые кверху усы все того же красно-желтого оттенка, крохотное пятнышко бороды и круглые очки с синеватыми линзами.

Брак был настолько впечатлен зрелищем, что не сразу нашелся, что сказать. Когда же спохватился, гость уже втек себя внутрь сарая и теперь брезгливо разглядывал покрытые подпалинами стены и засыпанный флюсом пол, поводя при этом крупным носом и напоказ морщась.

– Продаю, – прокашлявшись, ответил Брак и протянул для рукопожатия руку. – Брак Четырехпалый, механик из вольных торговцев.

– Не молод ты для механика? – брюзгливо спросил рыжий, проигнорировав приветствие.

– Я – Кандар. Кандар Ярвус, – представился красивый парень, неловко извернувшись и пожав левой рукой протянутую ладонь. – А это – Раскон Медногривый, капитан лучшего в низовьях корыта, чьи достоинства перевешивает лишь его же несомненное величие.

Брак не понял, чьи достоинства парень имел в виду, корыта или капитана, но на всякий случай кивнул и даже слегка поклонился расфуфыренному незнакомцу, чьи достоинства, несомненно, перевешивали. Тот выглядел настоящим сараком, такие любят пафос и подобострастие.

– Мне почти восемнадцать, – ответил калека на вопрос капитана. – Чем могу помочь?

– Ты глухой или на память жалуешься? – удивленно приподнял очки Раскон. Глаза у него оказались ярко-зелеными, под стать всему остальному. – Картечница. Мне сказали в вашей рыгальне, что здесь ее продают, ты это подтвердил. Соврали?

Брак понял, что свое поведение надо срочно менять, иначе придется дожидаться следующей подходящей горжи с менее привередливым капитаном. Поэтому он молча поклонился, прошел в центр сарая и картинным жестом сорвал драное покрывало с возвышающегося на постаменте оружия.

– Гхм, – хмыкнул капитан и кивнул Кандару. Тот подошел к стоящему на лафете жахателю-переростку, с любопытством заглянул в глубины короткого, толстого ствола, после чего глубокомысленно заявил:

– Скраппер.

– Гхм.

– Картечница, – поправился парень и полез куда-то под лафет.

Калека только в этот момент осознал, что именно казалось ему неправильным в облике и поведении Кандара – у того ниже локтя отсутствовала правая рука. Вместо живой кисти из рукава выглядывала матово блестящая трехпалая клешня протеза, в которой сейчас была зажата рукоятка увеличительного стекла.

Брак загляделся, впечатленный тем, насколько дотошно горжевод изучает оружие. Настолько увлекся, что не сразу услышал обращенный к нему вопрос.

– Гравик хороший?

– Какой был, – пожал плечами Брак. – Синий, но старый. Если не пережигать, лет десять еще протянет.

Кандар кивнул и вновь полез в недра лафета. За стеной сарая кто-то шумно мочился.

– Ну что там? – не выдержав спросил Раскон. Он поискал взглядом место, куда можно присесть, но стулом побрезговал, поэтому остался стоять, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– Картечница новая, едва вчера сведенная. Детали не обкатались, но это даже хорошо. Лафет старый, поворотный, верх всего на сорок-сорок пять, зато шустрый. Схема как на цеповых турелях, только кривоватая.

– Кривоватая? – уточнил капитан.

Брак промолчал.

– Кривоватая, но можно поправить, тут латунь на поворотке. Скорее всего специально, чтобы не колупаться с установкой. Ствол хороший, тяжелый, но без каверн. Если первый раз не разорвет, будет работать. Зарядка примитивная, засыпная…– Кандар сощурил глаза и пошуровал рукой в недрах скраппера. – Где-то на большое ведро. Гравик должен потянуть.

Раскон картинно закатил глаза и все-таки опустился на жалобно скрипнувшее кресло. Выудил из рукава флягу и принялся шумно пить.

– Ага, пружина тут… – бормотал однорукий. – Ручка? Плоская или..? Брак, какая тут пружина?

– Лента, – ответил калека.

– За каким шаргом тут лента?

– А из какой жопы я здесь нормальную рожу? – незаметно для себя начал переходить на секретный язык механиков Брак. Тот самый, где четыре слова из пяти для окружающих непонятны, но несомненно оскорбительны.

– Пластину вкорячил бы.

– Шаргов упор.

– А стоймя? Ты не мог упор с задницы?

– На соплях выйдет и трубу перебьет на повороте.

– Сопли у тебя в голове. Смотри…

Раскон зевнул и посмотрел на хронометр. Закинул в рот комочек жевательной смолы, прикрыл глаза и засопел.

– Гхм.

– А чего он пузатый такой?

– Красивое.

– Красивое. На банки хватало? Там сплав или?

– На разрыв. Не гонял его толком еще. Сплав медяхи и…

– Гхм!

Спорящие парни одновременно повернули головы от компрессора, служащего постаментом для поворотного механизма. На лицах у обоих было крупными мазками намалевано недовольство наглым вторженцем в таинство неистового заклепочничества.

Раскон тяжело встал с кресла, потянулся и недовольно заявил:

– Уже полтора часа возитесь. Дольше я в этом клоповнике не выдержу. Кандар, давай вкратце.

Тот выпрямился, убрал увеличительное стекло в карман и бодро отрапортовал:

– Примитивный, надежный, простой. Кого-то мне напоминает. Заправляется медленно, зато от своего компрессора, можем на нос воткнуть без лишних труб. Надо бы жахнуть разок для проверки ствола, но я уверен, Брак нам в этом поможет. Так ведь?

– Оружие – как мужская сила – его тоже проверяют задолго до первого боя, – ответил калека.

Раскон поморщился и недовольно повел рукой, Кандар хохотнул.

– Если испытание пройдет успешно, сколько ты за нее хочешь? – спросил капитан. – Только не надо тут прыгать от радости и заверять, что все точно будет хорошо. Деньги ты все равно получишь не раньше, чем мы установим картечницу на судно.

– Две фиолки, – ответил Брак, не раздумывая. – Торговаться не буду.

Все еще посмеивающийся Кандар замолчал и недоуменно посмотрел на своего спутника.

–Гхм.

Раскон тяжело вздохнул, подошел к скрапперу и задумчиво побарабанил толстыми пальцами по стволу.

– Ладно, я понял. Хорошо, что ты за нее хочешь? – слово “что” он выделил голосом.

Брак кинул взгляд на приткнувшийся в углу сарая рюкзак и ответил:

– Хочу свалить отсюда вверх по реке. В Троеречье, а оттуда на восток, к побережью.

– К чему такие сложности? – спросил Раскон, прищурившись. – Плата избыточна за простую доставку. Тебя разыскивают?

– Я бы тоже свалил, – заметил Кандар. – Здесь не место для молодых, горячих парней, вроде меня.

– Никто меня не разыскивает, – помотал головой Брак. – Меня сюда случайно занесло, а как выбираться я не представляю. Вернусь к своим с пустыми руками, да еще и после случая с цепом… Скажем так, жизни мне не будет. Мало того, что засмеют к шаргу, так еще и пеню повесят за незакрытый контракт.

– Механика, который может в одиночку свести картечницу? – недоверчиво покачал головой капитан, – Верится с трудом. От меня-то ты чего хочешь?

– Возьмете меня на горжу, в экипаж? До тех пор, пока не решу сойти. А в качестве платы я отдам скраппер, то есть картечницу. – поправился Брак, – Доделаю ее по дороге. Я разбираюсь в движках, умею работать с гравками…

– Исключено, – отрезал Раскон и повернулся к выходу. – Первого встречного на судно никто не наймет, к тому же механик у меня есть. Могу дать семь синек за картечницу, и то, если она вообще заработает.

– Заработает, – пробормотал Кандар. – Хрен ли ей не заработать…

Брак беспомощно смотрел, как капитан направляется к двери. Такого развития событий он не ожидал – был уверен, что, впечатлившись скраппером и чуя возможность здорово сэкономить, место в экипаже ему будет обеспечено. Понятно, что это всего лишь первая попытка, но за категоричный отказ было обидно. План в его голове подобной ситуации не учитывал.

– Но почему? – спросил калека вслед уходящему горжеводу. – Спросите в Приречье, там меня знают.

Раскон развернулся в дверях, смерил парня презрительным взглядом и сквозь зубы процедил:

– Знаешь, что я вижу перед собой?

– Обосранную халупу, – вполголоса подсказал Кандар.

– Механика? – спросил Брак.

– Я вижу перед собой очередного кланового ублюдка, который решил, что он умнее всех. Сколько тебе, ты сказал? Пятнадцать?

Брак похолодел, но ответил правдиво:

– Семнадцать. Почти восемнадцать.

Кандар хмыкнул, сплюнул и пошел к двери.

– Сам ответил, я даже за язык не тянул. Что там у тебя за история для местных дуболомов? Им хоть в уши нассы, поверят, что это пиво. Припыл по реке после нападения? Бродил по лесу, пока не наткнулся на поселение? На тебе летная куртка, так что дай угадаю… С цепа рухнул?

Брак угрюмо промолчал.

– Что, серьезно? – хохотнул Кандар. – С цепа рухнул? Гразгова блевота, Медногривый, эта – лучшая из всех.

Капитан покачал головой.

– Знаешь, клановый ты выкормыш… Вы все такие одинаковые. Молодые, наглые, считаете себя хитрыми. Знаешь, что вас всегда выдает? – он подошел к Браку и ткнул украшенным золотым кольцом пальцем ему в лицо. – Глаза. Вас, степных ублюдков, выдают глаза. Вы смотрите на всех честно и открыто, льете нам дерьмо в уши, наивно хлопая ресничками. Но там, внутри черепушек, вы насмехаетесь. Потешаетесь, что провели очередного тупого человечка, который с готовностью сожрал предложенные вами огрызки полуправды, густо замешанные на ваших собственных испражнениях, да еще и попросил добавки.

Раскон сплюнул под ноги. Лицо его раскраснелось, почти сравнявшись по цвету с воинственно топорщившимися усами. Кандар безмолствовал, с полуулыбкой стоя у двери и внимательно наблюдая за происходящим.

– В этом все вы. Слетаетесь в города, как мухи, считая всех вокруг дерьмом. Но глаза вас выдают, всегда выдают. Глаза и вонь оружейной смазки. Что там у тебя на стене, репульсор? За поясом нож, в кармане, наверняка, кастет. А первое, что ты свел, оказавшись в новом месте – это шаргова картечница размером с гору? Достаточно уметь видеть, – он постучал пальцем по стеклу очков, после чего указал пальцем на своего спутника. – Кандар умеет. Он десять лет провел в ошейнике у степных тварей, он видит их насквозь…

– Восемь, – поправил стоящий у двери механик, но Раскон не обратил на его слова никакого внимания.

– А после того, как он вырвался и нашел себе дом, знаешь что случилось? Ты знаешь, клановый выкормыш, что случилось? Его поселение сожгли, разровняли под корень, свели до состояния обугленной, дымящейся ямы в земле, – капитан уже не говорил, он орал. Дыхания ему не хватало, а лицо покраснело еще сильнее. – Но тебе плевать, да? Тебе плевать, высокомерный ты ублюдок, даже сейчас ты потешаешься надо мной, смеешься там, внутри, в голос хохочешь, думая лишь о том, что следующий приперевшийся сюда ублюдок окажется сговорчивее и купится на твои сопли. Намотает их себе на уши, после чего повезет тебя прямо туда, где ты подашь своим сигнал. И потеряет все, несчастный доверчивый ублюдок.

Брак действительно так думал, надеялся, что следующий капитан горжи будет вести себя по-другому. Но слова Раскона задели его куда сильнее, чем должны были, глаза щипало, а внутри стало горячо. Будто котел с эйром закипал, с каждой секундой приближаясь к неминуемому разгону своего содержимого.

– Никто тебя не наймет, подонок. Ни одна сволочь на реке не возьмет тебя на борт. Никто не купит у тебя этот хлам, не подаст руки и не примет плату за проезд. Поверь, степняк, я знаю что говорю. Слово Раскона Медногривого в этих краях значит многое, куда больше, чем ты способен себе представить. Ты проклянешь тот день, когда впустил меня на порог своей халупы, всю жизнь будешь вспоминать. Собирай свой хлам, сжигай к шарговой матери все следы своего присутствия и беги к своей мамочке в степь, жаловаться на злых лесовиков, выгнавших несчастного степного выкормыша из теплой, уютной кучки дерьма, в которой он уже успел свить себе гнездышко. Варитесь там в своих железных коробках, грызитесь и убивайте друг друга и помните, что с каждой вашей смертью весь остальной мир будет вздыхать с облегчением.

– Катись ты к шаргу, усатый ублюдок! – взорвался Брак. Внутри у него все клокотало, кровь стучала в ушах, а перед лицом стояла улыбающаяся, но мутная, словно смотришь сквозь мембрану, Сима.

– Что ты там шепчешь, малыш? – насмешливо спросил Раскон. – К шаргу? Я уже был там, степняк, и не со…

– Нахер иди! – заорал Брак. – Кланы? Пусть тоже катятся к шаргу, в кузове всем места хватит! Я еще эйра им подолью на дорогу. И ты, островной ублюдок, отправляйся вместе с ними. Забирай своих друзей, родственников, всех своих собратьев по Большой Политике и катитесь с Гардаша. Кланы – говно, вы – еще хуже, так и отправляйтесь в океан всем скопом. Утопитесь там в котле.

Он оттолкнул опешившего от таких слов капитана, нагнулся и завернул штанину. Тускло блеснул металл протеза, исписанный густой вязью нерассказанных историй.

– Видишь это? Или тебе очки для красоты нужны, гразгова ты отрыжка?

– Что ты… – начал было Раскон, потянувшись к поясу.

– Рас, подожди! – крикнул Кандар.

А Брака несло. Он в одно движение отстегнул ремешок, потянул протез с ноги. Тот не поддавался. Калека зарычал, рванул сильнее, после чего швырнул тяжелую железку в лицо рыжему. Толстяк поймал и отшатнулся.

– Знаешь, что это? – Брак уцепился рукой за ствол скраппера и стоял, с трудом сохраняя равновесие. – Там все, гразгова ты отрыжка. Все, кто был для меня важен, вот они. Ты держишь их в руках, высокомерная островная мразь. Ты упомянул мать? Она там, убита клановыми. Отец? Там же. Наставники, друзья? Все там, внутри, вместе с тем, что осталось у меня от прошлой жизни. Легко тебе держать, рыжий ублюдок? Не давит на руки, пузо не надорвешь?

– И что это? – Раскон слегка ошарашенно отбросил протез в сторону. Тот звякнул об верстак и замер мыском вверх. – На жалость решил давить, выкормыш степной? Давить на жалость? Меня? Если ты слабак, нехер тебе делать на западе, вали в сво…

– Убью!

Брак рванулся к нему с ножом, но позабыл про ногу и едва не рухнул. Удержала его вцепившаяся сзади за куртку железная клешня, а руку с ножом перехватила вторая – живая и шарговски сильная. Брак забился, мыслей в голове не осталось, кроме одной – добраться до высокомерного рыжего ублюдка, в котором словно воплотилась вся его накопленная за прошедший месяц ненависть.

– Стой! Да стой ты! – голос Кандара звенел от напряжения. – Рас, его бы не выпустили! Да стой, говорю!

Раскон, уже доставший из-за пояса длинный, кривой тесак, замер.

– Откуда?

Брак рванулся вперед, едва не вывернувшись из железной хватки, но горжевод снова его удержал.

– Он не клановый, Рас! Калеку не выпустили бы!

В дверь заколотили, громко и требовательно.

– Шаргова… Стоять! – голос рыжего хлестнул по ушам. – Держи его Кандар. Я разберусь.

Брак обмяк и выронил торденовский нож, рыбкой блеснувший в воздухе и на два пальца вонзившийся в землю сарая. Безрукий облегченно выдохнул.

Спустя десять минут Брак сидел за верстаком и угрюмо пил хвойный отвар, заменявший местным лесовикам чай. Он с огромным удовольствием опрокинул бы в себя кружку-другую вурша, но запасы давно закончились, а новый достать было попросту негде.

Кандар бродил по мастерской и с интересом разглядывал скопившийся по углам хлам и недоделки. Подцепил протезом незаконченный капкан, потыкал пальцем в скругленные зубья, после чего бросил его в угол.

– А островитян за что?

Калека промолчал, уткнувшись в кружку. Руки дрожали.

– Зря ты с ним так, – заметил сероглазый, прислушиваясь к разговору за стеной, – Раскон – хороший мужик, хоть и островной. Поверь, он не по своей воле залез в эту глушь, да и заносит его редко. Так сложилось.

– Я его чуть не убил, – пробормотал Брак. Зубы дробно простучали по кружке, когда он делал глоток. – Чуть не убил. Попытался ведь…

– И хорошо, что лишь попытался. Раса тебе не осилить, даже если ему глаза завяжут и руки по локоть отрубят. Не смотри, что он такой толстый и смешной, эту ошибку многие совершают. – Кандар покачал головой и кивнул на протез. – Давно?

– Давно, – хмуро ответил Брак. После внезапной вспышки злости, которую запросто можно было спутать с истерикой, на него накатила дикая слабость, сопровождающаяся медленно утихающей дрожью в руках и смолкающим звоном колокольчиков. Он ругал себя за несдержанность, но в то же время был до шарговых соплей рад, что дело не завершилось кровью. Неважно, чьей именно, что бы там красавчик не говорил о своем капитане. Расспросы о протезе были последней вещью в длинном списке тем, о которых он сейчас не хотел говорить. Или первой, тут уж как посмотреть.

– И у меня давно, – горжевод стукнул клешней по стволу скраппера, вызвав протяжный звон. – Привык уже.

– Я тоже.

За стеной раздался смех и стеклянный звон. Браку показалось, что он услышал знакомый голос Пунтара, что само по себе было невероятным событием – правая рука главы Приречья редко выползал из своей каморки по мелочам. А значит – показалось.

– Тебе можно на борделях здорово сэкономить, – задумчиво протянул Кандар. – Две подруги всяко лучше одной, а мне за такую роскошь приходится платить.

– Зато ты, если что, сможешь догнать понравившуюся, – против воли ухмыльнулся Брак.

– А тебе, если перепадет, в два раза меньше времени понадобится.

– Ты из окна можешь выпрыгнуть, если времени не хватит.

– А ты…

Дверь распахнулась и внутрь зашел рыжий, на ходу убирая что-то за пазуху. Кандар осекся на полуслове, после чего отошел к скрапперу и непринужденно на него облокотился, натянув шляпу на ствол.

Брак мрачно взглянул на Раскона, но промолчал.

– Извиняться не буду и от тебя не потребую, – капитан подошел к верстаку, оперся на него руками и посмотрел калеке в лицо. – Мы тут не дети, чтобы в эти игры играть. Меня занесло, тебя занесло. У меня был повод, у тебя был повод, все остались при своих. Начнем заново?

– Угу, – кивнул механик. – Но если…

– Не заставляй меня сомневаться в твоей благоразумности.

– Не буду. – ответил Брак.

– Гхм. Ладно. Ты кочевник?

– Говорю же, ни одна степна…

– Я от него хочу услышать, Кандар. Не лезь.

– Я не кочевник, – перебил их Брак. – Родом с Талензы, шарг знает откуда. Мелкий был.

Раскон кивнул и отошел от стола. Вновь приложился к фляге.

– Про цеп правда? Поход через лес и этот, фолшер?

– Что за фолшер?

– Не лезь, Кандар, в последний раз говорю.

Тот поднял руки в примирительном жесте и принялся ковыряться протезом в прицеле.

– Правда, – ответил калека. – Я бы такое не придумал.

– Гхм. Погорячился я. Такой бред можно было бы услышать от начитавшегося этой бумажной дряни дикаря, но ты не выглядишь дураком. Правда, что ли, спрыгнул?

– А я пытался сказать…

– Утоплю на первом же перегоне! – рявкнул рыжий.

– И кто тебе тогда будет толкатели сводить? Разоришься на лодочниках.

Брак снова промолчал, хотя ему было что сказать. Под образ начитавшегося бумажной дряни дикаря вполне подпадал Логи, да и история с лихим прыжком с цепа была вполне в его духе. Но сейчас именно ее вопиющая нереалистичность играла парню на руку.

– Кто у тебя? – внезапно спросил Раскон. – Мать?

– Мать. Отец. Наставник. Друг. Друзья. – перечислил Брак. В груди вновь стало горячо.

– Клановые?

– Клановые.

– Кто?

– Кто их разберет… – пробормотал Брак. – Кто-то.

– Гхм. – вновь хмыкнул Раскон. – Дам фиолку за картечницу, могу добросить вверх по реке, но не до самого Троеречья. Мы еще на юг сплаваем, чтобы успеть до зимы. В команду не возьму, у нас уже есть механик. А в остальном от тебя толку немного.

– Не надо, – ответил калека. – Поищу другую горжу.

– Зачем тебе вообще на побережье? И почему хочешь именно в команду?

Брак пожал плечами и одним глотком допил отвар.

– Деньги нужны, а на реке можно хорошо заработать. И домой надо, с деньгами. А тут застряну до весны. Пилы и капканы сводить уже сил нет.

– Все равно не возьму. Могу посоветовать надежного капи…

– Вообще-то, у нас только половина механика, и ты сам об этом мне постоянно напоминаешь, – подал голос Кандар и внезапно подмигнул Браку. – Три руки куда лучше одной, да и на флире я заколебался болтаться.

– Гхм…

Утро поприветствовало Брака полутьмой, ором потерявших всякий страх визжиков и прохладной сыростью, поднимающейся от воды. За последние дни река здорово выстудилась – ночи стояли холодные. Даже плотовики напялили непромокаемые жилеты и куда неохотнее покидали свои посты на бревнах ради сомнительного удовольствия вымокнуть и продрогнуть до костей. Хотя, Нейген наверняка все еще надеется на свой счастливый сачок.

Калека неторопливо собрался, сменив ставшую уже привычной летную куртку на свои кожаные вещи. Степной наряд дополнили теплый вязаный свитер, такая же шапка и даже носок, кое как впихнутый в ставший вдруг слишком маленьким ботинок.

Попил хвойного отвара с подмокшими сухарями, сверля взглядом свернутую в трубочку пластину контракта.

Собрав вещи, взвалил на плечи рюкзак и грустно оглядел осиротевший лодочный сарай. Из всех признаков пребывания Брака в нем остался лишь дурацкий посох с совой, подпалины на стенах и заваленная шкурами лежанка – все остальное еще с вечера уволокли нанятые Расконом грузчики. Да и было там немного: компрессор для банок пошел на скраппер, бак для эйра отправился туда же, а так и не законченный душ Брак сменял кому-то из скотоводов за мешок сушеного мяса и шерстяные вещи.

Юный механик в последний раз вдохнул ставший уже привычным воздух, попытавшись отложить в памяти эту дивную смесь из запахов воды, дерева, эйра и металла. Провел рукой по стене, размазал между пальцами липкое и красное. Вышел наружу. Помянул шарга, вернулся за посохом, после чего покинул свою первую мастерскую. На этот раз уже окончательно.

На пристани калека передал сонному Кевнеру тяжелый сверток, сопроводив просьбой передать капкан и букварь Нейгену. Тот сунул нос внутрь, после чего задал всего один вопрос:

– Почему синий?

Брак пожал плечами. Они постояли на пристани, наблюдая за тем, как с поверхности воды неспешно растекается туман. За их спинами просыпалось Приречье: скрипели двери, чавкала после ночного ливня густая, жирная грязь, разносилось осторожное потрескивание первых костров.

– Знаешь, я даже завидую, – сказал лодочный механик, – Сколько их свожу, а на реке толком не был. Могу ведь, если захочу.

– А ты хочешь? – спросил Брак.

Механик промолчал.

Они постояли еще несколько минут, затем пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны: Кевнер на площадь, за горячей едой, а калека – на влажную от росы палубу своего нового обиталища, где сонные горжеводы, зябко ежась, будили многочисленные эйносы.

– Ты же помнишь, если не выдержит, Раскон велел тебя сбросить? – ехидно улыбаясь спросил Кандар. – А ты плавать не умеешь.

Он со звоном загнал в паз толстую медную пластину – первую и последнюю преграду, отделяющую эйр от основной части ствола.

– Выдержит, – буркнул Брак, возясь с компрессором.

Тот загудел, застучал и принялся заполнять разгонную камеру скраппера.

Седой старик в непромокаемом плаще, кряхтя и сгибаясь в три погибели, подтащил к носу горжи ведро с галькой, после чего ушел на корму. Механики совместными усилиями подняли тяжеленную тару к засыпному отверстию, после чего опрокинули. Камни весело застучали по металлу.

– Смотреть не будут?

– Если рванет, то только тебя размажет, – весело ответил Кандар. – Ну, и весь передок тоже, но эта шаргова баба все равно никому не нравится.

– А ты? – спросил Брак, перекрывая рычаг компрессора и будя гравик.

Сведенная под забитым галькой стволом коробочка зажужжала, лишая веса все вокруг. Из недр оружия послышался каменный перестук.

– А я просто не могу упустить возможность жахнуть из скраппера. Всю жизнь мечтал, – признался Кандар, – К тому же, Приречье слишком медленно просыпается, ты не находишь? Аж завидно. Не против?

Брак проводил взглядом медленно таящую в тумане пристань и кивнул. Он тоже мечтал.

Сероглазый механик хлопнул его по плечу, потянул рычаги, наводя оружие на верхушки ближайших деревьев. Крутанул клешней рукоятку, взводя пружину, после чего спросил:

– Будим тупых лесовиков?

– Будим. – улыбнулся Брак и закрыл уши.

Скраппер выплеснул столб синего света. Горжу качнуло, по верхушкам плакальщиц стегануло каменным дождем, а обитатели Приречья разом проснулись.