Фальдийская восьмерка

Глава 16

– Обязуется при-принимать участие в… В азартных играх, прилагая все возможные и необходимые усилия для по… победы или проигрыша нанимателя, в зависимости от ег…. Его высказанных или невысказанных пожеланий. А это еще за каким шаргом надо? Жульничать в кости или что?

– Или не жульничать, – пожал плечами Кандар. – Мало ли, как обернется. Следующий пункт веселее, тебе понравится.

– Бред. Высказанных или невысказанных, серьезно? Зачем составлять договоры с таким количеством идиотских условий, если ты даже толком не знаешь, что имеется в виду?

– Чтобы, когда придет время, ты их исполнил. Сам согласился, никто силком тебя ставить отпечаток не заставлял. – Сероглазый поерзал на неудобном стуле и потянулся за флягой. – Летать же тебе понравилось?

– Да, но… – Брак попытался подобрать слова, но плюнул на это. Свернул в трубочку лист контракта, убрал за пазуху и недовольно пробурчал: – Все равно не понимаю, к чему такие сложности. Можно просто попросить, на одной горже плывем.

Он принял протянутую механиком флягу, сделал пару глотков, но возвращать не спешил. Сквозь щель под накидкой виднелась заросшая травой прогалина, скорее даже овражек, на дне которого едва слышно журчал крохотный ручеек. Орали птицы.

– Сразу видно, что ты не имел дел с фальдийцами. Хоть раз вкусивший их страсти к крючкотворству меняется на всю свою оставшуюся жизнь. Как правило, недолгую, печальную и полную неоплаченных долгов, зато наполненную судорожными метаниями в попытках выбраться из лабиринта противоречащих друг другу условий. А Раскон – самый фальдиистый из всех фальдийцев, особенно в этих краях.

– Хватит трепаться, – злым шепотом пробормотал спустившийся в землянку Везим. – Эти договоры не стоят железа, на котором они сведены. Здесь дикие земли, кто будет их исполнять?

Охотник сменил одежду на мешковатую накидку, сплетенную из сотен пестрых тряпочек, вылил на себя полбутыли какой-то неимоверно вонючей дряни и теперь портил воздух в землянке не только фигурально – своим бесконечным недовольным бурчаньем, но и вполне реально – запахом шарговой накидки, от которого слезились глаза и тянуло блевать. Он периодически покидал укрытие, неслышно растворяясь в лесу и вызывая облегченные вздохи механиков, после чего так же неслышно возвращался, принося на одежде жирных, довольных бесплатным транспортом клопов, и бесцеремонно вклиниваясь в разговоры.

– Бубнику искал? – участливо спросил его Кандар, тем не менее понизивший голос до громкого шепота, – Похоже, нашел.

Везим его подначку проигнорировал. Хмуро взглянул на сероглазого, яростно почесался, вытащил из волос запутавшегося жука и смачно захрустел панцирем, перемалывая хитин крупными, желтыми зубами. Кандар сбледнул, отвел взгляд и отвернулся.

– Смотря, сколько у него этих договоров, – задумчиво пробормотал Брак, – Если только экипаж “Карги”, то это пустая блажь.

– Сообразил, – одобрительно кивнул Кандар, морщась от раздающихся из угла звуков. – Вот тебе еще вопрос, на подумать. Как долго продержится здешняя вольница? Вся эта романтика глуши и почетное звание самой глубокой задницы Гардаша?

– Никуда она не денется. Северных законов здесь никогда не будет, островных – тем более. Если кто полезет, леса сожрут их и выплюнут кости в реки, – буркнул Везим, – Даже кочевники сюда не суются, потому что боятся. И будут бояться. Здесь не место степным тварям.

– Здешние леса прекрасно справляются самостоятельно, особенно по части тварей. Зачем нам чужие, когда есть свои, да?

– Ты о чем? – охотник уставился на механика прищуренными белесыми глазами и снова почесался, – Какие твари?

– Это метафора, – пояснил Брак. – Кандар пытается сказать, что если на эти земли не придут чужие законы, здесь появятся свои. Наверняка, уже появились.

Везим сплюнул остатки жука и недоверчиво посмотрел на собеседников. Вымазанное жирной грязью лицо плохо передавало эмоции, но сквозившую во взгляде снисходительность трудно было перепутать с чем-либо другим.

– Поселения устанавливают свои законы, перегораживают реки. Жизнь внутри – только для тех, кто согласен платить. Пошлины на торговлю. Налог на работу и добычу. Поборы за защиту. Фактории островитян. Фактории республиканцев, фактории Доминиона. Троеречье подминает под себя торговлю с севером и востоком. Договоры с кочевниками, договоры друг с другом, договоры со всеми, до кого можно дотянуться. Хозяева поселков – из защитников и основателей постепенно становятся местной знатью, творящей на своей территории все, что ей вздумается.

Кандар говорил медленно и нудно, старательно подбирая слова и загибая пальцы. Брак кивал, погруженный в собственные мысли.

– С каждым годом поселки объявляют все большие куски леса своей территорией. Хочешь охотиться – плати. Добывать – плати. Торговать – плати. Как скоро границы пересекутся?

– Леса большие, все не перекроют. Мне хватит.

– Это пока. А через десять лет?

– А через десять лет я уже сдохну и мне на все будет насрать, – поднялся на ноги Везим. – Мне и так на все насрать, а так будет насрать вдвойне. Пойду пройдусь, следите.

Сопровождаемый облаком вони охотник выбрался наружу и скрылся за деревьями.

– В чем-то он прав, конечно… – протянул Брак. – А Раскону не насрать?

– Раскону не насрать, – кивнул Кандар. – Одному шаргу известно, сколько таких договоров валяется в сундуках по всему западу, в чьих именно сундуках они валяются, и их содержимое.

– Не люблю островитян.

– Кто их любит… А ты за что?

Брак промолчал. Вытащил из сумки незаконченную латунную фигурку и принялся осторожно ее доделывать. Кривое кресло с подвешенным над ним шариком гравки вышло хорошо, а вот с сидящим человечком упорно не получалось – сказывалось отсутствие опыта. Кандар следил за его работой с болезненным любопытством, пальцы здоровой руки едва заметно подергивались, повторяя движения.

Сидеть им предстояло долго. Еще с вечера горжа заякорилась в присмотренном Везимом месте, после чего Раскон за ужином объявил о предстоящей охоте. С опасением ожидавшие его решения братья разразились радостными воплями и принялись громыхать распиханными по разным концам плота железками, готовясь к загону. Даже Шаркендар просветлел лицом и отложил бутыль в сторону, нетерпеливо потирая сухонькие ладони и меряя палубу семенящей стариковской походкой.

Фелинты это хорошо, фелинты это дорого, фелинты это редко. Брак с огромными кошками не сталкивался, но слышал достаточно, чтобы оценить ценность подобной добычи. В детали предстоящей охоты его посвещать не стали, пообещав, что утром и так все будет понятно. Да и не горел он желанием выяснять подробности. Приходить в себя после полета на флире пришлось долго, никак не отпускало поселившееся где-то в груди чувство потери. Высота захватывала и пугала, но вместе с тем восхищала. Странная мешанина противоречащих друг другу ощущений, по которой, тем не менее, он уже начинал скучать. Ему даже не стали предъявлять за полное отсутствие хоть сколько-нибудь полезной информации от воздушной разведки, разве что Раскон невнятно гмыкнул в ответ на виновато разведенные руки.

Утром, едва начало рассветать, всех разбудил взъерошенный сильнее обычного Везим. Суеты, к удивлению Брака, почти не было. Братья споро разобрали тяжелые жахатели и копья, после чего принялись облачаться в бесформенные цветастые накидки, увешанные всевозможной гремящей мелочевкой. Там было все – от крохотных медных колокольчиков до задорно посвистывающих при ходьбе костяшек, добываемых из зловредных визжиков. Эйр они почти не потребляли, но стоило его концентрации в воздухе хоть немного повыситься – начинали на разные лады издавать противные взвизги. Судя по количеству этих самых эйносов, на создание облачений была пущена не одна стая лесных грызунов. Брак, памятуя бессонные ночи, такое всецело одобрял.

Выглядели братья комично до невоможности, а на фоне просыпающегося леса так и вовсе смотрелись то ли пришельцами из-за кромки, то ли невесть каким образом тут оказавшейся труппой бродячих артистов. Получив от Везима указания, старший Жердан нацепил на глаза диковинной формы гогглы, увитые уходящими куда-то под накидку трубками, после чего вся троица гремящей и сквернословящей кучкой утопала в лес, распугав по пути целое семейство сонных краснохвостых бобров.

Браку с Кандаром тоже пришлось попотеть. Везим нагрузил их тяжелыми свертками с лопатами, копателями и еще какой-то хитрой охотничьей снастью, сам взвалил на плечи дурнопахнущий неподъемный рюкзак с притороченной к нему бухтой паутинки, после чего повел пыхтящих механиков за собой в лес. На “Карге” остались лишь дремлющий над бумагами Раскон и воинственно хмурящий брови Шаркендар, умудряющийся одновременно удерживать кружку с пивом и обе рукоятки скраппера. Этой самой кружкой он и отсалютовал вслед уходящим охотникам, после чего отхлебнул и благостно прикемарил – разводить огонь и шуметь Везим настрого запретил, а других дел на горже не было.

Упираясь посохом в топкую после дождя землю и продираясь сквозь заросли, Брак вполголоса ругался на то, чем ему приходится заниматься. Вопреки его ожиданиям, охотник повел их почти в противоположном от братьев направлении, круто забирая к юго-востоку. Стоило отдать должное предыдущему заходу через лес, на этот раз выходило куда привычнее, да и нога болела пока еще терпимо. Но ругань все равно выходила забористая, идущий впереди Кандар оглядывался и одобрительно кивал, в отличие от лупоглазой деревянной совы на вершине посоха – та смотрела так, как умеют смотреть только совы и кошки, немигающе и презрительно, вызывая из памяти все новые и новые ругательства.

По дороге сероглазый и вспомнил про контракт, указав Браку на то, что его мучения не только обоснованы, но и задокументированы, подтверждены и щедро оплачиваются нанимателем. А Везим хмуро добавил, что ходивший с ними раньше Шаркендар хотя бы молчал по утрам. С последним доводом спорить не хотелось, и остаток пути группа проделала молча.

Так же молча добрались до живописной прогалины, скинули вещи и сели отдыхать. С задумчивым видом бродивший по окрестностям охотник остановился, ткнул пальцем в заросшее лохматым мхом возвышение подальше от деревьев и велел копать. Втроем, да еще при помощи едва слышно жужжащих копателей, сооружение крохотной охотничьей землянки заняло у них всего с десяток минут. Осыпающиеся жирными земляными комьями стены наспех укрепили древесным сушняком и похрустывающими полотнами кровянки, после чего Везим самолично натянул сверху плотный навес и принялся колдовать над маскировкой, накидывая сверху лесной мусор и разбрызгивая вокруг жидкость из бутылки.

А утомившийся Брак привалился к теплой стене землянки, отцепил протез и, дождавшись когда сероглазый отвлечется, извлек на свет свернутую трубочку договора. Развел скрепляющую железную блямбу, развернул лист и погрузился в изучение мелких, угловатых букв, щурясь от недостатка света и невольно косясь в нижний правый угол, где красовался четкий, глубоко вдавленный в металл отпечаток его большого пальца. Глядя на него, Кандар усмехнулся, вытащил из свертка складной стул и принялся колдовать над своей клешней, ерзая на неудобном сиденье и поминутно вытряхивая из волос сыплющийся с потолка сор. Сидеть им предстояло долго.

– Как ты вообще это делаешь? – не выдержал Брак. – Это механизм? Я же вижу, что выше на руке ничего нет, ни тросов, ни веревок. Как?

Кандар довольно улыбнулся. Железная рука медленно разжала пальцы, фляга выпала, но сероглазый ловко подхватил ее у самого пола, не дав звякнуть об валяющийся под ногами копатель. Везим неодобрительно взглянул на него и вернулся к прерванному занятию – он сосредоточенно точил здоровенный, с запястье толщиной, кол из светлой древесины, аккуратно выводя ножом глубокие, острые засечки. Они уже покрывали почти треть длины обструганной палки, но останавливаться на достигнутом охотник явно не собирался. У стены рядом с ним стоял с десяток таких кольев, влажно поблескивавших притаившимся в глубине засечек красноватым жиром. Прикасаться к ним голыми руками опасался даже сам Везим, работавший в плотных, пропитанных каучуком перчатках. Нож в его руках казался крошечным, игрушечным, но дело свое делал споро – горстка стружки на полу уже успела вырасти до размеров маленькой кучки и продолжала увеличиваться.

– Никаких механизмов. Она вообще внутри частично полая, иначе хер ее поднимешь. Да и не запихнешь внутрь ничего, я пробовал.

– И как ты ее двигаешь? – вновь спросил Брак. – Нет, я догадываюсь, но…

– Зря ты спросил… – пробормотал Везим.

– А ты пробовал когда-нибудь сводить ногами? Точнее, ногой.

Кандар откинулся к стене, вытянул ноги и закинул руки за голову. Взгляд у него стал покровительственно-вальяжным, отчего немедленно захотелось двинуть ему в рожу кулаком. Брак удержался, не без оснований подозревая, что у него выражение лица было не лучше, особенно когда он часами объяснял Логи простейшие со своей точки зрения вещи. Поэтому, вместо неуместного членовредительства, он принял правила игры и покладисто ответил:

– А не пошел бы ты к шаргу с такими вопросами? Зачем ногами?

– Или не ногами. Хотя, задницей ты сводить точно умеешь, судя по этому недоразумению на палубе. Так что опыт точно есть.

Брак уже почти машинально ответил, но осекся, вспомнив слова Оршага. Те самые, где вольник пространно разглагольствовал про ценность правильных вопросов. И ценность умения задавать эти вопросы самостоятельно.

– Важно ведь не то, что я сводил ногами?

– Э-э-э… – недоумевающе протянул Кандар. – Ты о чем?

– Важно то, что это можно сделать. Смог бы я, если бы у меня не было рук, свести вместе две железки, пользуясь пальцами на ногах?

– Продолжай. – кивнул сероглазый. На его лицо вновь вернулась вальяжность, но теперь к ней примешивалось любопытство.

– Наставник мне говорил, что сводить это не талант, а тяжкий труд, бесконечная наработка и совершенствование навыка. Но, как и любой труд, сведение все равно опирается на возможности твоего тела. Любой может поднять камень, но громиле это сделать куда проще, чем задохлику. Особенно, если камень большой… – Брак сбился, понимая, что мысль ушла куда-то не туда. – Чтобы идти нам нужны ноги, на которые мы опираемся. Голова, чтобы видеть, куда наступаем и отдавать приказы ногам. Спина, с помощью которой мы держим равновесие…

– Задница, чтобы ноги не отвалились.

– Точно, – кивнул Брак охотнику и продолжил. – Убери любую из этих деталей, и ходить станет невозможно. Ну, или намного сложнее.

– Рапа без головы может бегать с полминуты, пока не упадет. Но хотя бы будет делать это молча, – уточнил Кандар и покосился на протез калеки. – К чему это?

– Учитель говорил, что садмы делят процесс сведения на три… скажем так, детали. Не те садмы, которые ваяют кривые ножики в вонючей мастерской на окраине мира. А те, которые могут придумать и, самое главное, свести нечто действительно сложное. Трак, цеп, систему опреснения…

– Горжу. Гигатрак.

– Горжу. Гигатрак, – согласился Брак, – Мастера. Так вот, они делят сведение на три части. Первая – способность нагревать металл прикосновением. Вторая – способность защититься от нагретого металла.

– Левый сделан из камня, а Правый – из металла. Вода мокрая, небо синее, а мы на Гардаше, – буркнул Везим, смазывая жиром очередной кол. – Какие еще детские откровения поведали тебе великие мастера?

– Третье – способность придавать металлу форму. Расплющить пруток, закрутить его, отсечь все лишнее. И получить на выходе пружину, или нож, или фигурку. И как то само собой подразумевается, что это будет делаться руками. Глупо ведь пытаться ходить на руках, когда есть ноги?

– Кривенько подвел, – поморщился Кандар и вдруг улыбнулся, – Смотрю, тебе в этой деревне совсем не с кем поговорить было? Я то думал, что появился достойный повод потрепаться о чем-то, кроме бухла, четвертого Жердана и политики, но тебе даже собеседник не нужен. Сам справляешься.

Брак виновато развел руками и поспешил закончить мысль:

– Нагревать металл можно только прикосновением. Но часть тела не имеет значения, можно пяткой греть. Защищаться можно тоже всем телом. А вот гнем мы только руками. Почему? – он вопросительно наклонил голову и сам же ответил. – Потому что это удобно. И привычно.

– Ты же не будешь ходить на руках, когда есть ноги? – усмехнулся Кандар.

– Но ты можешь это делать. Это шаргово сложно…

– Неудобно.

– Не видно ничего, кровь к башке приливает.

– Как забивать гвозди окуляром.

– Но ты можешь это сделать! Особенно если окуляр краденный.

Механики выразительно посмотрели друг на друга и рассмеялись. Везим поднял голову, взглянул на них и сварливо спросил:

– Ну и как? Он разобрался?

– Разобрался, – ответил Кандар, – Сам сообразил, вроде бы. Я по лицу вижу, у меня такое же было, когда брат посоветовал, как руку можно вернуть.

Брак, успевший прицепить обратно протез и теперь усиленно пытавшийся хоть как-то на него повлиять, не ответил. У него ни шарга не выходило, да и эйра в землянке не было, но сама возможность! Возможность двигать бесполезным, тяжелым куском железа, который тяготил его всю жизнь! От перспектив захватывало дух.

Это никогда бы не вернуло ему настоящую ногу. И никогда бы не избавило от тяжести и необходимости возиться с шарговой железякой. Но это могло бы превратить бесформенный кусок металла, без дела занимающий место в темном углу мастерской, в инструмент. В механизм, которым можно было бы пользоваться.

Может быть, даже удалось бы поменьше хромать?

– Даже не пытайся, – сочувственно сказал наблюдающий за его потугами Кандар, – Я учился годами. Да и протез у меня специально для этого сделан. На суставах металл мягче, хитрости всякие… А у тебя мало того, что нога, так еще и сплав твердый.

– Сил не хватает, – пожаловался Брак, – Если бы нагреть, то может быть… Но ногой учиться надо.

– И придется, если хочешь хоть как-то ногой управлять. Учиться, и долго.

– Стоит того.

– Угу. Я помогу.

Везим шумно, с соплями, прокашлялся, привлекая внимание увлекшихся разговором механиков к себе. Наклонился, стащил с ноги мягкий кожаный сапог, высвободив на свет плотно обмотанную вокруг стопы портянку, удивительно чистую и опрятную, абсолютно не вязавшуюся с внешним видом охотника. Под недоумевающим взглядом двух пар глаз, он неспешно размотал тряпичную ленту. Нога охотника оказалась под стать портянке – чистая, с аккуратно подрезанными ногтями на коротких, толстых пальцах.

Ни говоря ни слова, Везим вытащил из под накидки нож. Не тот крохотный лепесток, которым он строгал колья, но здоровенное зазубренное чудовище длиной с предплечье, с ухватистой, туго обмотанной кожаным ремешком рукояткой. Этот тесак охотник одним движением загнал в пол землянки, глубоко, по середину лезвия, после чего аккуратно вытянул его наружу, зажав между пальцами ноги.

– Сложно, да? – глаза лесовика сверкнули насмешкой, а на губах едва ли не впервые за весь день проступила улыбка.

Не сводя с ножа глаз, Везим вытащил пробку из крохотной, с палец, склянки. Поочередно, каждой ноздрей, вдохнул из нее эйр, после чего быстро вернул пробку на место. Покачал тесак между пальцами ноги, шумно выдохнул…

Толстенное, почти с палец толщиной, лезвие вдруг изогнулось и забилось, словно придавленная камнем ящерица. Острие свернулось кольцом, с едва слышным звяком коснувшись основания клинка, после чего столь же неуловимо быстро разогнулось обратно. Не удовлетворенный этим, охотник ловко крутанул нож вокруг ноги, после чего вновь загнал его в землю, на этот раз по рукоять, смачно припечатав пятку пяткой. И принялся неспешно наматывать портянку обратно.

– Это что вообще сейчас было?

– Это ты мне скажи, – пробормотал Брак, не сводя взгляда с узкой дырки в земле, оставленной тесаком Везима. – Я с вами третий день всего.

Сам охотник после представления задерживаться не стал. Надел сапог, взял в охапку колья и, бросив напоследок что-то про вялую речную поросль, ушел наружу, оставив после себя уже привычную вонь с легкой примесью эйра.

– Я про него знаю только то, что он жену расчленил и утопил, а сына продал в рабство на восток. Дескать, место отродью этой твари среди других отродий.

Прикладывавшийся к фляге Брак поперхнулся и закашлялся.

– Еще он при мне вырезал человеку глаз в уплату долга и однажды на спор швырнул топор с одного берега реки на другой.

– Попал?

– Попал. Он сказал, что это было съедобно.

Они посидели в тишине, впечатленные демонстрацией. Кандар сначала порывался попробовать повторить трюк с ножом, но Везим еще с утра запретил даже притрагиваться к флягам с эйром. К тому же, сероглазый прекрасно отдавал себе отчет, что повторить такое не удастся, хоть залейся эйром по уши.

Солнце прогрело крышу землянки и внутри постепенно воцарялась духота.

– На холодную, ногой…

– Ты же понимаешь, что это просто трюк? Бесполезный фокус, навроде ярмарочных. Я вот видел, как мужик на плечах теленка люторога поднимал.

– Я видел, как кувалду метнули на пятьдесят шагов и попали.

– Бесполезный трюк. Это как жонглировать пустыми банками.

– Глупое занятие. Вроде как с завязанными руками реку переплывать.

– Точно.

Они долго еще сидели, перебрасываясь ничего не значащими фразами и люто завидуя неожиданному таланту охотника. Откуда-то снаружи, из глубины леса, донеслись едва слышные крики и металлический перезвон, впрочем, очень быстро утихшие.

Кандар жестом остановил потянувшегося было за жахателем Брака и пояснил:

– Рано. Сейчас на вторую петлю пойдут. Она обычно поменьше, так что ждать недолго.

– Что мы вообще здесь делаем? – спросил калека. – Когда вы вчера вечером орали про охоту, я ожидал чего то более… Активного.

На самом деле, Брак ожидал чего угодно, кроме унылого сидения в землянке. Разум услужливо рисовал десятки сценариев, по которым могли развиваться события: от расстрела лесных хищников с затаившейся на реке горжи до загона под рев охотничьих рожков. Откуда в воображении взялись эти охотничьи рожки он вспомнить не мог, наверняка из какой-то полузабытой истории Симы, но держали их в руках высокомерные расфуфыренные хлыщи в аляповатых и помпезных одеждах.

Реальность все эти мечты растоптала грязной пяткой вонючего охотника с мутным прошлым. Даже у Гиен охота подразумевала хоть какое-то действие, выслеживание, скиммеры искателей… А тут – дыра в земле, кишащая бледно-розовыми червяками и пропахшая клопами. И совершенно непонятно, чего ждать.

– Мы ждем, – запоздало ответил Кандар, убирая часы в сумку. – А что тебя не устраивает?

– Вот это все, – развел руками Брак. – Это охота?

– А ты разве охотник?

– Сейчас или вообще?

Сероглазый смерил взглядом его ногу, хмыкнул и сладко потянулся.

– Ты не охотник, Брак. И я не охотник. Наше дело здесь – сидеть тихо и делать, что говорят. А говорят нам сидеть в этой дыре с оружием наготове, исключительно на тот случай, если охота пойдет не по плану. Не знаю, доводилось ли тебе в вольных землях выслеживать дичь с траков или ты, скажем, ловил хомяков на холмах – не имеет значения. Ты вообще здесь не нужен, как и я. Просто Раскон перестраховщик и заодно проверяет новичка.

– Фелинты опасны.

– Именно поэтому загонять их отправилась троица самых злобных ублюдков в окрестных лесах, а руководит ими еще более злобный ублюдок, у которого явные проблемы с башкой. И именно поэтому мы сидим тут, занимаясь ерундой, пока здоровенная тварь ценою в две фиолки в ужасе драпает по лесам от горстки орущих, гремящих и воняющих как мой папаша охотников.

При упоминании папаши Брак невольно ухмыльнулся, но потом опять помрачнел. Кандар это явно заметил, но промолчал.

– На самом деле, все очень просто. Достаточно знать, на кого охотишься, знать повадки, особенности, – пояснил сероглазый после паузы. – Фелинты – это просто большие кошки. Огромные, злобные кошки, плюющиеся молниями и способные растерзать с десяток тупых лесорубов за считанные секунды. Поэтому никто в здравом уме не полезет на фелинта нахрапом, лоб в лоб. Да и сбегут те, не примут боя на чужих условиях.

– Подкрасться… – начал было Брак.

– Даже Везим не рискнет, к тому же их двое. Нет, Брак, честно драться с фелинтом – удел дохлых романтиков и не менее дохлых героев. Таких в лесах тоже хватает, но живут они недолго. Везение мимолетно, а вот кошка весом со скиммер – вполне реальна.

– Зато про них наверняка рассказывают истории в кабаках. Про какого-нибудь Касура Молниеносного, величайшего охотника Поречья, одолевшего фелинта в бою голыми руками и вырастившего его детеныша…

Кандар хохотнул и покосился на расписанную закорючками ногу механика.

– Почти угадал с прозвищем, правда звали его Димрос. В одиночку добыл семерых фелинтов, вооруженный лишь копьем, арбалетом, метателем, связкой отравленных дротиков, тремя жахателями и личным флиром, не считая сетей, ловушек, яда и прочего. Задрали его лет семь назад, но слава о его охотах вскружила голову не одному десятку молодых ловцов удачи. Их уже тоже, скорее всего, задрали.

– Злобного ублюдка я тебе припомню, крысеныш.

Везим, как всегда, возник в землянке внезапно, будто соткался из спертого воздуха в углу, рядом со входом. Мгновением позже о его появлении запоздало оповестил растекшийся по яме запах. Кандар примирительно поднял руки, широко улыбнувшись, но глаза его остались серьезными. Охотник кинул на пол выпачканную землей лопату и остывающий копатель, после чего скомандовал:

– Говорим тише. Полчаса у нас есть, потом затыкаем щели и сидим тихо, как дохлый визжик.

Механики кивнули. Брак помялся, но любопытство взяло верх, и он задал лесовику все тот же вопрос:

– Везим, чего мы ждем?

– Фелинтов.

Видя, что ответ Брака не удовлетворил, охотник тяжело вздохнул и принялся объяснять.

– Фелинты это коты. Знаешь, что для кота самое важное?

– Быть умным и красивым?

– Гадить всем вокруг?

– Кретины. Для кошек самое важное в жизни, чтобы сегодняшний день был похож на вчерашний. До мелочей, до распорядка, до погоды и еды. Пожрать, поспать в привычном, знакомом и уютном месте. А больше всего коты ненавидят перемены. Не те перемены, которые они сами решили провести, навроде обустройства новой лежки или изучения новых мест для охоты. Нет, больше всего коты ненавидят, когда кто-то вторгается в их уютный мирок, ломает привычный, изо дня в день повторяющийся распорядок.

– Люди такое тоже не любят, – заметил Кандар, на мгновение опередив собиравшегося сказать то же самое Брака.

– Только кретины, – злобно прошептал Везим. – А еще коты трусливы. Некоторые скажут – осторожны, но это дурацкое жонглирование словами. Напасть со спины – да. Разъяриться и встретить мордой к морде знакомого противника – трижды да. Защитить детенышей – пять, десять раз да. Но встреть фелинт что-то настолько незнакомое, чуждое и опасное, от чего трясутся поджилки и стынет кровь в жилах – он побежит. Побежит, на первый взгляд, сломя голову, не разбирая дороги, лишь бы убраться куда подальше. Но лишь на первый взгляд.

– Коты возвращаются назад? К привычному? – спросил Брак, впечатленный внезапной говорливостью охотника. А еще не на шутку задетый поднятой темой про ход мыслей лесных хищников. Глупо, конечно, отождествлять клан степных бандитов и усатых обитателей сельских амбаров, но что-то в этом ходе мыслей было. Что-то несомненно важное. Кандар тоже навострил уши, хотя явно слушал откровения Везима не в первый раз.

– Возвращаются. Не сразу. Сперва петля. Большая, огромная, чтобы сбить со следу, вымотать, узнать врага получше. Фелинт будет юлить, прятаться, запугивать… Но против своей природы не пойдет, вернется к логову. Не в само логово, конечно, не сразу. Кот пробежится по окрестностям, все изучит, убедится, что враг отстал. И лишь после этого, со всеми возможными предосторожностями, вернется в лежку.

Брак хмыкнул. После подобных объяснений становилось понятно, зачем Жерданы с утра устраивали весь этот балаган. Сбить хищников с толку, напугать, заставить бежать сломя голову. Гиены подобным образом выгоняли из воды гребневых медуз, правда, там использовались шугалки, подвешенные на флирах. А в лесу роль шугалок преотлично сыграли обвешанные хламом братья в разноцветных хламидах.

– А потом? Если враг не отстал?

– Коты тупые. Если в первый раз не сработал трюк, они пойдут на вторую петлю. Сил у фелинтов уже поменьше, да и враг наверняка тоже устал… Поэтому вторая петля короче, иногда в два, три раза. И если враг отстал, к логову они придут куда более усталыми, и обследовать окрестности будут менее тщательно. И вот там их уже буду ждать я.

– Мы, – поправил Кандар. – Я, ты, Брак, и с десяток острых, смазанных дрянью кольев понатыканных где попало. Не считая прочих сюрпризов.

– Угу. Где попало, точно. Еще пару таких фраз, и в следующий раз я понатыкаю кольев в твою задницу и оставлю приманкой.

– А если враг не отстает? – уточнил Брак. – Продолжает идти по следу, несмотря на все уловки?

Кандар хмыкнул и демонстративно взвел пружину на тяжелом жахателе, невесть как оказавшемся в его клешне. Но под злым взглядом охотника посмурнел и аккуратно снял оружие с боевого взвода.

– Если враг не отстает, то фелинт либо продолжает бежать, либо дает бой. Причем там, где ему знаком каждый куст и каждое дерево. Хотя, для кота на этом, скорее всего, все кончено. Если преследователь и вымотался, то уж точно не настолько сильно, как котяра. Они плохо переносят долгие усилия. Порвать за минуту стадо скота – легко. Пересечь лес за час – запросто. Но полдня путать следы и бежать от преследователя – тут любой фелинт превратится в валящуюся с ног от усталости развалину, не видящую дальше собственного рыла. Здесь мы его и возьмем.

– Практично, – заметил Брак. – Это всегда срабатывает?

– Если за дело берутся не криворукие кретины – всегда. У нас есть опыт, хорошие, выносливые загонщики, удобная местность, вид на лежку и вы двое, на всякий случай. Главное, чтобы фелинты не подвели. А они никогда не подводят. Крутят восьмерку как миленькие, каждый шаргов раз. И никогда ничему не учатся.

– Ну, не все так просто, – добавил Кандар. – Подохнуть при охоте на фелинта можно запросто, особенно если попадется матерый, который уже однажды пережил загон. Такие на цветастые тряпки и шум не ведутся, сразу атакуют. Для этого Жерданы и тащат с собой целый арсенал, чтобы в случае чего просто забить тварь на месте. Им за такое полагаются лишние кри и бочонок пива, если выживут.

– Эти выживут, – проворчал Везим. В хриплом шепоте сквозило затаенное уважение.

До означенного охотником срока еще было порядком времени, но разговор сам собой затих. Везим возился с длинным двуствольным жахателем, к которому было намертво сведено лезвие топора, Кандар дремал, откинувшись на стуле, где-то в лесу троица братьев гоняла по болотам ошалевших фелинтов, а Брак размышлял. Благо, пищи для размышлений хватало.

Впервые за долгое время он оказался в роли ученика. Причем не так, как это происходило с тем же Часовщиком, где старший механик делился мудростью пусть и с младшим, но тоже механиком. В лесу все было по-другому, и Брак на собственной шкуре почувствовал то, что наверняка неоднократно испытывал Логи – ошеломление от количества свалившейся на него информации и чувство собственной бесполезности. Даже Кандар, который всю жизнь провел в степи и был старше всего на пару лет, – и тот знал о местных реалиях настолько больше, что на фоне Брака казался умудренным опытом лесовиком, с пеленок не вылезавшим из под замшелых коряг и добывшим свой первый эйнос года этак в три.

Странное было ощущение. Не сказать, что неприятное, скорее непривычное. И даже, пожалуй, немного притягательное.

Брак снова вытащил фигурку и принялся править сидящего на стуле человечка. Везим не обратил на это внимания, а вот Кандар встрепенулся и заинтересованно спросил:

– Это для забойки? На продажу делаешь?

Калека пожал плечами, выпрямляя фигурке руку. Та походила на причудливо изогнутую соплю и никак не желала становиться похожей на нормальную конечность.

– Скорее, для себя. Раньше я часто играл.

– Не садись за стол с Расконом, особенно со ставками. Рыжий сожрет тебя с потрохами и выплюнет в ближайший омут.

– Я и не собирался, – ответил Брак. – Если только сам предложит. Из меня не сильно хороший игрок.

– Предложит, – пробормотал Везим, правя лезвие топора. – Он всем предлагает.

– Никто не играет?

– Скорее, никто не соглашается, – пояснил Кандар. – Ты бы стал играть с противником, который заведомо сильнее тебя? Причем не просто сильнее, а сильнее настолько, что даже при победе ты будешь знать, что тебе попросту поддались.

Везим оторвался от своего занятия, хмуро посмотрел на сероглазого и проворчал:

– Детские игры.

– Напомни, мудрый лесной человек, кто владелец “Карги”? Под чьей толстой задницей ходят “Сирень”, “Архулас” и “Лесная Гнида”? – насмешливо спросил Кандар. – Может и тебе стоит начать играть, глядишь – разжился бы уже чем-нибудь. Хотя бы запасными штанами.

– Если бы я захотел, давно скупил бы половину вольных земель, а на сдачу еще какой-нибудь доминион из мелких. Кретины бегут на запад в поисках богатства, славы и прочей херни. Умные здесь живут для себя, для души. И никакие игры это не изменят.

– Забойка – это просто игра, – вмешался в назревающую перепалку Брак. – Она никак не связана с тем, насколько человек успешен или умен. Если кто-то хорошо играет – значит он долго учился и знает, как это делать правильно. А не потому, что впервые увидев фигурки он силой своего разума познал всю суть игры и с тех пор ни разу не проигрывал.

– Во! – поднял палец Везим. – Каждый мнит себя охотником, пока кушварка в жопу не клюнет.

– Брак, это самая занудная и скучная вещь, которую я слышал за последние недели. Как и сама Забойка. Ты поразил меня в самое сердце.

– Скучная она лишь для тех, кто кроме деревьев ни шарга в этой жизни не видел, – возразил калека, – Забойка является примитивным, но отражением жизни, дает возможность поработать мозгами тогда, когда нечем больше занять себя.

– И как же эта игра отражает вот это все? – показал руками вокруг себя сероглазый. – Грязь, червяков, вонючего Везима и твое занудство?

– Фелинты крутят восьмерку, да? – невпопад спросил Брак.

– Не только фелинты. Еще даргаши, выволки… – начал перечислять охотник.

– Восьмерка – это прием в Забойке, – перебил его калека. – Сложный, но эффективный. Берется одна фигурка, желательно помельче, и отправляется в петлю на вражескую половину поля. И там эта фигурка гадит противнику: уводит добычу, припасы, ломает строй и мешает охотиться. В идеале – вообще удачно уничтожает ключевую фигуру противника, пусть и ценой своей жизни. А потом возвращается на свою половину и, если надо, отправляется на второй круг.

– А разве игрок не будет тратить на это половину своего хода? – спросил Кандар, – Ну, то есть, движения на ход всего два, и тратить одно из них на бесполезную возню…

– Прием сложный. Я так не умею, – развел руками Брак. – Но я видел, как один флир за партию нанес противнику больше урона, чем весь остальной клан. Даже, если его уничтожат – соперник потратит на это свое время и силы, будет вынужден сломать и пересмотреть планы. Самое ценное в игре – не действовать по плану самому, а не дать этого сделать противнику.

– И причем здесь фелинты?

– Дай угадаю, тот самый флир играл против тебя?

В недрах накидки Везима едва слышно тренькнуло, словно крохотный колокольчик единственный раз ударил язычком по юбке. Брак дернулся.

– Ти-ха! – прошипел охотник.

Все в землянке замерло. Даже спертый воздух, казалось, сгустился еще больше. Единственными звуками, нарушавшими тишину, оставался шум леса над головой и едва заметная возня червяков.

Время текло медленно, вязко, с трудом отсчитывая проползающие мимо минуты. Потянувшийся было смахнуть крупную каплю пота с носа, Кандар был остановлен бешеным взглядом охотника, да так и замер на стуле с потешно поднятой рукой. Брак сидел неподвижно, чувствуя, как по спине стекает мокрое, насквозь пропитывая рубашку.

Ждали по ощущениям долго, целую вечность, хотя навряд ли прошло больше получаса. В какой-то момент Везим, до того напоминавший грязную кучу, сваленную в углу, вдруг подобрался, потянулся за жахателем…

И в этот момент в лесу заревело. Истошный, на два голоса вопль, захлебывающийся, бешеный и полный боли. Даже в надежном укрытии, которое давали стены землянки, этот звук пробирал до костей, заставлял вибрировать мышцы, о существовании которых Брак даже не подозревал. Схожий эффект производило рычанье одного знакомого отшельника, но в сравнении с лесной какофонией оно терялось, как теряется писк скиммера под колесами пробуждающегося гигатрака.

Везим испарился из землянки мгновенно, оставив после себя лишь дыру в сорванной крыше и осыпающиеся по стенам комья земли вперемешку с хвоей. Брак попытался вскочить за ним, но не рассчитал, занемевшие от долгого сидения мышцы подвели и он упал на пол, едва успев выставить вперед руки. Опытный Кандар столь глупых ошибок не совершал – поднялся неторопливо, не забыв смачно потянуться всем телом. Он помог Браку подняться, подхватил жахатель и полез наружу, цепляясь клешней за корни. Калека, ругаясь сквозь зубы и растирая колено, последовал за ним.

Лесная прогалина, еще утром представлявшая из себя запечатленное кистью неизвестного, но несомненно гениального художника полотно под названием “Безмятежная Умиротворенность”, утратила всякий намек на эту самую умиротворенность. Да и безмятежностью там не пахло.

Крохотный ручеек, огибавший густо усыпанный кустами пятачок земли под засохшей, наискось растущей плакальщицей, окрасился красным. Взрывая когтями почву, с корнем выдирая низкорослые заросли малины, на полянке бился в судорогах фелинт. Бился истово, исступленно, пытался найти опору для переставших вдруг слушаться конечностей… И не мог. Гигантский зеленошкурый кот, бессменный владыка и повелитель окрестных лесов, кричал от боли, навзрыд, сотрясая ревом приникшие к земле ветви плакальщиц.

И было от чего. Грудь и передние лапы пробили глубоко вонзившиеся деревянные колья, искусно закрепленные на стволе молодого орешника. Простейшая, примитивнейшая ловушка, в которую усталый фелинт влетел всей своей массой. Изогнутый луком ствол, лишенный удерживающей его растяжки, распрямился, глубоко вбив гигантскую, заточенную расческу в тело хищника. Неизвестно, какой ядреной отравой ушлый Везим смазал свою ловушку, но на кота она подействовало безотказно – мощные лапы подкосились, а свистящие в воздухе усы поникли, впустую сотрясая синими разрядами землю. Хотя и без яда фелинт был не жилец – один из кольев глубоко вошел в подмышку передней лапы и оттуда хлестала густая, багряная струя крови, заливавшая уютную полянку и смешивавшаяся с водой ручья.

Сжимая вспотевшими ладонями капитанский жахатель, Брак осторожно поковылял в сторону прогалины. Кандар давно убежал куда-то вперед, сходу вломившись в заросли колючего кустарника и оставив за собой ясно различимый след из каких-то серых тряпочек, в которых смутно угадывались обрывки драного плаща. Задерживаться у подыхающего фелинта калека не стал – тот уже даже не скулил, а изжелта-зеленые глаза успели подернуться мутной пленкой.

Зато за кустами, через которые Браку удалось продраться ценою пары длинных, мгновенно начавших кровоточить царапин, предстала совсем другая картина. Куда более драматичная.

Второй фелинт, чуть меньше первого в размерах и со светло-зеленой, лоснящейся шкурой, бился в силке. Тонкая, бледная паутинка дрожала, вибрировала, но крепко держала заднюю ногу, глубоко прорезав толстую кожу. На землю срывались редкие красные капли, а мощная лапа с матово-блестящими когтями потемнела от крови. Зверь пытался извернуться, чтобы разгрызть коварную ловушку, усы воинственно топорщились и искрили разрядами, а из пасти вырывался тот самый, пробирающий до печенок рев…

Но напротив фелинта невозмутимо стоял Везим. Стоял спокойно, будто праздный зевака на площади, высматривающий кабак на побухать. В руке охотника плавно раскачивался короткий дротик с зазубренным острием, при виде которого хищник прижимался к земле и оставлял попытки дотянуться до силка. Глаза его, огромные, немигающие, с разноцветными радужками, неотрывно следили за охотником.

Везим резко взмахнул рукой, но дротик не кинул. Фелинт дернулся влево, припал к земле, взрыкнув от боли. В этот момент рука лесовика пошла на второй замах, и оружие, прошуршав по воздуху оперением и блеснув наконечником, глубоко вонзилось в холку. Кот взвыл, всплеснул лапами, перекатился, подняв в воздух облако сухой хвои и раскидав вокруг крупные, колючие шишки. Охотник неторопливо потянулся за следующим дротиком, целая охапка которых торчала из ближайшей кочки.

Прислонившийся спиной к плакальщице Кандар смотрел куда угодно, только не в сторону расправы над зверем. В руке его была зажата дымящаяся трубка, которой сероглазый глубоко, до саднящего горла и слезящихся глаз, затягивался, поминутно откашливаясь и сплевывая на землю. Выбравшемуся из кустов Браку он вяло махнул рукой, предлагая занять место рядом с собой, после чего в очередной раз присосался к трубке.

Фелинт рычал и плакал, Везим методично и расчетливо кидал дротики, хвоя постепенно сменяла цвет с желтого на красный, а Браку тоже захотелось закурить.

Развязка наступила неожиданно. Притихший было хищник вдруг подобрался, съежился в комок и затих. Охотник отложил в сторону очередной дротик и потянул из-за спины жахатель.

Рывок был великолепен. Если бы где-то в мире раздавали награды за самое прекрасное и одновременно ужасающее зрелище, прыжок смертельно уставшего фелинта наверняка бы занял одно из первых мест. Сжавшаяся, словно огромная, живая пружина, тварь резко распрямилась, бросаясь на докучающего ей двуногого всей своей массой, нимало не заботясь о сохранности задней лапы.

Паутинка натянулась и с тонким, мелодичным звоном порвалась, успев напоследок до костей ошкурить часть лапы. Торжествующий рев фелинта, получившего, наконец, шанс достать обидчика, волнами прокатился по лесу. Взмыли в воздух трещащие синим усы, вытянувшиеся на длину человеческого роста, передние лапы метнулись вперед…

Везим плавно шагнул в сторону, пропуская летящего зверя мимо себя, после чего хладнокровно разрядил жахатель в мягкое подбрюшье. Дождался, пока отброшенный в сторону фелинт попытается подняться, после чего подошел ближе и жахнул во второй раз. В то же самое место. Огромный кот издал напоследок едва слышный, сиплый стон и затих, раскинув усы по поляне и заливая землю кровью из разорванного синей вспышкой живота.

Брака скрутило. Кандар отвернулся и до хруста сжал зубами трубку. Везим высморкался.

На краю прогалины из леса вышла нелепая троица гремящих накидками Жерданов. Старший снял с головы гогглы, прищурился, окинув взглядом происходящее, после чего разочарованно выдохнул. Потянулся в карман, не глядя достал горстку мелочи и высыпал ее в требовательно протянутую руку Жердана-младшего. Братья пошушукались, прыснули усталым смехом, после чего откупорили по бутылке с пивом и потопали к мертвым фелинтам.

С верхушки плакальщицы им вслед заорал осмелевший визжик.