Фальдийская восьмерка

Глава 28

Брак жевал просоленную до каменной твердости рыбешку на прутике и меланхолично наблюдал за тем, как суетятся мастеровые в огромном ангаре под железной крышей. Гильдия Механиков Талистры процветала – им принадлежал солидный кусок причальной линии северного острова, с десяток складов и множество пирсов, часть из которых тянулась аж до самого плавучего города. Никакой торговли, конечно – на свою делянку торговцы никого не пускали, но жизнь здесь все равно буйно кипела, задевая брызгами соседние кварталы. Сыпались искры, воняло эйром и перегретым металлом, стонали от натуги тяжелые краны, удерживающие речные плоты.

– Хммм. – пробормотал жилистый одноглазый механик, в третий раз перечитывая письмо. На смуглом лице, выдающем канторское происхождение, сомнение плавно сменяло недоумение. – А зачем так срочно? Зима впереди, времени полно. Давай я просто временную бляху оформлю, если работать хочешь.

– Надо сейчас, – покачал головой калека, выгрызая очередное волоконце из-под плавника.

Старший мастер помянул шарга и в очередной раз уткнулся в письмо. Брак незаметно зевнул с закрытым ртом и вновь принялся за рыбу – спать хотелось невыносимо.

В ангаре было суетно, шумно, просторно и одновременно – тесно. Слишком уж много места занимали две растянутые на цепях, словно туши на бойне, коробки речных плотов. Стены помещения были плотно увешаны какими-то подъемниками, шестернями и воротами, и прямо сейчас одна из горж, звеня цепями, плавно поднималась выше, к потолку, подставляя собравшимся мастеровым свое оголенное брюхо. На пол сыпались ошметки водорослей, жирная ржавая грязь и гниющие рыбешки, добавляя забот орудующим швабрами служкам.

Вторую горжу к этому времени уже успели вычистить. Споро латались прогнившие участки днища, выли шлифовальные диски, избавляясь от остатков ржавчины, ручьем текла на пол густая черная смазка, снимались тяжеленные трубы толкателей… Эту посудину ремонтировать было не надо, просто наспех подготовить к зимовке и отбуксировать обратно к плавучему городу. Снизу уже ставили на костер пузатый бочонок с “вентийской консервой” – смесью воска, отработки, смолы и еще каких-то тайных присадок, которая, застывая от холода, надежно защищает плот во время зимовки. Да и в сезон покрытие начинает отваливаться далеко не сразу, поэтому высокая цена подобной процедуры отпугивает лишь жадных, тупых и недальновидных.

Во всяком случае, именно такими словами гильдейский мастер убедил владельца речного корыта приплатить сверху за дополнительные работы и теперь уговаривал разориться еще и на зимний подогрев палубы, потому что костер – это небезопасно, а старый добрый кипяток под давлением никогда не подводит. Капитан кивал с остекленевшим взглядом и теребил завязки кошелька.

Браку все происходящее невероятно нравилось. Они с Кандаром во время путешествия частенько придумывали какую-нибудь откровенно переусложненную херню для “Карги”, о которой Раскон даже слушать не хотел. Фальдиец задавал пару вопросов, спрашивал: “Ну и зачем, если есть…?”, а потом рубил идею на корню, повергая воодушевленных механиков в бездны осознания собственной никчемности.

В гильдии на подобном гребли кри лопатами, сводя сральники с отводом плохих запахов, особые, непродуваемые паруса и россыпи разноцветных светильников вдоль бортов, чтобы прекрасная обновленная горжа не потерялась среди унылых серых собраток, а заказчики издалека видели, что капитан сего корыта не брезгует презентацией своих услуг и обладает хорошим вкусом.

Еще раз перечитав письмо Раскона, мастер отложил его в сторону и настолько оглушительно высморкался, словно заодно с соплями пытался избавить голову от излишков мозгов.

– Значит, скраппер можешь свести? С эйносами работал, горжи знаешь?

Брак кивнул утвердительно.

– Не вижу смысла отказывать столь пытливому юноше, особенно с такими рекомендациями, – утер нос мастер, – Личную метку выбрал? Учти, если вздумаешь подделывать чужое клеймо, сводя всякий хлам… Гильдия берет на себя ответственность за своих членов, но и они обязаны…

Брак его почти не слушал, выводя стилом на металле кружок с четырьмя вертикальными черточками – будущий знак, который, согласно гильдейским правилам, отныне будет обязан украшать все его изделия. Подобный разговор он слышал уже дважды: сперва у горжеводов, а затем у исследователей. И каждый раз начиналась десятиминутная речь про ответственность, обязательства и еще какую-то высокопарную ерунду, которая не была интересна никому из присутствующих, но строжайше регламентировалась правилами приема новых членов гильдии.

Все ради того, чтобы поскорее содрать с новичка вступительный взнос и невозвратные подати на пару лет вперед, на случай, если новоявленный гильдейский умудрится сгинуть в самое ближайшее время.

Сам Брак платить не собирался – за него, согласно договоренности, вносил плату Раскон. Он же взял на себя все бюрократические проволочки, из-за которых процесс вступления в гильдию зачастую затягивался на месяцы. Для калеки все оказалось просто, без лишних вопросов и ненужных проверок – протяни письмо, понаблюдай за немой пантомимой и утвердительно кивни. Необходимость выслушивать нудный устав была ничтожной платой за такую скорость.

Выйдя из теплого ангара наружу, калека поежился от холода и спрятал в сумку латунную гильдейскую бляху – теплую, едва сведенную, украшенную причудливым рисунком шестерни поверх отпечатка гильдейского мастера. Надпись на обратной стороне гласила, что Брак Четырехпалый, уроженец независимого города Шаларис-Чебо, с прошлого года является полноценным членом Гильдии Механиков Талистры. Не то, чтобы право официально наниматься на работу или открывать свое маленькое дело в Троеречье было нужно калеке там, куда он собирался отправиться… Но каждая из трех полученных им бляшек была еще одним камнем, под которым он закопал свое прошлое.

Брак Четырехпалый, странный вольник из мутной торговой компании, чье появление в западных лесах удивительно совпало с большим шухером в Вольных Землях – этот Брак умер. Бесследно исчез, растворился в бирюзовых водах Вентийского озера, оставив память о себе лишь в головах нескольких членов команды “Вислой Карги”, да пары случайных знакомцев, разбросанных по всей речной паутине.

Его место занял другой Брак – коренной лесовик, из первых детей, родившихся в разрастающемся поселке. Круглый сирота, имена членов семьи которого давным-давно затерялись в изгрызенных крысами, подмоченных пожаром архивах Шалариса. Талантливый механик, исследователь и горжевод, которому повезло привлечь внимание капитана одного из лучших плотов на реке. И который решил посмотреть мир, отправившись в путешествие на далекий восток.

Даже дышалось теперь легче. Патрули стражников, с подозрением разглядывающих шатающихся без дела одиночек, группы ловцов, внимательно изучающих уши встречных… Плевать на них. Брак больше не прячущийся незнамо от кого кочевник из сгинувшего клана Гиен, он знает про Поиск лишь то, что это какая-то дурацкая традиция среди проклятых Тогвием степняков, ему нечего скрывать. Не верите? Сплавайте в Шаларис, спросите сами. А пока – уступите дорогу гильдейскому и не забудьте извиниться за доставленные неудобства.

Подбородок вверх, Брак, побольше надменной уверенности во взгляде, усмири бьющееся от облегчения сердце. Шире шаг, глубокий вдох из фляги с эйром – и послушный протез мягко сгибает железную подошву, аккуратно принимая на себя вес искалеченной ноги. Она почти ничем себя не выдает, лишь гулко звенит иногда металлом по камням сквозь протершуюся подошву сапога, вторя мелодичным ударам оконечника трости.

– Извини, Жердан, – виновато покаялся калека, услышав знакомый запинающийся голос, костерящий его во все подметки.

Витая в облаках, Брак едва заметил, как врезался плечом во что-то твердое, затянутое в темную кожу и подозрительно топорщащееся. Странно, конечно, встретить кого-то из троицы на припортовом рынке, да еще и в одиночестве. Лавка с разложенными по столу костяшками явно не то место, где…

– Погодь! Откуда знаешь…

Механик, наконец, поднял голову и в немом изумлении отступил назад, едва не завалившись спиной на прилавок с рыбой.

Перед ним действительно стоял Жердан. Совсем молоденький, безусый, едва ли старше его самого, но обладающий всеми признаками настоящего Жердана. И совершенно при этом незнакомый.

– Эй, сводила! Говорю, знаешь… Эээ. Слышал уже обо мне?

Глаза чуть светлее, волосы чуть рыжее, щеки чуть румянее. Брак смотрел на него с детским умилением, чувствуя, как где-то глубоко внутри разгорается восторг. Еще вчера вечером они с братьями допоздна прощались в кабаке южного острова, плющили кружки, травили байки и жаловались на жизнь. Братья, словно все еще оправдываясь перед отсутствующим фальдийцем, выбрали для своих сбивчивых объяснений самую легкую и доступную цель, прожужжав калеке все уши насчет того, что в лесу им никак не получится составить Шаргов Квартет. Нет здесь неотъемлемой составляющей, а они сердцем чуют… Способность у них такая, наверняка от папеньки, чтоб ему сдохнуть в муках. Ну и что, что умер? Пускай воскреснет, ему рожу начистят как следует, а потом снова подыхает. В муках. Шарки же воскресают?

И вот она, неотъемлемая составляющая, набычившись стоит перед Браком в ожидании ответа на свой вопрос. Не в задрипанном поселке в недрах западных лесов, а на крупнейшем рынке Талистры.

– Слышал конечно, – улыбнулся механик, аккуратно снимая со своего плеча тяжелую руку собеседника, с удовлетворением отметив про себя свежесбитые костяшки. – Ты ведь совсем недавно здесь?

– Ага, – самодовольно кивнул Жердан. Задумался и добавил: – С севера я. Эээ… Работу вот. Тут.

Он замялся, беспомощно поводя руками и собираясь с мыслями. Это грозило затянуться надолго, поэтому привыкший к общению с троицей Брак вмешался.

– Ищешь работу? Это после вчерашнего-то? Как бы не пришлось тебе обратно на север возвращаться после такого.

Механик ляпнул наугад, но, судя по забегавшему взгляду Жердана, не ошибся.

– Заложить меня… Эээ. Рожу разобью, – увесистые кулаки вновь начали угрожающе сжиматься, – Не хочу на север. В жопу север.

– Успокойся, – примирительно поднял руки Брак и невольно улыбнулся, – Есть люди, которые о тебе слышали. Очень серьезные люди. Которые сильно хотят с тобой познакомиться.

– Рабо… Нанять? – просветлел лицом Жердан. – Меня?

– Именно тебя. Адрес запомнишь? Три дома к северу от пекарни на углу во-о-н того перекрестка, там вывеска с люторогом…

Глядя вслед размеренно топающему Жердану, в спину которого возмущенно орал лишившийся охранника торговец эйносами, Брак усмехнулся и мысленно пожелал четвертому брату удачи и стойкости. Что-то подсказывало калеке, что на север очередной жертве любвеобильного папаши все же придется отправиться. И, быть может, в самое ближайшее время.

Остаток дня механик посвятил праздным закупкам. Бродил по торговым рядам, приценивался ко всякой мелочевке, глазел на уличные представления и диковинные эйносы, а один раз даже поучаствовал в сводилке, где позорно проиграл последнее ведро какому-то островитянину со снулым взглядом бледных до прозрачности глаз и сиреневым браслетом садма на руке.

Не то, чтобы во всем этом была какая-то серьезная необходимость – серьезных дел у калеки больше не было, а из множества мелких покупок значение имели лишь бритва, сводить которые ни он, ни Кандар так и не научились толком, и пяток книг. Из которых самым важным приобретением был толстенный том с непроизносимым названием: “Своди Гладко или цеховой оторвет тебе руки. Том 3. Наглядное пособие с иллюстрациями для тех, кто избрал путь садма в славном городе Аркензо.” В среде механиков Троеречья люди, способные преодолеть тяжелый и неповоротливый, как литой чугун, язык островной книги, пользовались немалым уважением. А осилившие до конца хотя бы один том – даже почетом.

Хотя, быть может торговец в празднично украшенной лавке и наврал Браку, набивая цену на свои товары, впарив простаку детские глупости под видом серьезной книги. Калеке на это было наплевать. Ему нравилось чувствовать себя кем-то большим, чем он сам себе до недавнего времени казался. Полноценным жителем большого города, который может себе позволить никуда не торопиться и праздно бродить по улицам, уплетая жареную рыбу и запивая все это вуршем. Радоваться вечернему солнцу, слушать гомон толпы и обрывки разговоров, вылавливая зацепки для историй.

Наверное, он бы даже здесь остался на пару лет. Наплевал бы на все планы, согласился на предложение Раскона, если бы такое последовало. В отличие от промозглого Шалариса, Талистра дышала жизнью,свободой, радовала неумолкающей суетой и движением. Северяне, островитяне, канторцы, доминионцы… Срались друг с другом, пили, торговали, дрались, обсуждали последние новости с востока, спорили о ценах на рыбу и о целесообразности возведения нового моста. О шарках, будь они неладны, и всех бедах с ними связанных. У многих на груди и поясах болтались знакомые металлические колбочки, наверняка с бешеной наценкой купленные у гильдейских сбытчиков.

Словно Большой Сход кочевников, только длящийся не жалкую неделю, а постоянно. Для истосковавшегося от бесконечных рядов плакальщиц Брака, даже пирамида забитых орехами бочонков, загаженных птицами и погрызенных гразгами, даже она казалась чем-то новым и невыразимо прекрасным. Что уж тут говорить обо всем остальном? Гильдии пытались подмять под себя город на озере, устанавливали границы, готовы были запрещать любой чих, не согласуйся он с уставом… И не преуспевали. Попробуй, посади в клетку дремучего лесоруба, полгода просидевшего на вырубке, попробуй объяснить ему, что торговать своими деревянными поделками можно лишь с разрешения торговцев, а за прилавок надо платить. Вода всегда найдет себе путь, а если его нет – проточит, промоет, проломит.

А ведь Талистра еще и красива. Мотаясь по портовым кварталам нижнего города, калека не увидел пока и десятой части города, а уже успел влюбиться в него. Бирюза озера, обрамленная сверкающими бриллиантами гор, манила и притягивала взгляды. Не только Брака, еще не успевшего насытиться зрелищем, но и старожилов. Нет-нет, да и повернется чья-нибудь голова в сторону заката, застынет на минуту, ловя глазами оранжевые переливы солнечной дорожки, пылающим копьем протянувшейся от набережной до самого ущелья. Хотелось забраться в кресло дурацкого флира, взмыть повыше в небо и просто сидеть там, ловя последние мгновения уходящего вечера.

– Ты же не собирался свалить втихомолку, лишив меня радостей итоговой попойки?

Кандар ввалился в комнату Брака без стука. Дверь тот позабыл закрыть, поэтому визит незваного гостя застал его врасплох, полуголым и со спущенными портками.

– Сиянье твоей голой ляжки ослепило бы любую красавицу этого города, – картинно прикрыл глаза рукой сероглазый, – Да что уж там, некоторые знойные красавцы тоже поддались бы чарам. Знай, Брак, что в Троеречье для тебя всегда найдется работа, непыльная и даже приятная. Как только ты наконец осознаешь, что механик из тебя хуже, чем из дерьма колесо, и решишь взяться за ум.

Калека выругался и принялся спешно одеваться, путаясь в рукавах и пуговицах белоснежной рубашки, купленной у портного за какие-то невменяемые деньги. Отдавать три зеленухи за кусок тряпки было жаль до слез, но заявляться в верхний город в потрепанной лесами, застиранной до дыр старой одежде было стыдно. А ему надо было именно туда, в Конифер, где даже ночью не гаснут огни, камни брусчатки стоят дороже железа, а стены домов моют с мылом. Наверное. На самом деле Брак с трудом представлял себе, как живут местные богатеи, но на всякий случай готовился к худшему.

– Я собирался зайти утром, – справившись с рубашкой, Брак объявил войну длиннополому кафтану без рукавов, зато с меховым воротником и теплой подкладкой. – Горжа уходит в полдень.

– Судя по твоему виду, ты либо решил в последнюю ночь взять штурмом чье-нибудь неприступное сердце, либо попрешься к Раскону, – хмыкнул Кандар, скептически разглядывая напарника, – Как по мне, оба дела одинаково бессмысленны, а первое – еще и безнадежно.

– Это почему?

– Кто же ходит завоевывать сердце, не приведя в порядок волосы и бороду? Подстричь, помыть, умаслить… – сероглазый приподнял шляпу, продемонстрировав свою шевелюру, похожую на чрезмерно разросшийся пучок лишайника на скале. Очень чистого и ухоженного лишайника. – Поэтому я наверняка уверен, что ты попрешься к Раскону.

– Угум, – кивнул Брак, шнуруя сапоги. – Он мне здорово помог, хотел поблагодарить. И забрать кое-что.

– Это вот этим ты его решил благодарить? – усмехнулся Кандар, указав пальцем на аккуратный, цветной бумаги сверток, из которого тянуло чем-то сдобным и лимонным.

– Вроде того, – улыбнулся калека. Он потратил половину вечера, чтобы найти единственную в Талистре пекарню с лиорской выпечкой. Наверняка паршивой, но важен же не сам подарок, а его соответствие достатку получателя и моменту. Для соответствия достатку фальдийца Браку пришлось бы еще лет тридцать сводить в мастерской утепленные сральники, а выпечка – вот она. И совсем недорого.

– Ну и зря, – грубо прервал его размышления сероглазый. – Рыжему от твоих подарков ни холодно, ни жарко. Знаешь, какой сегодня день? Точнее, ночь.

– Шаргово холодная? – предположил калека. – Я думал взять возчика, пешком не дойду. У них тут есть такие маленькие трехколесные тарги…

– Сегодня ночь Бирюзового Льда, – назидательно поднял палец Кандар, – Есть дальше по озеру одна заводь, которую морозом схватывает в первую очередь. Если лед выдержит человека, значит реки окончательно встали, и никакой “Архулас” уже не сможет по ним пробиться. Неофициальное начало зимы для тех, кому плевать на календарь. Между прочим, большой праздник. Будут гуляния, салют и шарговы морозы.

– И в чем здесь праздник? – хмыкнул Брак, вешая на ремень кобуру с жахателем и канторский ножик. – Радоваться за тех счастливцев, кто застрял на реке до весны?

– Вроде того, – кивнул сероглазый. – Повод же? Повод. Поверь, фальдийцу будет не до тебя. У него дома соберутся важные шишки, будут полночи нудеть про политику, цены на овес и жаловаться на жизнь, пока не упьются под утро. Тебя приглашали?

– Да. С утра приходил какой-то мужик…

– Наплюй, – посоветовал Кандар. – А печево сожри сам или отправь с курьером. Мол, кушай дорогой Раскон, а я лучше дома посижу. Так будет проще и тебе, и ему.

– Это почему? – поднял бровь Брак. – Как будто меня каждый день приглашают отужинать там, куда с моей рожей и кошельком даже пройти не выйдет. Еще и в праздник. Завидуешь?

– Нисколько, – улыбнулся сероглазый, рассеянно листая книжку. – Недавно в Шаларисе было то же самое, разницы никакой, поверь. А в Бирюзовый Лед тебя приглашают только потому, что завтра ты сваливаешь на заблеванный гразгами восток и для фальдийца это последний шанс уговорить тебя остаться. Чем-то ты ему приглянулся.

– Не шанс, а возможность, – поправил его калека. – Я уже отказался от Шалариса, чем Талистра отличается? Раскон знает, что не сможет меня переубедить. Так что я просто пожру нахаляву, заберу кри, которые он мне задолжал, и тихо сбегу.

– От твоей наивности сводит скулы и першит в горле, – покашлял Кандар. – Очнешься под утро от того, что над тобой потешаются старые усатые торгаши, любящие диковинные зрелища и молодых дурачков. Зачем тратить эту прекрасную ночь на разговоры, которые все равно ничего не изменят? Фальдиец не сможет тебя переубедить, это я уже понял.

Брак надел куртку, перекинул через плечо неизменную сумку и потянулся за шляпой, но не успел ее схватить – клешня Кандара оказалась быстрее.

– Ладно, я понял к чему ты ведешь, – вздохнул калека, разжимая стальные пальцы и отбирая головной убор. – Твои самоуверенность и наглость поражают, юный горжевод. Ты всерьез надеешься в одиночку преуспеть там, где не справились Раскон и Раготар?

– Почему в одиночку? – искренне возмутился сероглазый. – Нас будет минимум трое, причем один из них поистине бесподобный оратор, равного которому Гардаш еще не видел.

– Жерданы? Везим? – предположил Брак, беря в руки трость.

– Только я. Ты. И пара бутылок вентийского.

Водопад Ризал оглушительно ревел далеко внизу. Ночь выдалась морозная и безоблачная, так что Левый и Правый светили ярче любых светильников, расцветив облака водяной пыли пусть и бледными, но самыми настоящими радугами. Брак вообще не знал раньше, что такое возможно, поэтому во все глаза пялился с края утеса, пока Кандар сооружал костер. Было настолько пустынно, насколько это вообще возможно ночью в окрестностях большого города – ни единой живой души, если не считать торчащую в трехстах шагах сторожевую вышку. Бьющий с нее луч фонаря пару раз мазнул светом по приехавшим на ночные гуляния чудакам и, не обнаружив ничего интересного, снова принялся водить сияющим копьем по темным водам Таризалы.

– Только не говори, что ты спустил на это убожество все свои кри, – калека, наконец, оторвался от водопада и смерил трехколесную несуразность презрительным взглядом, – Я бы не доверил ей везти свою задницу даже до сральника. Она развалится по дороге.

– Не развалилась же, – хмыкнул Кандар, кидая в недра пирамиды дров раскаленную болванку. – Я ее арендовал. В залог флира.

– Какого флира?

– Обычного такого. С крылышками, парой пропеллеров, баком на четыре ведра, и надежной, как слово летрийца, гравкой.

– То есть херовой? – заинтересовался Брак. – Она не летает?

– Это старый флир с патрульной горжи. Они висят в воздухе по двенадцать часов в день, с перерывом на пожрать и заправиться. Так что он летает и гравка там вполне живая, просто… Усталая, что ли.

– Могла спираль выгореть, – предположил калека, наблюдая за тем, как исходящие паром дрова начинают несмело покусывать пляшущие под ними язычки пламени. – Надо попробовать прожечь, только аккуратно, чтобы не… Аааа. Хитрая ты скотина, Кандар. Но попытка хорошая, зашел сразу с гигатрака. Откуда у тебя флир?

Сероглазый хохотнул, расстилая на камнях толстые подкладки из какой-то бурой шерсти, ворсистой и омерзительно колючей, но теплой. На широком одеяле уже заняли свое место те самые две бутылки вентийского, загадочно поблескивая синим сквозь мутное стекло.

– Интересно, да? Помнишь этого паренька, Нали? Я тайком проследил его до дома. Не поверишь, он с матерью и сестрой живет в верхнем городе, в огромном особняке с серебряными воротами. А его сестра…

– Воспылала к тебе любовью и одарила фамильным медальоном, обрамленным изумрудами?

– Откуда ты…

– Ты черпаешь вдохновение из моих историй, сам того не замечая. – улыбнулся Брак, присаживаясь, – Это самое начало килейской баллады про цеп с изумрудными крыльями. Я же и рассказывал. Там еще в конце всех арталис сжигает, а девка топится.

– Гразгова блевота, – хлопнул себя ладонью по лицу Кандар, – Знал ведь, подозревал, что где-то уже слышал. Эти изумруды прямо всплыли из башки.

– Так оно и бывает, – хмыкнул калека, – Так откуда флир?

Сероглазый принес из крошечной тарги мешок снеди, не глядя вывалил все на импровизированную столешницу и плюхнулся на задницу.

– Продал браслет.

– Рефальд?

– Угу. Ты был прав, оторвали вместе с рукой. – Кандар поморщился и покачал головой, – Наверняка продешевил. И еще чувство такое поганое, будто в воспоминания о брате помочился.

– Шалвах?

– Он самый. Ну и шарг с ним, с браслетом. У меня теперь есть крылья, я теперь могу летать, – процитировал сероглазый детскую песенку и, едва не расплескав драгоценное вино, варварски выдрал клешней горлышко из бутылки, – Давай за тех, кого с нами нет, но кто обязательно за нас бы порадовался. Шалвах.

– Логи, – назвал Брак имя того, кого назвал в истории своим братом. Хотя думал он при этом о Джусе, Симе и Часовщике. Порадовались бы они, увидев его сейчас?

Они выпили ледяное вино из простых оловянных кружек, закусили сдобными крендельками и замолчали, думая о своем.

Над Конафером сверкнуло синим, а воздух взорвался облачком золотистых брызг. Впрочем, тут же погасших. Сквозь гул водопада пробился приглушенный хлопок. Разгоревшийся костер трещал и шипел, вспенивая на поленьях кипящую смолу.

– Не убедил, – сказал наконец Брак. – Как бы я не хотел поковыряться с флиром и увидеть Троеречье с высоты, все равно нет.

– Да я и не надеялся, – развел руками Кандар. – Просто похвастаться хотел. Дозволяю за меня порадоваться.

– Я радуюсь и рукоплещу безумству отважных, – процитировал калека, – И плюю в спины тех, кто гонит их на бой. Если ты притащишь на “Каргу” настоящий флир, у тебя слюны не хватит заплевать всю команду.

– Как жаль, что некому будет помочь мне в этом деле, – сероглазый щелкнул пальцами, отправив со скалы огрызок кренделька. Тот описал в свете костра пологую дугу и скрылся внизу, где укоризненно покачивались седые макушки плакальщиц. – Представь. Лицо Везима. Ты. Смачное, долгое затягивание скопившимися за ночь соплями…

– Отвратительно, – сплюнул Брак в огонь, – И притягательно. Ты за этим купил флир?

– В том числе. Надоело болтаться в небе на этой табуретке, всю жизнь мечтал летать. И к Раскону заодно подмазаться, куда без этого.

– Все таки завидуешь, – грустно покачал головой калека, – Не переживай, завтра я уплыву отсюда нахер и ты снова станешь его любимым прихвостнем. Будешь играть с ним в забойку, ломать чужие скрапперы и ходить по праздничным ужинам, где сидят старые пресыщенные торгаши с большими… усами.

Кандар разлил вино, залпом опустошил свой стакан и снова налил.

– Я не завидую, Брак. Вот ты зачем завтра отправляешься в Яму?

– Надо.

– Давай ты не будешь лить мне в уши эту блевотину и скажешь прямо. – поморщился сероглазый, – Я, Брак Четырехпалый, хочу отыскать своего брата Логи и отомстить ублюдкам, убившим мою семью. Просто и понятно.

– Я, Брак Четырехпалый, надеюсь отыскать Логи и отомстить ублюдкам.

Калека сам удивился, с какой легкостью у него получилось озвучить то, о чем он думал все последние месяцы. Слова вырвались на свободу легко, в облачке морозного пара, и повисли в воздухе неподъемной тишиной. Окончательной и недвижимой точкой в разговоре, после которой остается только допить вино, проститься и разойтись.

Сероглазый, однако, придерживался иного мнения.

– Рубанул правдой так, что искры полетели. А теперь скажи: “Я, Брак Четырехпалый, тупой кретин, у которого мозгов меньше, чем у шарка…”

– Я не буду это говорить.

– Почему? – вскинул бровь Кандар. – Это ведь тоже правда. Если твой брат жив, то он, скорее всего, в рабстве. А это значит, что тебе придется в одиночку отправиться воевать с целой семьей Черепах, а то и с целым кланом. Будешь поодиночке ловить их по темным подворотням Ямы со своим жахателем наперевес? Попытаешься выкупить брата из рабства, рискуя загреметь туда самому?

– Воевать можно только с теми, кто равен тебе, – пожал плечами Брак, глотая ледяное вино, – Я для них меньше детеныша джорка под колесами гигатрака. Хрусть – и машина едет дальше.

– Так за каким шаргом ты туда прешься? – едва не зарычал сероглазый, – У тебя в знакомых один из самых влиятельных людей не только в Троеречье, но и на всем Западе. У тебя здесь друзья. У тебя впереди зима, за которую один хер ничего нигде не происходит. Можно сколотить отряд наемников, можно пойти на поклон Раскону, можно, наконец, дождаться большого схода у этих ублюдков и поискать там рабов. Но ты, как настоящий тупой джорк, катишься только вперед и не думаешь остановиться.

– А я не могу по-другому, – честно ответил Брак. А затем, совершенно неожиданно для себя, предложил: – Давай со мной?

Уже приготовивший очередную тираду Кандар осекся. Гневно раздувшаяся грудь опустилась, плечи поникли и он как-то разом растерял весь свой запал.

– Я тоже не могу.

Они молча допили бутылку. Жар от костра отгонял волны холода. Стоящая позади сидящих друзей тарга нагрелась, не подпуская мороз к спинам.

– Дай угадаю, – предложил Брак. – Флир ты купил, чтобы подмазаться к Раскону.

Сероглазый молча кивнул. Он неотрывно смотрел в огонь, а пальцы на протезе двигались словно сами по себе.

– Зачем? Тебе ведь тоже есть, за кого мстить. Есть, за кого жить. А ты годами сидишь на горже, сводя кривые железки и шатаясь по борделям. Хочешь занять теплое местечко рядом с тем, кто тебе поможет? Забудь. Фальдиец тебе не друг и никогда им не будет. Он будет платить тебе, будет держать тебя под рукой, но никогда не полезет в твои личные разборки. У него своя война, по сравнению с которой наши – это возня детей на мелководье. Игры с ракушками, пока взрослые лупят друг по другу из баданг. Ты ведь умный, сам все понимаешь. Значит, либо ты такой же тупой кретин, как и я, либо у тебя на уме нечто совсем другое. Ты кретин?

– Знаешь, вы похожи, – поднял глаза Кандар. – Ты и Шалвах. Тот тоже умел так вот… повернуть. Чтобы секунду назад ты летишь на скиммере по степи, а сейчас уже лежишь мордой в навозе. Пойду отолью.

Он поднялся на ноги, закинул на плечо сумку, шумно высморкался и ушел в темноту, на ходу расстегивая штаны. Брак подкинул в огонь пару поленьев, расстегнул куртку и закурил. С реки протяжно ревела горжа, а с востока наползали пока еще редкие облака – предвестники грядущей снежной бури.

– Тебя там лесные духи на пьянку позвали? Или примерзло что? Ты, главное, не теряйся в такие моменты. Сжимай зубы и дави, пока не вылезет.

Кандар даже не улыбнулся. Молча сел у костра с видом человека, только что избавившегося от непосильной ноши. Поерзал задницей, плеснул себе вина и только потом заговорил.

– Ты не прав, Брак. Другом для Раскона стать невозможно, тут я согласен. Но вот равноправным партнером, которому он будет готов оказать посильную помощь… Им можно стать.

– Я даже не могу представить, что ты можешь ему для этого предложить, – усмехнулся калека. – Ржавый флир и смазливая морда на партнерство не тянут.

– Три клана кочевников. Сейчас уже может быть четыре.

На этот раз осекся Брак. В голове с отчетливым лязгом вставали на место недостающие детали картины, о существовании которой он даже не подозревал. Точнее, подозревал, но никогда толком не задумывался.

– Помнишь, тогда в кабаке я тебе рассказывал про единый Запад. – размеренно говорил сероглазый, – Кочевники, лесовики, объединенный Гардаш против островных ублюдков. Против зажравшегося Доминиона, против северной аристократии… Ты называл меня идеалистом, а я тебя – занудой и говном. Вот только я не идеалист, а ты как был говном, так и остался.

– Иди в жопу, – буркнул Брак. – Поиск?

– Он самый, – потянулся Кандар. – Хотя знал бы ты, с каким скрипом меня отпускали.

– Рука?

– “Он подохнет в первый же день, да его хомяки запинают, таким место в клане…” – старательно изобразил старческий голос сероглазый, – Старые пропоицы, вляпавшиеся в собственное дерьмо и застывшие там навечно.

Сжатый в кулак протез высек искры из камня. Над городом сверкнула очередная вспышка.

– Я догадывался, что история про чудесный побег из рабства и единственного выжившего в Двуречье слишком хороша, чтобы быть правдой, – заметил Брак.

– И что, это все? – спросил Кандар, – Не будет обвинений в том, что из-за моего народа погибла твоя семья, угроз кликнуть стражу или рассказать все Раскону?

– А нахера? – развел руками Брак, – Что это меняет? Нет, я рад, что ты решил перед отъездом мне открыться. Если поможет прочистить тебе башку от наростов шлака – я к твоим услугам. Но завтра мы расстанемся и вряд ли когда еще увидимся.

– Если я скажу, что тебе не нужно никуда уплывать, ты поверишь?

– Только если ты скажешь, что тебе потом нужно будет от меня. Хотя подожди, – калека нахмурился и пощелкал пальцами. – Раскон? Все знают, что он терпеть не может степняков. Если один из них припрется к нему на порог и… Как долго ты его окучиваешь?

– Два года, – хмыкнул сероглазый. – А он все равно мне не доверяет. Как ты там сказал? Держит близко, платит вовремя. Но в свой дом он меня не пригласит никогда. И не предложит мне место в Шаларисе, встать по правую руку от собственного сына.

Брак промолчал, не видя смысла это комментировать. Табак в трубке горчил и тлел неохотно.

– Слепой бы заметил, – обиженно буркнул Кандар и тоже полез за трубкой.

Близилась полночь. Облака наползали уже плотным слоем, шарговы глазки подмигивали, то и дело скрываясь за темными веками туч. Синие вспышки над городом звенели все чаще, на мгновение освещая весь мир то синим, то желтым, а то и тошнотворно розовым.

– Если ты согласен, моя Семья поищет твоего брата, – предложил Кандар. – Поищет так, как не сможет искать в степи никто другой. Каждый сход, каждая стоянка, любое место, где появятся Черепахи – везде будут твои глаза. Если он жив, его найдут.

– А если мертв?

– У нас с тобой одна цель, – пожал плечами сероглазый. – А с твоей помощью, я надеюсь, она станет еще и целью фальдийца. Чем ты его зацепил, я не понимаю, но упустить такую возможность я не могу.

– Есть один общий знакомый, – нехотя пояснил Брак. – Из тех, знакомство с которыми лучше не заводить. Нам с Расконом не повезло, или наоборот, сильно повезло. Подозреваю, что в противном случае я давно бы уже валялся бы в лесу с перерезанной глоткой, а не глушил вентийское у костра посреди промозглого ничего. Ты ведь за этим меня сюда вытащил, подальше от лишних ушей?

Кандар кивнул.

– Значит, просто прийти к нему и попросить выслушать?

– Именно так. Еще письмо показать. Не упоминая мое имя и участие. Если тебя утопят где-нибудь в колодце, я сильно расстроюсь. Но если вслед за тобой утопят еще и меня…

– Как-то это не по-дружески, – заметил калека. – Меня могут пытать. Выдирать зубы, запускать иголки под ногти, заставлять нюхать Везимовы портянки. Не уверен, что справлюсь.

– Поверь, Раскону тебя даже не нужно пытать, – хмыкнул Кандар. – Он и так видит тебя насквозь. Вы с ним слишком долго сидели вместе на вышке. Ты думал, что учишься у него, а он изучал тебя. И поверь, опыта в таких делах у него гораздо больше. Так что сразу в колодец, с ногами, залитыми жидким камнем.

– Или горло перережет, – махнул рукой Брак. – Саблей хрясь – и вот меня уже два.

– Он брезгливый, забрызгается. Ковры потом менять…

Из недр тарги появилась третья бутылка вина и механики уже успели опустошить ее наполовину. Кандар явно расслабился, поняв, что на его откровения Браку наплевать. А сам калека боролся с искушением взять и согласиться.

Еще подмывало рассказать сероглазому свою историю. Честно, ничего не утаивая, не выдумывая, в кои-то веки снять с котелка правды тяжелую крышку лжи и вывалить на собеседника все, до последней капли. Кандару явно здорово полегчало, так чем Брак хуже? Нет, с Расконом у них тоже получился весьма… правдивый разговор. Но фальдийцу, по большому счету, было плевать на собеседника. У него были свои цели, он их не добился и ушел по своим делам, не прощаясь.

Но сероглазый – другое дело. У калеки никогда не было настоящих друзей. И, нет, Логи не в счет. По разным причинам. Как отреагирует настоящий друг на историю падения клана Гиен? На историю чудесного спасения и то, что не у него одного могут быть тщательно запрятанные секреты? У них ведь даже после откровений Кандара ничего не поменялось, как сидели с вином, так и сидят. Разве что тупые шутки стали еще тупее.

Браку ведь действительно понравилась Талистра. Полюбилась за пару дней настолько, насколько едва открывший глаза птенец дронта любит то, что первым увидел в своей жизни. Будь то камень, веточка, дохлая рыбка или глаза матери. Так чем похожий на птичью лапу город, стоящий на берегу прекрасного озера цвета бирюзы, чем он хуже? Остаться здесь хотя бы на несколько лет, обзавестись деньгами, опытом, полезными знакомствами… Домом, наконец. Не съемной комнатой, не провонявшим рыбой сараем, не крошечным закутком в недрах чужого трака и даже не палубой огромного речного плота. Обычным, нормальным домом.

Это не было похоже на мысли кочевника. Да Брак и сам уже не понимал толком, кто он такой – ледяное вино притупляло мысли и будоражило воображение. Единый Запад, родина для всяких изгоев, кочевников, отщепенцев, ворья, преступников, отставных вояк и прочей швали. Вставшая под единым флагом родина, пославшая нахер всех, кто смеет к ним лезть. Неприступная крепость Троеречья, куда стекаются ценности всего западного Гардаша…. И гигатраки, стоящие на страже границ. Те кланы, которые согласились поддержать давно назревшее объединение, которые при поддержке лесовиков закатают в пыльную степную землю своих противников, скованных по рукам и ногам в застывшем воске прошлого…

Брак невольно улыбнулся, представив эту картину. Пылающие гигатраки с черными полосками по борту, разбросанные по степи остовы траков, вдавленные в землю скиммеры. И они, вдвоем с Кандаром, наводят тяжелую бадангу в недобитка. Воображение нарисовало столь яркую и сочную картину разгрома Котов, что все планы калеки на ее фоне меркли. Выцветали, становились прозрачными, растворяясь в дыму пылающих боевых машин.

– Я согласен, – улыбнулся калека. – Сейчас допьем и я тебе тоже кое-что расскажу.

Кандар хохотнул, радостно ударив ладонями по ногам. И привычно скривился, когда железная клешня мясисто столкнулась с бедром.

– Говорил же, что нам удастся тебя переубедить, – он любовно оглядел пузатые бутылки, цокнул языком и протянул клешню, – Договорились!

Кандар скалился, шутил и предлагал обменяться протезами, совершенно не замечая лица Брака. А тот, замерев с протянутой ладонью, не сводил застывшего взгляда с железной руки степняка, на тыльной стороне которой скалился искусно сведенный фелинт. Со стороны города лязгали скрапперы, а в голове калеки им вторил тихий, едва слышный перезвон колокольчиков.

– Брак?

– Знаешь, никогда не думал, что доведется пожать руку клановому, – улыбнулся одноногий механик, стискивая стальные пальцы, – Вот же выверты у судьбы, да?

– Осторожно, это заразно, – Кандар притащил из тарги очередную бутылку, но открывать не стал, – Вурш ты уже пьешь, по борделям ходишь… Осталось научить тебя гнать самогон из дерьма люторогов – и будешь вылитый кочевник.

– Вы действительно такое пьете? – Брак приподнял бровь и демонстративно скривился. – Тогда я не участвую. С Расконом помогу, по дружбе, но вступать в клан степных любителей жидкого дерьма я отказываюсь. Или вы как-то по другому называетесь?

– На этот раз не угадал. Даже не близко, – усмехнулся степняк. – Семья Пепельников.

– А клан?

– Степные Коты.

Оглушительно хлопнула пробка, покидая горлышко бутылки.

– Найдем мы твоего брата, обязательно найдем, – Кандар смешал синее вино с каким-то ядреным пойлом и активно жестикулировал кружкой, – Поверь, кочевники даже из-под земли могут человека достать. Выкопают, хорошенько помоют, и будет как живой.

– Мне такой не нужен, – пробормотал Брак, не отрывая взгляд от костра, – К тому же вы затрахаетесь его отмывать, там такая туша…

Он почти не вслушивался в разговор. Колокольчики в голове звенели все настойчивее, требуя обратить на себя внимание.

– Тем более надо познакомить его с Шалвахом. Брат толстяков просто обожает. Подначивает, конечно, но не со зла. Был у нас один…

– С Логи такое не прокатит. Сразу в драку полезет.

– Шалвах такое тоже любит. Увидишь, он тебе понравится. – улыбнулся Кандар, – Знаешь, кого он мне напоминает?

– Кого?

– Фальдийца. Только он тощий, красивый и не такой злобный.

– То есть, твой Шалвах лишен всех тех качеств, которые делают Раскона Расконом?

– Он умный, – надул губы Кандар. – И хитрый. Думаешь, так легко к двадцати семи стать старшим искателем? Там такой гадюшник, что поставь рядом с семейным советом бочку с гразгами – не отличишь без окуляра. Он бы и патриархом мог стать, но не хочет быть привязан к гигатраку. Хочешь, покажу его? У меня книжка с собой.

– Кого покажешь? – не понял калека.

Динь-Динь, Бракованный. Надумал сбежать?

– Наш гигатрак. “Три Клыка” называется, по числу баданг.

– А почему не четыре?

Динь-Динь, Бракованный. Динь-Динь. Как думаешь, Джус и Часовщик гордятся тобой сейчас?

– Раньше было четыре. Ну, это слишком долгая история, чтобы рассказывать ее ночью на утесе.

– Да мы, вроде, не торопимся. Слушай, Кандар, а твои теплые норки, они настоящие? Или их ты тоже выдумал?

Динь-Динь. Динь-Динь. Динь-Динь.

Грохнули баданги северного форта. Ослепительные синие вспышки в небе превратили ночь в день. Водопад ревел.

– Самые настоящие, – степняк для пущей убедительности посмотрел Браку в глаза и повел руками, описывая соблазнительные изгибы женского тела. – Я заходил к родне, но совсем ненадолго. Здесь есть целый квартал, где живут…

Калека прикрыл веки. Глаза. Шарговы серые глаза. Такие же серые и насмешливые, как у грязного, избитого пленника, сидящего на куче вонючего тряпья в центре большого торга. Шарговы серые глаза, смотрящие с таким нахальством, будто это не их владелец сидит в надежной деревянной клетке, а весь остальной мир заперся от него.

На этот раз даже грохот баданг форта Рикон не смог заглушить колокольчики. Брак тяжело поднялся, разминая занемевшие колени, снял с себя куртку. Потянулся было за сумкой, но передумал.

– Ты куда? Надеешься, что твою рубашку разглядит со стены в окуляр какая-нибудь красотка?

– Жарко. Пойду отолью.

– Не забывай стискивать зубы и как следует тужиться, – мстительно крикнул ему в спину Кандар, – А то лесные духи схватят за недостаточно усердную жопу.

Левый и Правый давно скрылись за облаками, погрузив бескрайние леса в темноту. Но городу было плевать на законную владелицу ночи. Взгляды всей Талистры были сейчас прикованы к небу, где один за другим били в небо столбы разноцветного пламени, а под самыми тучами распускались цветками разрывы баданг, превращая день в ночь и окрашивая небо синим, а землю – мертвенно голубым. От грохота закладывало уши.

Брак стоял за спиной завороженного зрелищем Кандара, неспешно закатывая белоснежные рукава рубахи. С правой стороны, где ухо сероглазого так до сих пор и не оправилось до конца после неудачной схватки с шарком в крохотной каморке, набитой одеждой. Не то, чтобы за канонадой салюта калека боялся быть услышанным, но лишняя предосторожность никогда не помешает. Жаль конечно, что жахателем нельзя пользоваться. На вспышку обязательно обратят внимание с наблюдательной вышки. Здесь и так горит костер, давая каждому желающему возможность разглядеть утес во всей его красе. С другой стороны, любой человек, которому присуща хоть капелька чувства прекрасного…

Канторский клинок плавно скользнул слева направо и зазвенел по камням, подпевая стихающему хору колокольчиков. Костер зашипел и погас.

Момент, когда Кандар начал шевелиться, Брак пропустил. Просто сидел рядом на подстилке, слепо глядя в бесконечную черноту перед собой, не чувствуя ни острых зубов мороза, ни ледяного ветра, уносящего запах паленых волос и стремительно выстужающего остатки тепла из голых рук. Лежащий лицом в остатках костра сероглазый вдруг шевельнулся, задергался и начал подниматься. Словно проспавшийся в кабаке пьяница, выдирающий свое лицо из миски с остатками салата. Только вместо мелко нарубленных овощей здесь были тлеющие угли, густо приправленные воняющей пеплом и железом грязью.

Степняк уперся руками, лязгнув по камню клешней. Дернулся и, стоя на четвереньках, начал поворачивать обгоревшее лицо в сторону Брака.

Клинок Тордена, призывно чернеющий лезвием, лежал далеко. Откатился почти к самому краю утеса, чудом удержавшись от падения вниз. Жахатель… Наверное, можно было бы выхватить его одним ловким движением, спустив пружину в самый последний момент, когда оскаленная пасть мертвеца уже готова вцепиться тебе в горло. Жерданы наверняка бы справились. Или Везим.

Брак не стал даже пытаться. Все, на что его хватило, это упереться ладонью в щеку Кандара, усыпанную гроздью мелких багровых углей и не дать тому повернуть голову.

Калеке не хотелось бы, чтобы последним воспоминанием в его жизни остались мертвые серые глаза.

Мертвец застыл, задергался, будто прилипнув щекой к ладони. Запертые в темнице плоти угли рассерженно шипели, прожигая кожу и исходя приторно-сладким дымком.

Потом Кандар опал. Весь и разом, будто некая сила разом убрала из его тела кости. Все до единой. Руки подломились, и свежеподнятый шарк рухнул обратно в костер, застыв в той же позе, что и раньше. Разве что голову повернул и как будто усох немного.

Кабацкий пропоица огляделся вокруг и решил вздремнуть еще немного.

А Брак так и остался сидеть, чувствуя, как от руки по всему телу расползается знакомое онемение, милостиво отгоняя боль в обожженной ладони, успокаивая трясущиеся пальцы и притупляя сочащийся к прерывисто колотящемуся сердцу холод. Думать на эту тему ему не хотелось. Как и на любую другую.

Ему вообще больше не хотелось ничего. С неба неспешно падали первые снежинки, мохнатые и бесформенные, как хлопья ядовитой белой плесени.

Сероглазого Брак столкнул с утеса. Он терпеливо дождался темноты, когда Левый и Правый вновь прикрылись облаками, а в городе замолкли баданги, подволок податливое тело к самому краю обрыва. В сумке дожидались своего часа две колбы с горючим содержимым, приберегаемые на случай шарков… Что же, они дождались. Калека поглубже упихал металлические цилиндры в карманы куртки мертвеца, пересыпал себе всякую найденную мелочевку, а затем, уперевшись ногой, перевалил тяжелое тело через край скалы. Подождал отблесков разгорающегося пламени, но безрезультатно – густые кроны плакальщиц надежно скрывали происходящее в лесу от посторонних.

Туда же, вниз, отправились бутылки, остатки жратвы, одеяла и даже не до конца прогоревшие огрызки дров. Ненасытный обрыв сожрал все, проглотил не подавившись и потребовал добавки, суля успокоение и маня бездонной чернотой.

Брак отказался.

Ему вообще казалось, что он не контролирует свое одеревеневшее от мороза тело. Висит себе где-то рядом с затылком, отстраненно наблюдая за тем, как руки будят движок, ноги упираются в несуразные педали, а глаза сами ищут дорогу. Калека был не против – самодеятельность конечностей целиком совпадала с его желаниями.

Крохотная тарга, надрывно взвывая движком, увозила его от утеса, провожаемая внимательным взглядом небесных светил и луча фонаря с вышки.

Конус света внимательно изучил ползущую по камням железную коробочку, пошарил на утесе и, не найдя ничего подозрительного, вновь уставился на реку.

Таргу Брак бросил на улицах. Завел в безлюдный переулок, усыпил эйносы и намертво свел двери, после чего вышел и смешался с подгулявшей толпой. Ночная Талистра манила яркими вывесками, круглыми синими фонариками и атмосферой праздника, приглашая отложить все дела, купить у разносчика порцию жареной рыбы и неспешно опустошить кружечку горячего вина со специями, сидя где-нибудь на лавочке. Или просто на ходу, если холод гонит вперед и не дает остановиться.

Талистра, словно разряженная в шелка бордельная девка, была готова на все, лишь бы ты задержался. Остался на всю ночь, опустошив себя и кошелек до дна. И в любой другой день Брак наверняка бы поддался. Но не сегодня.

Мостки за ночь заледенели, схватились по краям острыми зубьями льда. Даже провисшие от холода лееры помогали с трудом – калеке и так приходилось несладко под тяжестью заплечной сумки, а тут еще и трость с каждым шагом норовила провалиться между небрежно подогнанными досками, опрокинув своего хозяина в воду. Однако Брак шел.

Город на воде праздничных настроений Троеречья не разделял. Нависал угрюмой темной тушей, скрипел деревом и металлом, вонял подтухшей рыбой, мертвый и безлюдный. Неудивительно – сверкающая огнями Талистра притягивала горжеводов подобно мифической золотой богине джунглей, подманивала блеском драгоценного металла и сладким голосом, обещая лучшую ночь в твоей жизни. Ну кто здесь устоит? Уж точно не истосковавшиеся по жизни лесовики. Неудачники, вынужденные охранять свои корыта, жались по теплым костровым или беспробудно спали пьяным сном, не в силах выдержать такие близкие, но недосягаемые звуки праздника.

“Вислую Каргу” Брак нашел не сразу. После проверки бляхи полусонным охранником на входе в город, ему пришлось изрядно поплутать по хитросплетениям чужих плотов, извилистых дорожек и совершенно неуместных здесь лестниц. Затянутые кровянкой горжи выглядели совершенно одинаково, никаких ориентиров, даже направление угадать невозможно. Спросить дорогу было не у кого, звать на помощь выглядело сущей глупостью, поэтому единственным помощником калеки оставался едва слышно гудящий ручной светильник, выхватывающий из мрака табличку за табличкой.

– Крестик, круг, треугольник… Крестик, круг, квадрат… Крестик, круг, листик… Гразгова блевота, – калека добрался до рыбок и перешел на другую сторону мостков, – Крестик, квадрат, солнышко…

“Прекраснейшая и Несравненнейшая Карталейна” за прошедшие дни нисколько не изменилась. Все те же задубевшие от мороза листы кровянки, слегка расшатавшиеся крепления палубы к плавучему городу… Даже разномастные железки по-прежнему валялись там, где их в последний раз оставили механики. Внутри было тихо и холодно, в костровой вяло дотлевали остатки остатки углей, силясь разогреть выстуженную палубу. Везима нигде не было видно.

Брак на всякий случай окликнул охотника, а потом, не дождавшись ответа, невесело улыбнулся. И пошел прямиком в комнатку Кандара.

Зимующие на суше горжеводы редко оставляют ценное на своих корытах. Шанс лишиться пожитков невелик, но он есть. Охрана может отойти, а ушлый вор может оказаться достаточно бесстрашным и искусным, чтобы воровать в Ржавой Заводи. Да и владельцы плотов не всегда бывают довольны тем, что экипаж бесплатно пользуется их горжей как складом. Куда проще в несколько заходов перетаскать вещи на берег или, если ты не успел разжиться многим, вынести все сразу.

Сероглазый свои вещи вынести не успел. Брак неторопливо выгреб из закутка кри, ящичек с монетами, какую-то ценную мелочь, эйносы. Все, что могло представлять собой хоть какую-либо ценность. Разве что одеждой побрезговал и не стал рыться в тяжелых железках. Тащить это все предстояло на себе, и калека не видел смысла упираться ради груды хлама.

Угрызений совести он не испытывал. Скорее усталость, придавленную к земле неподъемной тушей безразличия. Оправдывать себя Брак тоже не собирался, хотя мог. Коты лишили его всего, а он всего лишь платит им той же монетой, жизнь за жизнь и тому подобная чушь.

Нет, он поступил как конченная мразь и продолжал так поступать. Но ему было плевать.

Закончив с закутком Кандара, Брак столь же дотошно прочесал свою комнатку. Ссыпал в мешок заготовки для фигурок и сами фигурки, отправил в компанию к книгам свои записи, костяшки, инструменты и прочую ерунду. Тщательно, ничего не забывая и ничего не упуская. Твердо зная, что больше он сюда не вернется.

Напоследок, уже собираясь покинуть горжу и успев попрощаться с уродливой статуей на носу, Брак зацепился взглядом за дверь пристройки, скрывающую вход в каморку Раскона. Пожал плечами и принялся возиться с замком. Фальдиец ведь все равно был ему должен полторы фиолки, а дожидаться утреннего курьера в своей комнате Брак не собирался.

Все самое ценное рыжий давно вынес. Вернее то, что он считал ценным для себя. Полки, еще недавно стонавшие под тяжестью стопок металлических листов, бумаг, трубочек договоров, – все они стояли пустыми. Как были пусты и многочисленные шкафчики, сундучки и рамка для огромной карты лесов, на которой фальдиец скрупулезно отмечал маршрут “Карги”.

Брака подобное не интересовало. Он без особых трудностей нашел тайник в полу, небрежно придавленный ножкой стола. Пересыпал между пальцами горсть разноцветных кри, бросающих тусклые блики в свете фонаря, отсчитал причитающееся себе и закрыл нишу крышкой. Собрался было уходить, но замер, зацепившись взглядом за окуляр. Тот самый, способный видеть ночью. И наглухо запечатанный ящик с самыми ценными эйносами, приткнувшийся в оборудованном под склад углу комнаты.

А почему бы и нет?

Разжиться металлическим прутком и флягой с эйром на горже проще простого. Куда сложнее было без лишнего шума и искр свести на стене изображение фелинта. Грубое, кривое, словно наспех рисовали клешней. А снизу – три изогнутых клыка, смотрящих острыми концами вверх.

Брак понятия не имел, как выглядят клановые метки Пепельников, но искренне надеялся, что посыл композиции дойдет до фальдийца. И что он не будет копать слишком глубоко, выбрав самый простой и очевидный вариант произошедшего.

После этого механик уже не стеснялся. Позаимствовал у Жерданов пару объемистых полотняных сумок и принялся набивать их ценностями. Окуляры, гравки, разрядники фелинтов… Пересыпал остатки кри и найденные монеты, простучал остальные стены, выгребая из спрятанных ниш все ценное. Не побрезговал даже тугой скруткой медузьего шелка, тяжелой и гладкой на ощупь. В голове вяло бились от ужаса мысли о том, как он все это будет тащить, а колено заранее ныло.

– Ночная крыса все-таки не выдержала и проявила свою крысиную натуру.

Везим, по своему обыкновению, соткался из воздуха за спиной Брака, когда тот уже занес ногу с палубы, готовясь вступить на мостки. Откуда взялся охотник было совершенно непонятно. Может быть спал в лодочке или бродил где-то… В одном калека был твердо уверен – когда он покидал костровую, там никого не было.

А теперь там стоял угрюмый Везим, небрежно крутя в руке топор. И улыбался.

– Я просто забираю вещи для Кандара и Раскона. – повернулся к нему Брак, опуская сумки на палубу.

– А они об этом знают? – хмыкнул охотник. – Подними руки, чтобы я их видел.

Поднимать руки механик не стал.

– Это не то, о чем ты дума… – начал было Брак, но прозвучало это настолько жалко и банально, что он прервался на полуслове и замолчал.

– Я не думаю, я вижу, – сплюнул охотник, – А вижу я слишком много о себе возомнившую гнилую крысу, которая считает себя умнее других. Знаешь, как рыжий относится к крысам?

Брак отстраненно перебрал свои варианты и внезапно улыбнулся. Что там говорил Логи про бочку с дерьмом? Тонуть надо с достоинством, чтобы не забрызгать окружающих.

– Не пойду, – хмыкнул механик, доставая трубку. – Холодно. Давай лучше здесь.

– Что здесь? – не понял Везим.

– Разобьешь мне голову топором или перережешь глотку, а труп скинешь под днище, – равнодушно пояснил Брак. – Если мы пойдем к Раскону, он решит от меня избавиться и пошлет нас обратно, чтобы не пачкать ковры. Зачем лишний раз ноги бить?

– Ты здесь один?

Калека кивнул, с любопытством наблюдая за тем, как охотник крадучись обходит костровую, заглядывая за перегородки. Дойдя до каморки Раскона, Везим замер и недоуменно повернулся.

– Это что за дерьмо на стене?

– Клановая метка Степных Котов, – любезно просветил его Брак, – Это кочевники такие.

– Я знаю, кто такие кочевники, – рявкнул Везим, – Какого хера она здесь делает?

– Я свел, – пожал плечами калека, чувствуя совершенно неуместное, отстраненное веселье. – Хотел свалить кражу на Кандара.

– Вы с этим ублюдком все время вместе шляетесь. С чего ты решил, что я поведусь на это дерьмо? Где он? Ждет снаружи?

– Кандар не придет.

Наверное, что-то в его голосе заставило Везима повернуть голову и пристально вглядеться в лицо механика. А тот стоял, улыбался и курил. В жаровне разгорались дрова.

– Не врешь, – нахмурился охотник. – Так ты его… Подожди.

Он прошелся до каморки сероглазого, откинул полог и внимательно изучил раскиданные по полу вещи. Выругался.

– Я много всякого дерьма повидал и могу отличить глаза убийцы от…

– Тебе не идут такие слова, – перебил его Брак. – Давай попроще.

– Зачем? – едва не взвыл Везим. – Нахера? За каким шаргом? Ты, ублюдочная крыса…

– Он был двуличной мразью и кочевником, – бесстрастно произнес калека. – А мне было, за что его убивать.

Охотник вновь выругался. Брак поежился от холода и предложил:

– Давай уже побыстрее. Не хочу умирать замерзшим.

– Мы сейчас же пойдем к Раскону…

– Не пойдем, – вновь перебил его механик. – Не хочу.

– Тогда я тебя потащу.

– Накой? – изумился Брак, – Какая тебе-то разница? Трупом больше, трупом меньше. Какой это будет по счету? Десятый? Двадцатый? Сомневаюсь, что ты от этого будешь хуже спать. Все равно ведь убиваешь для Раскона любого, на кого он укажет, чем я хуже?

– Это кто тебе такое рассказал? – неожиданно вызверился Везим, подходя вплотную, – Кандар?

– А разве он не прав?

– Слова мертвого лживого ублюдка устами живого ублюдка, – сплюнул охотник, – Ты нихера про меня не знаешь. Ты видел трупы своими глазами? Видел?

– Да мне плевать, – ответил Брак, – Не хочешь пачкать руки, давай я сам.

Он рванул с пояса небрежно очищенный от крови нож и приставил к горлу. Своему.

Везим отпрыгнул вглубь костровой с грацией фелинта и замер с занесенным над головой топором, готовый к броску.

– Ну, кидай, – улыбнулся калека. – Я знаю, ты умеешь. Или мне самому? Могу наклониться над водой, чтобы не мыть потом.

– Зачем все это? – угрюмо буркнул охотник, опуская топор. – Все равно завтра тебя здесь не будет. Оставляй вещи и вали, пока я не передумал. Серый ублюдок давно напрашивался.

– А тебе все это зачем? – Брак убрал нож и с любопытством взглянул на Везима, не делая попыток уйти. – Не бесись, мне правда интересно. Все эти разговоры про лесную свободу, вольницу… А сам сидишь цепным псом на промороженной горже и убиваешь по приказу.

– Уходи, – процедил охотник.

– Не хочу, – хмыкнул калека. – В кабаках ты не сидишь, ничего не покупаешь, на сушу почти не выбираешься. Зачем тебе кри, Везим? Ты ведь копишь. Месяцами и годами откладываешь заработанное в какую-нибудь дыру под приметным деревом, не брезгуя самой поганой работой. Может, тебе это просто нравится? Прикопать в лесу двух пареньков, увидевших слишком много? Везим. Фальдийский лазутчик? Везим. Наверняка ты жалеешь, что не остался в Шаларисе с той семьей. Отец, мать, две маленькие девочки… Раготару точно не помешали бы…

Топор вонзился в деревянную стойку совсем рядом с головой механика. А охотник с красным от бешенства лицом уже тянул из-за пояса тесак.

– Еще одно слово. Одно слово, и в следующий раз я не промахнусь.

– Значит, копишь не для себя, – пожал плечами Брак. – Кто у тебя? Жену ты у…

Он неожиданно для себя замолчал. Везим смотрел исподлобья, до белых костяшек сжимая рукоять ножа.

– Сын, да? Или дочь, – наклонил голову калека. – Так за каким хером ты тут сидишь?

Он толкнул ногой одну из сумок, отправляя ее по палубе к охотнику.

– Тут на несколько фиолок. А там… – Брак указал рукой на распахнутую настежь дверь пристройки, – А там, если хорошо поискать, можно найти еще на десяток. Которые никто не будет искать, если ты не будешь идиотом и свалишь все на Кандара.

Везим промолчал, сверля взглядом сумку.

– Не знаю, сколько ты скопил, но за тридцать фиолок у кочевников можно купить даже ночь с патриархом. – крякнул Бряк, взваливая оставшуюся сумку на плечо. – Не то, что жизнь жалкого раба.

Он успел сойти на мостки, когда в спину вместо ожидаемого топора прилетели тихие слова.

– А если он погиб?

– Ну так иди и отомсти за него, мудила. – с жалостью посмотрел на Везима механик.

Хрустнул тростью по льду, поправил шляпу и тяжело похромал искать выход из Сраной Клоаки.

“Красавицу Востока” не выдержал бы ни один подъемник, поэтому отплытия она терпеливо ожидала у подножья водопада Ризал, пока суетящиеся вокруг мелкие посудины готовили плоты и длинные баржи, еще недавно до краев заполненные зерном. Да и красавицей речного исполина трудно было назвать – безобразно раздувшееся брюхо огромной горжи выпирало за борта, нависая над свинцовыми водами Таризалы.

На верхней палубе было немноголюдно. Пускали туда лишь счастливых обладателей доступа в личные каюты, да немногочисленных членов экипажа из обслуги, усердно чистящих от снега деревянный настил. Путешествие через весь Гардаш и так недешевое предприятие, а уж странствовать с подобным комфортом могли себе позволить лишь те, кто точно не потерпит рядом с собой вонь забивших трюм работяг.

Брак себя к богачам не причислял, но волшебное письмо Раскона в очередной раз произвело свой чудесный эффект, озарив улыбкой хмурое лицо капитана и даровав калеке доступ в крохотную комнатку с кроватью, узким окошком и облупленной раковиной умывальника. А еще – раскрыв перед ним двери на верхнюю палубу, откуда был хорошо виден один приметный утес, нависший над бесконечным лесом плакальщиц.

Механику было плохо. И не только из-за саднящей, сорванной спины, ноющего колена и прочих радостей ночного похода через всю Талистру с тяжелым грузом. Ему было страшно. Страшно до дрожи в пальцах, настолько, что сидение в запертой каюте было сродни пытке. Казалось, что в любой момент в запертую дверь может постучать чей-то тяжелый кулак. Тем самым препаршивейшим стуком, не предвещающим совершенно ничего хорошего. А еще страшнее было бы услышать за дверью знакомый голос. Жердана, Везима или… Раскона.

Наверху он хотя бы мог видеть длинную извилистую дорогу с вершины водопада и всех, кто по ней спускается.

Но часы шли за часами, конечности сводило от холода, язык от вурша, а солнце все ближе подползало к зениту, пробивая лучами завесу серой небесной хмари. И Брака постепенно отпускало. Страх уходил, но на смену ему вновь заступало тупое безразличие и смертельная усталость.

Талистра укрылась снежными шапками, сменила свой цвет с бирюзы на белый, и стала, казалось, еще прекраснее. Притягивала взгляд красотами Конифера, причальными мачтами и величественным ангаром верфи на вершине северного острова, едва различимыми отсюда сквозь вьюжащую снежную крупу. И будоражила воображение картинами того, как будет выглядеть скованное льдистой бирюзой Вентийское озеро на закате. И действительно ли оно светится в самые темные предрассветные часы? Хотелось своими глазами увидеть скоростные горжи ежегодной весенней регаты, лавирующие среди среди трескающихся льдин, поприсутствовать при запуске в небо первого цепа, целиком построенного в Птичьей лапе…

Брак прощался с городом. И с остальным западом. Когда ревун “Красавицы Востока” взревел над ухом во второй раз, давая пятиминутную готовность к отплытию, а за калекой так никто и не пришел… Глупо давать себе зарок вернуться туда, где тебя почти наверняка не ждет ничего хорошего, кроме паршивых воспоминаний и неприятностей, но Талистра того стоила.

Зачем он сюда сунулся? Зачем он вообще отправился в леса, когда мог выбрать своей целью любую точку Гараша? Ради мутных обещаний помощи от Оршага? Брак даже не смог толком вспомнить, в какой момент решение немедленно отправиться в Яму, искать Логи и Левую сменилось… Чем?

Чего хорошего принесло Браку знакомство с лесовиками, кроме ощущения чужой шеи, охотно поддающейся лезвию ножа? И чего хорошего Брак принес в эти края, кроме шарков?

– Точно? – переспросил Раскон, – Второй раз предлагать не буду.

– У меня дела на востоке, – виновато пожал плечами Брак, жуя лимонное печенье. – Я бы с радостью остался, но…

Фальдиец жестом прервал его и задумчиво гмыкнул.

– Не оправдывайся. Я знаю это чувство, когда в груди горит, а кулаки сжимаются. Я и сам, тогда, на берегу океана… Знаешь, предложи мне кто в тот момент отправиться обратно на острова, спокойно пожить годик-другой, я бы рубанул.

– Рубанул бы, – кивнул Агодар.

Огонь в камине жадно слизывал кору с поленьев, принимая очередное подношение, а за окном шумно кашляло нечто большое.

– Вы ведь не просто так мне все это предлагаете? – спросил Брак, – Бумаги, кри, Шаларис. Оршаг обещал, что я найду здесь помощь.

Фальдийцы переглянулись и одновременно гмыкнули.

– Вроде того, – развел руками Агодар. – Нас… Нам велели… Гхм. Не то. Скажем так, это входит в условия нашей сделки. А мы уважаем хорошие сделки.

– Даже спустя десяток лет? – скептически вскинул бровь калека, – И что там было написано?

– Что мы сами поймем, – прогудел Раскон. – Как видишь, мы поняли.

Брак недоверчиво хмыкнул. Сквозь года тащить с собой мутное обещание человеку, которого ты никогда больше не увидишь, особенно неожиданно от такого человека, как рыжий фальдиец…

– Не верит, – цокнул языком Агодар. – Расскажи.

– Брак, ты видел когда-нибудь, как падает с неба боевой стриктор? – спросил Раскон, разжигая трубку. – И не какая-нибудь древняя развалюха, едва цепляющаяся за небо баллонами. Нет, как падает лучший гравицеп фальдийского воздушного флота. А вместе с ним летит в бездну звено стрейбов, пяток флиров и еще один гравицеп, поменьше.

Калека отрицательно покачал головой.

– Падают без единой царапины, не поучаствовав в бою. Просто потому, что один слепец снял свои очки и пристально взглянул на них сквозь задний иллюминатор черного стрейба. – фальдиец затянулся трубкой, прокашлялся сизыми клубами дыма и жадно присосался к стакану. – Поверь, Брак, я мало чего боюсь в этом мире, да и то не за себя. Но договору со Слепцом буду следовать неукоснительно, пока сделка не будет им закрыта. И ноги моей не будет на летающих кораб…

Он замолчал на полуслове. Встал, прошелся по комнате, с каждой секундой хмурясь все больше и больше. А потом одним движением оказался рядом с Браком, навис над ним и спросил:

– Где рухнул цеп Аркензо? Тот, про который ты рассказывал, с канторским наемником и мертвецами. Ты же был там? Я помню красно-белую летную куртку во время нашей первой встречи. И ни один канторец не подарит свой клинок незнакомцу.

– Две фиолки, – буркнул Брак, ошарашенный таким напором. – И я пойду спать.

– Полторы, – хмыкнул Раскон. Он уже пришел в себя и уселся в кресло с видом человека, только что решившего в уме сложнейшую загадку и теперь наслаждающегося осознанием собственного величия. – И ты мне расскажешь все подробно, без лживых баек и собственных выдумок. Только факты. Шарки, Оршаг, твое появление… Я должен знать все.

– Согласен, – кивнул калека. – Цеп называется “Помпезная Вдовушка”, лежит у опушки леса в семи днях пути от Приречья. А было все так…

Ревун подал голос в третий, и последний раз, а за Браком так никто и не явился. Гулко застонал металл, вскипела забортная вода и огромная туша “Красавицы Востока” начала свое неспешное движение. Крутанулись огромные барабаны, натянутые за кормой цепи зазвенели, утягивая за собой бесконечную вереницу плотов, и огромная горжа отправилась в длинный путь на восток.

Брак смахнул перчаткой выступившие от ветра слезы и в очередной раз замахнулся рукой. И снова не смог бросить.

Тяжелый рефальдовый браслет, найденный в сумке сероглазого, оттягивал руку и обжигал воспоминаниями. Даже здесь Кандар умудрился солгать, когда оправдывал свою покупку флира. Не смог он расстаться с подарком родного брата, хитрожопого степного кота с громким именем Шалвах.

А теперь не мог и Брак.

Он глубоко вздохнул, выругался, и, стиснув зубы, сжал кулак. Сильнее, крепче, до головной боли и крови из носа, в бесполезной попытке сломать проклятую железку.

И когда несокрушимый рефальд вдруг поддался, смялся в ладони как обычная медь, Брак он неожиданности едва не упал за борт.

А затем невесело рассмеялся и ушел спать.