Фальдийская восьмерка

Глава 22

Кабак назывался "Закат на Роавело" и предназначался, в основном, для приезжих. Точнее, для приплывших или прилетевших. Выглядел он почище и посолиднее, чем его брат-близнец напротив – "Рассвет на Роавело" – в котором предпочитали просиживать задницы местные, хотя основное отличие все же заключалось в бесстыже задранных ценах. Начать попойку вечером в "Закате", просадив там большую часть денег на дорогую выпивку и нормальную еду, а закончить утром в "Рассвете", выгребая из карманов завалившиеся между швов монетки на дешевое кислое пиво, считалось нормальным и даже, в какой-то мере, традиционным времяпрепровождением горжеводов на Лингоре. К тому же, располагались кабаки друг напротив друга, так что доползти от крыльца до крыльца можно было в любом состоянии, а уж совсем пропащим оказывали посильную помощь местные вышибалы в криво сидящих летрийских мундирах, попутно проверяя карманы выпивох на наличие всякого запрещенного, вроде пары лишних скорлупок.

Механики завалились в "Закат" уже под вечер, когда Раскон, наконец, закончил обходить своих знакомых и закупать всякое необходимое для плота. Список покупок включал в себя замену угробленным в Подречье эйносам, неизменное пиво и четыре ящика готовой к употреблению жратвы: от сушеного мяса и галет до летрийских походных рационов, для приготовления которых достаточно было как следует разварить их в кипятке. По мнению остальной команды – покупка куда более ценная, чем слабенький, по сравнению со старым, зеленый ревун или движок на маневровый винт, так как нормального кашевара на горже в ближайшее время не предвиделось, а плыть предстояло далеко. Вымотав нервы всем, от торговцев до нетерпеливого Кандара, фальдиец выдал часть оплаты, напомнил не трепать языками и отбыл по каменной лестнице в верхний город, величественно кивнув скучающим на входе стражникам.

Брак поначалу в "Закат" не собирался, вдохновившись примером Жерданов, чья шумная троица оккупировала дешевый, тихий "Рассвет", да и кри на выпивку тратить было жалко. Но сероглазый уперся.

– Раскон мог не успеть, да и поить эту рыжую скотину нахаляву я не собираюсь. А ты успел. Тому, кто не помнит добра, нет места в кабине у Попутчика. Так моя бабка говорила, а уж она знала толк в поговорках. В кушове поедеш, ш трупаками вонючими, – прошамкал сероглазый, сморщив лицо до состояния печеного яблока.

– Тому, кто не помнит зла – тоже, – уточнил Брак, которого воистину железной хваткой тащили к двустворчатым дверям. – Между прочим, авторство поговорки, по слухам, принадлежит самому Гарду…

– Не порть момент, увечный зануда. Мой брат говорил, что за краткий миг помощи можно расплачиваться поколениями. Ты своим шарговым упрямством мешаешь мне следовать семейным заветам, да еще и отказываешься пить за чужой счет. Ты точно с цепа упал? Быть может, сам Тогвий спустился из-за купола под видом одноногого механика, чтобы проверить, как там живется людям на его левой почке?

– Гардаш, скорее, задница, – усмехнулся Брак, открывая свежевыструганную дверную створку. – Повезло мне с твоими семейными традициями.

Внутренности “Заката” выглядели именно так, как можно было ожидать от поселкового кабака в лесной заднице, с поправкой на летрийскую педантичность и претензии на некую элитарность: потолок прокурен и закопчен чуть меньше, чем следует, окна чуть шире и даже застеклены, пол почти чистый, голова фелинта на стене почти не облезла, табачный дым выедает глаза не так стремительно, а стойка с выпивкой поблескивает лакированным деревом, вместо знакомого по Приречью металла. Зато сидевшие в зале горжеводы были того самого, привычного вида, когда неприятности начинаешь чувствовать затылком еще до того, как на тебя обратят внимание. А на зашедших механиков внимание обратили, особенно внимательно изучив костыль Брака и вызывающе торчащую из под рубахи клешню Кандара.

Столов стояло с десяток, горж на озере – явно больше. Вечер был в самом разгаре, поэтому свободных мест осталось всего ничего. Да и те лавки, что оставались незанятыми, были не заняты лишь условно, по той простой причине, что больше садиться на них никто не хотел. Не каждый любит соседство с незнакомыми мужиками звероватого вида, неделями не вылезавших с реки, даже если ты сам – один из них.

Брак моментально почувствовал себя не в своей кабине. Накатило осознание собственного маленького роста и щуплого телосложения, сжимающая костыль ладонь немедленно вспотела, а нога заныла. И ведь, казалось бы, за последние месяцы он видел столько разного дерьма, лично убил троих шарков и даже участвовал в охоте на настоящего фелинта – но тут растерялся и съежился, будто снова очутился в одиночестве на Торге, когда толстяк куда-то срочно свалил.

– Ты чего застыл? – весело спросил его Кандар, насмешливо разглядывая сидящих своими серыми глазами. – Эй, братья горжеводы! Где в этом раповнике самое приличное место, чтобы подальше от вашего пердежа?

После этого наглого высказывания на механиков смотрели уже все присутствующие. По столам прокатился шепот, а мрачно сидящий у окна смуглый, лохматый верзила в кожаной безрукавке просветлел лицом, облегченно выдохнул, хрустнул пальцами и громко ответил:

– На улице, там как раз нужник за углом. Проводить?

– Старое доброе лесное гостеприимство. Вот, тут и сядем, – прошел к столу верзилы Кандар. Плюхнулся на лавку, поерзал седалищем, устраиваясь поудобнее, делано закашлялся и распахнул окно. – Только проветрим, а то напердели, напердели… Или это у тебя изо рта так пахнет, дружище?

– С каких это пор увечных берут на горжи? – широко улыбнулся громила. – Или тебе за наглость руку оторвали?

– Не лезь к сводиле, лохматый! – крикнули из-за дальнего стола.

– С тех самых пор, когда называть тебя тупым джорком стало смертельным оскорблением для всех джорков, – Кандар обернулся и призывно махнул рукой. – Брак, не стой как сведенный, хромай сюда. У нас намечается исторический диспут.

Происходящее калеке не нравилось категорически – уж больно было похоже на набивший оскомину сценарий драки в кабаке, самое его начало, где сыплются оскорбления, а стороны запасаются подручным оружием в предвкушении мордобоя.

Мимо просеменил тучный мужик в бело-синем фартуке, тащивший деревянный поднос с увесисто выглядящими кружками пива и здоровенной ребристой бутылкой с яркой этикеткой. Разносчик сноровисто раскидал пойло по столам, буркнул: "Драться снаружи" и шустро скрылся за дверью.

Брак обреченно вздохнул, навалился на ставший вдруг неподъемным костыль и поперся к столу, чувствуя, как при каждом неловком шаге на нем скрещивается все больше взглядов, а на грани слышимости раздаются тихие смешки. Вопросов, за каким шаргом это понадобилось механику, у него не возникало – Кандар снова переключил рычаг у себя в башке, став неуловимо похожим на Логи, а толстяк никогда не упускал хорошей возможности почесать кулаки. Вот только как собирался выпутываться сероглазый было непонятно – телосложением он явно не дотягивал до лохматого громилы, обмен оскорблениями нарастал, а сценарий явно подходил к своему логичному завершению. Оставалось надеяться на стражу и запрет на драки, или хотя бы на то, что отмудохают их не слишком сильно.

– Двое калек? – верзила смерил взглядом садящегося Брака, ткнул сидящего рядом приятеля в бок и хохотнул. – Я всегда за честную драку. Пойдем, красавчик, сведем тебе новую мордашку?

– Не трогай сводил, кретин! – снова раздалось из глубины зала.

– А пойдем с нами, защитник, – неожиданно тонким голосом крикнул до этого молчавший спутник верзилы, почесывая изрытую какой-то болячкой щеку. – Третий день сидим впустую.

Брак потянулся было за костылем, когда начавший уже вставать Кандар вдруг замер, вгляделся в лицо верзилы и изумленно воскликнул:

– Погоди! Я тебя знаю! Как там тебя зовут… Брыган? Пердан? Сейчас, сейчас, вспомню…

– Меня зовут Керген Гисталли, и это имя тебе лучше…

– Вспомнил! – счастливо заорал Кандар. – Тебя Жердан зовут.

Спутник громилы побледнел, отодвинулся и как-то очень ловко испарился с лавки, подобно легендарному исчезающему духу смердящих южных болот.

– Какой к шаргу Жердан… – рявкнул верзила и потянулся лапами к сероглазому.

– А я предупреждал, – донесся голос из недр зала, сопровождаемый шумным хлопком пробки.

Братья чинно ворвались в "Закат над Роавело", удачно подгадав тот самый момент, когда сероглазого уже выволокли из-за стола за грудки и подтащили к дверям, но еще не начали бить.

– Ты не Жердан, – обвиняюще ткнул в широкую спину верзилы Старший.

Тот выпустил Кандара и обернулся, с недоумением уставившись на троицу. Те уступали ему в росте на голову, а то и больше, да и в ширине плеч значительно отставали, но их было больше, а плащи подозрительно топорщились в разных интересных местах. Средний вгляделся в лицо громилы, почесал подбородок и вежливо спросил:

– А какого хера ты не Жердан? Пойдем…

– Объяснишься.

Братья как-то хитро обступили растерянного таким напором Кергена и одной большой, толкающейся кучкой выкатились наружу, хлопнув напоследок дверьми.

– Кандар, скотина ты полосатая, еще не сдох? – радостно ткнул заскорузлым пальцем в пузо сероглазого утренний горжевод с “Большого Друга”, сменивший дурацкую шубу на плащ с меховой подбивкой. – Опять жерданишь новеньких?

– У Раскона попробуй сдохни, по договору не положено, – хохотнул механик, пожимая руку какому-то тощему типу с длиннющими усами, – А этот сам нарвался. Как жизнь, Селвен? Угробил таки свое ненаглядное корыто?

После недобровольного ухода верзилы обстановка в кабаке чудесным образом сменилась. Предгрозовая атмосфера рассеялась, столы взорвались хохотом и стуком пивных кружек об столешницы, а лица горжеводов светились довольством от бесплатного представления. Часть сидевших даже ломанулась на улицу, чтобы точно не пропустить завершающий акт драмы, а то и принять в ней непосредственное участие.

Калека еще толком не успел прийти в себя, а стол у окна уже обступили незнакомые люди. Кандару пожимали клешню, обнимали, хлопали по плечам и что-то спрашивали, а тот щедрой рукой возвращал ответные улыбки и без умолку трещал. Свободные места на лавках быстро закончились, а Брака прижали к самой стене чьим-то твердым, пахнущим дубленой кожей плечом. Заметив это, сероглазый саданул клешней по столешнице, заставив подпрыгнуть невесть как появившиеся на ней кружки с пивом, полез на стол и заорал:

– Братья горжеводы! Эй, гразговы ублюдки, хорош пивом наливаться! И ты тоже, лысый! – дождавшись всеобщего внимания, сероглазый достал из кармана пару зеленух и метким броском закинул их в стоящую на стойке банку из темного стекла. – Я тут недавно едва не подох…

– А жаль! – крикнул кто-то.

– …Поэтому желаю упиваться до беспамятства, творить бесчинства и морально разлагаться…

– Куда тебе еще разлагаться?

– …И делать это в одиночку я не собираюсь. Всем пойла за мой счет, братья горжеводы! Эй, пузатый, вытаскивай свою задницу из подсобки и начинай сгонять жирок, пока терпение речных скитальцев не иссякло.

В зале одобрительно загудели, кто-то залихватски свистнул. Кандар вдруг наклонился и удивительно сильным рывком вытащил Брака из-за стола к себе наверх, шепнув на ухо: “Не обгадь момент”.

– Совсем забыл, братья горжеводы! – снова крикнул сероглазый, цепко удерживая растерянного калеку за плечо. – Знаете, в чью честь мы сегодня пьем? Знаете, у кого хватило глупости и наглости спасти мою шкуру? Не Ублюдочная Троица, нет! Я, Кандар Ярвус, пью сегодня за того, кто сделал для меня больше, чем все здесь присутствующие. Кроме тебя, Селвен – Кудряшка Фиелия действительно стоила того, чтобы за нее умереть.

Посетители “Заката” расхохотались и застучали кружками по столам, а хозяин “Большого Друга” гордо подбоченился.

– Этого хромого скромника зовут Брак Четырехпалый, – посерьезнел Кандар и поднял зажатую в клешне кружку, – У него всего одна нога, но он может свести скраппер из ржавого дерьма, выжить неделю в лесу без припасов и упасть с цепа без единой царапины. И упаси вас, жалкие ублюдки, вынудить его взяться за нож. За тебя, Брак!

– За тебя, Брак! – опрокинул кружку Селвен. – Но в следующий раз погоди его спасать…

– За Брака! – нестройным хором раздалось под прокуренной крышей кабака.

Толстый разносчик крутанул вентиль, заставив светильники засиять ярче, а с улицы донесся приглушенный звук первого, самого тяжелого удара.

– И зачем все это было? – пробормотал Брак, отставляя недоеденное блюдо с чем-то невероятно острым и хрустящим и протягивая руку за кружкой с вуршем. – Весь этот балаган?

В голове у него здорово шумело, но не до такой степени, чтобы прямо здесь свалиться под лавку и захрапеть, как сделали многие из дорвавшихся до дармовой выпивки гуляк. Рука болела от рукопожатий, в спину будто люторог лягнул – сдерживаться с похлопываниями горжеводы даже не пытались.

– Еще скажи, что тебе не понравилось, – усмехнулся Кандар, поворошив рукой свои растрепанные волосы. Щегольскую полосатую рубашку он успел уляпать чем-то оранжевым и вкусно пахнущим. – А то я смотрю, ты какой-то зажатый был поначалу.

Ночь уже давно перевалила за середину, а Левый и Правый начали неспешно спускаться к вершинам деревьев, когда посетители принялись расходиться. Кто-то к себе, на горжу, отсыпаться, кто-то – в “Рассвет”, догоняться. Остались либо спящие, либо самые стойкие – они сдвинули столы у самого входа в один, но здоровенный, назвали его гигастолом и теперь оттуда доносился перестук костей и кружек, под сбивчивый бубнеж залившихся пивом Жерданов. Братья заявились в кабак ближе к полуночи, притащив с собой помятого, но невероятно довольного верзилу Кергена, двух слегка побитых вышибал и пяток типов предельно разбойничьей наружности, после чего вся эта шумная компания принялась дружно отмечать знакомство и обмениваться сплетнями.

– Его… его звали…

– Тор-рден, – рычал Средний, тряся разрумянившимися щеками. – Дерт…Дерт…

– Дертаго. – шарахнул кружкой Младший Жердан. – И в свои пятнадцать он был самым злобным ублюдком во всем сраном Канторе.

– Эй! Не трожь Кантор су… С уважением прошу, – спешно поправился смуглый Керген, – Дертаго… знаю таких, сер-рьезные…

Брак покачал головой, вполуха слушая разговоры за гигастолом. Братья начинали сбивчивый рассказ о канторском наемнике уже в третий раз, но твердо были настроены довести его до конца. Публика была не против.

– И ты потратил целую синьку ради этого?

– Могу себе позволить, – откинулся на лавке Кандар, – Иначе нахер вообще жить, если не можешь нормально отблагодарить своего спасителя. На реке свои порядки, их надо уважать.

– Раскон бы успел, – смущенно буркнул Брак.

– Да и катится он в самую глубокую островную задницу, скотина. Без него мы бы туда вообще не полезли. Давай еще раз, за старика.

Они разлили по стаканам остатки “Горных Слез” из ребристой бутылки, ударили донышками по столу, расплескивая прозрачную жидкость, и выпили.

– А если серьезно, – сказал Кандар, дождавшись, пока пойло степным пожаром прокатится куда-то вниз по пищеводу, – Если серьезно, то какого шарга ты так зажимаешься, будто в первый раз девицу голой увидел? Запад маленький, все друг друга знают, или хотя бы слышали, а слухи распространяются быстро. Примут за трусливую мелкую сошку, потом не отмоешься. Первое впечатление – самое важное.

– Не привык к такому, – пожал плечами калека. Кивнул на лежащий на столе протез и добавил: – А с этим как? Увечных всегда гнобят.

– Тебе не насрать на мнение этих неудачников?

– Только до тех пор, пока эти неудачники не пускают в ход кулаки, – поежился Брак.

– А тебя это остановило, когда ты чуть не вцепился в глотку рыжему? Или когда ты тащил меня из горящего Подречья? – спросил Кандар. – Или когда ты с ножом…

– Тише, – оглянулся Брак. – Раскон запретил упоминать.

– Ты чем вообще слушал сегодня? – поморщился сероглазый, но голос понизил. – О шарках твердят уже даже самые тупые.

Разговоров про поднявшихся мертвецов действительно хватало. Кто-то видел их лично, кто-то довольствовался слухами, но, так или иначе, знали про них все. На одном из плотов даже не досчитались аж троих человек – один из горжеводов разбил голову стрелой крана и успел порвать двоих, прежде чем его скинули в реку все тем же краном. Жерданы, услышав это, лыбились настолько самодовольно, что на них насели с расспросами. Братья крепились, вскользь обронив лишь двузначное число своих противников, и им даже поверили, разом сопоставив с поводом для общей пьянки, после чего уважительных взглядов в сторону Брака стало куда больше.

– Опять ты сбил меня, – выругался Кандар и закатил глаза к потолку, – Гразгова блевота, о чем я вообще говорил?

– Про неудачников с большими кулаками, – улыбнулся калека.

– Точно. Так вот, Четырехпалый… – задумчиво покачал головой механик, глядя на свою клешню. – Как думаешь, скольких посетителей я знал лично?

– Треть?

– Двоих, – хохотнул Кандар. – Запад не настолько маленький. А вот слышали обо мне многие, хотя я тут всего пару лет кручусь. И, если бы не этот канторский дурачок, который сейчас охлаждает пивом разбитое лицо, мы спокойно заняли бы стол и отлично посидели. Но он нарвался, и упускать такую возможность показать себя было бы попросту глупо.

– У тебя были Жерданы, – возразил Брак. – Тут любой показал бы себя. Не успей они вовремя, неделю бы пришлось срать костями.

– А про братьев слышали вообще все, – пропустил мимо ушей его слова сероглазый. – Отнюдь не потому, что при входе в кабак они замирают столбами и трясутся за свою шкуру. Раскона симпатичные летрийки приглашают на ужин не за красивые, длинные усы. Точнее, не только за них. Ты спрашивал про кулаки? Ну так познакомься получше с братьями, сведи им пару ковырялок, расскажи еще с пяток отличных историй – и в следующий раз они помогут уже тебе. Это всяко проще, чем трястись при виде очередного громилы, у которого не хватает мозгов даже говно посолить.

– Грубо, – заметил Брак. – И по-прежнему не отвечает на вопрос про кулаки. Ты уверен, что это я слишком много общаюсь с Расконом?

Кандар поморщился, налил себе еще пива из бочонка и задумчиво посмотрел на свою клешню. Пошевелил железными пальцами, тяжело вздохнул и сказал:

– Ну так не нарывайся, когда некому тебя прикрыть. Думаешь, меня не били? – он покачал головой и снова вздохнул. – Еще как били. И за руку, и за смазливую мордашку, и за длинный язык. Но, если бы я каждый раз боялся за свою шкуру, били бы меня куда чаще, и никакой брат меня бы не спас. Вот этот канторец, как ты думаешь, зачем в драку полез? Да все за тем же – себя показать. На западе не любят чужаков. А теперь он не просто никому не известный новичок, а новичок, который чесал кулаки с Троицей Ублюдков. Видишь, какой довольный сидит?

Керген действительно сидел довольный, по уши налитый пивом, едва ли не влюбленно смотря на сбивчиво рассказывающих братьев. Старший периодически орал: “Шарки!”, после чего все присутствующие синхронно принимались лупить кружками по столу и размахивать конечностями.

– Просто погляди на него, Брак. Чем ему завоевывать себе репутацию на реке? Мозгов у него нет, знаний – тоже, охотиться он вряд ли умеет. Остается мордобой.

– Ты его спровоцировал, – заметил калека, вспомнив явление Кандара в кабак.

– А он радостно повелся. Нельзя подначить того, кто этого сам не хочет. – ухмыльнулся сероглазый. Стянул с руки сиреневый браслет, бросил его на столешницу и внезапно спросил: – Как думаешь, кто из нас греет сильнее? Тут цинка полно, а я с ним всегда дружил. Секунд пять, для начала?

Уже было протянувший руку к железке Брак отдернул ее, заметив насмешливый взгляд механика, и тоже ухмыльнулся.

– Уел. Ты этим зарабатываешь репутацию среди сводил? Там наверняка нет цинка, его любой соплевод калит без усилий.

– Неа, – помотал головой Кандар, возвращая железку на запястье, – У приличных механиков есть мозги и умение ими пользоваться, такими дешевыми трюками их не пронять. А вот возомнивших себя сводилами громил, вроде Везима, – запросто. Мне брат подарил этот браслет, хотя я понятия не имею, где он его достал. Его вообще прогреть невозможно, будто таргу в горку толкаешь.

– Рефальд, скорее всего, – пояснил Брак. – Фальдийский сплав, но с добавками. Ты в курсе, что твой браслет стоит, как “Вислая Карга”, и еще сверху приплатят?

– Да? – с сомнением посмотрел на украшение Кандар. – Гразгова блевота, Шалвах…

Он нахмурился и быстрым движением спрятал браслет под рукав. Глотнул пива, поморщился и потянулся за кубиком вурша.

– Вот поэтому и не надо бояться тупых горжеводов, – пробормотал сероглазый, когда вода в услужливо поднесенной разносчиком кружке закипела. – Бояться надо скромных, глазастых механиков, которые много знают, все подмечают, и, по наводке которых, тебя грохнут за то, о чем ты даже не подозревал. И еще Раскона, рыжую скотину. Наверняка ведь знал, я эту шаргову железку во всех поселках надеваю, чтобы за садма сойти.

– Не факт, – возразил Брак. – Я сам случайно узнал про рефальд, от одного республиканца. Пока ты не упомянул, что его не сведешь, думал – обычный браслет.

– А, и ладно, – махнул рукой Кандар. – Продам потом, втихаря. Хотя нет… Точно не хочешь померяться силами?

– Неа. Второй раз ты меня не подловишь.

Они помолчали, прихлебывая вурш и хрустя крохотными, насквозь проперченными галетами, от которых во рту пылал пожар, а задница непроизвольно сжималась в предвкушении будущих страданий. Жерданы добрались до третьего потерянного Торденом цепа, сбились и начали по новой. Публика курила и почтительно внимала, за стойкой кемарил толстый разносчик.

– Как твоя нога? – кивнул на протез Кандар, ополовинив свою кружку. – Готов уже драпать от фелинтов?

– Если только ты своими руками их отвлечешь, – ответил калека, проводя пальцами по вязи рисунков на железной голени, – Иногда получается, иногда нет. Мысок согнуть, лодыжку. Ты был прав, когда советовал облегчить – он слишком тяжелый.

– Я всегда прав, – усмехнулся сероглазый. – И завидую. Такую дуру сгибать…

– В лесу сводить проще, я заметил, – пожал плечами Брак. – Все равно ходить нормально не смогу, слишком неудобно.

– Одним эйром дышим, я свою клешню годами осваивал. А ты за неделю захотел?

– Я бы процитировал что-нибудь мудрое, про первый глоток воды, пустыню или вроде того, – покачал головой калека. – Но, так как я уже пьян и ничего не вспомню, то просто пошлю тебя к шаргу.

– На ногу свою посмотри, вдруг подскажет. Как ты вообще их читаешь?

– Не читаю, – ответил Брак. – Это, скорее, как образы. Помочь вспомнить. То, что на бумаге займет три десятка страниц, можно уместить в пару крохотных картинок. Но понять их смогу только я.

– Звучит самодовольно до омерзения, особенно для того, кто только что изобрел детские рисунки, – заметил Кандар. – Книгу может прочитать любой.

– Если ты умеешь читать, – буркнул уязвленный Брак. – Не у каждого есть возможность поделиться своей памятью с бумагой. Ты можешь кидать кувалду за пятьдесят шагов, сводить флир с закрытыми глазами и по памяти пересказывать байки про Коричневого Капитана, но пока кто-нибудь не даст тебе букварь – книги для тебя закрыты.

– Я думал, в Доминионе всех учат. – вскинул бровь сероглазый.

– Доминион далеко и к вольникам там относятся почти как к степнякам, – пожал плечами Брак. – А учат только своих. Когда все твои близкие умещаются в кузове не самого большого трака, сложно найти хорошего учителя.

– Но ты же нашел, – возразил Кандар, вновь потянувшись за пивом. – О чем я и говорил, кстати. Мы, механики, всегда найдем способ. Пусть торговцы чванливо хвалятся своими богатствам, поселковые – высотой стен, а горжеводы – размером бицепсов и шириной плеч, все они – плесень на подошвах сводил. Мы – эйр в речных жилах, от нас зависит здесь все: от сраных банок до всех этих ржавых корыт. Не будь механиков – и весь запад встанет на якоря, загнется за пару недель. Вести себя надо соответствующе.

– Как тебя разобрало, – улыбнулся Брак, – Забыл про охотников, без эйносов которых все твои знания и умения бесполезны. Топор из ракушки сведет себе даже самый дремучий лесовик, который из всех слов знает примерно полтора: “Дай” и “Говно”.

– А кто довезет того же Везима до хорошей поляны с ракушками?

– Раскон.

– Угу. – кивнул Кандар. – Этот довезет. Смешно, да? Половина мира считает, что тут в лесах обитают одни мохнатые скотоложцы с выеденными гразгами мозгами, а вторая половина про нас вообще не знает. А мы, тем временем, сидим в преотличном кабаке, жрем отличную еду, пока наш бравый капитан развлекается с симпатичной летрийкой в самом сердце того, что можно даже назвать городом.

– Спят небось уже, утро скоро, – посмотрел в окно Брак. – Но ты прав, я не ожидал встретить здесь… Цивилизацию? Слышал что-то про Троеречье, про великие реки все знают… Но чтобы вот так? Чем дальше на запад, тем шире колея прогресса?

– Вроде того, Четырехпалый, вроде того.

Кандар порылся у себя в сумке и достал книгу. Бумажную, в ярко-синем переплете из дешевой прессованной бумаги, сильно потертую по краям. Угловатая надпись на обложке гласила: “Единственный и истинно верный путеводитель Рейгано Путешественника по Вольным Землям Гардаша для тех храбрецов, кто не чурается риска и готов сунуть голову в смердящую пасть западного зверя” . Чуть ниже шла приписка “Издание третье, дополненное и исправленное”, а еще ниже – едва заметная надпись крохотными буквами: “Посвящается Рейгано До-Сакори. Да помогут тебе Четверо в последнем путешествии, где бы ты ни был”. Все оставшееся место занимал портрет величественного старика с породистым лицом, одетого в просторный бело-зеленый гарб и сжимающего в руках огромный трехствольный жахатель. Нога в дурацком, с излишне загнутым мыском, сапоге попирала что-то, отдаленно похожее на башку люторога, если бы его рисовал человек, в жизни не видевший никого крупнее рапа.

– Сейчас, сейчас… – бормотал Кандар, листая страницы, – Вот, нашел!

– И что там? – с любопытством спросил Брак. Книгу он вспомнил – она была среди доставшихся в Подречье трофеев, после чего бесследно исчезла. Теперь становилось ясно – куда.

– Кха-кха! – прокашлялся сероглазый и принялся с выражением читать. – Западнее Вольных Земель, где под сенью великого Западного Заслона истончается и размывается граница бесплодных степей, раскинулись величественные леса, сплошь состоящие из диковинных серых елей, славящихся своей угрюмой красотой и багрянцем смолы. Под их широкими кронами обитают те, кому нет места в остальном мире – отщепенцы, беглецы и разбойники, чьи разум столь примитивен, а помыслы – нечестивы, что даже проклятые всеми богами кочевые племена опасаются приближаться к границе леса на тысячу шагов.

– Почему на тысячу? – спросил Брак, – Скорее сотню, там комарье как раз достанет, и деревом по башке может стукнуть.

– Лесовики, как прозывают их степняки, живут не зная солнечного света, питаются лесными дарами, проводя дни в беспробудном пьянстве и свальном грехе, обогревая свои убогие землянки… – Кандар не выдержал, расхохотался и захлопнул книгу. – Не могу больше.

– Про беспробудное пьянство он не соврал, – заметил Брак, мешая пиво с остатками вурша, – Этот Рейгано и вправду так думает?

– Не только он. Готов поспорить на свою вторую руку, что этой дрянью зачитываются на островах больше, чем любовными романами. Любой, кто это прочитал, на Гардаш даже не сунется. Там еще про клановых много интересного.

Калека выразительно обвел взглядом помещение, ткнул пальцем на висящий у дверей, засиженный мухами герб летрийцев и уточнил:

– А эти?

– А эти не читали. – развел руками Кандар. – Теперь гребут из страшных западных лесов кри и смеются над наивными дурачками, которые впустую тратят свое время на чтение.

– Не сходится, – покачал головой Брак.

– Какая разница? Это просто глупая история на дешевой бумаге.

Мимо, покачиваясь, проковыляли двое горжеводов. С третьей попытки нашли лестницу и, цепляясь друг за друга и перила, потащились наверх. Двое Жерданов за гигастолом уже спали, уютно подложив под головы приклады жахателей, а Младший почти добрался до боя Тордена с искателями, не обращая внимания на изрядно оскудевшее число слушателей.

– В одном он прав, – неожиданно серьезно сказал Кандар, отцепляя протез. – Про примитивный разум местных жителей. Да и клановых заодно. Что те, что другие сидят по своим делянкам и тихо друг друга презирают за чужие обычаи. Не понимая, что если все продолжится как есть – лет через пятнадцать не останется ни тех, ни других.

– Вымрут, как собаки на Талензе? – криво улыбнулся Брак. В ушах шумело от выпитого. – Не заметно.

– Уже вымирают. – почесал культю сероглазый. – Слышал, как недавно целый клан погиб?

Сердце у калеки ухнуло вниз, а по телу волной прокатилось что-то холодное и липкое. Стараясь не показать своего состояния, он уткнулся в кружку и большими глотками пил ставшее вдруг безвкусным пиво.

– Слышал, – ровным голосом ответил он, – Собаки грязные или вроде того.

– Пылевые Гиены, – поправил его Кандар. – Не самый крупный клан, но один из самых традиционных и сильных. Ни шагу от устоявшихся правил, все по заветам предков… Исчезли за одну ночь, прямо на своем сборище.

– Туда им и дорога, – сжал зубы Брак, не поднимая глаз. – Вместе с остальными кланами.

Сероглазый помрачнел, задумался, явно что-то вспоминая, и тоже присосался в пиву. Утер пену рукавом и мрачно сказал:

– Согласен. Прости, что напомнил. Я слышал поговорку, что жизнь вольника похожа на ходьбу босиком по кишащей гразгами траве. Рано или поздно заканчивается твоя удача, а затем – ноги.

– А затем – жопа, – буркнул Брак.

Он уже пришел в себя и теперь старательно дышал, стараясь успокоить бешено бьющееся сердце и перезвон колокольчиков. Второй раз за последнее время он слышал название родного клана и вот уже во второй раз его корежило воспоминаниями и страхом, будто жалкий скиммер, ненароком угодивший под колеса гигатрака. Вот только здесь разговор и не думал заканчиваться и сбежать в уютный лодочный сарай не выйдет.

– Знаешь, что такое Поиск? – тем временем спросил Кандар, – Клановый молодняк отправляется во внешний мир, лет на пять. Живут, зарабатывают, набираются знаний и опыта, обычно тайком. Думаешь, чего Раскон на тебя так взъелся тогда? У многих на Гардаше есть к степнякам счета длиною в свиток республиканской поэзии, из самых нудных.

– Его тоже клановые покусали?

– До задницы точно не добрались, – усмехнулся сероглазый. – Больно жирная. Так вот, шарг с ним, с Поиском. Интереснее, что происходит потом. Вот этот молодняк, кипя новыми идеями, знаниями и стремлениями что-то улучшить у себя в семьях, возвращается домой. Праздник, церемонии идиотские, в небо из баданг херачат…

– Прямо из баданг? – с сомнением протянул Брак. Он такого бреда не помнил – снаряды для тяжелых орудий стоили, как не самый херовый скиммер. Даже с пустым стволом выходило с пяток зеленух только на эйр.

– Из баданг, – кивнул Кандар. – Все радуются, обнимаются, меняются подарками. А затем новым членам клана пробивают уши, нанося метки. Сначала одну, а затем – все больше. Потом, к старости, их можно использовать как решето.

– Слышал, – кивнул калека, чтобы поддержать разговор.

– Знаешь, зачем это делают? Все считают, что метки означают твои достижения в клане, вроде республиканских медалей, чтобы точно знать, кто стоит перед тобой. Честный способ, не скрою. Вот только все это – шаргова брехня. Метки на ушах ставят, чтобы вернувшийся в клан уже точно его никогда не покинул. Там, где молодняк может заявиться в Нью-Арк без кри в кармане, спрятавшись за слезливой историей, а потом сойти за своего – клановый с пробитыми ушами проживет в лучшем случае пару дней. Обязательно найдется тот, у кого какие-нибудь Скорпионы убили любимую бабулю, а потом скормили ее ручным люторогам. Выходит, что молодой, умный парень, вернувшись из Поиска, оказывается в подчинении у старых пердунов, которые не видят дальше своего носа и срать хотели на все его идеи. Они – старшие, он – пустырник под их колесами. К моменту, когда он заработает достаточно меток на ушах, чтобы что-то менять – ему самому на все будет насрать, сядет на самом верху и будет брюзжать про величие Семьи или еще какую дичь, пихаясь жопами за столом с такими же старыми ублюдками за возможность пробить ухо очередному вернувшемуся. И из этого дерьма никуда не сбежать, поверь мне. Рабы знают про хозяев многое, а умные рабы – знают все.

Кандар раскраснелся, повысил голос, жестикулируя полупустой кружкой с пивом. Кто-то за дальним столом приподнял голову, проморгался и снова ее уронил. Младший Жердан бубнил про стену пламени и ящик итлийского трехсолодового, а за окном стало ощутимо светлее.

– Разве не этим сильны кланы? – возразил Брак, которому передалась горячечность собутыльника. Да и тема его задела за живое. – Такая привязанность к своим гарантирует сплоченность, что весь клан поднимется на защиту, как одно целое. Старые – да, но мудрые. Они видели в жизни достаточно дерьма, чтобы понимать, куда не стоит лезть, они достаточно опытны, чтобы избежать ошибок. А этот твой молодой кретин с горящими глазами, дай ему в руки рычаги гигатрака – и он убьется об соседний клан или доминионскую крепость на следующий же день.

– Да, убьется. Но не потому, что он молод и глуп, как распоследний джорк. Просто кланы настолько сосредоточены на себе, что не видят дальше собственного капота. И не хотят видеть. – возразил Кандар. – Они не знают, что в доминионской крепости стоят новые баданги, а соседний клан давно подготовил ловушку для зарвавшегося новичка и уже греет скрапперы. Но речь вообще не об этом.

Сероглазый шумно выдохнул, прошел к стойке и ловко выудил из под дрыхнущего кабатчика початую бутылку "Горных Слез" и два крохотных стакана.

– Давай по-другому, – он разлил пойло и опрокинул жидкость в себя, даже не поморщившись. – Сбоку зайдем. Ты видел, сколько здесь стоят гравки?

– До такой-то гразговой матери, – повторил его жест Брак. – Я не понимаю, как в лесу вообще хоть что-то летает, с такими-то ценами. Толкатели тоже…

– А еще мой флир ругал, – усмехнулся Кандар. – Здесь свое почти не летает, попросту нет эйносов. Все местные цепы родом с Доминиона или островов. Нет, в Троеречье тоже водятся гребневые медузы, но их мало, они пресноводные и мелкие. Перебей всех – тебе с трудом хватит на пару-тройку гравицепов. А знаешь почему?

– Дай угадаю, – наполнил стаканы Брак, – Свои гравки Доминион использует на себя и не продает. А кочевники с лесовиками даже не пытаются торговать, тупо сбрасывают по дешевке где-нибудь на севере Вольных Земель или на торге.

Мысль была простая и на удивление отрезвляющая. Несмотря на то, что степняки и лесовики жили практически бок о бок, никакого взаимодействия между ними не было. Так, пограбят кочевники разок-другой мелкие лесные поселения, вроде Двуречья, да перехватят плотовиков на реке. А лесовики так и вовсе считали Вольные Земли обителью зла и в разговорах о них по большей части плевались. Какая тут торговля? Обменяют пару раз в год металл на нагреватели, дрожа от страха под прицелом стволов гигатрака, и все – закончились отношения.

– Как и лесные поселения. Мы продаем солма за синьку, а кочевники покупают его у Доминиона за пять. Они продают оранжевую гравку за пять – и мы вообще ни шарга не покупаем, потому что хер нам кто ее продаст. И поверь, Брак, будь у них возможность, они бы вообще не платили, просто брали. Тонны битых ракушек уходят на север за бесценок, за сраную чешую – а взамен к нам летят ушлые дельцы, чтобы забрать остальное. Все хотят запустить лапы на Гардаш, от Республики до сраного Кантора. Не удивлюсь, если скоро нас начнут грабить дикие нойты.

Кандар махнул рукой в сторону смуглого верзилы, мирно спящего под бубнеж Жердана, и вновь потянулся к бутылке.

– Летрийцы за наш счет отстраивают тут целый город, – задумчиво пробормотал Брак. – И на холм к себе не пускают.

– Ха, летрийцы! – невесело усмехнулся Кандар. – Думаешь, тут одна их фактория? Лингора еще из мелких, видел бы ты, как развернулись на севере Аркензо и килейцы.

Он метким броском запустил опустевшую бутылку в сине-белый герб и промахнулся. Ребристая посудина звякнула об стену, но не разбилась, а покатилась куда-то в угол.

– Что-то я не замечал, чтобы местные были сильно недовольны, – заметил калека.

– Ты мало здесь прожил и мало что видел. Перезимуй в Троеречье, пошляйся по кабакам – и ты настолько всем этим пропитаешься, что даже говорить ничего не надо будет. – пояснил Кандар. – Потом весь год будешь кормить гнус по рекам и кипятить говно внутри, но в итоге все равно потащишь очередной разрядник островитянам, потому что здесь есть вкусно жрать и сладко пить, да и платят они сразу.

– Раскон поэтому не стал их продавать? – спросил Брак, крутя в руке стакан с остатками пойла. – Не верю, что ты сам до всего этого дошел.

– Фальдиец вообще предпочитает не иметь с островитянами дел, – скривился Кандар. – Ну смешно же, а? Кочевники и лесовики сидят по ноздри в одном нужнике, но упорно отказываются даже взглянуть на соседа. У запада нет воздушного флота, нормальных движков, толкателей и механиков. А у кочевников нету железа, гравиков, жратвы, резины, жорок и мозгов. Казалось бы, сука, доедь до опушки, поговори… А Доминион и островитяне скупают все это за ничтожные блестяшки и обещания красивой вольной жизни, попутно обрастая жирком. Знаешь, что происходит, когда человек жиреет? Водный ремешок великой Таризалы не сможет долго удерживать бесконечно расползающееся брюхо.

– Островитяне не полезут на Вольные Земли, – возразил калека. – Скорее, попытаются купить, договориться, сыграть в Большую Политику. С гигатраками нельзя воевать в степи.

– Расскажи об этом Гиенам, Четырехпалый. И представь, что это только начало.

Брак открыл было рот, но промолчал. Потянулся за бутылкой, но пальцы ухватили пустоту.

– Гардаш большой и не терпит слабаков и идиотов. Либо ты развиваешься и дерешься за место под куполом, либо тебя сожрут. Кланы застряли в прошлом, пока весь мир рвется в будущее. Как старый, ненужный хлам, которого с каждым годом все меньше.

– Обычно, с годами хлама становится все больше, – машинально возразил калека, но потом кивнул, принимая правоту собутыльника. – Наверное, ты прав. Я бы поспорил, но уже ничего не соображаю. Да и толку от этих разговоров – как договариваться с кланами? И кому?

– Кому-то вроде Раскона? – ехидно улыбнулся Кандар, доставая из под стола очередную бутылку.

– Если он заявится к кочевникам вне торга – его убьют просто чтобы узнать, как может человек быть таким жирным.

Брак поморщился от бьющего по слезящимся глазам света и задернул шторы. Сразу стало уютнее, особенно без взглядов ранних прохожих – осуждающих, укоризненных, и неизменно вожделеющих. Из "Рассвета", куда потихоньку отползали закатные, доносилось нестройное пение.

– Кочевники те еще мрази, – кивнул сероглазый и посмурнел лицом. – А это – пустые разговоры двух пьяных калек. Никто не пойдет ни на какие переговоры. Чем больше степных ублюдков подохнет, тем лучше. Ты говорил, что на твою семью напали? Помнишь, какой клан?

Брак хотел было сказать "Коты", но передумал. Не хотелось давать лишних ниточек, ведущих к своему прошлому – слишком уж много было вокруг тех, кто не против за них потянуть. С ополчившимися на Гиен речными ловцами, кем бы они ни были, сталкиваться не хотелось.

– А я в них разбираюсь? Зеленые скиммеры точно были. – ляпнул он наугад. – Колеса красные…

Кандар, успевший основательно приложиться к бутылке, пьяненько икнул и потянулся за книгой.

– Кр-ра-сные… Какой шаргов недоумок красит колеса? – он пролистнул страницы, наскоро проглядывая картинки. – Та-ак… Соленые Днища, Якорные зубья… Во, нашел!

Брак с вялым любопытством уставился на черно-белую гравюру, изображавшую гигатрак – шестиколесный, с плоской, будто кувалдой саданули, крышей. Перед глазами плыло от выпитого, но различить надпись калека смог – исполинская машина называлась: “Жертвенный Камень” и принадлежала Семье “Коренных Клыков”.

– Клан “Морских Черепах”, – хмыкнул Кандар, бегая взглядом по строчкам, – Насколько велик мир, жопами все равно толкаемся. А еще говорят про бескрайний Гардаш. Я у этих ублюдков провел десять лет, в “Стальных панцирях”. Вот эти точно не пойдут на перемены, скорее удавятся за свои обычаи.

– Надеюсь, – пробормотал Брак, борясь с головокружением и нестерпимым желанием отобрать у сероглазого книгу и поискать там своих. – И что, тут про все кланы есть?

– Думаешь, зачем я путеводитель взял, ради бредней старого доми про Гардаш? – вскинул бровь Кандар, – Драк есть тварь летающая, видом своим внушающая ужас в сердца самых отчаянных храбрецов… Тьфу! Тут есть гравюры почти всех гигатраков в Вольных Землях и их краткое описание, вот что важно! Ради них это дерьмо вообще покупают.

– Не могу больше, – признался Брак, пытаясь нащупать рукой куда-то завалившийся костыль и встать из-за стола. – Дашь потом посмотреть, когда отоспимся. Спасибо за вечер, Кандар. Гразгова отрыжка, еще до горжи идти…

– Зачем? – помог ему сероглазый. Его тоже шатало, но в движениях чувствовался опыт бывалого выпивохи, знающего, на какие части тела рассчитывать не стоит, – Четырехпалый, ты чего дикий такой? Наверху комнаты.

– Лестница, – обвиняющим жестом ткнул пальцем калека.

– Пр-р-еодолеем. Механики не должны терять лицо, даже перед лицом… Такого.

Младший проводил упорно карабкающихся наверх механиков долгим, мутным взглядом. Собрался с силами, уперся руками в столешницу и заявил:

– А своим этим… Вольникам он оставил… Эээ… Именной тесак и… – гладкий, как у младенца, лоб пошел глубокими морщинами, Жердан беспомощно взглянул на спящих братьев, и тоскливо замычал. – Мы-ы-ы. Эммынной тесак и… Тесак и… Ш-ш-ш-ш… Ш-ш-л-я-апу, речных духов вам всем в глотки. Шляпу!

Кто-то, не просыпаясь, жидко захлопал ладонью по столешнице. Младший Жердан счастливо улыбнулся, еще разок рявкнул: “Шляпу!”, упал лицом на приклад и уснул.