Фальдийская восьмерка

Глава 21

Лингора умела производить впечатление на диких лесовиков, делая это с непринужденностью высокородной сари в излишне открытом вечернем платье, невесть какими путями забредшей в припортовые районы. При виде нее сразу появлялось смутное желание либо неловко раскланяться, сбивчиво пробормотав все три известных тебе вежливых слова, либо ограбить – но со всем возможным тактом и почтением.

Правда, единственным диким лесовиком на горже оказался как раз тот, кто в первый раз оказался в лесу от силы пару месяцев назад, и всеми силами пытался показать свое безразличие. Остальные позевывали, поплевывали, чесали пузо под расшитым золотой нитью халатом невероятно яркой расцветки, да и в целом куда больше радовались первому за неделю солнечному утру, чем выплывшей из-за очередного поворота фактории летрийцев. Сушащееся на паутинках разномастное белье добавляло "Карге" ту малую толику домашнего уюта, которая и отличает трак кочевников от банального грузовика северян – если, конечно, не учитывать два пальца брони, кузов с тяжелым скраппером и здоровенный шипастый отвал, украшенный черепами кровных врагов.

Островитяне к выбору места под свой поселок подошли со вкусом, явно пожертвовав практичностью в угоду красоте. Пологий скалистый холм – готовая, казалось бы, причальная площадка для цепов – вместо этого оказался плотно застроен приземистыми двухэтажными домиками из белого камня, ярко сияющими начищенной медной чешуей крыш. Вершину холма, на которой криво возвышался солидных размеров утес, опоясывала широкая спираль забранной в металлические перила лестницы, ведущей прямиком к вершине. Выглядело это все настолько величественно и неподходяще для диких западных лесов, что Брак нисколько бы не удивился, венчай широкую площадку вершины утеса какая-нибудь идиотская статуя покровителя торговли или любимого песика местного доми. Летрийцы, однако, повода заподозрить себя в сумасшествии не дали, ограничившись лишь стремлением показать свое богатство и силу – на вершине стояла самая настоящая баданга. Крохотная, по меркам гигатраков, но, несомненно, способная с пары метких залпов разнести на ржавый лом любую горжу на озере. Да и драки от Лингоры наверняка держались в стороне.

Баданга, двойное кольцо белоснежных стен вокруг холма, каменная кладка, местами уже успевшая заменить частокол из чем-то пропитанных стволов гиура – все в поселке буквально кричало о том, что островитяне здесь надолго. Нашли, застолбили место, заякорились и уходить никуда не собираются. Наоборот, с каждым годом расширяются, отщипывая у леса вокруг все новые участки. Даже реку, плавно огибающую поселок, и ту расширили и перегородили плотиной, оставив лишь широкий, запертый толстенной цепью проход. Вышло что-то среднее между рекой и маленьким озером, прорезанным с обоих сторон длинными дорожками причалов, между которыми покачивались принайтованные горжи разной степени ржавости.

Раскон доверять неопытному рулевому столь ответственное дело, как проход через плотину, не стал, лично встав с утра за рычаги во всем своем попугайском величии – усы завиты кольцами и воинственно топорщатся вверх, халат сияет на солнце, а темные очки таинственно поблескивают. Еще от него невыносимо приторно пахло чем-то цветочным, а перстней на пальцах, казалось, стало еще больше. Брак пожал плечами, сел на стоящее рядом кресло и продолжил доводить до ума латунную фигурку, искоса поглядывая на реку.

– Может, все-таки куплю? – в который раз спросил фальдиец, аккуратно перекидывая рули на левый борт. – Две синьки дам.

– Нет, – коротко ответил Брак.

Фигурка горжи, с карикатурно большим скраппером и воинственно вскинувшим руки стариком, вышла у него настолько ладно, что он сомневался в успехе попытки ее повторить. Даже фигурка самой Карталейны на носу плота вышла отвратительной, несмотря на миниатюрные размеры. Да и не хотел он ее продавать. Места в протезе под скиммер, флир и горжу уже не было, поэтому калека приспособил под фигурки костяной ящичек из доставшихся в Подречье трофеев – резной, аккуратный, украшенный светящимися в темноте стеклянными колбами с эйром.

– Больше предлагать не буду, – привычно буркнул Раскон.

Разговор о фигурке заходил уже четвертый день подряд, и каждый раз фальдиец поднимал цену. Ему, кажется, уже самому стало интересно, от какой суммы будет готов отказаться механик.

– Две синих и пять зеленух.

– Нет.

Внизу суетились принарядившиеся Жерданы, сменившие тяжелые кожаные плащи на такие же, только почище и почти без подозрительных резаных дырок. Братья распихивали по карманам кастеты, предвкушая культурный отдых и нормальную жратву, вместо опостылевшего за неделю полусырого жужева – готовить на плоту умел только Везим, а он не хотел, и за услуги кашевара требовал всякого мерзкого, навроде сожрать целиком ракушку речного блевальника или поцеловать Карталейну. Братья своей гордостью не поступались, поэтому страдали все, кроме охотника – тот привычно уходил в мокрый лес, возвращаясь отвратительно сытым и довольным, пока остальные давились хрючевом из котла и жевали остатки копченостей.

Кандар, стараясь не запачкать рукава до неприличия хорошо смотрящейся на нем черной рубахи в желтую полоску, крепил на сведенный к палубе шест какой-то важно выглядящий кусок листового металла – ярко-оранжевый, усыпанный глубокими отпечатками пальцев гуще, чем ведро после “сводилки”. На ногах у него красовались изящные остроносые ботинки на высоком, в два пальца, каблуке, невесть каким образом оказавшиеся в общем мешке с трофеями и идеально подошедшие сероглазому, а на запястье тускло блестел фиолетовым браслет, подозрительно похожий на те, которые носят островные садмы.

Даже Везим поддался общему приподнятому настроению, сменив лесную сбрую на какую-то простенькую одежонку темно-синего цвета, разом избавившись от любых намеков на свое основное занятие. Теперь у костра колдовал невзрачный лохматый мужичонка средних лет, какие в изобилии пасутся вокруг тех злачных мест, где можно необременительным трудом заработать канистру эйра, после чего столь же легко от нее избавиться, сменяв на стакан дешевой выпивки и миску каши.

Единственным горжеводом, так и оставшимся в привычных шмотках, был Брак. Кандар пытался всучить ему свою запасную рубаху и штаны, умоляя не позорить “Вислую Каргу” своими суровыми кожаными портками, но болталось все это на щуплом механике хуже, чем старая шкура на линяющем выволке. Пришлось ограничиться широкополой войлочной шляпой – та тоже оказалась великовата, но удивительным образом накинула калеке пару лет возраста, выгодно подчеркнув едва начавшую пробиваться темную поросль на щеках. Под шляпой, с непривычки, чесалось, а кожаный ремешок немилосердно натирал шею, но расставаться с ней Брак не спешил – головной убор ему понравился, да и Кандар не принял бы отказа.

Плотина, к которой неспешно подплывала горжа, впечатляла своей основательностью и продуманностью, не свойственными аляповатому Приречью и крохотному Подречью. Летрийцы вбили в русло реки два ряда крупных, в пару обхватов, стволов гиуров, стянули их медными лентами и канатами тройного плетения, а пространство между рядами засыпали всевозможным хламом: от песка до мелкой каменной крошки. Вышло что-то вроде крепостной стены посреди реки, на которой возвышались две самые настоящие сторожевые башни – из тех же бревен, с крытыми наблюдательными площадками и грозно торчащими оттуда стволами скрапперов. Охраняли всю эту красоту человек пять суровых бородачей, на которых сине-белые мундиры летрийцев смотрелись до невозможности нелепо, и совсем молодой юнец в такой же одежке, пристально наблюдающий за приближением “Карги” с вынесенной над рекой площадки.

– Цель прибытия на озеро и название вашего плавучего транспортного средства! – звонко выкрикнул молодой безусый парень на плотине, косясь куда-то вниз, – Назовите себя, имена членов экипажа и краткую…

– Галом, стой! – с грохотом скатился с башни один из охранников. – Молчи!

– Капитан Раскон Медногривый, цель визита – не твоего ума дело, – вежливо загудел фальдиец. – Гильдейскую бляху видишь?

– Что? Я обязан записать…

Старший охранник застонал и отвернулся.

– Похвальное усердие, – уважительно кивнул юнцу Раскон. – Пиши.

– Название вашего плавучего транспортного средства?

– “Прекраснейшая и несравненнейшая, мудрейшая в своем роде, затмевающая блеском своих достоинств свет солнца, величайшая владычица и судия Карталейна До-Легиано, да не оскудеют безграничные запасы ее любви и добродетели” – отчеканил фальдиец, ни разу не сбившись.

– Отныне и вовеки веков, – добавил Брак, удостоившись одобрительного кивка.

– Отныне и вовеки веков, – добил охранника рыжий. – Пиши, я проверю потом.

– Прекрасне-й-шая… А дальше?

Старший охранник выругался, подошел к напарнику и что-то зашептал на ухо. Глаза у того возмущенно округлились, он что-то пробормотал, оправдываясь, но получил удар под ребра и натянул на лицо улыбку.

– Уважаемые… эээ… Гости нашего… Эхм.

– Гхм. – нетерпеливо покачался с мыска на пятку фальдиец.

– В знак нашего… хм…Знак нашей радости от визита столь… эээ. Примите этот скромный подарок и добро пожаловать в Лингору. – скороговоркой закончил юнец.

Раскон вопросительно поднял бровь, и обладатель синего мундира спешно поправился:

– В Лингору Фол-Шери.

– Шетри, кретин.

На палубу, звякнув, упал тощий синий мешочек. Фальдиец терпеливо дождался, пока Везим проверит содержимое и удовлетворенно кивнет, после чего важно кивнул и сообщил расстроенному стражнику:

– С превеликим удовольствием приму этот скромный дар. Не перестаю удивляться гостеприимству уважаемых летрийцев и их доблестной гвардии. Смею надеяться, что формальностей бюрократических процедур мы сможем избежать?

Старший вновь пихнул напарника в бок и залихватски свистнул. Над плотиной раздался протяжный гудок, застучали движки, с трудом прокручивая массивные барабаны. Мокрая цепь, влажно блестящая на солнце зеленоватыми наростами ила, неторопливо пошла вверх, звено за звеном показываясь над водой. Вслед за цепью над поверхностью реки начали подниматься сети – густые, объемистые, натянутые на сложную конструкцию из причудливо сплетающихся металлических труб. Это мокрое великолепие ползло все выше и выше – пока широкий проход не освободился окончательно, открыв перед “Вислой Каргой” искрящийся бликами озерный простор.

Раскон удовлетворенно гмыкнул и направил горжу вперед, не обращая внимания на направленные с двух сторон скрапперы и приглушенную ругань охраны.

Сказать, что Брак был впечатлен, значило немало покривить душой. В десятках историй Симы доблестные герои торили себе путь звонкой монетой, чтобы избежать лишнего внимания. Фальдиец на устоявшиеся правила плевать хотел, поэтому платили ему, причем за то же самое. Довольный собой, словно обожравшийся круксовицы визжик, Раскон даже принялся немелодично что-то насвистывать, пока плот тяжело подламывал под себя водную гладь, приближаясь к причалам.

Вблизи Лингора, как это часто бывает с высокородными сари в портовых районах, оказалась дешевой блудницей, невесть где раздобывшей то самое вечернее платье. Под тенью белоснежного холма раскинулась привычная для лесных поселков картина – жмущиеся друг к другу хибары, крытые неизменной кровянкой, чадящие дымные столбы костров, покосившийся частокол из смолистых плакальщиц и настоящий лес из конденсаторов, понапиханных на каждом возвышении. Единственное существенное отличие от Приречья – куда больший размер и упорядоченность построек, которые, несмотря на покосившиеся стены, стояли ровными рядами, словно их сводили по линейке. Фальдийца, впрочем, открывшиеся виды нисколько не впечатлили. Проигнорировав первые несколько причалов, усыпанных разномастными рыбацкими лодочками и крохотными деревянными плотами, он направил ”Каргу” прямиком к ремонтной пристани, на которой пара тяжелых кранов с трудом удерживали над водой исходящую ржавой капелью горжу внушительных габаритов, вооруженную двумя скрапперами.

Под днищем “Большого Друга”, о чем гордо заявляла надпись на пристройке, сверкало раскаленным металлом, пыхало паром и суетились на мокрых понтонах полуголые механики, с опасением поглядывая на жалобно скрипящие цепи – ветер с утра был ядреный, а на плоту, помимо пристройки, высилась здоровенная мачта с тремя поперечинами, удерживающими туго свернутые рулоны парусов. Бегающий по палубе мужик, одетый в мохнатую серую шубу с огромным воротником, жутко потел и поминутно заглядывал под палубу, раскачивая горжу еще сильнее, чем неизменно вызывал поток грязной ругани в свой адрес. Раскон вальяжно махнул ему рукой, удостоившись ответной улыбки и очередной безуспешной попытки опрокинуть “Большого Друга”, после чего направил “Каргу” к причалу, аккуратно приткнув ее между двумя заякоренными горжами. Жерданы сноровисто затянули канаты вокруг отполированных до стеклянной гладкости столбов. Кандар вместе с изгнанным с пристройки Браком усыпили эйносы, сбросили для надежности оба якоря и посторонились, пропуская на палубу тощего старика в сине-белом гарбе, несущего на поясе скрутку металлических листов и толстую бумажную книгу, и двух его охранников.

Пока Раскон выяснял отношения с представителем летрийцев – тот оказался куда более стойким, чем стража на плотине, и на название плота не обратил ровным счетом никакого внимания – Жерданы придирчиво меряли шагами палубу “Карги”, сравнивая ее длину со стоящими рядом горжами. Маленькая “Фелинтара” это состязание позорно проиграла, зато “Молния и Гром” – богато украшенный бронзой плот, затянутый по периметру хитро переплетенной паутиной лееров, – бился на равных. Исход, как водится, решила незначительная мелочь – кабинка нужника на “Вислой Карге” была не сбоку, а на корме, что подарило ей лишние пару шагов в копилку. Разом повеселевшие Жерданы снисходительно покивали головами унылому парняге, кукующему на пристройке “Молнии”, получили в ответ оскорбительный жест и окончательно расплылись от счастья.

– Зачем эти блямбы разноцветные? – кивнул Брак на сведенный к шесту оранжевый лист. На соседних горжах были такие же – зеленый на “Фелинтаре” и синий на “Молнии”, вызывающе поблескивая на самых видных местах.

– Гильдейская метка, – пояснил Кандар, внимательно наблюдая за тем, как старый летриец за складным столиком каллиграфическим почерком выводит в книге слово “мудрейшая”. – Показывает всем, что ты состоишь в гильдии горжеводов и регулярно отстегиваешь им кри, получая взамен доступ ко всяким благам и всеобщему почету. Раскон не любит ее светить, но в крупных поселках достает из ящика.

– Вроде как клан горжеводов? Взаимовыручка, совместные дела?

– Скорее, бесконечная грызня и взаимные подсерушки. Тут работенку увести, там толкатель стырить… Цвет метки должен обозначать, насколько успешно капитан горжи справляется с заказами, поэтому за дополнительные отпечатки друг другу едва ли не глотки грызут. В конце года в Троеречье подводят итоги, награждают и повышают в ранге – а это более жирные заказы, да и в целом слово высокоранговых гильдейцев ценится куда выше, чем у всякой мелочи. С гильдией не ссорятся даже самые отбитые на голову хозяева поселений: сведут тебя общим голосованием в запретный список – и кукуй целый год без связи с миром, пока не выплатишь пеню.

– А оранжевый, получается, самый высокий ранг? Как у эйносов? – покосился на метку “Карги” Брак. – Это сколько же Раскон на него угробил времени и сил?

– Часа три и пару бутылок канторского, – усмехнулся Кандар. – Подробностей не знаю, но у них с Моханом, который все это затеял, какие-то совместные дела в Троеречье. И дома по-соседству.

– Ну да, чего еще я ожидал, – пробормотал калека. – И что, все горжи на западе состоят в гильдии?

– Ну, почти… – задумался сероглазый. – Есть всякая мелочь, которая сидит по глухим углам и никуда особо не лезет, есть бунтари, которым подавай степную вольницу, есть нищие, которым нечем платить взносы… Но с каждым годом их все меньше.

– Опасно на западе, да? – криво улыбнулся Брак. – Ох уж эти бесконечные угрозы на просторах тихих лесных речушек.

– Точно. Бобры звереют, а погрызенные остатки горж потом из плотин выковыривают.

Старик закончил с книгой, с хрустом распрямился и сухо поинтересовался у фальдийца:

– Больные, умирающие на плоту есть?

– Гхм. Нет.

– У меня с вашего прошлого визита записано имя некоего Ша… ркендара. Где он?

– Умер, – коротко ответил Раскон. – Похоронен.

Летриец обвел палубу пристальным взглядом, задержавшись на оранжевой блямбе и смятому носу, понизил голос и спросил:

– Были ли… странности с его смертью?

Раскон покрутил ус, нервно оглянулся и гулким шепотом ответил:

– Были. Я такого…

– Зайдите в верхний город, дом напротив фонтана, – перебил его старик. – Я сейчас сведу пропуск.

– Гхм. У меня есть, – звякнул тяжелой цепью на шее фальдиец. – Только договорюсь насчет ремонта.

– Город, – пихнул Брака в бок сероглазый. – Верхний! Фонтан!

– У кого баданга, тот и город.

Старик принял из рук Везима синий мешочек, дотошно пересчитал скорлупки, после чего выдал Раскону ворох синих лент и густо исписанный листок, запечатанный металлическим кругляшом.

– Добро пожаловать в Лингору, – прокашлялся он, – Драки запрещены, отношения выяснять за стенами, повязки носить не снимая. В темноте запрещается находиться на улицах поодиночке и без источника освещения, если заметите что подозрительное – кричите стражу, не пытайтесь заговорить или окликнуть.

Летриец снова закашлялся, утер губы испачканным бурыми разводами платочком и мелкой, семенящей походкой покинул причал. Охранники тяжело бухали по настилу причала сапогами.

– Это что-то новое, – заявил Жердан Старший. – В прошлый раз только морды чистить…

– Запрещали.

– Шарки, – глубокомысленно заявил Младший, выразив одним коротким словом общее мнение. – Жахатель возьму…

– Пожалуй.

Везим, которому выпала короткая соломинка дежурить на плоту первые сутки, сплюнул и потянулся за топором.

Кандар рвался в кабак, как раненый, истощенный зверь рвется к водопою. Истово, со всхлипами и жалобами, падая на колени перед непреклонным фальдийцем и поминутно заламывая руки. Правда, места для падений он выбирал почище и посуше, предпочитая истоптанный деревянный настил, всхлипывал ненатурально, а в жалобах то и дело проскальзывали дельные комментарии, явно предназначенные для ушей Брака. Идущие позади Жерданы, нагруженные свертками по самые шляпы, хмыкали и осторожно поддакивали.

– Раскон, имей совесть! Что стоит тебе свернуть с проторенной дороги, отправившись на поиски неизведанного? Ты же капитан, гордый носитель…

– Усов…

– Три дня и девять синек… – бормотал фальдиец, не обращая внимания на дурящего механика. – Васильки совсем потеряли страх и совесть.

– Прямо как ты, Раскон! Зачем ты тащишь нас к этой пародии на кристаллизатор? Где мои два с половиной дня?

День уже перевалил за половину, солнце давно скрылось за наползающей с востока серой завесой облаков, а фальдиец бродил по Лингоре, находя все новые и новые поводы не отпускать команду в кабак. Сначала были долгие и муторные переговоры с главой портовых сводил, потом нудный осмотр горжи, сопровождаемый закатыванием глаз, цыканьем зубом и сокрушенными вздохами, за которым последовал яростный торг под доносящуюся со стороны “Большого Друга” ругань. Сбить изначальную цену удалось не без проблем, но с изяществом – Соленый Кутор, а именно так звали усатого, татуированного с ног до головы ремонтника, находил все новые и новые причины задрать цену, пока фальдиец старательно косил под недалекого дурачка. И лишь когда сводила окончательно зарвался, вплотную подойдя в своих запросах к непомерным двум фиолкам за пять дней работы, Раскон подозвал своих механиков, под укоризненными взглядами которых лингорец сдулся, поутих и здорово снизил свои аппетиты.

Затем последовал вояж по местной торговой площади, куда большей размерами, чем в тухлом Приречье. Летрийцы предпочитали покупать, а не продавать, для чего у двух длинных бревенчатых складов, крытых плотно подогнанными досками, стояли несколько навесов, под которыми суетились сине-белые. Скупали все подряд, причем по весьма бросовым ценам, но Раскон методично обошел всех пятерых скучающих за прилавками торговцев. С тремя он поздоровался за руку, одного приобнял, а пятой – на диво симпатичной темноволосой женщине средних лет, с усыпанными разноцветными кольцами ушами – даже отвесил увесистый комплимент и как-то совсем не по-дружески расцеловал, пообещав обязательно заскочить ближайшим вечером.

От долгой ходьбы нога у Брака вновь разболелась, не помогал даже свежевыструганный костыль взамен канувшего в Подречье посоха, а фальдиец даже не думал останавливаться. За их процессией наблюдали десятки глаз, но без особого интереса – Кандар пояснил, что в Лингору ежедневно приходят по нескольку плотов, а в жаркий летний сезон на озере с трудом удается найти место под еще одну горжу. Фактории островитян редко вырастали на богатых добычей местах, зато неизменно возникали там, где эту добычу повезут. Ремонт плотов, торговые места, отличные кабаки, пара костоправов и даже дипломированный лекарь из Нью-Аркской хлопковой гильдии – все для того, чтобы усталые горжеводы отдохнули пару дней, сбросили излишки кри и добычи, прежде, чем отправиться дальше по паутине лесных рек. Разве что борделя не было, к вящему огорчению сероглазого – летрийцы в этом вопросе проявляли недюжинное упрямство и даже наступали на горло собственной выгоде.

Зато рабов хватало. Даже здесь, на окраине поселка, где за частоколом не было вонючего палаточного лагеря, зато наличествовало здоровенное расчищенное поле с причальной мачтой, где тощий лысый мужик в неизменном ошейнике тоскливо крутил рукоять ручного насоса, заправляя маленький грузовой цеп с бело-синими баллонами.

– Это не совсем рабы, – пояснил Кандар, пока Раскон беседовал с каким-то важным летрийцем у крохотной тарги с открытым прицепом. – Скорее, должники. Иногда наследственные, но куда чаще – добровольные. Островитяне зовут их фальтами и, кроме ошейника, они получают еще и клеймо на шею. Даже если такой должник отработает и выкупит свою свободу – память об этом осталась навсегда.

– Чем это отличается от рабства? – хмуро спросил Брак. – Названием? Даже у кочевников можно выбиться из рабов в полноценные клановые, а тут тебе еще и всю жизнь об этом напоминать будут?

– Тем, что долг переходит по наследству на семью и детей, – радостно кивнул сероглазый. – Островитяне такие затейники. Здорово, что они есть на Гардаше, а то мы так и прозябали бы в диком варварстве без их прогрессивных идей.

Брак сплюнул и отвернул голову. Неудачно, потому что теперь его взгляд упал на здоровенную кубическую конструкцию в три человеческих роста, приткнувшуюся на самом краю леса и сведенную из самой настоящей нержавейки. Стороны куба были усыпаны лестницами, трубами и ребристыми нашлепками охладителей, а у основания четверо рабов по шажочку, аккуратно, крутили огромный крестообразный ворот.

– А знаешь, почему они зовутся фальтами? – продолжал просвещать Кандар.

– Выдумка фальдийцев? – предположил Брак. – Они любят интересные договора.

– Гразгова блевота, Четырехпалый, с тобой скучно, – выругался механик. – Может, ты еще угадаешь, зачем нужна эта нержавеющая дура?

– Создатель облаков? – мечтательно спросил Жердан Младший.

– Статуя жирного дронта? – предположил Средний.

– Гравицеп? – подкинул идею старший из братьев.

– Пародия на кристаллизатор?

– Как ты… А. Я же сам сказал. – припомнил Кандар. – Скучно с тобой, Брак. Ску-учно и тоскливо.

– Что летрийцы вообще пытаются сделать? И зачем там рабы? Движком ворот крутить проще.

– Это не летрийцы, – пояснил сероглазый. – Это какой-то бородатый чудак едва ли не с самой Талензы. Сидит тут, по слухам, уже седьмой год, пытаясь заставить эту хреновину работать. Он один обеспечивает Лингоре десятую часть заработков и половину проблем, учитывая, как часто оно взрывается.

Только после этих слов Брак обратил внимание на то, что рядом с железным кубом не было видно ничего – ни других строений, ни заборов, ни хоть каких-то попыток занять расчищенное пространство. Голая земля, изрытая следами колес, и крохотный сарай, затянутый по периметру кровянкой, – больше ничего. Трава росла зашуганная, какими-то драными клочьями, да и деревья на опушке торчали коряво, наискось, словно безуспешно пытались сбежать.

– Поэтому там люди – крутить нужно настолько равномерно, медленно и аккуратно, будто на скиммере по волоску едешь, – продолжал Кандар. – Движки так не могут, обязательно что-нибудь пойдет не так. А рабы, то есть, конечно, фальты, кровно заинтересованы в том, чтобы не украсить своими внутренностями этот живописный уголок.

– Не слишком ли много сложностей ради того, чтобы вырастить кри? – спросил Брак. – Здесь же шарговых охотников под каждым кустом с десяток – закажи нормальный эйнос. Наверняка за солидную сумму тебе и грандаргаша прихлопнут. Свел корпус и просто подливай эйр, пока фиолки зреют. А тут… Дай угадаю, все вот это – здоровенная бочка. Тонн на десять-двенадцать. Заливают эйр и медленно сжимают, пока кристалл растет?

– Наверное, – пожал плечами Кандар. – Я не силен в выращивании. Но если так, то понятно, с чего оно взрывается. Если хоть малая доля эйра разгонится, тут все полыхнет синим.

Брак поежился, вспомнив последнюю ночь на Стеклянной Плеши. Когда на собранных в крепость Гиен с небес посыпались подарки островитян, наверняка все так и произошло. Гигатрак не взять обычным оружием – брони на нем навешано столько, что даже исполинские баданги прямым попаданием не всегда способны нанести гиганту серьезное увечье. Механики внутри, если их не оглушило, латают дыры едва ли не быстрее, чем огромный жахатель успеет перезаправиться и снова навестись. Поэтому бьют по кабине, открытым бойницам, сшибают скрапперами все, что плохо сведено к корпусу. И все равно основным способом борьбы между гигатраками остается попытка обездвижить машину врага с последующим абордажем.

Настоящая опасность всегда находится внутри, за множеством слоев брони и перегородок. Баки с эйром, запасы пищи и крови для огромных машин. Эйр в своем обычном состоянии – удивительно спокойное вещество. Мирно растворяется в воде, из которой столь же тихо испаряется, наполняя воздух кислым запахом – лишь для того, чтобы вновь раствориться в воде. Над океаном все пропитано синим, потоки насыщенного эйром воздуха поднимаются на многие мили вверх и даже формируют облака, из которых проливаются светящиеся в темноте дожди. На островах даже есть целые артели дожделовов, которые внимательно следят за появлением искрящихся голубым облаков, после чего к проливающемуся с небес богатству устремляются десятки гравицепов и кораблей.

Все меняется, если эйр сдавить. И не просто сдавить, а сделать это быстро, резко, когда концентрация вещества близка к максимальной. Например, когда по заполненной эйром банке бьет тяжелая пружина жахателя. Или, когда пламя нагревает заполненные баки настолько, что не справляются клапаны для стравливания пара, которые нерадивые механики забыли отрегулировать или попросту не открыли. Стоит эйру сжаться, как он разгоняется – с огромной скоростью расширяется до невообразимых объемов, прежде, чем бесследно рассеяться в воздухе. Самая большая опасность таится в том, что разогнанный эйр разгоняет все вокруг себя – его мирные частицы приходят в неистовство, запуская подчас огромные цепочки разрушений. Обычный жахатель, по сути, жахает простой водой и паром – но разогнанными эйром до огромных скоростей. Попробуй использовать оружие в высушенной солнцем пустыне – и получишь жиденькую вспышку, с трудом преодолевающую пару десятков шагов. Но спусти пружину в насыщенной эйром мастерской, где безостановочно исходят кислым запахом многочисленные жаровни, – и будь уверен, что другие механики не раз проклянут тебя, когда будут разгребать последствия.

Именно благодаря этому свойству эйра, бури из Стеклянного Водоворота умудрялись преодолевать такие огромные расстояния над океаном, не теряя своей силы и затухая лишь над бедным на синеву континентом. Потоки эйра цеплялись друг за друга, исполинской волной катясь над волнами, сопровождаемые обезумевшим ветром и грозами. И именно благодаря этому свойству эйра, одно удачное попадание в крепость Гиен, где во всеобщем бардаке какой-нибудь сопливый, едва получивший свои первые метки на уши механик, забыл до конца закрутить клапаны – уничтожило целый клан.

– Недоумки, – резюмировал Брак, новым взглядом смотря на огромный куб и потеющих фальтов, налегающих на тяжелые рукояти. – Гразговы недоумки с дерьмом вместо мозгов. Нехер им там делать.

– Как будто у них есть возможность отказаться, – пожал плечами Кандар. – А насчет эйносов ты зря. Далеко не у каждого есть возможность достать хороший кристаллизатор. Даже здесь, на западе, большинство поселений обходятся зеленухами, а то и вовсе сидят на баках. А фиолки так и вовсе растят всего в нескольких местах, большая часть которых находится в Троеречье. И еще тут, в Лингоре.

– То есть, оно работает? – с сомнением протянул Брак.

– Иногда, но в последнее время все чаще. Дюжину синек в день это угробище способно выдавать почти без рисков. Заметь, без эйносов вообще.

– А взрывается почему?

– Потому что синие кристаллы – это просто способ заработка, когда по соседству приземляются цепы, а вокруг плюнуть некуда от любопытствующих. А вот зимой, когда все вымирает… Тогда в недрах этой хреновины рождаются фиолки, а если верить слухам – не только они.

– Какие-нибудь оранжевые кри, ценой в пару десятков фиолок? – скептически поднял бровь калека. – Накой они нужны? Все равно запасы эйра упираются в наличие воды для растворения, а не в размер кристаллов.

– Ты узко мыслишь, мой дикий степной друг, твой разум отравлен нищетой и парами отработки. Как думаешь, сколько заплатят за украшение с таким камнем богатые доми, зная, что во всем мире их наберется штук пять?

– А я однажды видел грандаршага… – невпопад вклинился Жердан. – Чуть не…

– Обделался ты тогда, не ври.

Брак хмыкнул и задумчиво уставился на огромное устройство, одним своим существованием ломающее привычный порядок вещей. Кри без эйносов? А что дальше? Цепы без гравок, траки без движков и сводить без эйра? Стучать каменным молотком по железкам, как дикие нойты?

Раскон закончил свои разговоры, сыпанул в ладонь подошедшему мужчине в капитанской куртке горсть крохотных костяшек для слухача, и неторопливо потопал к своей свите.

Одного из вращающих ворот рабов укусила в плечо крупная, лупоглазая муха. Села поудобнее, заякорилась лапками в стремительно краснеющую кожу и неторопливо принялась обедать. Унылое полосатое брюшко раздувалось, открывая миру внутренние слои хитина – бирюзовые, с переливающимися вкраплениями золотого. Яркие, непривычные взгляду краски, которые наверняка привлекут самцов к столь успешной добытчице.

Фальт даже не дернулся. Лишь крепче стиснул оставшиеся зубы и до белизны сжал руками отполированную прикосновениями, влажную от пота рукоять. Нельзя сбиваться с шага. Нельзя давить сильнее, нельзя оглядываться. Атома, Шатома, Тарити. Атома, Шатома, Тарити.

Староимперская считалочка, последняя память о матери и далекой родине, билась в голове бесконечным ритмичным стуком, не останавливаясь ни на секунду. Атома, Шатома, Тарити. Шаг за шагом, в тени огромного устройства.

Муха давно улетела, тяжело жужжа под весом налитого кровью брюха, а красное пятно вокруг места ее недавнего пиршества растекалось все шире, с каждой минутой опухая и наливаясь жгучей, дурной болью.