Фальдийская восьмерка

Глава 8

– Откуда вино? – озадаченно спросил калека, – Я обыскал всю палубу, все каюты, но вина не нашел.

Усталый, но довольный Торден скинул с плеч воняющую гарью и покрытую грязными разводами куртку, после чего любовно провел рукой по батарее пузатых бутылок на столе. Одну из них он уже успел в три глотка опустошить и заметно повеселел.

– Сразу видно наземника. Можете разглядеть у дождевого червя яйца, но поднять взгляд повыше мозгов не хватает, – вежливо пояснил он, – Сундуки в каютах, они же койки. В них хранится самое ценное барахло. В моем случае – вот эти красавицы.

Вино Брак пробовал всего пару раз, сходу невзлюбив напиток за дороговизну и кислый вкус. Клановые в принципе отдавали предпочтение пиву и самогонке, хотя любители воздать должное доминионским виноградникам среди них тоже встречались. Сима и Сельма, например, частенько выгоняли из трака мужиков и уединялись с бутылочкой, после чего доносящееся изнутри шушуканье медленно сменялось подвыпившим смехом и обрывками непристойностей.

Однако, принесенное Торденом вино парню понравилось, несмотря на то, что перепало ему немного. Сладкое, с незнакомым цветочным ароматом, от него становилось тепло душе и телу. Будто жидкого солнца пригубил, закатного, мягкого и согревающего.

– Что это за вино? – спросил он, едва стакан опустел, – Островное? Я никогда не пробовал ничего подобного.

– И не попробуешь, – ухмыльнулся Торден, любуясь этикеткой с улыбающимся солнцем, – Это канторское, с моей родины. Островное по сравнению с ним – пропахшая помоями кислятина. Но не попробуешь ты его по другой причине.

– Дорогое? – спросил Брак, косясь на крышу.

Костер наверху разгорелся уже вовсю, жадно пожирая хвойные лапы и деревянные панели, так что от крыши ощутимо тянуло теплом.

– Даже бесценное. У того, что нельзя купить, нет цены.

– Как знания, – кивнул Брак, – Когда пойдет дождь, например.

– Ты знаешь? Удивлен, что в этой дыре кто-то про это слышал.

– Я собираю истории.

Брак понятия не имел, о чем речь, но Торден в ответ на его слова кивнул и протянул бутылку. Калека отказываться не стал.

– Вино… Оно с фамильных виноградников. Их заложил еще прадед со словами, что виноград с этих склонов всегда будет приносить счастье, – канторец криво улыбнулся, – С его легкой руки сорт и получил свое название – ”Счастливый”, а вино из него – “Счастливое вино”. Не продаётся. Сестра присылает мне ящик дважды в год, по старой памяти.

Он подкрутил вентиль на лампе, разогнав тени по углам, и закурил.

– Кантор – это ведь на Талензе? – спросил Брак, – Западный полуостров.

– Не вздумай ляпнуть такое при других канторцах. Кантор не имеет отношения к той клоаке, которую называют Старым Светом. Имей в виду, я говорю на полном серьезе. Такая ошибка может запросто стоить тебе вызова на дуэль или кровной вражды на десяток поколений. Хотя, скорее всего закончится все обычной потасовкой.

Брак собрался было возразить, что Таленза это просто название материка, но промолчал. У всех в голове есть свои маленькие заморочки. Маленькие заморочки у большой группы людей сливаются в большие. У целой страны они, должно быть, давно переросли в размерах весь Западный Заслон. Ни к чему дергать драка за хвост. Вместо этого парень сменил тему, задав давно назревший вопрос:

– Чем вообще занималась “Помпезная Вдовушка”? Я уже понял, что это не цеп работорговцев и не исследователь. Кто такой старик в большой каюте? Ваш наниматель?

Торден задумчиво проводил взглядом клуб табачного дыма и покачал головой.

– Скорее, головная боль. Ему не хватило бы средств, чтобы меня нанять. Все, что ты здесь видишь, включая цеп – собственность Аркензо. А если быть точным, то Краатена До-Аркензо.

– Смешное имя, – заметил Брак, – Вы тоже его собственность?

– В некотором роде. А имя кажется смешным лишь для дикарей. Приставка “До” означает “Владелец”.

Брак допил вино из кружки, в голове приятно зашумело.

– Владелец Аркензо. Это ведь один из доминионов?

Торден кивнул. Взвесил на руке холщовый мешок, куда он сгребал все найденные на цепе кри и монеты, после чего принялся запихивать его в недра рюкзака.

– Я здесь как раз на такой случай. Цеп и людей не вернуть, но Краатен сам был рад выкинуть эту рухлядь на Гардаш, пусть и вместе со своей любимой игрушкой. И теперь мне предстоит возвращать обратно все, что имеет смысл возвращать.

– Под игрушкой вы подразумеваете старика? – спросил Брак. – Кто он такой? Я предположил, что ученый. Из Коллегии.

Про Коллегию он ввернул наобум, некстати вспомнив Фолдиса и его дочь. Она как раз собирала истории для какой-то кафедры. Накатила тоска, даже вино будто потеряло часть своей теплоты и стало отчетливо отдавать гарью.

– Из Академии. Коллегия это на Гардаше. Но да, ты снова угадал. Знакома игра под названием “Бросок в пустоту”?

Брак помотал головой. Окунул в уже наполовину опустевшую канистру тряпку и кинул ее на стол. По мостику поплыл кислый запах эйра, а жар от потолка стал куда терпимее. Торден пододвинул тряпку ближе к себе и тоже продышался.

– Хорошо горит. Зарево в темноте далеко видно будет. Главное – цеп раньше времени не спалить. – канторец усмехнулся и резким движением кинул в стену нож. Тот ударился рукояткой и узвенел куда-то в угол, – Представь, что тебе завязывают глаза, дают в руку камень и предлагают его кинуть. Попадешь в мишень размером с яблоко, получишь целую гору монет, а городские гуляки будут годами вспоминать твое имя.

– А если промахнешься?

– Бросить камень стоит монетку. Следующий – две монетки. Еще один – три монетки. Ты понял идею. На следующий день бросить камень снова стоит одну монетку. И да, я забыл сказать. Перед каждым броском тебя крутят вокруг своей оси, а расположение мишени могут поменять.

Брак недоверчиво взглянул на канторца. Идея игры звучала донельзя глупо, ведь попасть в таких условиях попросту невозможно. Вот уж действительно, “Бросок в пустоту”.

– Говорят, ее изобрел какой-то слепец, а уже потом она обрела популярность почти по всему архипелагу. Ты даже не представляешь, сколько людей готовы испытать благосклонность слепой удачи за одну жалкую монетку. Некоторые безумцы годами, а то и десятилетиями ходят на одно и то же место, просаживая целые состояния в погоне за неуловимой мишенью.

– И что, кто-то попадает? – скептически спросил Брак.

– Наверняка, ведь откуда-то берутся слухи о сказочно разбогатевших счастливчиках. На островах есть даже выражение “Бросил в пустоту” для случаев невероятного везения. Хотя, достоверно известно об одном человеке, который бросал в пустоту и каждый раз попадал.

– Создатель игры? – предположил калека. – Наверняка он знал какой-то трюк.

– Он самый, – подтвердил Торден. – А может, ему просто везло.

Он залпом допил очередную бутылку и уставился в окно, где из-за леса уже выглядывал Правый.

– Даже самые влиятельные доми любят рискнуть. Ставки в их игре куда выше, как и входная плата, но суть остается прежней – вслепую кинуть камень в надежде на то, что в этот раз повезет. Бернальдо Тепп и был одним из таких камней, закинутым на проклятый Гардаш. Старый параноидальный брюзга.

Торден указал взглядом на деревянный ящик, который вечером, пыхтя и матерясь, притащил из каюты старика. Брак настолько впечатлился этой демонстрацией, что больше с попытками помочь не влезал. Все равно, что руками пытаться вытолкать из грязи застрявший трак – с ног до головы обляпаешься и все равно ни шарга не сдвинешь.

– Не знаю, чем он заинтересовал Краатена, но тот всегда был падок на чудаков и их идеи. Мы забили трюм гразгами и отправились сюда.

– Зачем кому-то вообще могут понадобиться гразги? – спросил Брак, – К тому же, вы еще и рабов перевозили.

Торден поморщился, как от зубной боли, и запихнул в рюкзак очередную бумажную папку. Он натаскал их уже целую гору и запретил парню к ним даже приближаться.

– Спроси его сам, он внизу лежит. Ты точно не сумеешь вскрыть сейф?

Калека с сомнением покачал головой.

– Сутки провожусь. А если внутри бумаги, которые не должны сгореть, то всю неделю. Надо сводить что-то наподобие сверла. Или пилы. Можем попробовать сбросить с мостика…

– Не сработает. Будем надеяться, что удастся раздобыть транспорт. Иначе придется закапывать и возвращаться потом.

– Эти бумаги настолько важны? – удивился Брак, – Чтобы из-за них еще раз сюда добираться?

Торден с наслаждением потянулся, хрустнул шеей и ворчливо спросил:

– Парень, ты чем слушал? Не имеет никакого значения, что находится в этих бумагах. Они – собственность Аркензо, которую я обязан вернуть. Слышал о таком понятии, как страховка? – канторец не дождался ответа и пояснил, – Так вот, я и есть страховка, оплаченная в полном объеме. И страховой случай уже наступил.

– Что вообще случилось? Нападение? И как вам удалось спастись?

– Ты же местный, – Торден исподлобья взглянул на калеку, – Вот и скажи мне, знаток степей, из-за чего на проклятом Гардаше валятся с неба полностью исправные цепы?

Вопрос застал Брака врасплох. Нет, бродя по коридорам "Вдовушки" он и сам не раз об этом думал. Но очевидного ответа не находилось, а впустую гадать было бессмысленно. Да и других дел хватало.

Если подумать, список причин не очень большой. По цепу могли шарахнуть из баданги гигатрака. А если корабль шел достаточно низко – из скраппера. Правда, от корпуса в этом случае осталось бы решето, да и кочевники не любят упускать добычу.

Кроме того, катастрофу могло вызвать нападение другого цепа, матерый драк мог играючи порвать баллоны, да и банальную молнию не стоило списывать со счетов.

Все это Брак и озвучил собеседнику, однако тот остался разочарованным.

– Все время забываю, что ты с Гардаша. Не рычишь ругательства через слово и не мажешь лицо собственными фекалиями, но мыслишь однобоко. – Торден с усмешкой взглянул на обиженного калеку и добавил, – Это не оскорбление, а простая констатация факта. Ты сообразителен, но кругозора не хватает. Поживи на архипелаге хотя бы месяц, и самую очевидную версию назовешь не задумываясь.

Звучало это именно как оскорбление.

– Это какую? Проклятие старого докана? Невидимые зубастые твари, по ночам пожирающие эйносы? – саркастически спросил Брак, – Вы сами спросили, из-за чего здесь падают цепы. А если нужны сказки, могу до утра перечислять, но нам это ни шарга не поможет.

– Саботаж. Предательство. Халатность. Банальная ошибка. Случайность. Мне продолжать?

Переполняющая Брака обида схлынула и растворилась в осознании собственной глупости. Торден прав, самые очевидные вещи он проглядел. И это через неделю после событий на Плеши, где как раз таки подобная ограниченность мышления привела к гибели целого клана!

– Вижу, проняло, – удовлетворенно кивнул канторец, – Не забивай голову, если не узнали сразу, то не узнаем никогда. Весь экипаж погиб, я проверил, а мертвецы не спешат делиться знаниями. Да и смысла теперь в этой информации никакой.

– Я видел письмо в одной из кают…

– Там нет ничего существенного. Атум-Черргаш, если я правильно запомнил имя ублюдочного нойта, жалуется на плохую еду, презрение капитана и то, что ему недоплачивают. А в конце просит сжечь его тело, отвезти прах на высочайший утес Атумана и развеять там над океаном.

– Подождите! – осенило Брака, – А как тогда вы здесь оказались? Я был уверен, что вы каким-то образом покинули цеп после… Ну, после того, что произошло. Чем бы оно ни было. А вы, получается, сами не знаете?

Торден промолчал. Хмуро смерил взглядом четвертую бутылку, но открывать не стал.

– В небе я никогда не снимаю фолшер. Даже сплю с ним, – он распахнул куртку и продемонстрировал неправильной формы ожог на груди, лоснящийся и воспаленный. Среди густой поросли волос, он смотрелся неестественно, как плевок на ковре. – Вообще-то, носить его положено по уставу, но гражданские всегда предпочитают собственный комфорт здравому смыслу.

Видя непонимание собеседника, Торден пояснил:

– Фолшер – это перевязь на тело. На груди крепятся сведенные вместе гравка и банка. Достаточно выбить мембрану и гравка замедлит падение. Если правильно рассчитать момент, можно приземлиться почти без потерь. Особенно, если опыт есть, – он невесело улыбнулся и потер колено.

– Просто банка? Без регулировки? – уточнил Брак, – Гравку же сожжет… А-а-а. Понял. Даже самая бесполезная мелочь на перегрузке сработает, протянет несколько секунд.

– Угу. На фолшеры идет мусор, поэтому никогда не угадаешь, сколько секунд протянет. За это их и не любят, предпочитают по старинке, под куполом. Но тот на себе не потаскаешь.

– А если взять гравку помощнее, зацепить к ней большую банку с регулятором… – воодушевился калека.

– То рано или поздно ты изобретешь флир, – проворчал Торден, – Я спрыгнул с цепа в одних трусах, выждал два дня в степи, после чего пришел сюда. Вот и вся история.

Брак, уже успевший представить себе войско летающих солдат, громящих гигатраки Котов, недоуменно посмотрел на канторца.

– А зачем? То есть, вы проснулись среди ночи и безо всякой причины решили спрыгнуть? Я знал одного парня, который бродил во сне, но даже он ограничивался нужником и чужими женами. Или это был, как его, бросок в пустоту?

Торден молчал. Потолок мостика едва-заметно выгнулся внутрь – размягченный жаром костра металл с трудом удерживал собственный вес. Из окна тянуло гарью.

– Ты сказал, что собираешь истории?

Брак кивнул.

– Тогда я расскажу тебе еще одну. Про моего прадеда, – канторец криво улыбнулся и откупорил новую бутылку. – Его звали Тиль Дерталли и в свои семнадцать он был самым молодым офицером еще только зародившейся Лиги Исследователей…

– Я про него знаю! – вклинился Брак, но тут же поправился, – Простите, не хотел перебить. Про Счастливчика Тиля я слышал многое, но даже не предполагал, что вы родственники. Думал, что просто фамилии похожие.

– Это одна фамилия, – поправил Торден, – Дерталли и Дертаго. Разница только в окончаниях, они указывают на принадлежность к основной или побочной ветви семьи. Старший сын становится Дерталли, средний – Дертадо, и так далее. Прадед наплодил столько детей, не считая бесчисленных ублюдков, что места под солнцем всем не хватило.

Он покачал головой и приложился к бутылке. Скалящееся с этикетки оранжевое солнышко задорно подмигивало.

– Прадед был настоящим счастливчиком. Про его удачу ходило столько слухов, что простого перечисления хватило бы на десяток книг. Говорили разное, будто на необитаемом острове он нашел каменный алтарь, на котором, уподобившись своим любимым нойтам, до конца жизни приносил кровавые жертвы. Ну и все такое, в том же духе, от счастливой монеты до древнего эйноса. Насколько эти слухи правдивы не берусь судить, прадед умер задолго до того, как я сделал свои первые шаги. Но в одном слухе я уверен настолько, насколько вообще можно быть в чем-то уверенным.

Торден пригубил вино и откинулся в кресле с видом человека, который наконец получил долгожданную свободу после долгих лет в заключении. Слова лились из него сплошным потоком и он с видимым удовольствием оседлал этот поток. Да и рассказчиком оказался отменным.

Если подумать, с кем человек может поделиться самым сокровенным? Побыть собой, хотя бы ненадолго. Одни скажут – с друзьями. И будут в чем-то правы. Но сегодняшний друг назавтра станет врагом, да и свои друзья у него есть. Другие скажут – с близкими. И тоже будут правы. Вот только, стоит ли самым близким людям знать, какой ты есть, настоящий? Знать, что скрывается под намертво прикипевшей к лицу маске из привычных эмоций, знакомых фраз и рутинных жестов?

А третьи промолчат, потому что им плевать на тебя. Плевать на твои тщательно запрятанные секреты, плевать на скрытые желания и мотивы, плевать на укрываемые от окружающих, стыдливо прячущиеся по углам воспоминания об интрижках. Такие люди – случайные попутчики, собутыльники или просто прохожие – терпеливо дождутся, пока ты договоришь, после чего разом вывалят на тебя все накопленное в душе. Или будут перебивать, хватая за плечи и повышая голос, пока вы не нажретесь до беспамятства, а наутро забудете о существовании друг друга.

Такие встречи – как вентиль на перегретом, раздувшимся от избыточного давления баке. Достаточно совсем небольшого поворота – и ударит перегретый пар, стонущий от нагрузки металл расслабится и остынет, а окружающие выдохнут с облегчением, ведь опасность взрыва миновала. Главное, успеть вовремя отпрыгнуть самому.

– Счастливчик Тиль умел обманывать смерть, – наконец заговорил Торден, – Чувствовать ее приближение, всей кожей ощущать ее дыхание. Он всегда прислушивался, и всегда был к ней готов. Отказаться от атаки на беззащитный цеп? Остаться в порту, пропивать в кабаке остатки денег? Перерезать глотку нанятому накануне юнге? Он совершал множество спонтанных и попросту безумных поступков. И благодаря этому прожил так долго, пережив всех своих врагов и проиграв всего одну, последнюю битву со старостью. Уверен, даже старуха с косой встретила его в своем лучшем платье, с бутылкой любимого вина и двумя бокалами в руках. Он танцевал с ней всю жизнь и заслужил право на еще один прощальный танец.

Торден отсалютовал бутылкой темноте за окном и сделал длинный глоток. Брак молча принялся отцеплять протез.

– Не веришь? – спросил канторец, с любопытством следя за манипуляциями калеки. Тот раскрутил протез и выругался, не обнаружив внутри искомого. Шаргов листок остался в седельной сумке скиммера.

– Верю, – ответил Брак, – Вы тоже так можете?

Он взял со стола ложку и принялся выводить закорючки прямо на глянцевой поверхности протеза, пользуясь рукояткой вместо стила.

– В отличие от Тиля, счастья мне это не принесло. – невесело сказал Торден и вновь приложился к бутылке, – Знаешь, когда теряешь свой третий по счету цеп, окружающие перестают гореть желанием видеть тебя своим капитаном. Даже, если ты выжил почти без единой царапины.

Он вновь почесал колено и добавил:

– Особенно, если ты выжил без единой царапины.

Брак изобразил человечка на островке. Подумав, добавил крохотную крепость с башенкой.

– Как это работает? Вы что-то почувствовали перед падением?

Торден задумался. Отставил полупустую бутылку и вновь принялся набивать трубку.

– Знаешь это ощущение, словно на тебя пристально смотрят? Будто немеет затылок, а между лопатками холодеет? Говорят, что опытные воины, которые большую часть жизни провели в схватках, могут почувствовать взгляд смерти. Обернуться в последний момент, поймать стрелу в воздухе или отойти в сторону, – он затянулся табаком и закашлялся, – Это все глупости. Я встречал самых опасных ублюдков на островах, каждый из которых мог перерезать глотку восемнадцатью способами, ни разу не повторившись. И ни один из них не оборачивался в последний момент. А на меня как будто ведро воды выливают.

Брак добавил рядом с человечком висящий в небе глаз. Хотел изобразить одетую в платье фигуру с косой, но передумал и ограничился грузовичком с прицепом. Аккуратно заштриховал, попытавшись передать черный цвет, но получилось плохо.

– Не знаю, как было у прадеда, но у меня есть всего несколько секунд. Даже на раздумья времени нет. “Девятую Ласточку”, свой первый гравицеп, я успел покинуть за мгновение до того, как ее в клочья разнесла баданга. Прямое попадание, осколки даже до меня долетели. А всего-то хотел надеть фолшер и предупредить экипаж.

Брак представил прямое попадание баданги и вздрогнул. Закончил рисунок, покрывавший теперь солидную часть голени, и принялся крепить протез обратно.

– Это была обычная ночь. Высота почти две мили, отвратительный ужин, паршивая компания и три проигранные в карты скорлупки. Я даже уснуть не успел, когда накрыло, – Торден указал рукой на скрытый в глубине коридора зал. – Там сидели все, кроме Теппа. Я пробежал мимо них в одних штанах, выбрался на крышу и спрыгнул. Дальше ты знаешь.

– И все? – спросил Брак.

– А ты ждешь чего-то еще? Ждешь, что я расскажу, как затылок мой свело судорогой от переполненного злобой и ненавистью взгляда потустороннего существа, весь смысл существования которого сводится к смерти всего живого? Что в тот момент я ощутил ледяные пальцы, вот вот готовые сомкнуться вокруг моего горла? Что я в ужасе закричал и принялся царапать собственное лицо в отчаянной попытке отсрочить неизбежное? Что я собрал волю в кулак, гордо выпрямился и плюнул смерти в ее безглазую харю?

Раскрасневшийся Торден бросил бутыль в окно, промахнулся и уставился на рассыпавшиеся осколки.

– Парень, я просто сбежал, сверкая трусами. Не знаю, что ты там начеркал у себя на ноге, но надеюсь, что это предупреждение. Беги не раздумывая в тот самый момент, когда ощутил подобное. Любую неправильность. Не оглядывайся, не раздумывай, бросай все вещи, родных и близких. Не жди, пока тебе крикнут: “Беги, дурак!”, потому что уже будет слишком поздно.

Канторец потянулся за следующей бутылкой, но рука нащупала лишь пустоту.

– Если можешь такое, чего не могут окружающие – убедись, что никто и никогда об этом не узнает. Одни будут тебе завидовать, другие – проклинать, но в итоге ты станешь изгоем даже в собственном доме. Ты будешь на полном ходу лететь вперед по тоннелю, который кто-то заботливо для тебя возвел, к цели, которую тебе заботливо обозначили. Не в силах свернуть и даже не подумывая оглянуться.

На фразе “никто и никогда” у Брака по спине пробежал холодок. Торден сидел с остекленевшим взглядом, не отрывая глаз от окна. Его акцент с каждой минутой становился все сильнее, речь бессвязнее, а пальцы стучали по столешнице, как летрийские кастаньеты.

– А в конце ты сдохнешь во имя того, в чем видел смысл всей своей жизни. Сдохнешь один, в самой заднице мира. А твое имя будут проклинать все, кто тебя знал.

– Но ваш прадед! Счастливчик Тиль! – возразил Брак. Холодок от лопаток переполз на затылок и прочно там укоренился, – Ему ничто не помешало прожить прекрасную жизнь. Он стал легендой еще при жизни, а байки о его похождениях добрались даже до Гардаша. Скажите мне, что он не был счастлив в последние минуты своей жизни! Кто его проклинает? Напротив, его история вдохновляет сотни, тысячи юнцов на подвиги!

– Какие подвиги, парень? Пиратство? Измены? Убийства?

– Известность! Богатство! Приключения! – горячо воскликнул Брак, – Небо, цепы, любовь! О нем книги пишут! Да я сам, застряв на “Вдовушке”, не опустил руки лишь потому, что вспоминал его историю.

– Не лги. Ты вспомнил о нем, найдя мой патент, – взгляд Тордена прояснился и он насмешливо уставился на калеку, – А потом его заблевал.

Брак выдохнул и мысленно досчитал до десяти. Ощущение леденящего холода неохотно отступало. Словно ледяной вихрь прошел совсем близко, задел самым краем, и теперь солнце с трудом, но неуклонно отогревает промороженную насквозь траву. На смену этому чудесному ощущению пришли испарина на лбу, бешено стучащее сердце и скрученный в спазме желудок.

– Может, ты и прав, – пробормотал канторец, не обращая внимания на состояние калеки. – Успел вовремя остановиться? Развернулся? Счастливчик, хха!

Торден пьяно расхохотался и хлопнул ладонью по столу.

– Парень, хочешь я расскажу тебе про Тиля Счастливчика? Ты слышал историю, как он утопил на мелководье списанный стриктор, а затем нажил целое состояние, продав его координаты пяти доминионам одновременно?

– Это когда они перегрызлись еще на подлете, а потом искали его по всему архипелагу? – простонал Брак, прикидывая, успеет ли он добежать до душевой, – Расскажите лучше о себе. Только подождите меня, я быстро.

– Обо мне? – удивленно переспросил Торден, глядя вслед спешно ковыляющему парню, – Зачем обо мне? Там нет ничего… Хех. Можно и обо мне.

Он прислушался к доносившимся из душевой звукам. Улыбнулся, крутанул вокруг пальца нож и убрал его за пояс.

– …поднимает это чудовище и спрашивает: “Переговоры?” Я бежал, не оглядываясь, до самого борделя.

Брак хмыкнул, отложил ложку и принялся крепить протез.

Светало. Фонарь давно погас, остывающая крыша еле слышно потрескивала, а Торден, фыркая и отплевываясь, пил из чайника вурш. Стены мостика скрывал полумрак, в воздухе висели клубы табачного дыма и царил тот неуловимый, но отчетливый запах, который неизбежно возникает, когда в закрытом помещении долго и со вкусом разговаривают.

– Как вы вообще пьете эту дрянь? – в очередной раз спросил канторец, – Голову прочищает, но на вкус как гнилые водоросли вперемешку с мочой.

– Потому что это гнилые водоросли вперемешку с мочой, – пояснил Брак. Отпил сам и с причмокиванием покатал жидкость во рту, – Хотя в этот, я уверен, добавили еще пару секретных ингредиентов. Вяжет.

Торден на шутку не отреагировал. Зевнул и со вкусом потянулся.

– Спать пора. Тебя связать или запереть? Или все сразу?

– Лучше, наверное, запереть… – протянул было калека, но по хитрому лицу громилы понял, что тот тоже умеет шутить.

– Ты все записал?

– Скорее, запомнил. Я назову это “Легенда о человеке, который чувствовал взгляд смерти, но так и не смог сделать ее счастливой” – продекламировал Брак, – Пафосно и в меру похабно.

– Чересчур длинно звучит. И мне не нравится слово “Легенда”, – отметил Торден, – Их обычно рассказывают о тех, кто уже давно отправился на тот свет. Может, “Сказка”? Или даже “Предание”?

– О Коричневом Капитане тоже ходят легенды, а он вполне себе жив и здоров, – возразил парень. – Наверное.

– О, парень, поверь, он еще как жив. И дерется, будь здоров, – громила потер челюсть и улыбнулся, – Рейкольм притягивает неприятности с такой же частотой, с какой Тилю везло. Но живучести у него на пятерых. Говорят, что эту сволочь вообще невозможно убить. Выкрутится. Ладно, пусть будет “Легенда”. Но никаких имен, ты понял?

– Угу, – кивнул Брак, – А где вы встрети…

Торден вскочил с места, одним плавным шагом оказался рядом с калекой и зажал ему рот. Приложил палец к губам, кивнул на окно и прошептал:

– Гости.

Брак замер и прислушался. Сквозь щебет птиц и шелест леса доносился чуждый, и от того невероятно отчетливый, шум двигателей. Судя по высокому, надрывному гулу – двигателей небольших, но мощных. На тарги такие не ставят.

В гости к “Помпезной Вдовушке” пожаловали тяжелые скиммеры.