Фам фаталь

Глава 9

Проснулась я внезапно, будто кто в бок толкнул. За окнами темно, часы показывали три часа ночи. Я еще немного полежала, собираясь с мыслями, потом встала и, не зажигая света, принялась одеваться. Натянула брюки, на ощупь застегнула пуговицы на блузке и, стараясь не производить шума, нашла приготовленную с вечера сумку и, подхватив туфли, направилась к балконной двери. Слегка притворенная, она со слабым скрипом отворилась, и я почувствовала под босыми ногами прохладный цемент.

Мой номер располагался на втором этаже. Вроде и не высоко, но вниз запросто не спрыгнешь. А если принять во внимание, что со стороны коридора меня бдительно стерегли, то незаметное исчезновение становилось нереальным. Почти нереальным! Справа от балкона проходила пожарная лестница. По ней я могла бы, не привлекая внимания, спуститься вниз. Проблема состояла в том, как одолеть эти несколько метров. Я сунула туфли в сумку, сумку закинула за плечи и замерла. На то, чтоб собраться с духом, ушло не больше минуты, а потом я влезла на заранее припасенный стул, повернулась лицом к стене и шагнула на карниз.

На мое счастье, здание строилось сразу после войны. В те годы теория минимализма еще не получила повсеместного распространения, потому строители не экономили на материалах, а архитекторы не сдерживали полет своей фантазии и со всей широтой души запечатлевали ее в камне. В результате карниз получился достаточно внушительным, чтобы я могла стать на него почти всей ступней. Придерживаясь за шершавые стены раскинутыми в стороны руками, я осторожным приставным шагом медленно подвигалась в сторону лестницы. На улице было прохладно, но по спине между лопатками сбегала противная струйка пота. Я шепотом считала шаги и старалась не думать о том, что подо мной простираются несколько метров пустоты, заканчивающиеся выложенной бетонной плиткой площадкой. Наконец рука коснулась трубы. Я цепко ухватилась за нее и облегченно выпустила воздух сквозь сжатые зубы. Нащупав ногой перекладину, переползла на нее и без сил припала щекой к ржавому металлу.

Минуту спустя я уже стояла внизу и, задрав голову, внимательно оглядывала окна гостиницы. Ни в одном из них свет не горел, и это было плохо. Если кто-то следил за моими акробатическими этюдами, то разглядеть его не представлялось возможным.

К дому, где жила Дарья, я подъехала на рассвете. Дорога до Москвы заняла у меня почти три часа, и только потому, что добираться пришлось окружными путями. Не желая тащить за собой «хвост» и подвергать подругу опасности, серьезность которой я пока и сама толком не могла оценить, я сначала долго петляла по проселочным дорогам и, лишь убедившись, что слежки нет, рванула к Москве.

Дарья обитала в маленькой двухкомнатной квартирке на первом этаже древней пятиэтажки. Подогнав машину прямо под окна, я вышла из нее и сладко потянулась. Несмотря на утомительную дорогу, настроение было отличное. Радовала и скорая встреча с подругой, и возможность без утайки поделиться своей новостью.

Поднявшись на цыпочки, я забарабанила в стекло. Некоторое время ничего не происходило, потом тюлевая штора отъехала в сторону и появилась заспанная физиономия. Разбуженная бесцеремонным стуком, Дарья была настолько ослеплена яростью, что в первый момент не разобрала, кто же ее беспокоит. Навалившись грудью на подоконник, она разразилась потоком брани, призывая все мыслимые и немыслимые кары на головы хулиганов. Дарью можно понять: район пользовался дурной славой. Тот еще был райончик! Богом забытый угол, населенный пьющими работягами и наркоманами. По ночам во дворе гуляли компании, в подъезде то и дело возникали драки с дикими воплями, а прибытие милицейского наряда считалось делом обычным. В общем, жизнь бурлила, и нужно иметь железные нервы, чтобы выдержать и не сорваться.

Чтоб остановить разошедшуюся подругу, пришлось сделать шаг назад, раскинуть руки в стороны и широко улыбнуться. Тут только до Дарьи дошло, кто стоит под ее окном. Секунду-другую она с недоверчивым изумлением глядела на меня, потом прижала руки к груди, наверное, чтобы сердце от волнения не выпрыгнуло, и закричала:

– Анька! Живая! – Голос у подруги был зычный. Мощной волной он вырвался в открытую форточку, докатился до ближайшей помойки и до смерти напугал копошащихся в ней котов. – Ну что ты стоишь? Заходи!

– Не ори, соседей перебудишь. Лучше дверь открой.

Она кивнула и скрылась из виду.

Даша без сомнения была мне искренне рада, но это не помешало ей, встретив меня на пороге, накинуться с упреками:

– Ты что творишь, а? Хочешь меня в могилу свести? Мне что, больше делать нечего, как за тебя переживать?

Я стояла, слушала и не возражала. К чему? Пусть человек отведет душу! У Дарьи, конечно, был повод высказывать мне претензии. А главное, она единственный человек, которого искренне заботит моя судьба. От этой мысли на душе стало тепло, и я невольно расплылась в улыбке.

– Что ты улыбаешься? – возмущенно загудела подруга. – Я чуть не поседела из-за нее, а ей и дела нет! Явилась через месяц невесть откуда и улыбается! И, главное, молчит! Что ты терпение мое испытываешь? Рассказывай быстро, где тебя носило?

– Дай хоть войти, а потом уж нападай.

– За свои выходки тебя в шею гнать нужно! А ты, наглая, в дом просишься! – проворчала подруга и, развернувшись, потопала в комнату.

Рухнув всей массой крепко сбитого тела на кровать, так что она жалобно заскрипела, Даша принялась жаловаться:

– Ты не представляешь, что я по твоей милости пережила! Мыслимое ли дело, уехала девка из города и как в воду канула. Знаешь, как я тут металась? Поехала к тебе – закрыто! Звоню знакомым – никто ничего не знает! Пытаю Павла – результат нулевой!

– Ты спрашивала обо мне Павла Ивановича? И что он? – тут же заинтересовалась я.

– А ничего! – сердито фыркнула Дарья. – Набычился, боров толстый, и сопит.

Я удовлетворенно кивнула:

– Правильно. Больше ему ничего и не остается делать.

Дарья моментально перестала кипеть и насторожилась:

– Это еще почему? Поссорились?

Я уселась в кресло и блаженно вытянула ноги.

– Ну? – подстегнула меня Даша.

– Можно считать, что так. Поссорились, – разглядывая носки туфель, пробормотала я. – Помнишь картину, что я тебе привозила на экспертизу? Самую последнюю?

– Девочка в шляпе?

– Точно. Он хотел ее себе заполучить, а я этот портрет у него увела.

– С ума сошла! Да он тебя теперь уроет!

– Пусть сначала найдет, – отмахнулась я. – И вообще, разве не ты уговаривала меня бросить его? Сама ж твердила, что он обязательно меня подставит.

– Точно! Твердила. Кричала. Говорила. Но это я так, не подумавши! Скорее со злости, чем от большого ума, – покаянно закивала Даша.

Дарья с несчастным видом сидела на кровати, и, глядя на ее массивную фигуру в широченной ночной рубахе, босые ноги и всклокоченную голову, нельзя было и подумать, кем она является на самом деле. А между тем Даша специалист высокого класса! Один из лучших в Москве в своей области. Она заведовала отделом в большом научно-исследовательском институте, и время от времени мой хозяин, Павел Иванович, обращался к ней за помощью. Он щедро платил за работу, а она, постоянно нуждаясь в деньгах, потому как зарплату в ее солидном институте платили мизерную, охотно выполняла его просьбы. В общем, они плодотворно сотрудничали, и тем не менее Дарья его терпеть не могла. Со мной же она сошлась сразу и очень близко, и за те годы, что мы дружили, я ни разу об этом не пожалела. Она всего лишь на несколько лет старше меня, но это не мешало ей чувствовать себя мудрой и при каждой встрече наставлять меня на путь истинный. Причем разговор всегда вертелся вокруг одного: Даша уговаривала меня оставить хозяина. Я и сама не раз об этом думала, но все это было так... несерьезно. По-настоящему расстаться с Павлом Ивановичем для меня было непросто. Конечно, характер у него отвратительный и он законченный тиран, но все хорошее, что случилось в моей жизни, было связано именно с ним. Павел Иванович забрал меня с улицы, заставил учиться, дал в руки профессию. Он вложил в меня немало сил, и я была ему за это благодарна. Именно эта тщательно скрываемая мной благодарность заставляла меня выполнять любой его приказ и совать голову туда, где ее легко было потерять. Своими незрелыми мозгами я понимала, происходит что-то не то, но упрямо не позволяла себе над этим задумываться. За добро нужно платить! Так мало видевшая его на своем коротком веку, я добро ценила и готова была платить. И платила, пока не наступило отрезвление. Пока вдруг не поняла, что к нашему с Павлом Ивановичем партнерству доброта никакого отношения не имеет. Он подобрал меня не из сострадания, а потому что ему на тот момент нужна была помощница. И не какая-нибудь, а именно такая, как я. Безродная и потому полностью от него зависящая. Битая и тертая улицей, а значит, не обремененная моральными принципами и способная вывернуться из любой ситуации. И, главное, до глупости безрассудная.

– Да не переживай ты так, – хмыкнула я. – Ты по всем пунктам права. Павлу Ивановичу действительно было на меня наплевать. Он сознательно мной рисковал ради собственной выгоды. И я действительно никогда точно не знала, сколько же реально он выручает за каждую вещь, которую я для него добыла.

Подруга горестно вздохнула:

– Вот уж не думала, что ты к моим уговорам отнесешься серьезно. Ты же всегда смеялась в ответ! Говорила, что знаешь цену своему хозяину, но это не имеет значения!

– Было такое, но потом все переменилось. Я по его милости чуть не погибла.

– Боюсь я, Аня, – зябко передернула плечами Дарья.

– Не трусь, ему меня не найти.

Дарья подперла щеку кулаком и простонала:

– Да, не найти! Москва хотя и большая, а человека в нем разыскать при определенных связях труда не составит. Если Павел пронюхает, что ты объявилась, он все перевернет, а тебя найдет.

– А с чего ты взяла, что я в Москве буду сидеть? Я сюда на денек заскочила. Проверну пару дел и сегодня же уеду.

– Куда?

– В один очень милый городок. У меня там интересное дельце намечается. Кстати о делах! Тебе имя Галлера что-нибудь говорит?

Стоило Дарье услышать вопрос, как она мигом переменилась. Только что передо мной сидела обычная пригорюнившаяся баба, а тут вдруг она вся подобралась. Вот что значит профессионал!

– Ты имеешь в виду художника Валерия Галлера? Конечно!

– С его творчеством хорошо знакома?

– Не могу так сказать. Знаю только самые известные картины. «Портрет на фоне сирени», «Цыганку», «Женщину- мечту».

– А эту видела?

Я сбегала к машине и принесла холст.

– Ну, что скажешь?

Несколько минут она внимательно смотрела на картину, потом спросила:

– Его работа?

– Надеюсь, что его.

– Хочешь, чтобы я проверила?

Даша была не только подругой, но и неоценимым помощником. Когда нам с Павлом Ивановичем в руки попадало произведение искусства, подлинность которого вызывала сомнение, мы обращались к ней. Она проводила экспертизу и выносила вердикт, которому мы верили безоговорочно.

– Потом, – отмахнулась я. – На сегодняшний день в этом смысла нет. Сначала нужно узнать, писал ли Галлер такую картину в принципе, а уж потом устанавливать подлинность полотна.

– Ради этого и вернулась?

– Да. – Я завозилась в кресле, устраиваясь поудобнее. Дарья терпеливо ждала. Так и не найдя комфортного положения, я снова вытянула ноги и раздраженно выпалила: – Знаешь, с этой картиной что-то нечисто! Стоило мне ее купить, как вокруг меня стали крутиться всякие подозрительные личности. И еще! Представляешь, кого ни спрошу, все в один голос твердят, что такую картину Галлер не писал. Как же не писал? А это что?

Я гневно ткнула пальцем в сторону холста.

– Может, это полотно хорошего художника, но не Галлера? – осторожно заметила Даша. – Подпись, сама знаешь, еще ни о чем не говорит.

– Знаю, – отмахнулась я. – Только чутье подсказывает, что картина принадлежит кисти Галлера. Просто существует причина, по которой все открещиваются от нее. Даже жена!

Дарья отбыла на службу, а я взялась за телефон. Была у меня знакомая, которая в этой непонятной ситуации с картиной Галлера могла оказаться полезной. Зое Ивановне недавно исполнилось семьдесят пять, и как минимум пятьдесят пять из них она собирала материалы о художниках. Кроме обычных альбомов с репродукциями, монографий, мемуаров и воспоминаний в ее обширной коллекции можно было найти пожелтевшие брошюры, посвященные давно забытым событиям в области изобразительного искусства, афиши выставок, каталоги. Вот к ней я и пыталась дозвониться. Делом это было не простым. Зоя Ивановна хотя и была преклонных лет, но общительности с возрастом не потеряла и, затрудняясь выходить из дома, компенсировала недостаток личного общения нескончаемыми разговорами по телефону. В тот день мне необычайно повезло. Уже после третьего звонка хозяйка взяла трубку. Стоило спросить разрешения приехать, как в ответ прозвучало жизнерадостное:

– О чем разговор? Всегда рада вас видеть!

Абсолютной уверенности, что визит внесет ясность в путаницу с картиной Галлера, не было, но робкая надежда все же присутствовала! Старушка не раз помогала, и, если бы судьба была ко мне благосклонна, я могла бы и в этот раз узнать что-либо стоящее.

Квартира Зои Ивановны, расположенная в одном из старинных московских переулков, давно перестала быть жилищем и превратилась в хранилище экспонатов. Они вытеснили почти всю мебель из трех комнат, а ее место заняли шкафы и стеллажи с папками, альбомами, книгами, плакатами. Даже в коридоре не осталось свободного пространства для вешалки, и одежду клали на старый сундук, в котором, как я подозревала, хранились экспонаты коллекции.

– Ну, что хотите посмотреть в этот раз? – воскликнула Зоя Ивановна, азартно сверкая глазами.

Ее всегда радовал интерес к своим сокровищам. Она не только охотно позволяла ими пользоваться, но и при всяком удобном случае пускалась в подробное описание перипетий приобретения того или иного раритета. Обычно я покорно слушала длинные монологи, считая это своеобразной компенсацией за оказанную услугу.

– Сама пока не знаю. Зоя Ивановна, вы Галлера помните?

– Художника Валерия Галлера? Конечно! Старшая сестра, студентка Строгановки, брала меня с собой на его выставку. Дело происходило в тридцать пятом, я тогда еще девочкой была, но помню все отлично. Это была первая персональная выставка Галлера после его возвращения в Россию. – Зоя Ивановна понизила голос: – Между прочим, этот приезд наделал тогда много шума. Многие не понимали, зачем ему это было нужно. Честно говоря, я и сейчас недоумеваю, чего Галлеру не сиделось в Париже! На кой ляд он сюда вернулся?

– Может, тоска по родине замучила?

Она покосилась на меня и уже совсем другим голосом ответила:

– Конечно, русскому человеку трудно жить за границей. Как бы хорошо ни было, а домой тянет.

– И как его тут встретили?

– Прекрасно! В «Правде» напечатали хвалебную статью, а это, знаете ли, показатель. В Москве, Ленинграде и Киеве прошли персональные выставки. Ему предлагали кафедру рисунка и композиции в Институте повышения квалификации архитекторов, но он отказался. Да я вам сейчас покажу материалы по Галлеру! Немного, но кое-что все же есть!

Зоя Ивановна кинулась к ближайшему стеллажу, покопалась на полке и вернулась с тонкой папкой. Развязав старомодные тесемки, она принялась осторожно извлекать из нее одно свое сокровище за другим. Раскладывая их передо мной на столе, она не забывала сопровождать каждый экспонат комментариями:

– Вот статья, о которой я говорила. Вот еще. Это билет на выставку. А это каталоги.

Все, что показывала Зоя Ивановна, я просматривала внимательно, но особенно меня заинтересовали каталоги. Первой я раскрыла брошюру, помеченную 1935 годом. Довольно объемную, с цветным портретом художника на обложке.

– Здесь он похож на Шаляпина, – заметила я.

Зоя Ивановна бросила взгляд на фотографию:

– Действительно! Очень интересный мужчина.

В каталоге за 1935 год разыскиваемой мной картины быть в принципе не могло, ведь тогда она еще не была написана, но я все равно добросовестно пролистала его от начала до конца. И не столько для очистки совести, сколько потому, что мне очень нравились работы Галлера.

– Сколько же у него было картин!

– Все это он привез из Франции. Ходили слухи, ему предлагали подарить собрание государству, но Галлер отказался. Вроде бы сказал, что в них заключен труд всей его жизни и он пока не готов с ним расстаться. Но это всего лишь слухи, за точность ручаться не могу.

Отложив в сторону первый каталог, я взяла в руки второй,уже за 1938 год.

– На этой выставке я не была, – с сожалением заметила Зоя Ивановна. – Болела. Простудилась на катке. А каталог мне подарила сестра.

В этой брошюре шанс найти нужный портрет был выше, ведь на купленном мной полотне стояла дата «1937». Неудивительно, что я с замиранием сердца переворачивала одну страницу за другой. Надежда не оправдалась. Среди множества фотографий самых разных полотен моей картины не было. Огорченно вздохнув, я отложила бесполезную брошюру в сторону.

– Не нашли? – спросила Зоя Ивановна, глядя на мое вытянувшееся лицо.

Я удрученно качнула головой:

– Нет.

– А что искали?

– Портрет обнаженной женщины со смеющейся маской в руках. Знаете такой?

– Никогда не слышала. Уверены, что такая картина существует?

– Да, я ее недавно видела.

– Где, если не секрет?

– У частного лица.

– И она точно принадлежит кисти Галлера?

– На ней стоит его подпись и дата – 1937 год.

– Ну, это еще ничего не значит! Понимаете, эти каталоги очень полные. На персональные выставки художник обычно представляет почти все свои работы. Кроме совсем уж незначительных. Если картина хорошая...

– Отличная!

– Вот видите! Неужели он не выставил бы в Москве свою новую и очень удачную картину? Маловероятно! Думаю, если ее нет в каталоге, значит, Галлер никогда ее и не писал.