Фам фаталь

Глава 3

– Покажи, чем торгуешь, – спросила я, выскочив на улицу.

Мужичонка окинул меня оценивающим взглядом, остался осмотром доволен и молча извлек из мешковины свернутый в рулон холст.

Стоило его ему развернуть, как перед глазами возник портрет. На широком ложе среди парчовых подушек томно возлежала женщина. Она была молода, прекрасна и нага. Наброшенный на бедра кусок струящегося алого шелка скрыть ничего не мог, напротив, он только подчеркивал линии совершенного тела. Локтем правой руки натурщица опиралась на подушку, а в левой, отведенной в сторону, держала маску. Маска являлась точной копией ее собственного лица. Разница заключалась в том, что у маски глаза были восторженно распахнуты, на губах играла нежная улыбка и вся она сияла счастьем. У женщины, хмуро разглядывающей ее, губы сжаты в злую линию, а взгляд темных глаз под приспущенными веками был холодным и тяжелым.

– Краденая небось? – засомневалась я, изучая полотно.

– Да ты что, дамочка! Семейная реликвия! Сколько себя помню, всегда на стене висела!

– Чего ж продаешь?

– Обстоятельства! Деньги срочно нужны.

– Ну не знаю... – неуверенно протянула я.

– Ты, дамочка, не беспокойся! Чистая картина. Бабке моей принадлежала! – забормотал продавец, с томлением глядя на меня.

– И она же на картине запечатлена! – насмешливо фыркнула я.

– Точно! – закивал мужичонка. – Редкой красоты была женщина! Такую только и рисовать! – Он задумался ненадолго и грустно уточнил: – Жаль, стерва приличная.

– Ну и сколько хочешь за бабушку?

– Три тысячи и ни рублика меньше, – твердо выговорил продавец, отступая на шаг.

– А не много ль за старушку?

– В самый раз, – отрезал он. – Это еще по-божески. Она больше стоит, я знаю. Так мало прошу только потому, что деньги нужны! Так ты, дамочка, берешь или просто время проводишь?

– Не торопись, родной! Дай товар рассмотреть. Запрашиваешь немало, а значит, не гони лошадей, – осадила его я, разглядывая полотно.

Мужик был прав. Картина стоила значительно дороже той смешной суммы, что он хотел получить. Я знала эту гладкую, академическую манеру письма, характерную для русских художников-эмигрантов начала двадцатого века. Некоторые их картины я видела только на репродукциях в эмигрантском журнале «Жар-птица», другие выставлялись в Государственном Русском музее. Я любовалась ими достаточно долго, чтобы запомнить навсегда. Я начала перебирать в памяти имена: Сомов, Серебрякова, Шухаев, Галлер, Гончарова, Яковлев. Трудно было вот так, слету, определить, кисти кого из них принадлежит эта картина, но в том, что она подлинная, сомнений у меня не оставалось. И еще существовал нюанс, который меня интриговал. Лицо на портрете казалось мне смутно знакомым. Причем лицо не натурщицы, а маски. Где-то я уже видела и эту улыбку, и эти сияющие счастьем глаза. Очень примечательное лицо. Такое увидишь и уже не забудешь.

– Дай-ка сюда. Хочу поближе посмотреть.

Продавец отпрянул назад:

– Нечего тут смотреть!

– Это тебе нечего! А мне нужно на обратную сторону глянуть, – рассердилась я. – Чего боишься? Не сбегу я с твоим добром!

Поколебавшись, он с большой неохотой протянул мне картину. Настаивала я не зря! На обороте полотна стояла размашистая подпись: «В. Галлер. 1937». И тут же в памяти всплыла другая картина. Она называлась «Женщина-мечта», тоже принадлежала кисти Валерия Галлера, и на ней также изображена молодая женщина в пестром летнем платье с огромным букетом сирени в руках. Портрет был выполнен в лилово-розовых тонах, а смеющееся лицо с сияющими счастьем глазами очень походило на то, что глядело на меня с продаваемого полотна.