Фам фаталь

Глава 19

После разговора с бывшим воспитанником Галлеров на душе стало так муторно, что захотелось забиться в угол и никого не видеть. Можно, конечно, вернуться в гостиницу, но меня там наверняка поджидал Максим со своим навязчивым вниманием. От одной мысли о нем во мне начало закипать глухое раздражение, а во рту стало горько.

В результате я сначала бесцельно колесила по окраинам городка, потом выбралась на шоссе, идущее вдоль берега озера, и погнала по нему. Погода, с утра такая солнечная, незаметно испортилась. Небо затянули тучи, с озера подул холодный ветер и принес с собой мелкий и оттого особенно противный дождь. Я отъехала довольно далеко от города и уже собиралась повернуть назад, как вдруг наткнулась на очень милую поляну. Окруженная со всех сторон деревьями, она полого спускалась к самой воде и даже в такую ненастную погоду выглядела уютно. Загнав джип под раскидистый дуб, я накинула на плечи куртку и вышла из машины. Сначала бесцельно бродила по берегу, потом вернулась назад и устроилась на бревне, услужливо положенном кем-то на два чурбачка. Я смотрела на свинцовую поверхность озера, по которому ветер гнал мелкие волны, и думала: «Вот, значит, как все обернулось. Знаменитая коллекция никуда не исчезала. Ее после ареста художника прибрал к рукам его хороший знакомый Леонид Кайсаров. Человека он спасать не стал. Человека ему было не жаль, а вот его картины, как эстет и истинный ценитель прекрасного, пожалел. Их он спас. В то время как по всем документам работы опального Галлера числилась уничтоженными, на самом деле они спокойно хранилась в запасниках музея. Так и долежала коллекция до самой войны, а вот потом... Даже понимая всю ценность картин, Кайсаров не мог эвакуировать их в Москву вместе с другими экспонатами, для него это было сопряжено с огромным риском. Даже ради их сохранности не мог он так подставиться, значит, на момент оккупации работы Галлера оставались в местном музее. Несомненно, «красный» директор должен был позаботиться об их безопасности... И что же он мог предпринять в той критической ситуации?

Мог спрятать вместе с остальными коллекциями в подвале собора. Собор был взорван немцами при отступлении, все погибло, а значит, погибли и картины Галлера. А тогда «Обнаженная с маской» откуда взялась? Конечно, оптимальным вариантом была бы беседа с тем мужичком, что продал мне картину. Уж ему-то доподлинно известно, из какого небытия она появилась. К сожалению, мужик как в воду канул, и где его искать, неизвестно.

Хорошо, рассмотрим другой вариант. Не все погибло. А вернее, вообще ничего не погибло. Кайсаров, опасаясь за судьбу картин в период оккупации, мог перезахоронить их. Отдельно от остальных экспонатов. Здесь же, в монастыре. Думаю, в нем имеется предостаточно укромных мест. Но тут возникает другой вопрос... Проделал он все это в одиночестве или у него был помощник? Если исходить из того, что времени было в обрез, а картин много, без помощника ему не обойтись. Значит, еще один человек должен был быть обязательно. Весь вопрос в том, кто именно? Преданная сотрудница, вроде Евдокии Васильевны? Мог он доверить свою тайну постороннему человеку? Сомнительно! Чужой, он и есть чужой! Всегда может проболтаться. А так как Кайсаров не подозревал о своей близкой кончине и собирался еще пожить, то отдавать собственное благополучие в посторонние руки вряд ли решился бы. А любимую жену, умницу и красавицу, привлечь к этому делу он мог? Думается, что тоже нет. Уж очень люто она ненавидела Галлера и вряд ли согласилась бы принимать участие в спасении его картин.

Стоп! А с чего это я взяла, что Кайсаров вообще перепрятывал картины накануне сдачи города немцам? Наследие Галлера представляло серьезную опасность для Кайсарова. Узнай кто из сотрудников о том, что полотна опального художника хранятся в музее, да сообщи об этом в Москву, не сносить тогда головы «красному» директору! И старые заслуги не помогли бы! Значит, не мог он их открыто держать! Значит, сразу по прибытии картинам был подготовлен укромный уголок, где они и лежали до самой войны! Значит, обращаться в первую очередь следует к Лиле! При всей ее неприязни к Галлеру она не могла не знать, что в руки ее супруга попали картины Галлера. И если даже она не одобряла поступок мужа, местоположение тайника знать должна обязательно».

Я стояла перед калиткой «усадьбы» Кайсаровых, методично, с небольшими интервалами жала на кнопку звонка и ждала, когда же появится хозяйка. Как и в прошлый раз, Лиля на звонок откликаться не спешила, но и я уходить не торопилась. Во-первых, помнила свой предыдущий визит, а во-вторых, и это главное, сгорала от любопытства. Тайна спрятанной коллекции не давала мне покоя, и потому заставить себя повернуться и уйти ни с чем я не могла никаким усилием воли.

Наконец тихо звякнула щеколда, и слабый голос спросил из-за забора:

– Кто?

– Это Анна! Из Москвы! Откройте, пожалуйста.

От радости, что хозяйка оказалась дома и даже соизволила отозваться, я закричала чересчур громко, чем, похоже, и напугала старуху. По ту сторону забора наступила тишина, а калитка так и осталась плотно закрытой.

Я перевела дух и уже тоном пониже и без лишних эмоций окликнула Лилю еще раз:

– Лиля Дмитриевна! Это я, Анна. Вы меня не узнали?

После недолгой паузы калитка слегка приоткрылась, и к образовавшейся щели припала внучка владелицы дома.

Не говоря ни слова, она настороженно смотрела на меня из-под своего темного, надвинутого по самые брови платка.

– Здравствуйте! А Лилию Дмитриевну можно видеть?

– Бабушки нет, – еле слышно прошелестела Римма.

Такого я не ожидала, лицо у меня непроизвольно вытянулось. Однако в следующую минуту решительно подавила в зародыше охватившее меня огорчение и попыталась извлечь из ситуации хоть какую-то пользу:

– Как жаль! А когда вернется?

Я надеялась, что Лиля отлучилась ненадолго и внучка пригласит меня подождать ее прихода или, в крайнем случае, хотя бы ориентировочно сообщит время ее возвращения. Однако в ответ на мой вопрос молодая женщина страдальчески скривилась, а я вдруг заметила, что ее глаза красны от слез.

– Случилось что? – спросила я, а сердце в груди неизвестно почему вдруг тревожно екнуло.

После секундного колебания Римма отступила назад и торопливо пригласила:

– Войдите.

Когда я оказалась в саду, а калитка за моей спиной снова захлопнулась, Лилина внучка с тихим всхлипом сообщила:

– Бабушка исчезла.

От растерянности я не могла сообразить, как вести себя, и оттого глупо спросила:

– Как это?

Римма ничего не ответила, только покосилась на меня и нервно передернула плечами. Я тоже замолчала, осмысливая услышанное. Но долго молчать было выше моих сил, и я попыталась внести ясность в наш странный диалог:

– Хотите сказать, что она неожиданно уехала? Никого не предупредив?

Римма раздраженно мотнула головой и упрямо повторила:

– Она исчезла.

– Когда?!

– Вчера поздно вечером... или ночью. Точно не знаю. Меня здесь не было.

– И тем не менее вы твердо уверены, что Лиля исчезла. Почему? – теряя остатки терпения, допытывалась я.

– Потому что вчера днем мы с ней виделись. Она заходила ко мне около пяти часов и ни словом не обмолвилась об отъезде. Да и куда бы она поехала? У нее никого нет за пределами этого города! И потом, мы же договорились, что я приду сегодня и помогу убрать дом. Ну вот, я пришла, а бабушки нет.

– Может, она просто отлучилась? В магазин пошла или к соседке забежала.

– И оставила дом с открытыми настежь дверями? – презрительно фыркнула молодая женщина. – Да никогда! Вы бабушку не знаете! Она очень осторожный человек! Не уйдет из дома до тех пор, пока запоры на всех окнах и дверях по три раза не проверит. А потом... В столовой стоит стакан молока и тарелка с творогом. Это Лилин ужин, и он не тронут.

– Может, завтрак? Ну собралась позавтракать и не успела...

– Ужин! Бабушка очень педантична. На завтрак – овсянка на воде, на ужин – творог. Так было всегда, и не думаю, что она вдруг поменяла свои привычки.

– Вы обращались в милицию?

– Только что оттуда, – тусклым голосом отозвалась Лилина внучка.

Ее недавний запал исчез без следа так же внезапно, как и появился, и она снова выглядела подавленной и встревоженной. Чего было больше, испуга или беспокойства за исчезнувшую бабушку, сказать я не бралась, потому что Римма упорно отводила глаза в сторону. На мой вопрос о предполагаемых действиях милиции безнадежно махнула рукой:

– Даже заявление принимать не желают. Говорят, не объявится через недельку, тогда и приходите.

– Допустим, вы правы и с Лилей произошло что-то неладное. Как думаете, что именно? Ограбление?

– В доме ничего не тронуто. Я проверяла. Вещи на своих местах, и все выглядит как обычно, только дверь нараспашку.

– Замки целы?

– После девяти вечера Лиля запиралась на засов.

– Выходит, дверь она открыла сама?

– Выходит, что так, – вздохнула Римма. – Такой осторожный человек, как бабушка, постороннего в дом не пустит. Значит, пришел знакомый. Он ее и увел с собой.

– Откуда эта уверенность, что к Лиле кто-то приходил? Может, она сама ушла, второпях забыв и про ужин, и про запоры на дверях.

Римма меня не слышала. Опустившись на ближайшую скамейку, она тихо запричитала:

– Ну что за рок над нашей семьей? Чем мы прогневали Бога, что он нас так жестоко карает? Сначала родители, потом Руслан, а теперь вот бабушка. Мне кажется, я и ее больше не увижу... живой.

Услышав новое имя, я насторожилась:

– Что за Руслан?

– Мой муж.

– А с ним что приключилось?

– Он тоже исчез.

Час от часу не легче! Тут тебе и бабушка, и родители, и муж! И со всеми что-то неладное приключилось! Голова идет кругом!

– Так, давайте разбираться по порядку. Что случилось с вашими родителями?

Вообще-то мое поведение со стороны выглядело довольно нахальным. Мы с Риммой практически не были знакомы, а я собиралась учинить ей допрос. Другая бы на ее месте послала меня куда подальше с моими расспросами, а Римма приняла мой прокурорский тон как должное и стала покорно объяснять:

– Родители погибли. Зимой поехали на озеро... порыбачить... и угодили в полынью. Машина сразу ушла под лед, и они... живые... вместе с ней. Глубина там большая, лед толстый, их даже найти не смогли. Мне тогда десять лет было.

– Вы все вместе жили? Я подразумеваю, вся семья обитала в этом доме?

– Нет, только я с бабушкой. А у родителей была отдельная квартира. Они не очень ладили с Лилей. Особенно мама. Каждый раз, когда она приходила сюда, обязательно вспыхивали ссоры.

– Из-за чего?

– Трудно сказать... Понимаете, у бабушки непростой характер. Она, конечно, человек хороший, но чересчур властный. Привыкла командовать и потому от всех требует, чтобы все по ее было. Возражений не принимает. Например, не понравился ей мой папа с самой первой встречи, так она ему прямо в лицо заявила, что он недостоин ее дочери. А когда мама ее ослушалась и все-таки вышла за него замуж, бабушка от нее отказалась.

– Круто! Чем же ваш отец так прогневал ее?

– Тем, что был обыкновенным инженером и мало зарабатывал. Бабушка считала его охотником за приданым и не уставала повторять это маме. А та злилась и в свою очередь говорила ей гадости.

– Житейская история. Случай не уникален, – понимающе вздохнула я.

– Бабушка рассердилась и не разрешила молодым здесь жить, хотя мама и очень рассчитывала. Она была тепличным растением, совсем не приспособленным к жизни. А им с папой пришлось уйти в коммуналку с удобствами во дворе. Думаю, маме приходилось несладко, и простить это бабушке она не могла. Потом, после моего рождения, они переехали в кооперативную квартиру. Однокомнатную. В ней мы с Русиком теперь живем.

– А росли вы в этом доме, я правильно поняла?

– Да, бабушка забрала меня у мамы в месячном возрасте. Заявила, что я ее кровь и она сама меня воспитает.

– И ваш отец при таких натянутых отношениях пошел ей навстречу?

– При иных обстоятельствах он, быть может, и отказал, но в тот момент все было очень непросто. Отец зарабатывал мало, мама вообще сидела дома и пыталась вести хозяйство. Только получалось это у нее из рук вон плохо, и в результате денег в семье абсолютно не было. А тут еще младенец родился, то есть я. Ситуация аховая, и в этот момент появляется бабушка с предложением не только взять ребенка на полное обеспечение, но и родителям кое-что подбросить.

– Что именно?

– Купила им квартиру и подарила «Москвич».

– Недурно! Непонятно только, зачем она вообще все это затеяла?

– Сама Лиля всегда повторяла, что с такими родителями, как мои, я бы вечно ходила голодная. Она этого допустить не могла и забрала меня к себе.

– А не проще было бы выдавать всей семье ежемесячное пособие? Тогда вы не разлучались бы с родными и бабушка была бы спокойна.

– Вы Лилю плохо знаете! Тот раз был последним, когда она что-то дала родителям.

– Откупила вас и покончила с благотворительностью?

– Вроде того! Но как бы там ни было, у бабушки мне жилось хорошо.

– Выходит, ваша бабушка не так уж и эгоистична. Без колебаний взяла на себя заботу о маленьком ребенке, а ведь она и тогда уже была немолода.

– Сама Лиля мной не занималась, у меня была няня. Она сначала маму нянчила, а потом, когда появилась я, то и меня. Из-за этой няни скандалы в семье в основном и происходили.

Увидев мое недоуменное лицо, пояснила:

– Она была женщиной неплохой, но вздорной... и у нее возникли какие-то претензии к Лиле...

– Она ее не любила?

Римма задумалась, а потом сказала:

– Нет, она к ней была по-своему привязана, но между ними существовали старые обиды... Она рассказывала моей маме странные истории, сплетничала и этим настраивала ее против бабушки. А мама... она нервная была... вспыльчивая. Наслушается этих басен, а потом выкладывает все бабушке, обвиняет ее в каких-то прежних грехах.

– Каких именно?

– Не помню! Давно это было и касалось людей, которых я даже не знала. Они и накануне маминой гибели здорово поссорились. Мама кричала, что теперь знает всю правду и никогда этого бабушке не простит. Потом крикнула: «Я всем расскажу, какая ты двуличная!» – и убежала. Больше я ее не видела.

– Как Лиля пережила смерть дочери?

– Очень тяжело. Она сразу после ссоры слегла: у нее на нервной почве ноги отказали. А на следующий день – известие о маминой гибели! Бабушка больше месяца с постели встать не могла.

– Следствие проводилось?

– Конечно! Очевидность несчастного случая была неоспоримой. На рыбалку поехали во второй половине дня, досидели дотемна. На обратном пути сбились с колеи – вешки неправильно стояли – и заехали в полынью.

– С родителями все ясно. А потом что было?

– До семнадцати лет я жила с бабушкой, а летом, сразу после выпускных, на пляже познакомилась с Русиком. Он тогда только приехал в наш город. Был старше меня почти на десять лет, и я влюбилась в него в первый же день. Через месяц мы поженились и перешли жить в родительскую квартиру.

– А здесь почему не остались? Места много, все привычное.

Она помялась:

– Там нам проще. Бабушка, конечно, к Русику неплохо относится, но жить вместе с ней нам было бы трудно. Она хоть и молчит, но явно не одобряет мой выбор. Ей не нравится, что мой муж не славянин.

– Кто он по национальности?

– Дагестанец, а в Лилином понимании кавказские мужчины – плохие мужья. Сколько я ее ни уговариваю, она остается при своем мнении. И потом, у Русика нет специальности. Бабушке это тоже не нравится.

– Чем же он занимается?

– Подрабатывает, где только может. Кому баню поставит, кому камин сложит, а кому и дом построит. У него золотые руки. Он все умеет и берется за любую работу. А когда совсем заказов нет, бабушка выручает.

– Денег подбрасывает?

– Просто так она никогда ни копейки не даст. Предлагает помочь по хозяйству и за это платит. Вы же видите, какой дом большой, рук требует. Вот Русик и помогает его в порядке поддерживать. То забор подправит, то крышу...

– И когда ваш муж пропал?

– Три недели назад.

– Что говорит милиция?

– Считают, что ему здесь надоело, и он вернулся в Дагестан.

– Такое возможно?

– Нет, конечно! – вспыхнула Римма. – С чего бы ему уезжать, когда он здесь столько лет прожил? Да еще так скрытно, не сказав мне ни слова!

– Ну мало ли какие причины могут быть!

– Нет никаких причин, – отрезала Римма. – Мы очень хорошо живем, он меня любит. Руслан вообще прекрасный человек.

– Да я же не спорю, – примирительно произнесла я. – Но если человек исчез, значит, должна существовать причина. У вас есть догадки?

Римма отрицательно покачала головой.

– Что говорят его друзья?

– Друзей, кроме Игоря, у него нет. Да и Игоря другом назвать нельзя, скорее приятелем. Вместе на рыбалку ездят, иногда Русик заходил к нему поболтать. Только Игорь ничего не знает. Я спрашивала. Говорит, Руслан давно не заходил.

– При каких обстоятельствах исчез ваш муж?

– Ушел из дома вечером. Обещал вернуться через часок. И пропал.

– Ушел по делам?

– Вроде встреча у него была назначена. Деньги ему должны были заплатить, за ними и ушел.

Говорить больше было не о чем, и я начала прощаться. Римма меня не удерживала. Выговорившись, она, похоже, потеряла ко мне интерес и уже хотела, чтобы я поскорее ушла.

Оказавшись по другую сторону забора, я окинула взглядом узкую улочку с неизменными старушками на лавочках и подумала: «Благодать! Тишина! Никогда и не подумаешь, что прошлой ночью здесь, возможно, произошла трагедия».

Обернувшись к Римме, молча застывшей в проеме калитки я, скорее для очистки совести, чем для дела, поинтересовалась:

– У соседей спрашивали?

– Никто ничего не видел, – обреченно проронила она.

Ее апатия начали меня раздражать, и я довольно резко спросила:

– Сад догадались осмотреть?

Римма вздрогнула и испуганно посмотрела на меня:

– Это еще зачем?

– А вдруг Лиля вышла по хозяйственной надобности и неожиданно почувствовала себя плохо?

– Глупости, – заявила Римма и, забыв попрощаться, быстро исчезла за калиткой.

– Странная, – озадаченно хмыкнула я. – Волнуется, что бабка пропала, а осмотреть все вокруг не удосужилась.

Я резко тряхнула головой, отгоняя ненужные мысли. В конце концов, не моя это бабушка, не мне о ней и печалиться. Павел Иванович, не к ночи будет помянут, всегда мне твердил, чтобы я была рассудительнее и не пропускала чужие проблемы через собственное сердце. «Все равно никто не оценит», – поучал меня, бывало, старый прохиндей. Я отмахивалась и не слушала, а, наверное, стоило! Он хоть и сволочь, но знает, что говорит.

– Стоящая тачка, – услышала я за спиной.

Глянув через плечо, увидела худенького паренька в застиранной майке неопределенного цвета. Картинно изогнувшись и с особым босяцким шиком сунув руки в карманы растянутых спортивных штанов, он небрежно подпирал плечом Лилин забор и с ленивой усмешкой щурился мне в лицо. На вид ему было не больше тринадцати, но не по годам острый взгляд выдавал в нем тертого обитателя улицы.

– Нормальная, – рассеянно отозвалась я, прикидывая, стоит ли осматривать окрестности или плюнуть на все и рулить в гостиницу.

– Много отвалила? – не отставал любознательный абориген.

– Все, что было, отдала, – доверительно поделилась я и, перестав обращать на него внимание, двинулась вдоль улицы к озеру.

Любопытство оказалось мальчишке не чуждо, и, оттолкнувшись от забора, он двинулся следом.

– Ты Бабе-яге кем приходишься? – спросил он, поравнявшись со мной.

Не замедляя шага и не поворачивая головы, я уточнила:

– Ты про Лилю Дмитриевну спрашиваешь?

– А про кого ж еще? – изумился моей тупости парень.

– Никем. А почему ты ее Ягой обзываешь?

– Так она и есть Яга! Жутко вредная и богатая. Ее у нас здесь не любят.

Он помолчал немного и другим, взрослым тоном задумчиво спросил:

– Как думаешь, откуда у нее столько денег? Тут крутишься изо дня в день и гроши получаешь, а эти не пашут и не сеют, а денег у них куры не клюют.

– Сам придумал или кто умный подсказал? – покосилась я на него.

– Батя так всегда говорит, когда ее видит. Крепко он на старуху злится. А знаешь почему?

Я вопросительно подняла брови, и парнишка, довольный вниманием, пустился в объяснения:

– Она его выгнала! У бати трубы горели, а грошей не было, вот он и сунулся к старой выдре по-соседски... Деньжат занять на опохмелку.

– Я смотрю, ты Лилю тоже не очень любишь, – рассеянно заметила я, занятая изучением глухого забора.

– Через такой в одиночку не перелезть, – будто читая мои мысли, прокомментировал мальчишка. – Доски пригнаны плотно, и высота будь здоров!

Беседуя, мы дошли до конца улочки. Здесь она обрывалась и начинался поросший кустарником песчаный пляж. А забор сворачивал влево и тянулся дальше вдоль укатанной грунтовки. Места вокруг унылые и довольно глухие. Справа расстилалось озеро, слева тянулся забор. И ни одной живой души вокруг, кроме нас с парнем.

– У тебя полтинник есть? – неожиданно спросил мой спутник.

Я внимательно посмотрела на него, не спросив в чем дело, вытащила из кошелька купюру и показала парню.

– А стольник? – не отставал он.

– Найдется, – кивнула я, возвращая деньги в кошелек.

Он хмыкнул и нахально заявил:

– Отдай его мне! Расскажу, куда старуха делась.

– Отчего ж не отдать? – легко согласилась я. – Отдам, если что толковое расскажешь.

– Деньги вперед, – деловито потребовал вымогатель.

Я извлекла на свет сторублевую бумажку и помахала ею в воздухе:

– Не наглей, родной, и не держи меня за дурочку! Сначала история – потом деньги.

Он сердито засопел, изо всех сил демонстрируя обиду, однако надолго его не хватило. Залихватски сплюнув, выпалил:

– Ладно, пошли!

Пройдя вперед метров двадцать, указал на калитку в заборе:

– Видишь? Через нее вчера ночью старуху и увели.

– Кто?

– А я знаю? – фальшиво удивился мальчишка.

– Не стоит твоя информация стольника, – заявила я и решительным движением сунула деньги в карман.

– Эй, подожди! – встрепенулся он. – Куда лошадей гонишь?

– Еще что-то хочешь рассказать?

– Ну... Видел я тех людей, что бабку умыкнули. Правда, издалека... Я вон в тех кустах сидел.

Мальчишка кивнул на заросли кустарника на берегу.

– И что ты там делал на ночь глядя? – с искренним любопытством спросила я.

– Ждал, пока батя утихомирится и спать заляжет. Он пришел домой крепко поддатый и стал к мамаше вязаться. Ну я знаю, чем это может кончиться, и смылся от греха.

Слушать о его семейных неурядицах я не собиралась. У самой в памяти еще были свежи воспоминания собственного беспризорного детства.

– Что конкретно ты видел? – прервала его я.

Вопрос повис в воздухе. Парню явно не хватало общения, и ограничиваться только ответом на поставленный вопрос он не собирался.

– Я в этих кустах часто отсиживаюсь, – упрямо продолжал он вводить меня в курс дела. – У меня там и чурбачок припасен. Я на нем сижу, если папаша долго колобродит. Вчера, когда я сюда пришел, поначалу все было тихо.

– Во сколько ты явился?

Недовольный, что его прервали, он досадливо глянул на меня:

– Часов двенадцать, наверное. Стемнело уже.

– Дальше что?

– Сижу, курю. Вдруг слышу, калитка скрипнула. Выглянул из кустов и вижу: из калитки выходят двое.

– Кто?!

– Первой топала старуха. Точно! Ее, заразу, я и в темноте узнаю. А за ней шла женщина, кто – не разглядел: темно было. Вместо лиц только белые пятна виднелись.

– Лиля сама шла? Без принуждения? Как тебе показалось?

Мальчишка помолчал, потом задумчиво протянул:

– Тащить ее не тащили, но шла она неохотно. Еле-еле ковыляла.

– И что дальше?

– Как только они за калитку вышли, молодка старуху под руку взяла и туда повела. – Парень махнул рукой вдоль забора.

– Не проследил, куда они делись?

– А мне это надо? – вопросом на вопрос ответил мой собеседник.

Я понимающе кивнула:

– Действительно, с чего тебе лезть в чужие дела?

Мальчишка поразмышлял мгновение, потом неохотно поделился:

– Там подальше машина стояла. Точно тебе говорю! Я слышал, как дверцы хлопали и мотор работал.

– Считаешь, они на ней уехали?

Парнишка дернул плечом, что на его языке означало согласие.

– Женщину, что с Лилей шла, описать сможешь?

Для ускорения мыслительного процесса я выразительно помахала сторублевкой. Он проследил за ней взглядом и с сожалением признался:

– Я мало чего рассмотрел. Темно ж было. Женщина худенькая и ростом невысокая. Вчера я подумал, что это Римка. Внучка старухина. Теперь ясно: обознался. Иначе чего б она сегодня по соседям бегала и спрашивала, куда бабка пропала.