Фам фаталь

Глава 6

Покупка картины, директриса музея, сумасшедшая Нонна... и что-то еще, что беспокоило меня, как больной зуб. Произошло это во время разговора со смотрительницей, память данный факт автоматически зафиксировала, вот только вспомнить, что же меня так насторожило, я не могла.

На лицо упала тень, раздалось деликатное покашливание и шарканье ног об асфальт. Я вздохнула и с неохотой разлепила глаза. Рядом с моим столиком стоял парень и весело улыбался.

«Надо же! Такой красавец, а служит в кафе. Лопух! С такими данным мог бы найти себе работу и поприличней», – лениво подумала я, разглядывая его сквозь приспущенные ресницы.

А посмотреть было на что! Хотя и невысокого роста, но стройный. С правильными чертами лица и романтической ямкой на подбородке. С блестящими темными волосами и задумчивыми серыми глазами, опушенными девичьими ресницами. Не парень, а конфетка! Подобные молодые люди обычно глядят на вас с глянцевых обложек журналов. С обаятельной улыбкой, от которой замирают сердца не только юных дев, но и умудренных жизнью матрон, они рекламируют сигареты, мужской одеколон или какую-нибудь другую залежалую дребедень. К счастью, в моем организме выработано противоядие, надежно защищающее от коварных мужских чар. Один представитель этого племени преподал мне очень хороший урок, навсегда отбив охоту иметь с ними дело.

Стоило вспомнить Голубкина, как настроение разом испортилось. Хотя с чего бы? Ну встречались! Ну расстались! Причем я сама его бросила! Так чего переживать? А я все равно переживала! И злилась на себя за это! Понимала, пора бы уже и забыть о неудачном романе! Только сказать легче, чем сделать! С Голубкиным все обстояло непросто. Отношения были давние и запутанные. Познакомились мы с ним потому, что мой ушлый учитель, Павел Иванович, из всех клиентов больше всего любил коллекционеров. Одержимые страстью, они готовы выложить любую сумму, лишь бы получить вожделенную вещь. А Голубкин и был коллекционером! Собирал предметы, имеющие отношение к Наполеону. Когда в руки Павла Ивановича попали дорожные часы Наполеона, он сразу вспомнил о Голубкине, потому что тот идеально подходил на роль покупателя. Мало того что богат и азартен, так еще и молод до неприличия! Именно эта молодость и навела Павла Ивановича на мысль в качестве продавца выставить меня. Старый пройдоха придумал целый план! Я должна как бы «случайно» познакомиться с Голубкиным, очаровать его и под шумок «впарить» ему часы. Идею продажи, пусть даже по тройной цене, я восприняла нормально, в конце концов, именно в этом и заключался наш бизнес, а вот крутить роман с клиентом отказалась наотрез. И от предложения патрона отбивалась, как могла, но все впустую. «Ты должна с ним познакомиться», – приказал Павел Иванович. Сказал, как отрезал, и мне, стиснув зубы, пришлось подчиниться.

Повод для знакомства нашла легко. Известный аукционный дом проводил закрытые торги, и Голубкин был в числе приглашенных. Павел Иванович раздобыл билет и для меня, причем на место рядом с Голубкиным. Понимая, что неудачи шеф не простит, я все утро в день аукциона проторчала перед зеркалом. Поскольку мероприятие обещало быть пафосным, то и выглядеть следовало соответственно. Дорого, но неброско. Оптимальный вариант – костюм с юбкой до колена, туфли-лодочки без каблука и скромные украшения. Скромные, естественно, по размеру, а не по цене. Именно так я сначала и оделась, но стоило глянуть на свое отражение в зеркале, как стало ясно, что все нужно менять, причем кардинально.

«Если явлюсь в таком виде, шеф может навсегда забыть о сделке с часами. Голубкин меня в толпе попросту не заметит», – думала я, сдирая с себя респектабельные тряпки.

То, во что я вырядилась потом, у моего учителя наверняка вызвало бы приступ ярости, но я своим видом осталась довольна. Брюки из мягкой кожи сидели на бедрах как влитые, выгодно подчеркивая длинные ноги. Шелковая блузка агрессивного алого цвета смело расстегнута на груди. Крупные золотые серьги удачно оттеняли копну черных кудрей. Тогда у меня еще была шевелюра, а не эта короткая стрижка. Связка монист при каждом движении мелодично позвякивала на груди, массивные браслеты эффектно подчеркивали тонкие запястья, а если смотреть в целом, то выглядела я чрезвычайно вызывающе. А если учесть, что ко всему этому великолепию прилагались еще плутоватые глаза и чарующая улыбка, то у Голубкина просто не оставалось шансов на спасение.

В зал знаменитого на всю Москву старинного особняка на Пречистенке я вошла одной из последних. Нарочно опоздала, чтобы не теряться в толпе! Овеянная ароматом экзотических духов, я гордо проследовала по проходу, уселась на свое место и уткнулась носом в программку с перечнем выставленных на продажу лотов. Мое появление не оставило Голубкина равнодушным. Краем глаза я видела, что парень, забыв, зачем пришел, не сводил с меня заинтересованного взгляда. Это радовало, поскольку существенно повышало шансы удачно пристроить наши часы. Еще больше радовало то, что он имел приятную внешность. Высокий, с широкими плечами, с не совсем правильными чертами лица и, главное, без показного лоска. Непокорные русые вихры, справиться с которыми был не в силах даже его парикмахер, лежали так, как им нравилось. Льняная рубаха слегка измята. Часы на руке дорогие, но догадаться об этом мог только тот, кто в таких вещах разбирается. В общем, вполне приятный парень, и, если бы не навязанная мне обязанность его охмурить, он бы мне даже понравился.

Голубкин терпел минут сорок, а потом, нарушая принятые в таких местах правила, еле слышно прошептал:

– Я никогда вас прежде не видел. Вы тут впервые?

Я повернула голову, одарила его сияющим взглядом и смущенно пролепетала:

– Я не коллекционер. Пришла понаблюдать. Собираюсь выставить на продажу часы, которые достались мне в наследство.

– Для часов сейчас плохое время. Их на рынке переизбыток.

«А то я это без тебя не знаю, – усмехнулась я про себя. – Если бы они хорошо продавались, меня бы здесь не было». – Вслух, конечно, ничего говорить не стала. Вместо этого обиженно заметила:

– Это не просто старинные часы. Они принадлежали Наполеону.

– Неужели?!

– Конечно! У меня есть заключение экспертизы.

– Потрясающе! – с энтузиазмом прошептал Голубкин, но к чему это относилось, я так и не поняла, потому что именно в тот момент его шаловливые глазки заглядывали в вырез моей смело расстегнутой блузки. – А не перейти ли нам отсюда в более спокойное место?

– А как же торги? – наивно удивилась я.

– Часы меня интересуют больше.

Противиться я не стала, и зал мы покинули. Я ликовала. Казалось, я обвела его вокруг пальца. Только много позже, когда в нашем с ним бурном романе наступил финал, я узнала, как глубоко заблуждалась. Голубкин был тертый калач и мое эффектное появление, да еще с часами Наполеона в придачу, ни на секунду не расценил как случайность. Пока мы с ним приятно проводили время в ресторане, его люди наводили обо мне справки. К концу обеда ему позвонили, и все стало на свои места. Однако он даже виду не подал, что раскусил меня. Провожая к машине, он терпеливо слушал, как я с энтузиазмом расписываю ему достоинства «своих» часов, дотошно выпытывал, каким образом они попали к бабушке, и даже изъявил желание немедленно их приобрести. И ведь действительно купил! Да еще за деньги, которых они не стоили. И все это только для того, как выяснилось, чтобы иметь повод продолжить знакомство со мной.

Продажа давно отошла в прошлое, а Голубкин продолжал меня осаждать. Ухаживал он красиво, спору нет. Голубкин любит женщин и знает, как их очаровать. Он забрасывал меня подарками, осыпал цветами, устраивал приятные сюрпризы. Если поначалу я терпела его ухаживания только потому, что меня мучила совесть из-за часов, то потом его внимание мне стало даже нравиться. А чуть позже я им уже просто наслаждалась. Все шло хорошо до того момента, пока Голубкин не решил на мне жениться. Вот тут я уперлась! Причин для отказа было много. Стремление к независимости, твердое недоверие к мужчинам, страх перед семейной жизнью, к которой я абсолютно не готова, и, главное, характер Голубкина. Непредсказуемый, сумасбродный человек, который имеет поганую привычку из всего устраивать цирк! Жить с подобным типом бок о бок невозможно. Я знала это точно, у самой такой же нрав. Решив, что два клоуна в семье – это перебор, я ему отказала. Выяснение отношений кончилось грандиозным скандалом.

Я ушла, поклявшись никогда больше с ним не встречаться, и полгода жила спокойно. Я не страдала от одиночества. За это время у меня случилось несколько скоротечных романов, которые ни радости, ни удовольствия не принесли. Мужчины мне быстро надоедали, мне с ними было скучно. Между мной и партнером должна в первую очередь существовать духовная связь, а там все было не то. И однажды я поняла, что мне не хватает Голубкина. Точно зная, что не люблю его, я рядом с ним чувствовала себя легко, потому что мы оказались одного поля ягоды.

Сначала я новому ощущению удивилась, потом рассердилась и, наконец, решила, что нам стоит помириться. В конце концов, Голубкин страдает без меня, а мне без него скучно! Так что же плохого, если мы снова будем вместе? А что касается его дурацкой затеи пожениться, так, может, стоит попробовать?

Принять такое решение сложно, но еще труднее претворить его в жизнь. Просто поднять трубку и позвонить – дело для меня неприемлемое. Это означало бы добровольно сдаться на милость Голубкину. Имея такой козырь на руках, он, при его характере, потом извел бы меня насмешками. Нет, решила я, инициатором возобновления отношений должен стать он! И встреча должна произойти как бы случайно! Чтобы потом никаких насмешек с его стороны! Напридумывала я немало, вот только выполнить это непросто. Голубкин вращался совсем в другом кругу, чем я. А там, где обычно бывала я, он теперь принципиально не появлялся.

Как это часто случается, решение проблемы нашлось неожиданно. Я узнала, что Голубкин открывает в Москве салон старинных автомобилей и по этому случаю устраивает презентацию. Уговаривать Павла Ивановича достать приглашение не пришлось, тот, преследуя собственные интересы, спал и видел, как бы нас с Голубкиным помирить.

Когда я приехала, праздник уже был в разгаре. Расторопные официанты в униформе ловко сновали между гостями, разнося шампанское. Струнный оркестр услаждал слух гостей музыкой. Нарядные мужчины и женщины неспешно ходили с бокалами между раритетными экспонатами, обсуждая их достоинства, прицениваясь и просто разглядывая. Машины, стоимость которых зашкаливала за несколько сотен тысяч долларов, меня не интересовали. Я выискивала в толпе Голубкина. Сердце билось, как ненормальное, щеки горели, а в голове сам собой складывался сценарий нашей с ним встречи. И надо же, именно в тот момент, когда я мысленно шлифовала свой положительный ответ, я увидела Голубкина. Он стоял на фоне сияющего хромом старинного авто в окружении фотокорреспондентов и позировал. В одной руке он держал бокал, другой обнимал за талию длинноногую блондинку. При виде беззаботной физиономии бывшего возлюбленного меня как холодной водой окатило. Вот дурища! Вообразила, что он сохнет от тоски, и притащилась мириться! А он наслаждается жизнью и обо мне даже не вспоминает! Такого унижения я давно не испытывала. С пылающими от стыда щеками я круто развернулась и, расталкивая встречных, ринулась к выходу.

Утром меня разбудил телефонный звонок.

– Ты куда вчера исчезла? – без всяких предисловий весело поинтересовался Голубкин.

– Разве ты меня видел?

Ляпнув это, я глупо подставилась, но от растерянности я в тот момент соображала плохо.

– Конечно, – удивился Голубкин. – Издали заметил, только подойти не мог. Видела же, у меня была фотосессия. Для рекламных статей снимали. Так чего сбежала?

Я уже взяла себя в руки и потому смогла дать отпор.

– Не сбежала, – строптиво поправила его я. – Ушла. Скучно стало.

– Ага, – промычал Голубкин. – Скучно... А как тебе выставка собак? Тоже скучно?

– Какая выставка? – не поняла я.

– Международная, в Сокольниках, сегодня. Я тебя приглашаю.

Предложи он что-то другое, точно бы отказалась, но хитрый Голубкин все рассчитал правильно. К собакам я испытывала нежную любовь с раннего детства. Всегда мечтала иметь пса, но обстоятельства не позволяли.

– Так идем или как? – нетерпеливо поинтересовался Голубкин.

– Идем, – со вздохом согласилась я.

Тот день мы провели великолепно. Сначала долго любовались собаками, потом гуляли по парку и в заключение обедали на открытой веранде ресторана. И все время или болтали, или хохотали, словно ненормальные. Все было как раньше, будто и не расставались. А потом мы поехали к Голубкину. Целоваться начали от самых дверей. В спальне он спросил:

– Кто первый в ванную? Ты или я?

– Ты, – ответила я, опустив ресницы.

– Я мигом, – пообещал Голубкин и, чмокнув в щеку, рванул в сторону ванной комнаты.

Стоило ему закрыть за собой дверь, как я бросилась вон из квартиры. Вниз по лестнице неслась как ошпаренная, на ходу убеждая себя: «Я все сделала правильно! С ним нужно поквитаться. Только так я смогу навсегда выкинуть его из головы. Он бабник, лгун, предатель, и я больше никогда о нем даже не вспомню!»

Из раздумий меня вывело покашливание. Подняв глаза, увидела, что парень по-прежнему стоит рядом с моим столиком.

– Будьте любезны, стакан минералки и порцию мороженого, – попросила я, лишь бы от него отвязаться.

Лицо официанта вытянулось. Видно, молодой человек рассчитывал на более обширный заказ и, соответственно, на щедрые чаевые.

– Поторопитесь и внакладе не останетесь, – пообещала я и снова закрыла глаза.

Парень понял меня правильно, и через минуту я услышала торопливые шаги и мелодичное позвякивание посуды. Одобрительно улыбнувшись такой расторопности, я подтянула ноги и села поудобнее.

– Сколько с меня? – спросила я, раскрывая кошелек.

– Нисколько. Я угощаю, – расплылся он в широкой улыбке.

Спору нет, улыбка приятная и сам он хорош собой, но это не давало ему повода фамильярничать с клиентками. Я нахмурилась, а он спросил:

– Я могу присесть?

– Вы меня спрашиваете? – изумилась я. – Да я вас вижу впервые в жизни! Откуда же мне знать, способны вы приседать или это дается вам с трудом. И вообще сервис в вашем городе слишком навязчив!

Кинув на стол денежную купюру, я вскочила и решительно покинула кафе.

– Нет, провинция, она и есть провинция. Не умеют здесь обслуживать, – осуждающе бормотала я, шагая в сторону монастыря.

Время приближалось к двенадцати, и музей уже открылся. На лавочках в тени вековых деревьев блаженствовали пенсионеры с газетами. На лужайке перед собором устроился художник с мольбертом. По аллеям с гиканьем носились пацаны.

Миновав прохладные залы с редкими посетителями и скучающими смотрительницами, я вошла в тот, что был посвящен местным знаменитостям. Моя вчерашняя знакомая сидела на прежнем месте и читала газету. Заслышав гулкие шаги, подняла голову, увидела меня и нахмурилась. Такой прием меня не огорошил. Я была к нему готова и даже предприняла некоторые подготовительные шаги.

– Добрый день, Евдокия Васильевна, – пропела я и жизнерадостно улыбнулась.

Имя-отчество загодя выпытала у девушки, сторожившей экспозицию вышивок в соседнем зале, так как считаю уважительное обращение непременным условием работы с клиентом. Незамысловатый ход, но здорово способствует налаживанию контакта. Однако в этом случае он не сработал. Старушка проронила:

– Здравствуйте, – и демонстративно уткнулась в газету. Испытанный прием не сработал, но такое случается, и отчаиваться я не спешила.

– Евдокия Васильевна, а я пришла вас поблагодарить, – как ни в чем не бывало заявила я.

– Это за что ж? – насторожилась она, отрываясь от чтения.

– За вчерашний рассказ. Я журналистка. Начинающая.

Тут я сочла необходимым смущенно улыбнуться и потупить глаза. Хорошо бы, конечно, было еще и покраснеть, но я даже не пыталась это проделать. Точно знала, ничего у меня не получится. Ограничившись тем, на что была способна, я пустилась в объяснения:

– Пишу статью о вашем городе и о музее в частности. Это мое первое задание, и я очень волнуюсь. А вчера послушала вас, вернулась в гостиницу и все записала. Знаете, очень хороший кусок получился.

Я заискивающе заглянула в ее настороженные глаза и попросила:

– Если б вы рассказали еще что-нибудь... Мне бы это так помогло!

Я знала, она ждет вопросов о картинах Галлера, но задавать их не торопилась. Какой смысл, если она не хочет говорить на эту тему? Ничего не добьешься, только настроишь против себя. Более разумно унять нетерпение и постепенно, шаг за шагом, налаживать взаимопонимание.

Я наклонилась и доверительно зашептала:

– У нас главный строгий, просто ужас! Мне обязательно нужно написать приличную статью, иначе он в пять минут выкинет меня из газеты. – Я маетно вздохнула: – Нужен фактический материал. Без него мне – труба.

– Не знаю, чем могу помочь, – с сомнением пожала плечами смотрительница.

Не уловив в ее голосе враждебности, я воскликнула:

– Можете! Еще как можете! Такую длинную жизнь прожить, столько времени в музее проработать и ничего интересного не знать? Да не может такого быть!

– Жизнь действительно длинная, и случилось за нее многое, но что вас может заинтересовать...

– Да все! Вот вы вчера войну упомянули. Может, расскажете поподробнее? Это же такой период в нашей истории! Молодежи будет поучительно узнать, какие чудеса героизма проявляли люди того поколения.

– Ну уж и чудеса, – смущенно отмахнулась она, но видно было, что моя лесть ей приятна. Женщина оттаяла и смотрела уже вполне доброжелательно.

– Не отказывайтесь, а? – Я просительно заглянула ей в лицо.

– Ну если вам это интересно... – Она помолчала, собираясь с мыслями, потом не спеша стала рассказывать: – Немцы неожиданно подошли. Еще накануне далеко были и по местному радио убеждали, что город наши не сдадут, а ночью я проснулась оттого, что канонада где-то совсем рядом грохотала. Спать уже не ложилась, дождалась утра и, чуть рассвело, кинулась в музей. Думала, первой прибегу, но наш директор, Леонид Николаевич Кайсаров, уже здесь был. Чуть позже две другие сотрудницы пришли. Собрались мы в кабинете директора и стали решать, что делать. Вообще-то циркуляр об эвакуации музея мы получили из Москвы еще несколько месяцев назад. За это время успели все экспозиции свернуть, упаковать, приготовить к вывозу. Ждали только приказа, но он так и не пришел. Видно, и в столице никто не предполагал, что фашисты настолько быстро подкатятся. Леонид Николаевич приказал не паниковать, выносить ящики во двор, а сам отправился в горком партии добывать машины.

Я как глянула, сколько нужно грузить, так и ахнула. Нас ведь только трое, и все женщины. А тут по всем залам ящиков понаставлено! У нас ведь очень богатое собрание было. И бронза, и картины, и мебель, и фарфор, и книги. Такому собранию редкостей мог и более крупный музей позавидовать.

– Откуда ж такое богатство?

– А это все Леонид Николаевич! Необыкновенный человек! Подвижник! Если бы не он да не группа таких же энтузиастов...

Женщина подошла к большой фотографии на стене, осторожно провела сухонькой ладошкой по стеклу и с легкой грустью произнесла:

– Вот он какой в те годы был, Кайсаров Леонид Николаевич. Первый «красный» директор нашего музея.

На портрете запечатлен мужчина импозантной наружности, с пышными темными усами и такой же пышной шевелюрой. Хотя бывшая подчиненная и назвала своего директора «красным», мне Кайсаров больше напоминал вальяжного барина. То, как свободно сидел он в большом кресле, небрежно закинув ногу на ногу, одной рукой придерживая шляпу на колене, а другой сжимая трость, выдавало в нем человека, уверенного в себе и с большим чувством собственного достоинства. Да и одет «красный» директор был совсем не по пролетарской моде: светлый летний костюм, белая рубашка со стоячим воротником, темный галстук. Массивный перстень на руке.

– После Октябрьской революции в округе много усадеб осталось без хозяев, – продолжала рассказывать Евдокия Васильевна. – Кто сбежал за границу, кого арестовали, а кого и к стенке поставили. В результате большие богатства, копившиеся не один век и не одним поколением, остались без пригляду. Все имущество правящего класса, конечно, объявили народным. Да что с того толку? К каждому дому охрану не приставишь. А вокруг Гражданская война бушует, банды мародеров бесчинствуют, да и крестьяне не прочь пограбить. Вот и ездил Леонид Николаевич с единомышленниками по усадьбам, собирая самое ценное. Не простое это дело, скажу я вам! Тут нужно иметь и характер, и огромные организаторские способности! Часто совдепы противились вывозу ценностей, считая, что все должно оставаться в имении. Крестьяне тоже не разрешали забирать вещи из усадеб, у них свои планы имелись касательно господского добра. Нужно было найти подходящие слова, убедить, а иногда и власть употребить.

– И все же, несмотря на все трудности, Кайсарову удалось собрать отличную коллекцию произведений искусства, – заметила я.

– У него был очень сильный характер, – откликнулась Евдокия Васильевна.

– Вы рассказывали, как испугались, глядя на гору ящиков в залах музея, – напомнила я.

– Точно. Испугалась. Чтоб такое количество перетаскать, и десятка человек не хватило бы. В общем, побежала я в слесарные мастерские. Были тут по соседству такие до войны. В то время мужчин почти не осталось, подростки работали. Уговорила директора выделить мне ребят, привела их в музей, стали мы ящики во двор выносить. Полдня прошло, орудия били уже в нескольких километрах от окраины, а директора все нет. Две другие сотрудницы, постарше меня, сильно нервничали. У них дети дома остались, а тут такое творится. Наконец вернулся Кайсаров. С ним машины пришли, всего восемь, на них и половины того, что имелось, не увезти. Леонид Николаевич приказал грузить только самое ценное. Сам ходил среди ящиков и нужные отмечал.

– Трудно, наверное, ему далось такое решение? – участливо заметила я.

– А то нет! Столько лет собирал, а теперь вынужден бросать. Управились мы только к вечеру. Машины ушли, всех, кто помогал грузить, директор по домам отпустил, остались только самые доверенные. Почти всю ночь мы работали, сносили в подвалы собора Рождества Богородицы оставшиеся вещи и там прятали.

– Не боялись, что немцы найдут?

– Нет. Там такие двойные подвалы, один под другим, что постороннему ввек не догадаться.

– Но кто-то из тех, кто принимал участие в этом захоронении, мог потом немцам донести. Во время войны такое случалось.

– Всякое бывало, но тут ему опасаться не приходилось. Те, кто ему помогал, люди надежные и Кайсарову полностью преданные. И прав он оказался. Ничего немцы не узнали, иначе бы собор перед отступлением не взорвали.

– Неужели оккупанты не пытались выяснить, куда делись оставшиеся ценности?

– Никто толком не знал, что происходило в музее перед отступлением наших. Не до того. На окраинах шел бой, все, кто мог, в спешке покидали город.

– И директора потом немцы не беспокоили? Не вызывали на допрос, не задавали вопросов?

– Некого было беспокоить: Кайсаров погиб во время бомбежки.

Женщина оттаяла, говорила свободно, скорее всего, ей приятно вспоминать о тех годах, когда она была молода. Я решила воспользоваться благоприятным моментом и рискнуть спросить о том, что меня интересовало.

– Евдокия Васильевна, как вы думаете, куда могли деться картины Галлера после его ареста?

Женщина моментально замкнулась:

– Почему вы задаете этот вопрос мне? Я откуда знаю?

– Из вашего рассказа я поняла, что Кайсаров пользовался большим авторитетом в городе. Значит, сотрудники НКВД, занимавшиеся делом Галлера, вполне могли привлечь директора музея для решения судьбы оставшихся без хозяина картин. Все-таки Галлер не простой художник, а мастер с мировым именем. Не думаю, что они взяли и просто уничтожили такую коллекцию полотен.

– И зря не думаете! Они и не такое уничтожали! Но если даже с Леонидом Николаевичем и консультировались, мне он об этом не докладывал.

– Да, конечно. Просто я подумала...

– Нечего тут думать! Кайсаров кем был? Директором! А я кем? Рядовым сотрудником! С чего ему со мной откровенничать? А почему вас так интересуют работы Галлера?

– Вообще-то меня интересуют не все его картины, а только одна, на которой изображена обнаженная женщина с маской. Знаете такую?

– Никогда не видела. Почему именно эта? Чем она лучше других?

– Наверное, ничем. Просто я видела ее совсем недавно, вот и заинтересовалась. Есть предположение, что Галлер писал эту картину в вашем городе. На ней стоит дата – 1937 год. Возможно, и женщина, позировавшая ему, тоже жила здесь. Хочу попытаться разыскать натурщицу или на крайний случай просто о ней разузнать. Мог бы получиться интересный материал.

– Подожди, – прервала меня Евдокия Васильевна, неожиданно переходя на «ты». – Ты хочешь сказать, что видела не репродукцию, а само полотно?

– Ну да!

– Где?

– У знакомого. Он его недавно купил и показал мне.

– У кого?! У кого он купил эту картину?!

– У одного человека в этом городе.

– Вот оно как обернулось, – горестно прошептала она, вмиг забыв о моем присутствии.

Миновав гулкие залы с немногочисленными посетителями, я вышла на крыльцо и остановилась между витыми колоннами. Как приятно после сумеречных монастырских залов с их пробирающей до костей сыростью снова оказаться на улице. Я зажмурилась и подставила лицо теплым солнечным лучам. Наш разговор с Евдокией Васильевной неожиданно прервался, однако настроения мне это не испортило. Не один год занимаясь добыванием произведений искусства для Павла Ивановича, я твердо усвоила, что в погоне за раритетом удача редко улыбается с первых мгновений. Обычно, прежде чем получишь результат, приходится затратить немало времени и усилий. В подобного рода делах главное – не отчаиваться и не пороть горячку. Следует набраться терпения и медленно, шаг за шагом, двигаться к поставленной цели. И результат будет! Я глубоко вздохнула и открыла глаза. Первое, на что наткнулся взгляд, были мужчина и женщина. Парочка стояла на боковой дорожке и оживленно беседовала. Разросшиеся кусты полностью скрывали их от случайных прохожих, но мне с высоты крыльца хорошо была видна и светлая футболка моего преследователя, и пестрый балахон той самой Нонны, которую я чуть не сбила с ног накануне. Мужчина внимательно слушал, что она ему втолковывала, лишь иногда перебивая ее коротким вопросом. К сожалению, говорили они так тихо, что слова расслышать было невозможно. Я уже начала подумывать о том, чтобы спуститься и незаметно подобраться поближе, как парень неожиданно поднял глаза, встретился со мной взглядом и что-то быстро сказал своей собеседнице. Она тоже повернула голову в сторону крыльца, увидела меня и нахмурилась. В следующую минуту, попрощавшись коротким кивком, Нонна заспешила в мою сторону. Я стояла и с интересом ждала, что же будет дальше. Мне почему-то казалось, что она обязательно вступит со мной в разговор, но женщина молча проскочила мимо, правда успев одарить меня неприязненным взглядом. Гулко бухнула тяжелая дверь, и Нонна исчезла. Топтун, расставшись с собеседницей, не оглядываясь, быстрым шагом устремился к воротам. А я еще немного постояла на крыльце и только потом пошла к выходу.