– И зачем мы сюда пришли? – недовольно спросила я, обводя взглядом гудящую толпу. Относительно небольшое пространство Соборной площади было так плотно запружено людьми, будто на ней собралось абсолютно все население города.
– Веселиться, – с беззаботным видом откликнулся Максим.
Я подозрительно покосилась на него:
– Считаете это весельем?
– Анна, будьте проще! Да, это веселье! Незатейливое народное веселье. Город празднует свое шестисотлетие, и жители пользуются случаем развлечься.
– Я смотрю, вам это нравится!
– Да! Мне нравятся праздники, на которые приходят семьями. С детьми, с женами. Мужики потягивают пиво, жены делают покупки, дети бегают и галдят.
– Бред, – прошипела я, ругая себя за то, что проявила слабость и поддалась на уговоры Максима. Хотя, если подумать, шансов отвертеться у меня практически не было. Максим умел добиваться своего. – А мы что делать будем? – брюзгливо поинтересовалась я.
– Все, что пожелаете! Хотите, угощу пирогами! С грибами, курагой, капустой! С пылу, с жару, сами в рот просятся! – тоном профессионального зазывалы зачастил Максим.
А я вдруг поняла, что хочу пирогов!
– Давайте! С грибами и капустой!
Максим торжествующе захохотал и, схватив за руку, потащил к ларькам. Торговля шла бойко, возле каждого продавца выстроилось по длинной очереди. Только мы стали в хвосте одной из них, как Максим шепнул:
– Смотрите, ваша тетя.
В первый момент я не сообразила, кого он имеет в виду, но, проследив его взгляд, заметила в соседней очереди Веронику Валерьевну. Она стояла далеко впереди, раскрасневшаяся от возбуждения, и оживленно беседовала с Ольгой Ильиничной. Зная экономность дочери Галлера, можно было с уверенностью утверждать, что идея посетить гуляние полностью принадлежала подруге ее матери. Точно так же я была уверена, что за пирожки будет платить она же.
– Не хотите подойти? – с невинным видом поинтересовался Максим, но глядел при этом очень хитро.
– Зачем? Видите, она не одна. Мы можем помешать.
Есть расхотелось. Теперь я мечтала только о том, как бы увести Максима от Вероники Галлер. На мое счастье, они купили, что хотели, и отошли в сторону. Толпа тут же сомкнулась, и женщины исчезли из виду. А я смогла перевести дух.
Расправившись с пирогами, мы с Максимом, не сговариваясь, повернули на звуки баяна. В центре небольшого пятачка, бойко притопывая, распевали артисты самодеятельного хора в народных костюмах, а вокруг них крутились в лихой пляске наиболее раскрепощенные зрители.
– Ну разве не прелесть? – прокричал мне в ухо Максим, и я, чтоб только отвязался, согласно кивнула.
Ни хор, ни полупьяные плясуны меня не интересовали, но я заметила Лилю. Ее присутствие примирило меня с необходимостью торчать среди орущей толпы. Она стояла как раз напротив, и я хорошо видела, с каким брезгливым выражением Лиля глядела на расходившуюся публику. Рассматривать колоритную Кайсарову было очень интересно, и, когда она вдруг, раздвинув плечом людей, исчезла, я почувствовала разочарование. Мне сразу стало скучно, и я принялась дергать Максима за рукав:
– Пойдемте! Голова раскалывается от этого визга!
Пробираясь сквозь людскую круговерть, мы сами не заметили, как оказались возле торговых рядов. Их буквально за одну ночь выстроили вдоль края площади, и теперь вокруг них толпились те, кто предпочитал совмещать приятное с полезным.
– Обожаю провинциальные рынки, – тут же загорелся Максим.
– Ну уж нет! – уперлась я. – Хотите, можете идти, а я подожду в сторонке.
Не слушая возражений, я развернулась и пошла к книжным прилавкам. Народу здесь было поменьше, но порадоваться я не успела, потому что вдруг обнаружила рядом с собой Тартыгину. Деваться было некуда, и я поздоровалась. Она в ответ лишь кивнула и снова уткнулась в книгу.
«Вот денек выдался! Куда ни шагнешь, обязательно на знакомую личность наткнешься», – раздраженно подумала я и, чтобы не маячить за спиной жены Паровоза, медленно пошла вдоль рядов. Время от времени косила глазом на Максима, который стоял возле изделий из лозы и зачарованно их разглядывал.
– Зачем вам это уродство? – крикнула я, теряя последние капли терпения.
Максим в ответ весело помахал рукой. Понимая, что нужно идти его забирать, иначе мы проторчим на этом майдане до вечера, я двинулась в сторону прилавков. И тут вдруг увидела Лену. Вопреки ожиданиям, она подошла охотно и даже, как мне показалось, обрадовалась встрече.
– Где пропадаешь?
– К тетке в деревню ездила.
– На выходные?
– Какие выходные? Так уехала...
– А работа?
Ее лицо помрачнело:
– Туда я больше не пойду.
– Почему? Обиделась? Кстати, тебя Максим разыскивал. Извиниться хотел.
– Мне его извинения ни к чему! Пусть лучше забудет о моем существовании!
– Значит, все-таки обиделась! Только работу из-за этого бросать нельзя. Максим человек случайный. Сегодня он здесь, завтра укатил, а тебе на жизнь зарабатывать нужно...
– Ничего вы не понимаете, – перебила она меня. – Обиды тут ни при чем. Просто от Максима мне лучше держаться подальше. И вы ему не верьте! Он врун! Делает вид, что влюблен в вас, а у самого есть любовница! Отвратительная, мерзкая старуха! Я собственными глазами видела, как она утром из его номера выходила! Сейчас мне бежать нужно, а завтра заскочу к вам и все расскажу.
Лена взмахнула на прощание рукой и растворилась в толпе, а я вдруг поняла, что хочу вернуться в гостиницу. Притомило меня это гомонящее скопище народа. Я поискала глазами Максима, но возле прилавка с плетеными сувенирами я его не увидела. Минуту назад там стоял, а теперь исчез! Я уже собралась уходить, как неподалеку раздался пронзительный женский крик. Он взмывал и взмывал в высоту и вдруг оборвался так же неожиданно, как и возник. Вокруг меня сразу же образовалось небольшое людское завихрение, и в следующую минуту я оказалась практически единственной, кто не двинулся с места. Большая часть народа резво ринулась в проход между палатками, откуда доносились крики.
– Опять подрались, – равнодушно констатировал кто-то рядом.
Пробегавшая мимо женщина услышала это и возмутилась:
– Там человека зарезали!
Сердце у меня екнуло, и я ринулась на крики.
Пробиться к месту происшествия было не просто, желающих поглазеть нашлось предостаточно, но, когда я наконец оказалась рядом с распростертым на земле телом, мне стало дурно. На утоптанной земле лицом вниз лежала Лена. На ее белой блузке пониже лопатки расплывалось алое пятно, а рядом валялся новенький кухонный нож с длинным узким лезвием.
В гостиницу я возвращалась в одиночестве. Максим так и не объявился. Я, правда, об этом не сожалела, хотелось побыть одной. Нелепая смерть Лены меня потрясла. За что могли убить милую, недалекую девочку? Понимала, что ответа на этот вопрос мне не найти, ведь о Лене я практически ничего не знала, и все равно мучилась. Ясно одно – все произошло внезапно. Преступник убийство не планировал и орудие убийства заранее не припасал. Нож был новый, со следами смазки на лезвии и еще незатертой деревянной ручкой. Как раз такими торговали неподалеку от места трагедии. Стащить его в суматохе было несложно, а выполнить остальное и того проще. В толпе, где все торопятся, толкаются и никто ни на кого не обращает внимания, подойти к человеку вплотную и всадить лезвие под лопатку легко! Наверняка в первый момент никто ничего не понял, потому что жертва почувствовала лишь короткую острую боль и решила, что ее просто сильно толкнули в спину. Возможно, она даже смогла сделать несколько шагов, прежде чем упала. За это время преступник успел «выронить» нож и без спешки раствориться в толпе.
Я так была поглощена своими мыслями, что, когда в сумке зазвенел телефон, не сразу сообразила, что его нужно достать.
– Слушаю! – вздохнула я.
– Почему у вас такой странный голос? Что-то случилось? – обеспокоенно спросила Зоя Ивановна.
– Все в порядке, – поспешила я успокоить ее. Деликатнейшая Зоя Ивановна могла почувствовать себя виноватой и расстроиться. – Скажите лучше, как у вас дела.
– Неплохо, – засмеялась она. – Кажется, мне удалось кое-что разузнать! Я тут провела маленькое расследование. Обзвонила всех знакомых и поспрашивала о картине. Я имею в виду «Обнаженную с маской».
– Я поняла! И что?
– Не буду обременять вас подробностями и передам только суть. Я вышла на одного человека... знакомого моей старинной подруги... Ладно, это тоже неважно! Дело в другом. Он утверждает, что картина экспонировалась в Москве в 1938 году.
– Такого не может быть! Мы ведь вместе с вами смотрели каталог за 1938! Нет ее там!
– То была персональная выставка, и проходила она в феврале, а та, о которой говорит он, состоялась в июне.
– И что это за выставка?
– Сборная солянка. Региональная выставка художников Подмосковья.
– И среди них была картина Галлера?
– Анна, вы не поняли. Тот человек не утверждает, что полотно написано Галлером. Он представления не имеет, кто автор. На выставке он лично не присутствовал и «Обнаженную с маской» не видел. Он просто знает, что она выставлялась в Москве в 1938 году.
– Как так может быть? Не посещал, не видел, но знает! Откуда?
– Не перебивайте меня, и я все расскажу, – слегка рассердилась Зоя Ивановна. – На выставке вокруг «Обнаженной» разгорелся скандал, который коснулся семьи моего свидетеля. Его отец был председателем комитета, организовывавшего выставку и отбиравшего для нее картины. Ей придавалось большое политическое значение, на открытие прибыл сам секретарь горкома партии. Обходя залы, увидел изображение обнаженной женщины, и оно его шокировало. Партийный функционер посчитал, что ее вид не соответствует образу советской труженицы и добропорядочной матери семейства. Свое мнение он высказал, стоя перед картиной, громогласно и в выражениях не стесняясь. Самым мягким из них было слово «разврат». Картину тут же убрали, но это не помогло, и на следующий день члены комитета в полном составе были вызваны на ковер. За недальновидность, политическую близорукость и пропаганду буржуазного искусства им грозили крупные неприятности. Время-то было какое!
Мой свидетель отлично помнит, в каком состоянии отец вернулся домой. Слышал, как они с матерью обсуждали сложившуюся ситуацию и прикидывали, чем все может кончиться.
– Если у него такая хорошая память, почему он не знает фамилии человека, из-за которого его отец попал в переплет? Неужели родитель не упоминал имени автора?
– Может, и упоминал, но ему оно ничего не говорило, и он не обратил внимания. Но зато в память запало другое! Фамилия женщины, с которой писалась картина! Отец несколько раз повторил, что скандал разгорелся из-за того, что на полотне была изображена обнаженная натура. В те времена это редкость, неудивительно, что фамилия запомнилась.
Значит, Лиля меня обманула. Галлер ее писал, но она решила скрыть этот факт. Почему? В конце концов, любой женщине должно быть лестно стать музой такого известного художника.
Первый порыв – ехать к Кайсаровой. Однако уже в следующую минуту я передумала. Визит ничего бы не дал. Если у нее имелись причины скрывать этот факт, никакие доводы не заставили бы ее сказать правду. Лиля – женщина не простая, и если б разгневалась, то без колебаний выставила меня вон. В результате путь к ней стал бы закрыт навсегда.
Я прошла еще несколько метров, и ход моих мыслей изменился. А чего я, собственно, упираюсь? Изо всех сил пытаюсь доказать, что картину писал Галлер, в то время как все в один голос твердят, что ничего подобного он не делал. Да, она подписана его именем. И что? Мне ли не знать, какие необычные вещи порой происходят с картинами! Маститые художники ставят свои имена на картины собственных учеников. Подмастерья, усвоив манеру мэтра, продают свои творения под его именем. Не говоря ужо всякого рода проходимцах, которые идут на любые ухищрения, лишь бы поднять цену и получить навар. Да мало ли какие еще, самые непредсказуемые, существуют варианты...
Нет, нужно забыть о подписи и посмотреть на проблему с другой стороны. Свидетель, которого раскопала Зоя Ивановна, утверждает, что «Обнаженная» побывала в Москве в 1938 году. Картина экспонировалась на региональной выставке, значит художник жил не в столице. Да и вряд ли Лиля ездила позировать в другой город. Значит, портрет писался здесь. Кем? Не Галлером, но тоже талантливым художником. Например, ее собственным мужем. Такое вполне могло быть, ведь Лиля упомянула, что Леонид Николаевич считался великолепным портретистом. И тут снова возникает проклятый вопрос: почему она врет?
Я сунула в рот сигарету и задумалась. А так ли необходимо мне знать причины ее скрытности? Какое мне дело до местных тайн и интриг? Единственное, что для меня имеет значение, – это имя автора «Обнаженной». В конце концов, я ведь затеяла расследование именно с этой целью! Хотела выяснить, чье полотно купила. Лиля говорить не хочет, значит, нужно найти кого-то, близкого к семье Кайсаровых, кто скажет правду. Людей, к которым я могла бы обратиться за помощью, тут было немного. А если быть совсем точной, так только один. Ольга Ильинична. Давняя подруга Лили.
Мы опять сидели друг против друга у покрытого зеленой скатертью с кистями стола. А между нами лежал старинный альбом с фотографиями.
Ольга Ильинична встретила меня приветливо, напоила малиновым компотом, но, виделась ли я с Лилей, не поинтересовалась. Похоже, давняя обида, приведшая к разрыву, до сих пор не прошла. Учитывая столь сложные отношения двух женщин, я решила не начинать разговор с семьи Кайсаровых. Сказала, что у меня выдалась свободная минута, и я забежала с ней поболтать.
Мы листали страницы альбома, рассматривали фотографии и неторопливо беседовали.
– Это на маевке, – объясняла хозяйка, указывая на группу смеющихся молодых людей с лопатами.
Я мельком глянула и кивнула.
– ...в саду у Кайсаровых.
Эту фотографию я рассматривала уже с большим вниманием. Лиля, молодая и красивая, сидит в плетеном кресле на лужайке. Рядом ее супруг, рука покоится на плече жены, ее голова поднята к нему. У обоих на лицах улыбки.
– Леонид Николаевич любил Лилю?
– Конечно! Он женился, когда ему было за сорок. Взрослый, серьезный человек. Такой не станет совершать необдуманных поступков. А то, что Леонид увлечен Лилей, было видно каждому. И в этом нет ничего удивительного. Вы же видите, как она необыкновенно хороша собой. А если к этому прибавить еще живой характер, непосредственные манеры и умение подать себя... Такая девушка могла вскружить голову любому.
– А она какие чувства к нему питала? Ведь такая разница в возрасте...
– А что разница?! Он ведь не старик был! Мужчина в расцвете сил, красавец, умница. Да по нему не одна девушка в городе сохла. Нет, в том, что Лиля вышла за него, ничего странного не было. А любила ли она его?.. Кто может знать? Внешне Лиля выглядела счастливой, отношения между ними были очень теплыми... особенно первые годы. Потом, конечно, накал спал, наступило некоторое охлаждение. Ну такое в каждой семье случается. Идет время, постепенно копятся недоразумения, обиды... А может, причина крылась в том, что детей долго не было. Леонид уже вступил в тот возраст, когда мужчина хочет иметь потомство. А Лиля еще не созрела для материнства. Ее больше привлекал театр, и она с большим успехом играла в местной самодеятельной труппе. Дочь у них родилась только в сорок первом.
– И когда наступило это охлаждение?
– В тридцать восьмом. А что потом было, сказать не могу. Мыс Лилей разошлись и очень давно отношений не поддерживаем.
Раз уж мы все равно коснулись Кайсаровых, я решила воспользовалась моментом и перевести разговор на интересующую меня тему:
– Наверное, чтобы увековечить красоту любимой жены, Леонид Николаевич не раз писал ее портреты?
– Этого я не знаю. Кайсаров много занимался музеем, рисовал только в свободное время и работ своих никому не демонстрировал.