Феи Гант-Дорвенского леса

Эпилог

Здесь никогда не бывает солнца и света, здесь не поют птицы, не стрекочут сверчки, не летают мухи и не падают листья. Жёсткая трава не трепещет от порывов ветра, сухие деревья не качают голыми ветками, и даже пыль, которая поднимается в воздух, не летает, а просто застывает в неподвижности, сверкая в темноте, как звёзды на небе.

Именно так должен выглядеть Гант-Дорвенский лес. Именно таким он стал после ухода Миртовой Феи — торжественно-неподвижным, мрачным и жутким, вселяющим страх в непрошеных гостей, обещающим муку и смерть на каждом шагу… разумеется, для тех, кого Гант-Дорвенский лес не ждал и не звал к себе.

— Вытаскивайте его.

Ослушаться приказа Паучьего Короля невозможно, даже если ты сам король в своём племени. Когда над раскопанной могилой показалась испачканная в земле голова Имбиря, у Амомума заболело сердце, и он едва не упал на землю; его подхватили жена и стражник Лютик. Имбирь, его мальчик, его испорченный сын, от которого сам Амомум отказался в сердцах, был убит, и Его Паучье Величество полностью одобрял эту смерть.

Нет, Амомуму вовсе не было жалко принца: тот натворил достаточно бед и заслужил подобную смерть. Просто Амомум не переносил вида мёртвых и публичного унижения: на него, жалкого и растерянного короля пикси смотрел не только его собственный народ, но также и все феи Гант-Дорвенского леса. Какой стыд, какой позор!

— Надеюсь, это послужит тебе уроком, Амомум, сын Арункуса, — Амомум съежился: Его Величество намеренно сделал ошибку в его имени и назвал Амомума сыном того проклятого пикси, который стащил зеркальце Миртовой феи и обрёк тем самым свой народ на существование в Гант-Дорвенском лесу. — Родители должны внимательнее следить за своими сыновьями, если не хотят позора на весь свой род.

— Да, повелитель, — еле-еле ответил Амомум, стараясь кланяться так низко, как мог. Ему хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе, провалиться под землю… не видеть проклятую самодовольную улыбку на лице проклятого короля паков, наконец!

— Твой сын устроил большие неприятности в нашем лесу, — Амомум мелко дрожал, а улыбка короля паков стала ещё шире, хотя, казалось бы, это ему должно быть стыдно, что не смог защитить свою проклятую флейту. — Он похитил чужую невесту, стал человеческим слугой, украл вещи из дома сестрицы Солнышко, убил её саму и украл флейту у принца паков! Будь у меня такой сын, я бы убил его первым, не дожидаясь помощи от братца Томаса Рифмача.

— Так я и пытался, Ваше Величество, — заикаясь, начал говорить Амомум. — Казнь…

— Замолчи!!!

Несколько женщин-пикси попадали замертво от страшного крика Паучьего Короля, и шёрстка Амомума покрылась сединой. Беда, просто беда! Вдруг для его детей всё закончится плохо?!

— Мне не нужны твои оправдания, отец без сына, — властно произнёс Паучий Король. — Никому не интересно, что ты скажешь сейчас, когда твой выродок мёртв, а сестрицу Солнышко уже не вернуть. Сейчас я приказываю тебе и твоему народу уйти на Юг, а когда вы вернётесь, отдать мне корону, чтобы больше никто из народа пикси не смог надеть её на свою глупую голову. И когда ваши дети, прислуживая мне или вашим соперникам-пакам, спросят, за что им такая участь, пусть все вспоминают принца Имбиря и его незадачливого папашу, Амомума, сына Арункуса!

Пикси плакали. Мужья прижимали к себе жён, дети прятались за родителей, а стража оцепенела, вцепившись в деревянные копья и алебарды. Паки молча торжествовали, перемигиваясь и ликующе кивая друг другу, а Амомум, стоящий перед царственно возвышающимся над всеми фейскими народами Паучьим Королём, казался таким маленьким и незначительным, что почти терялся на фоне палой листвы.

— Теперь идите, — произнёс Его Величество, на паутинных ниточках притягивая к себе чумазый труп принца Имбиря. — Скоро зима, и будет нехорошо, если твои дети замерзнут в родном лесу.

Амомум снова поклонился и дал знак слугам, чтобы те собирались. Пикси неуверенно прижимались друг к другу, не понимая, куда им идти; стража подняли тела тех, кто умер от гнева Паучьего Короля, и последовала за Амомумом, который старался сохранять королевский вид. Без толку: уже на первом шагу феи (а особенно паки) начали кидаться в него и его детей мусором, объедками и оскорблениями.

Никто уже не принимал пикси всерьёз — после того, что произошло. И в этом Амомум чувствовал свою вину.

Впрочем, нельзя сказать, что дом Паучьего Короля так уж неподвижен и безжизненен. Феи, маленькие дети Гант-Дорвенского леса, проникают куда угодно, в том числе и в покои своего повелителя — и он милостиво дозволяет им это, хотя и до определённой степени. Если они попадут в его паутину, то станут его едой; если решатся дотронуться до его жертв, то станут его едой; если попадутся на глаза, когда у него плохое настроение, то станут его едой. Ничего сложного.

А так — Паучий Король даже разрешает им играться с останками своих жертв. Они забираются внутрь, плетут косички из истлевших волос, рисуют на кожном невкусном покрове и делают из костей симпатичные флейты.

Дети, его прекрасные, замечательные дети. Разве они не лучше людей во всех отношениях?

— Топор. Верёвка. Еда. Пила. Ножи для резки. Палки. Камень для точки ножей. Кремневые камни. Спички. Удавка. Бутыль воды…

— Лучше две.

— Золушка, положи ещё.

— Да куда вам столько, — захныкала сестрёнка, но не посмела ослушаться приказа Беляночки, а покорно пошла искать бутылку с застоявшейся и неприятно пахнущей тухлой водой.

— Продолжай.

— Вилки. Миски. Ткань, если кто-то из нас поранится.

— Надо ещё клевер и ясенных веток набрать, — крикнула издалека Золушка. — Вдруг какая ведьма на нас колдовать будет, чтобы мы её сожрали!

Беляночка и Розаночка переглянулись: идея, выдвинутая их глупой и завистливой сестрой, оказалась действительно неплохой. Ясень был хорошей защитой не столько от ведьм, сколько от зловредных фей-колдунов, которые бы могли отнять их добычу.

А на их добычу охотилось много, ой много фей! Братец Огонёк, фир-дарриги, Гилли Ду, какой-то дракон, лепрекон… Да и дуэргар, говорят, расшевелился, хотя никто не помнил, чтобы он хоть раз выходил из своей пещеры. В другое время Беляночка и Розаночка отказались бы от идеи охотиться за маленькими и худенькими человеческими детёнышами, но после того, как их мама утонула в болоте огоньков, они не могли оставить её смерть безнаказанной.

Сначала девочки просто плакали, долго и горько плакали. Братец Огонёк, хотя и сам был изрядно помят и изранен, с помощью своей магии вывел всю воду из лёгких мамы, но это её не спасло: она всё равно умерла, и никакая магия, даже самая сильная, не вернула бы её к жизни. Спригганы помогли её похоронить и едва могли оторвать ревущих девочек-гвитлеонов от трупа сестрицы Солнышко. На похоронах присутствовали и другие феи; они были очень добры и обещали помогать сиротам, но Золушка, которая неожиданно перестала быть ленивой и пассивной, предложила сёстрам отправиться в поход за проклятыми человеческими детьми.

— Нельзя допустить, — свирепо говорила она, бешено вращая покрасневшими глазами, — нельзя допустить, чтобы мамины убийцы гуляли на свободе, как будто бы так и надо!

Правда, оказалось, что Золушка не горела желанием отправляться в поход самой, а просто желала отослать сестёр куда подальше, но те восприняли её предложение слишком серьезно, и теперь пыхтящая и проклинающая всё на свете Золушка собирала сумки.

Зато, когда дело дошло до оружия, её энтузиазм заметно прибавился: ничто гвитлеоны не любили так сильно, как ножи, топоры, резаки и всё остальное, чего так избегают остальные феи. Беляночка надела под юбку рваные и свободные широкие штаны, которые увесила кинжалами разной длины (еще пять она спрятала под тулуп), Розаночка отдала предпочтение обоюдоострому топору, праще и удавке в кармане, а Золушка просто взяла здоровенную оглоблю и аккуратно утыкала её обломками лезвий. Эта скрупулезная работа заняла у неё время, но в итоге Золушка выглядела счастливой и довольной, и даже не очень сопротивлялась, когда сёстры оставили на неё самый тяжёлый из коробов.

Ну вот и всё. Они как следует подготовились и теперь могли идти.

Сёстры-гвитлеоны хорошо знали, где находится человеческая дорога. Теперь наступила пора пойти по ней — вслед за людьми, убившими их дорогую маму.

Паучий Король протягивает вперёд руку с длинными многосуставными пальцами, покрытыми толстыми паучьими волосками, и на неё опускается одна из феечек. Она и хор её собратьев наперебой рассказывают своему повелителю о том, куда теперь направились человеческие дети и о чём говорили возле костра. В этом нет никакой нужды, но Паучий Король обожает слушать рассказы своих детей: они порой так интересны и занимательны!..

К тому же Паучьего Короля совсем не интересуют подданные других волшебных существ, и он, возможно, ни за что бы не узнал про новорождённого тарраска, а ведь эта история изрядно его позабавила.

Да, раньше драконы разрушали деревни и разносили чуму среди людей, а нынче их жалкие дети способны лишь гонять слабых человеческих детёнышей. Вот уж воистину век драконов прошёл окончательно…

— Это возмутительно! — ругался Пузырь, перекатываясь с бока на бок, как человеческая игрушка с грузиком внутри.

— Это просто отвратительно! — подтвердил Игнорик, сплетая ноги в хитрый узел и развязывая их обратно.

— Просто немыслимо! — орал Шутник, хлопая большими и мясистыми ушами.

— Невозможно!

— Невероятно!

— Ужасно!

— Как мы поступим дальше, братец Шутник? — спросил Пузырь, поглядывая на лидера их дружеской компании.

Шутник почесал подбородок ногой и задумался. Он ужасно сердился на всех фей Гант-Дорвенского леса, что они вовсе не помогают ему ловить эту проклятую девочку, что над ним, кажется, специально издеваются и не даются свершиться благородной мести… А ещё эти противные спригганы! Вот им-то зачем за этим ребёнком охотиться, а? Спрашивается, зачем? Шутнику, Игнорику и Пузырю она, между прочим, куда нужнее! Подумаешь, ребёнка украденного отняла — вот Шутнику она склеила руки, а ещё напугала так, что у них чуть сердце не остановилось! Безобразница! Воровка! Овца паршивая!

Но, кажется, Шутник придумал, как с ней расправиться.

— Вот что, парни, — начал он, заговорщицки наклоняясь к друзьям. — У меня есть план…

В чём заключался план Шутника, «парням» уже не удалось услышать: земля рядом с ними будто встала на дыбы. Огромная зубастая пасть накрыла фею и моментально начала пережёвывать, разбрызгивая в разные стороны кровь.

— Вот дерьмо! — заорал Пузырь и с невероятной скоростью покатился по поляне. Но ему не повезло: дракон уже успел расправиться с Шутником и стремительно догнал беглеца. Игнорик не видел, что произошло дальше, но, судя по истошным крикам Пузыря и звуку рвущейся от острейших зубов плоти, другу он сейчас помочь ничем бы не успел.

Поэтому оставалось только бежать.

И Игнорик бежал. Но не очень долго, так как чья-то крупная (относительно небольшой феи-зеленушки) рука схватила Игнорика за туловище, и прежде чем бедная фея успела издать испуганный вопль, хозяин руки с хрустом и наслаждением откусил бедняге голову.

Гварранеман обернулся. Он рассчитывал поохотиться в одиночестве и не ожидал гостей в этом месте. Как он узнал, драконы обычно не охотились на фей, но есть некоторые феи, есть которых совершенно неопасно: они не умеют колдовать и никто не будет за них мстить. Он как раз нашёл таких, одиночек без роду и племени, достаточно крупных, чтобы ими можно было перекусить. Звериный голод Гварранемана эти крохи всё равно бы не утолили, но его вообще ничто не может утолить — пока он не попробовал мяса своей дорогой мамы…

Ну почему она всё время убегает от него?

Существо, которое перехватило добычу Гварранемана, тоже оказалось феей. Впрочем, необычной, Гварранеман подобных ещё не встречал. От него, как от тех толстых и крупных фей, шёл резкий запах крови, но не свежей, а старой, спекшейся, засохшей на одежде. Он не пах как любой другой хищник, мясом и свежей плотью — нет, он пах как некто, кто купается в крови своих жертв…

Странный запах. Что этому существу здесь нужно?

Незнакомая фея сняла с головы шапку и с удовольствием начала выжимать кровь из обезглавленного тельца. Она струилась по рукам и падала на ткань, окрашивая её в тёмно-багровый цвет. Гварранеман напрягся: похоже, это тот вид хищников, которые убивают просто так, для своего развлечения. А, значит, он не безопасен для Гварранемана: такие существа очень сильны и упрямы, и могут полезть даже на превосходящего противника.

Надо посмотреть, что он будет делать дальше. А потом решать, вступать ли в бой или убегать.

Фея посмотрела на Гварранемана и широко улыбнулась гнилыми зубами. Затем она бросила обескровленное тельце зеленушки на землю и направилась к дракону, приговаривая под нос:

— Хороший мальчик, сильный мальчик… Недавно родился, да? Надо же, а такой крупный…

Гварранеман сделал шаг вперёд, наклонил голову и зарычал. Ему не нравилась эта фея. Она слишком уверена в своих силах, а, значит, она либо действительно сильна, либо недооценивает Гварранемана, и оба варианта дракончику казались одинаково непривлекательными.

Незнакомец остановился на почтительно расстоянии, нахлобучил окровавленную шапку на голову и наклонился к Гварранеману. Кровь струилась по лбу, огибая нос и застревая мутноватыми жидкими пятнами в клочковатой пыльной бороде.

— Здравствуй, малыш, — произнёс он. — Меня в этом лесу называют дуэргаром. Я думаю, мы с тобой сможем найти общий язык. Ты ведь хочешь найти свою маму, правда?

После унизительного заточения Паучий Король больше не мог управлять погодой во всём Гант-Дорвенском лесу: только в тех местах, которые ближе всего прилегали к его вынужденной тюрьме. Чем дальше, тем меньше он мог что-либо сделать, и потому его дети предпочитали селиться поближе к своему повелителю. Лучше быть сожранным своим законным повелителем, чем страдать от холода и непогоды.

Но это вовсе не означало потерю власти. Король остаётся королём везде, в самых близких и дальних уголках своих владений. В конце концов, если он не может передвигаться по лесу так же свободно, как раньше, то это могут его милые, славные дети.

Гилли Ду горько плакал. Его слёзы из берёзового сока оставляли тёмные следы на бледных и тонких берестяных щеках, и каплями застывали на деревянных завитках под шеей, где была слегка содрана «кожа».

Берёза, за которой так тщательно ухаживал Гилли Ду, всё-таки умерла. Те несколько ударов топором оказались для неё смертельными.

Гилли Ду делал всё, что мог. Магией старался залечить страшную отметину, пытался удержать тоненький берёзовый ствол и восстановить его древесину, отгонял трутовиков и уничтожал паразитов, но ничего не помогло. Однажды он вернулся к ней после охоты (проклятые дети нашли себе провожатого, который помогал им обойти места с берёзами) и увидел, как бедное дерево умирало, истекая соками, а в его ране появились споры грибов-паразитов.

— Нет-нет-нет, — истошно завопил дух, кидаясь к раненой берёзе через её соседей. — Нет, нет, нет…

Бесполезно: магия Гилли Ду сработала бы куда лучше, если бы сейчас была весна. Но это осень, и у дерева просто не было сил бороться за свою жизнь, а слабого колдовства Гилли Ду оказалось недостаточным для его спасения.

И вот берёза умерла. Её смерть была долгой и мучительной, а сёстры погибшей печально качали ветками в прощание и тихонечко завывали в тон осеннему ветру.

Разумеется, подопечные Гилли Ду умирали и раньше. Деревьям в лесу приходится куда сложнее, чем принято думать, но Гилли Ду, добрый хранитель нежных берёз, старательно защищал их от любой опасности — внезапной молнии, жуков, портящих кору, грибов-паразитов, червей, болезней… Но его магия бессильна перед человеческим оружием. Он может убить самого человека, но ему не справиться с топорами и пилами — самыми ужасающими изобретениями людей.

Поэтому Гилли Ду плакал, и деревья рыдали вместе с ним.

Он вспомнил своих братьев, сильных и статных лесных духов, которые охраняли другие деревья. Они были могущественнее Гилли Ду: берёз в Гант-Дорвенском лесу не слишком много, чего не скажешь о соснах, ясенях, бузине, дубах, вязах, елях и других деревьях. Они были самыми главными в Гант-Дорвенском лесу — после Паучьего Короля, конечно: их уважали, с ними считали и у них просили помощи, защиты и разрешения на колдовство.

А потом… а потом пришли люди. Лязгали топоры, пилы визжали как дикие ведьмы, стволы, молча агонизируя в предсмертных муках, падали на землю, уничтожая маленькие растения и кусты… Братья Гилли Ду вступили в бой с убийцами своих деревьев, но никто из них не мог справиться с человеческим оружием.

Из всех лесных духов остался один Гилли Ду.

В одиночку он не мог ни атаковать людей, ни мешать уничтожению деревьев — но зато Гилли Ду мог убивать людей поочередно, прячась в стройных берёзовых стволах. Он не делал разницы между женщинами и мужчинами, детьми и стариками: люди тоже уничтожают всё подряд — спиливают толстые столетние деревья, топчут едва проросших малышей и безжалостно обрывают стебли молодых кустов. Так почему он должен беспокоиться за них?

Тем более эту берёзу убили не взрослые: её убили дети. Маленькие, бессовестные, жестокосердные твари, из которых вырастут новые убийцы.

Хотя нет, не вырастут. Гилли Ду не даст этим детишкам дожить до своего дня рождения.

— Клянусь, — заговорил он, крепко стиснув берёзовые зубы и гневно сверкая глазами, наполненными берёзовым соком, — клянусь, я сделаю всё, чтобы эти девчонки сдохли в ужасных мучениях, умоляя о пощаде и корчась от боли! Чтобы вся их родня, все друзья, знакомые — чтобы все они подохли так же, как те деревья, которые они ежедневно уничтожают! Чтобы их головы катились по земле, оторванные от тела, чтобы руки их и ноги бросали в костёр так же, как ветви в хворост! Я клянусь, они все, все умрут!

Берёзы нестройно качались, моля Гилли Ду о помощи и поддерживая его ярость. Они указывали ему дорогу, которую чувствовали своими корнями, просили вести себя осторожно и говорили, что только он может отомстить за смерть их юной сестры.

Он, последний из хранителей леса.

Конечно, как это бывает при любом короле и с любым правителем, большинство подданных наивно полагают — или, по крайней мере, рассчитывают на то, — что никто, кроме них самих, не знает об их тайнах. Зря они так думают: Паучий Король знает всё и обо всех, только не считает нужным вмешиваться в чужие проблемы… до поры до времени.

— Отпустите её!

Душица едва не потеряла сознание от резкого удара об землю. Она попыталась взмахнуть крылышками и взлететь, но тут же рядом с ней с грохотом опустилась тяжелая рука, как будто составленная из множества маленьких булыжников, и над упавшей феей нависла страшная каменная рожа. Драться бесполезно, только лишь сама ушибёшься, остаётся только колдовать. Душица и колдовала, но, как назло, стебельки, которые она призвала своим волшебством, неведомым образом лопнули изнутри и упали на землю зелёными лохмотьями. Страшная рожа нахмурилась, сверкнула двумя светло-коричневыми камнями, заменявшими ему глаза, и рокочущим голосом недовольно произнесла:

— Нет, Огонёк, ты посмотри: эта тварь ещё и колдовать пытается!

— Да что вам от нас нужно?! — едва не плача, яростно прокричала Душица. Она не понимала, что происходит и почему все феи так сильно стараются ей помешать. Она ведь не хочет чего-то невозможного! Всё, что ей нужно, это счастье с милым Крокусом, и всё! Но нет, сначала все будут спрашивать, зачем им это нужно, не понимая, что это любовь, настоящая, бескорыстная любовь, затем этот проклятый Имбирь, её изгнание… Неужели так сложно оставить их с Крокусом в покое?! Почему все хотят навредить влюблённым, избить, надеть венок из вербены, изгнать из леса!

— Нет, вы посмотрите, какая наглость, — братец Огонёк горел ровным, но жарким пламенем. Душица увидела, как задыхается от жара её ненаглядный Крокус, и маленькое сердечко феи отчаянно застучало. — Душица, ты не хочешь рассказать, что ТЕБЕ было нужно от нашей волшебной поляны, и зачем ты отпустила этих детей?

— Да чтоб вы все сдохли, — уже не сдерживала своей злости плачущая Душица. — Они помогли убить Имбиря, я захотела им в благодарность помочь. Всё! Ты бы на моём месте поступил, между прочим, так же!

— Нет, не поступил. — Из тела братца Огонька вырвались длинные всполохи, но его голос оставался холодным и бесстрастным. — Я не оказываю благодарность тем, кто убивает фей. Тем более я бы не стал пользоваться для этого поляной спрайтов.

— Это был Имбирь, ну братец Огонёк! Разве могла я пройти мимо его убийства, чтоб он сдох ещё двадцать раз!

— Это не ответ на мой вопрос, сестрица. Ты пришла на нашу поляну…

— Там уже были эти дети!

— Неважно. Ты пришла на нашу поляну, где были эти дети, ты воспользовалась нашей магией, которую мы вложили в это место, и ты помогла нашим врагам уйти подобру-поздорову. Сестрица, да за такое мы должны были тебя вместе с твоим женихом уничтожить на месте.

— Да откуда мне было знать, что это ваша полянка, братец Огонёк, — плакала Душица. Фея не чувствовала своей вины, но она безумно боялась, что Огонёк в гневе может повредить Крокусу — и вот этого она бы себе ни за что не простила. — Даже девочка-глазач не разглядела ваше колдовство, не то что я! Откуда же я могла…

— Дети, дети, дети. Ну что случилось опять?

Неожиданно запахло могильной сыростью и гниением, а пейзаж вокруг изменился: утреннее солнце исчезло за толстыми голыми деревьями, трава стала выше и жестче, а за спиной Крокуса возник человеческий труп, высосанный изнутри и замотанный в паутину. Он случайно прислонился к нему спиной и тут же отдернулся.

«Мой Крокус», — с нежностью подумала Душица. Она тоже ненавидела появляться в обители Паучьего Короля, но сейчас это был их единственный шанс на спасение: возможно, им удастся убедить Его Величество в своей невиновности…

— Я удивляюсь тебе, братец Огонёк, — голос Паучьего Короля звучал расслабленным и умиротворенным. Его Величество медленно и царственно спускался по гигантской паутине вниз, на землю, лениво шевеля гигантскими паучьими хелицерами совсем не в такт своей речи. — В последнее время ты часто ссоришься с другими феями. Раньше я за тобой такого не замечал. Неужто случилось что-то важное?

— Ваше Величество, — начал братец Огонёк, но тут же Крокус вырвался из ослабевших лап волосатого сприггана и упал на землю перед Паучьим Королём. Он выглядел таким маленьким, таким незначительным перед могущественным повелителем Гант-Дорвенского леса, что Душице стало страшно: а вдруг Его Величество не заметит Крокуса и случайно раздавит его?

— Ваше Величество, — начал Крокус. — Мы с моей невестой виноваты перед братьями-спригганами и хотели извиниться перед ними. Мы случайно зашли на их территорию и воспользовались их магией, чтобы проводить детей, которых Вы ищете, до дороги. Это исключительно моя вина, я не подумал, что это волшебное место может кому-нибудь принадлежать.

— Крокус, — ослабевшим голосом попыталась возразить Душица, но Паучий Король не дал ей этой возможности. Он внимательно посмотрел на крошечного пикси всеми восемью человеческими глазами и затем поднял правую переднюю лапу. Та начала изменять свой облик, становясь человеческой рукой в длинном чёрном рукаве, с бледными тонкими пальцами и несколькими локтевыми суставами. Его Величество размял кисть и задумчиво произнёс:

— Ты ведь Крокус, верно? Подданный короля Амомума… да, я тебя знаю. Каменюга, отпусти девушку, я хотел бы их обоих как следует рассмотреть.

«Получилось!» — обрадовалась Душица. Братец Каменюга нехотя откинулся назад, и спрайт тотчас же взлетела в воздух, наслаждаясь полученной свободой. Какое счастье, что Его Величество в хорошем настроении и готов принять извинения милого Крокуса!

Она подлетела к своему возлюбленному, и они вместе взобрались на опущенную ладонь Паучьего Короля. Он поднял их наверх, поближе к своему лицу; Душица не сомневалась, что Крокус видит Паучьего Короля иначе, чем она, но в этом и заключается вся суть его магии. Паучий Король никогда не выглядит одинаково, ни для кого.

Ах, если бы у неё были такие силы.

— Вы красивая пара, — от комплимента Короля Душица покрылась счастливым розовым румянцем. — Что ж, я могу понять, почему вы были рады смерти принца Имбиря. Говорите, вы случайно воспользовались той полянкой?

— Да, — хором ответили Крокус и Душица. Паучий Король внимательно, не мигая, разглядывал влюблённых, словно пытался хорошенько запомнить, как они выглядят.

— Вы не врёте, — наконец произнёс он. — Это хорошо, что вы не врёте. Честные умирают счастливыми.

И с этими словами Паучий Король резко сжал кулак. Душица и Крокус не успели ни закричать, ни испугаться: Крокус лишь крепко обхватил Душицу за плечи, пытаясь прикрыть её, и в то же мгновение пальцы Паучьего Короля сдавили крошечных влюблённых фей, превратив их в единую липкую массу, напоминающую глину.

Спригганы застыли в растерянности и страхе перед повелителем. На лице Паучьего Короля появилось усталое и недовольное выражение сильно скучающего человека.

— Как же мне надоела эта история, — наконец заговорил он, брезгливо вытирая руку об паучий живот. — От этих влюблённых слишком много проблем, не правда ли, братец Огонёк? Ты не бойся, тебе я не сделаю ничего плохого. Я просто хотел бы с тобой кое о чём поговорить, если ты, конечно, не против.

Маленькие разнообразные феечки, зеленушки, спрайты и другие возникающие из ниоткуда духи торжественно поднесли Паучьему Королю человеческую перчатку с руки одного из съеденных им людей, и он великодушно принял её. При всей ненависти к людям Паучий Король питал слабость к их вещам и внешности. К сожалению, это проклятие всех фей: они слишком зависимы от людей — от их фантазий, от их поступков, доброты… младенцев. Да, многие из детей Паучьего Короля не могут продолжить свой род самостоятельно и вынуждены воровать человеческих детей в обмен на полено или собственных стариков.

Однако Паучий Король полностью одобрял эти действия: он считал, что людей нужно поддерживать как волшебный скот — в определённом количестве, не уничтожая полностью, но при этом забирая еду, которую они создают, детей, которых рожают, а также питаясь их плотью.

Разве они годятся на что-нибудь ещё?

— Огонёк, ты уверен? Не хочу мешаться с советами, но я бы на твоём месте этого не делал.

Конечно, не делал бы. Ручеёк, Каменюга и остальные недостаточно стары для неразумных решений. Они полагают, что можно успокоиться, забыть о нанесённой обиде — или, если не забыть, так проглотить её, заняться чем-нибудь ещё, найти нового ребёнка… Они даже в чём-то правы: на погоню и месть уходит слишком много сил, которые можно было бы потратить на новое похищение.

Однако Огонёк — не Каменюга, не Ручеёк, не Башка или кто-то другой. Он не может вот просто так взять и отказаться от того, что уже начал делать.

После того случая с неудачным похищением внутри Огонька что-то сломалось: он больше не мог быть таким спокойным и решительным главарём, каким был до того. Конечно, Огонёк старался не допускать откровенных глупостей — кроме той, когда он повёлся на обман этого грязного пикси. Но, к счастью, никто из его племени не пострадал — как бы он ни сочувствовал сестрице Солнышко и её детям. Самое главное для него — не давать умереть своим собратьям, и эту задачу Огонёк выполнял с редкой для фей аккуратностью.

Но он просто не мог взять и прекратить преследовать ту, по чьей вине он лишился человеческой жизни.

В последнее время Огонёк слишком часто рассматривал себя. У него не было постоянного тела: огонь, которым являлся старый спригган, мог менять форму и принимать любой вид, как человекообразный, так и звериный, но он всё равно при этом оставался огнём. Он не мог стать человеком, просто сделав себе руки и ноги — и никто из спригганов не мог этого сделать. Они были великие колдуны, одни из немногих, кто умел заколдовывать места и превращать одни вещи в другие, но чего спригганы не могли, так это стать людьми — или хотя бы кем-то, на них похожим. Единственный шанс — это оставить себя вместо человеческого ребёнка, но и в таком случае спригганы умирали в течении года. Вероятно, человеческое тело просто не приспособлено для таких уродов, как его народ.

Готов ли Огонёк на величайшую глупость в своей жизни? Да, безусловно, он готов.

— Каменюга, теперь ты — главный среди спригганов. Постарайся выполнять эту роль с достоинством. И не давайте поводоафир-дарригам на вас нападать: они только и ждут, что ошибки с нашей стороны, и твоя задача таких ошибок не допускать.

И, отворачиваясь, Огонёк на прощание произнёс:

— Надеюсь, вы все скоро узнаете, что это такое — быть людьми.

Спригганы не умели плакать и не чувствовали в этом потребности, однако прощальная речь Огонька тронула каждого из собратьев. Каменюга качал головой: ему хорошо были знакомы чувства Огонька, и он прекрасно понимал, почему тот так сильно переживает из-за несложившегося похищения. Лучше умереть человеком, чем жить уродливым чудовищем, внушающим отвращение и брезгливость одним своим видом.

Одно только тревожило Каменюгу: ненависть Огонька к этой девочке была столь сильна, что он добровольно ушёл из племени и стал изгоем, просто чтобы преследовать её, не подвергая опасности своих собратьев. Если так пойдёт и дальше, то пророчество Паучьего Короля сбудется, и Огонёк потеряет себя, станет одним из Сонмов Ансиили — лишенных души тварей, слипшихся в одно гигантское безобразное существо…

Вероятно, он к этому готов, раз сделал такой выбор.

О, что это сверкает в траве? Ну надо же, стекляшка, которую оставила эта девочка в могиле принца Имбиря. Вероятно, выпала, когда Паучий Король заставил этого фо-а и родичей принца достать труп из земли.

Его Величество поднял привлекшую его внимание вещицу и с невероятным изяществом приложил её к одному из своих многочисленных глаз. Обыкновенный кусок стекла, ничего более, однако он неожиданно приглянулся Паучьему Королю. Его Величество тут же подозвал к себе жестом одну из вертящихся неподалеку фей и приказал сделать для него брошь из этой очаровательной безделушки.

Паучий Король знает цену настоящим сокровищам, а за этой стекляшкой стоит такая восхитительная история смерти и утрат, что с ней не сравнится ни один драгоценный камень. К тому же будет забавно посмотреть на лицо глупой девочки, когда она увидит свой посмертный подарок в руках Паучьего Короля.

— Кузнец превращает холодное железо в горячее; кости за котелок, вернётся он полным вновь…

Луран Хранильник, не спеша, перекладывал свои сокровища с места на место, а потом — ещё куда-то. Мурлыкая под нос незатейливую песенку, Луран с нежностью провёл пальцами по глиняному горшку: уже сегодня он будет наполнен отборной гречневой кашей с маслом и овощами. Дом, куда лепрекон ходит за данью, боится его гнева, и кухарке приходится готовить отдельно для нежданного гостя. Зато в их амбаре никогда не переводится зерно, и феи не знают дороги в их кладовку: достойная плата за хорошую еду. Может быть, потребовать с них что-нибудь ещё?

— Я зёрнышко, ты зёрнышко…

Сокровища Лурана раскиданы по всему лесу, и никто, кроме него, не знает, где они лежат. Порой другие лепреконы пытаются ограбить своего жадного собрата, но Луран достаточно стар и хитёр, чтобы их обмануть, а впоследствии и наказать; как будто бы принц Имбирь был первым из фей, кто пытался воровать у своих собратьев! Однако это лепреконы, никто не ждёт от них честности и благородства, чего не скажешь о пикси…

О, вот и мешочек со связками чудесных золотых волос. Как хорошо он его запрятал, даже сам не сразу вспомнил, куда положил.

Луран Хранильник удовлетворённо облизнул губы и на всякий случай пересчитал все связки. Ровно семь: волосы с головы, с рук, ног, тела, надбровные дуги, ресницы и подмышки. Ценнее всего, конечно же, с головы, но и остальные волосы имеют некоторую волшебную силу: достаточно одной реснички златокудрой красавицы, чтобы приготовленное зелье стало мощнее, а незначительное колдовство — таким же сильным, как у Паучьего Короля. Феи брезгуют ими, а очень, очень зря: они просто не понимают, какой ценностью обладает даже самый короткий волос златоволосого человека, особенно невинной девушки…

Ну и тем лучше для Лурана Хранильника.

Он бережно вытащил по семь волосков из каждой связки, аккуратно связал их вместе и спрятал в мешковатых бархатных штанишках, которые из-за старости выглядели почти что серыми. Ему предстоит долгая дорога, и надо запастись волосами, чтобы иметь возможность колдовать в любое удобное для Лурана время. Этого должно хватить на несколько дней пути, если только Луран будет осторожен и не станет тратить драгоценные золотые волосы на всякую ерунду…

Но нет, он не из таких. Осторожность была глпвным свойством этого лепрекона.

Луран Хранильник снял очки (единственные во всём Гант-Дорвенском лесу, ни у кого таких нет!), спрятал их в нагрудный кармашек, опустил эффектную шляпу до бровей и, насвистывая весёлую незатейливую песенку про влюбленную девицу, отправился в дорогу. Скоро у этой девочки отрастут новые волшебные волосы, и Луран хотел бы поскорее их себе забрать.

Это так приятно — собирать дань с тех, кто тебе должен.

Скоро придёт старуха Кайлех. Скоро синяя женщина с единственным глазом на лбу пройдёт через все дороги, леса и горы, и оставит за собою ледяные следы. Она не пощадит даже владений Паучьего Короля, хотя он и смягчит тот ужасающий холод, который она приносит с собой. Старуха Кайлех слегка кивнёт повелителю гант-дорвенских фей и продолжит свой унылый путь, погружая весь мир в ледяную тоску.

Но Паучий Король не боится старухи Кайлех. Напротив, он ждёт её прихода с нетерпением и искренним интересом: в этот раз она придёт пораньше, сразу после осенней ярмарки. Тогда луна ещё не сделает полного обхода вокруг неба, и эта девочка на своей шкуре познает суровый мороз от старухи Кайлех. То-то будет забавно, если она к тому времени не сдастся!

Любая фея любит хорошенько повеселиться; а что может быть веселее охоты за испуганным и слабым человеком?

Томас Рифмач был недоволен. Он мрачно курил, сидя на корне дуба, и размышлял над произошедшем. Конечно, танцы удались на славу, и, кажется, Весельчак нашёл себе подружку среди пехтов, но при этом они упустили обеих девчонок… и да, им так и не удалось утереть нос ублюдски скучному и самодовольному Огоньку, будь он проклят. Томас Римач не знал, что бы он делал с пленницами и зачем они ему вообще нужны, но фир-дарриги никогда не задавались вопросом пользы, а все самые интересные и светлые идеи приходили потом, когда уже было поздно. Можно было пленницами спригганов подразнить, начать с ними торговаться, потом обмануть и выпустить… или убить, что тоже вариант. Ух как бы этого Огонька перекосило! Вот потеха была бы!

Но, увы, лысая тварь обманула их, а теперь они ещё и должны вернуть пакам их волшебную флейту. И вернули ведь, даже без розыгрышей: Его паучье Величество лично смотрел за тем, чтобы всё прошло как надо и без проказ. И вот как прикажете дальше жить, когда даже придурков паков подставить нельзя? Небось их король сейчас очень рад: ещё бы, и с пикси поквитался, и фир-дарригов заставил быть себе должными!

— Эй, Рифмач, — крикнул Джерри Лгун, валяясь на земле и жуя травинку. — Что теперь будем делать?

Томас задумался. Неожиданно его чуткое ухо услышало разговор каких-то зеленушек, которые обсуждали друг с другом, что один из спригганов, оказывается, ушёл из племени и зачем-то пошёл вслед за человеческими детьми. Вот это новость, да как так можно!

Губы Томаса Рифмача растянулись в недоброй улыбке. Он знал, кто это был, и у него родился замечательный план.

— Эй, парни, — весело произнёс он, — хотите отправиться на настоящую охоту?

Охота. Феи боятся этого слова, ведь оно напоминает им о той Охоте, которая устраивается каждый год. Паучий Король выпускает своих самых любимых, самых славных детей, соединившихся в один неразличимый комок ярости, безумия и жажды крови. Они не щадят ни фей, ни людей, ни животных — ничего, что имеет самость. Кроме Паучьего Короля, разумеется.

Он знает, что другие его дети ненавидят Сонмы Ансиили — даже те, кто сам отличается кровожадностью и жестокостью. Но разве может родитель делать выбор между своими детьми?

В конце концов, Миртовая фея после безрассудной любви к человеку ушла из Гант-Дорвенского леса, оставив своих потомков на произвол судьбы, а Паучий Король великодушно принял их у себя, дал дом и кров. Уже за это они должны быть ему благодарны — и не сердиться на других детей.

— Рэнди-Рэнди-Рэнди-Рэнди. Ты попал в действительно неприятную историю, не правда ли?

Рэнди ожидал, что будет сильнее бояться взгляда Паучьего Короля. Нет, он не то чтобы дурень какой, чтобы не испытывать страха перед повелителем всех фей Гант-Дорвенского леса, просто было бы естественнее трясти ногами, не находить слов, дрожать от ужаса… ну, делать всё, что делают феи в такие моменты. А Рэнди просто стоял и покорно ждал решения своей судьбы.

Хотя после смерти Имбиря ему никто теперь не страшен, но всё-таки — сам Король.

— Не могу сказать, что понимаю, зачем ты поддерживал этого принца. — Голос Паучьего Короля шелестел, как тысячи паучьих лапок по сухой листве: мерзкое впечатление, даже отталкивающее. Но для Рэнди — совершенно не страшное. — Ты был привязан к нему, не так ли?

— Друзья, Ваше Величество, — кротко ответил Рэнди, непроизвольно теребя штанину. — Мы были друзья.

— Друзья… Надо лучше выбирать себе друзей, фо-а.

У Рэнди и не было никакого выбора. Все фо-а одиночки и не селятся стаями. Только семьями, иногда, когда находят себе подружку. У Рэнди не было никакой подружки, а он был старший. Ну его и турнули, как троу какого-нибудь, сказали «пока себе жену не найдешь, домой не приходи». А для женитьбы он ещё пока не дорос: девок самых разных щипать из земли — это одно дело. А жена… да какая жена, когда столько девчонок непробованых!

Вот и Имбирь так же считал. На том и сошлись, кстати: одновременно начали за одной симпатягой ухаживать, а она обоим и отказала. Ну ничего, начали новых искать, ещё лучше прежней.

Хорошая была дружба, редкая. А теперь его друга нет, и больше он никогда не вернётся: ведь из мира мёртвых не возвращаются.

— В этот раз я не буду тебя наказывать, — Рэнди не верил своим ушам. Нет, он не был рад, хотя стоило бы, просто… почему? Паучий Король известен своей беспощадностью, так почему он оставил в живых какого-то придурка из рода бегиров? — Только в качестве назидания сделаешь одну вещь, и иди на все четыре стороны. И в следующий раз остерегайся тех, ради кого приходится общаться с людьми, хорошо?

— Что я должен сделать? — настороженно спросил бегир.

Паучий Король усмехнулся красными тонкими губами, и полянка вокруг стала меняться: под ногами Рэнди появились опавшие листья, деревья значительно похудели и покрылись редкой осенней листвой, а паутина и человеческие трупы исчезли, оставив после себя лишь неприятный запах. Не менялась обстановка только возле Паучьего Короля: возможно, это был лишь отвод глаз, и сам Король оставался на той же поляне, куда его много лет назад заточили люди, тогда как Рэнди он перенёс на то место, где похоронили Имбиря.

— Сейчас появится король пикси со свитой, — небрежно заговорил Паучий Король, — и ты поможешь им раскопать труп. Не дело хоронить предателя и изгоя в земле его предков, ты должен был об этом помнить, Рэнди.

Рэнди прерывисто выдохнул. Напрасно он думал, что всё уже позади и что Паучий Король неожиданно смилостивился над ним: он просто приготовил самую страшную, самую невыносимую пытку из тех, которые только можно было придумать.

И от этого никуда не сбежать.

Солнце окончательно поселилось на небе, прогревая землю и верхушки деревьев от ночной прохлады. Но это место никогда не знало солнечных лучей и разницы между рассветом и закатом. В любой день, в любое время суток здесь всегда властвовали густой полумрак и особенный холод тенистого леса; лишь иногда на этой поляне становилось жарко, но в такие дни она выглядела ещё более мрачной, ведь недоеденные человеческие трупы начинали вонять с особенной силой…

Сейчас эти девочки шли по дороге к столице. Они наивно думали, что это как-то поможет им избежать кошмаров Гант-Дорвенского леса, что так они находятся в большей безопасности. Какая очаровательная глупость! Ни одно место в Гант-Дорвенском лесу не может гарантировать им безопасность, куда бы ни пришли и где бы ни остановились: всюду простирается власть Паучьего Короля, и везде есть его маленькие слуги, славные, смелые дети, готовые помогать своему повелителю и докладывать ему о каждом шаге самоуверенных малюток. Вот и торчащие дёрны пришли: к ним Паучий Король относился с особенной нежностью — подобно тому, как родитель с особенным умилением заботится о самом маленьком и слабом из своего потомства. Они на удивление исполнительные слуги и замечательные лазутчики; каким-то образом им удалось приручить несносных муриан, и теперь они вместе способны создавать убедительную иллюзию земли, на которой живут муравьи. Какая замечательная идея! Ничего подобного бы не произошло, если бы лесом правила Миртовая фея…

Но Миртовая фея ушла и никогда уже не вернётся. Их повелитель — Паучий Король, и так будет всегда, пока жив Гант-Дорвенский лес.

И гигантская паукообразная фигура с непропорционально длинными руками и ногами весело рассмеялась в густой темноте зачарованной поляны.

Эти девочки думают, что они в безопасности, если идут дорогой, созданной людьми; но что они скажут тогда, когда не встретят на этой дороге людей?