Феодора

ГЛАВА 8

В одну-единственную ночь Феодора прославилась на весь Константинополь. Дворцовые щеголи, никогда не слыхавшие о ней, останавливали друг друга в императорских покоях, чтобы посплетничать и кое-что разузнать о храброй деликате. В присутствии дюжины придворных Трибониан позабавил принца-правителя рассказом о событиях в доме Хионы. Язвительный законник преподнес случившееся как дуэль соперниц, пустивших в ход изощреннейшие средства женского искусства мстить — хитрость, предательство, коварство, — и заставил слушателей хохотать до слез, не пощадив ни гостей, ни хозяйку дома.

Слухи о злополучном пире просочились из дворца и кварталов знати в город, обрастая пикантными подробностями. Богатые матроны напускали на себя равнодушие и кисло улыбались, их мужья посмеивались, простые граждане, евнухи и слуги горячо обсуждали последние столичные сплетни. Имя деликаты было у всех на устах. На улицах, базарах, площадях, в лавках и банях горожане смаковали свежие новости, касающиеся улицы Женщин. Сами ее обитательницы не упустили ни одной мелочи: как Феодора долго скрывала ненависть к фамозе и сумела завоевать ее доверие, как гениально все подстроила, как удалось ей заручиться поддержкой ювентов, соблазнив Герона и сделав его своим сообщником, как надменная Хиона сама угодила в ловушку, а в финале праздника деликата поразила воображение всех мужчин, представ перед ними богиней любви, Афродитой-обольстительницей. Судачили, что Феодора теперь непременно выкупит дом Македонии и станет новой фамозой, затмив прочих роскошью и великолепием.

Куртизанки Византии, мастерицы на всяческие пакости и шпильки в адрес соперниц, с восхищением произносили имя дерзкой маленькой деликаты, не побоявшейся отомстить за Македонию любовнице могущественного префекта.

Улица Женщин не любила добившихся в жизни слишком большого успеха, и со временем те, кто прославлял Феодору, так же станут завидовать ей и так же ненавидеть ее.

Но сейчас Феодора была в зените славы — о ней говорил весь город. Сама она никуда не выходила, вяло отвечая на бесконечные расспросы удивленных Антонины и Хризомалло. Ненависти к Хионе она больше не чувствовала. Подруга была отомщена, дело сделано. Крашеная толстуха получила по заслугам. У нее остались рабы, дом, драгоценности, но фамоза больше не была фамозой, краски ее поблекли, она вышла из моды. Ни один мужчина не сможет увлечься женщиной, над которой хохочет весь город. Боэцианка безвозвратно утратила репутацию. Одинокая, она безвыходно сидела в доме на площади Афродиты, рыдала, бранила и колотила слуг, срывая на них бессильную злость, и на всей улице Женщин, от Стабул до мраморной богини, не нашлось никого, кто пришел бы утешить ее.

Феодора знала, что Хиона попытается мстить, но сейчас это ее не волновало. Деликате доставляли вороха писем, букеты, вощаные таблички от знакомых и незнакомых мужчин, среди подписей мелькали известные имена.

Читая очередное послание, Феодора улыбалась.

«О, великолепная, несравненная, безжалостная Феодора!» — писал Трибониан.

Однако, перебирая письма, девушка раздумывала, как заплатить ростовщикам и отдать долг ювелиру. Из слуг у нее одна Тея, имущество заложено. Как бы пригодилось сейчас ожерелье александрийца! Но она не жалела о том, что отдала драгоценность Македонии. Придется потерпеть и выкручиваться самой. Конечно, можно воспользоваться деньгами пожилого и богатого патрона, хоть бы и Трибониана. Но нет… ей ни с кем не хотелось быть связанной надолго, ни одному мужчине она не могла довериться до конца. Феодора высоко ценила свободу и свои честолюбивые планы хотела осуществить без чьей-либо помощи, полагаясь только на себя.

Помочь деликате сделаться ослепительной фамозой мог сейчас только один человек — тот, кто храпел в пиршественном зале Хионы, раскинувшись на полу среди битой посуды и остатков ужина…

Иоанн Каппадокиец, всесильный префект, очнулся наконец после бурно проведенной ночи. В голове стучала сотня молотов, желудок резало, в глазах стоял туман. Префект с усилием поднялся, сделал несколько шагов, и его стошнило. Он уселся на ложе, поджав колени и обхватив голову руками. Никогда еще ему не было так скверно после попойки. Он застонал, снова повалился на пол и вытянулся, пытаясь устроить поудобнее разламывающуюся голову.

Через несколько минут Иоанн услышал странные звуки. Он прислушался — в покоях кто-то рыдал. Монотонные завывания раздражали префекта. Проклятие, кому тут еще плохо? Неужели кто-то страдает больше, чем он? Каппадокиец в сердцах помянул Юпитера, кряхтя, поднялся, стиснул зубы и поплелся в комнаты.

Хиона лежала на ложе, вокруг нее хлопотали две трясущиеся рабыни, меняя холодные компрессы. Она уже приняла ванну, но была явно не в форме — лицо бледное, без косметики, глаза опухли от слез, волосы всклокочены.

Челядь пребывала в смятении. Госпожа обрушивала свой гнев на каждого, кто подворачивался ей под руку. Щека одной рабыни горела, спины обеих были исполосованы кнутом, евнухи едва держались на ногах после порки. Деметрий, надсмотрщик, так и не приходил в себя и не мог поведать хозяйке, как ювенты проникли во двор. Хиона вопила, что призовет его к порядку и, если он останется жив, собственноручно разделается с ним.

Увидев префекта, рабыни забились в угол. Хиона открыла глаза и обнаружила, что в комнате находится некто, кого она не успела угостить кнутом. Заросший черной щетиной префект скалил желтые зубы, словно медведь, и морщился от боли.

— Иоанн! — закричала Хиона. — Иоанн, почему ты не защитил меня?

— Что? Что случилось? — прохрипел префект. — О, моя голова!..

Он сжал виски ладонями.

— Они схватили меня, они вытащили меня на улицу, и все это она, эта маленькая волчица! О, я разорву ее на куски!

Каппадокиец таращил глаза, ничего не понимая. Рабыня попыталась приблизиться к хозяйке, но та в гневе отпихнула ее и разразилась рыданиями. Потерявший терпение префект взорвался.

— Да в чем дело? — гаркнул он так, что стекла задрожали. — Что с тобой?

Хиона вздрогнула и перестала рыдать.

— Ты ничего не знаешь? Они сделали со мной ужасную вещь… пока ты спал… И теперь еще ты кричишь на меня? — губы ее дрожали.

— Ужасную? Какую еще ужасную вещь? Объясни толком! Хиона долго и сбивчиво повествовала своему любовнику о ночной оргии, то впадая в ярость, то всхлипывая и поскуливая.

Иоанн наконец понял, что произошло.

— Так ты говоришь, они заперли тебя в каморке для мытья посуды? Они смеялись над тобой?

— Да, ты бы только слышал…

— Проклятие! — внезапно вскричал он. — Знаешь, что теперь тебе надо делать?

— Мне? Что мне делать? Что ты имеешь в виду?

— Ты сделалась посмешищем сама и делаешь посмешищем меня! Это все твои дурацкие затеи, этот пир, все знают, что ты его затеяла на мои деньги! Да надо мной теперь будут потешаться, как над последним идиотом!

— Иоанн! Как ты смеешь обвинять меня! Как ты можешь так говорить!

И Хиона вдруг поняла, что префект смотрит на нее не так, как раньше. Исчезла прекрасная фамоза, жрица любви, он видел перед собой жалкую женщину, немолодую, располневшую, с опухшим лицом. Иоанн махнул рукой, поморщился и двинулся к выходу.

— Куда ты? — закричала Хиона. — Иоанн, вернись, не уходи! Не оставляй меня сейчас, ты мне так нужен! Помоги мне! — Хиона вскочила с кровати и повисла на нем.

— Чем? Чем я могу помочь тебе?

— Ты можешь наказать их! Отомсти им! Я их всех узнала, хотя было темно. Там был Герои, этот молокосос, сын Полемона, и еще другие… Самая отвратительная — это Феодора вместе со своими маленькими замарашками… Отомсти им!

Несмотря на головную боль, префект рассмеялся.

— Ты это серьезно? Ты считаешь, что префект столицы будет заниматься склоками двух шлюх? Значит, в мои обязанности входит мстить какой-то проститутке?

— Шлюхи? Проститутки? Ты никогда раньше не называл меня так, Иоанн, ты же говорил, что любишь меня!

— Посмотри на себя! Ты — просто старая корова! Оставь меня, пусти!

Он оторвал от себя несчастную женщину и вышел из покоев.

Хиона долго стояла в дверях, не проронив больше ни слова. Потом упала на ложе и вновь зарыдала. Рабыни жались друг к дружке, не зная, что делать, и ждали, пока хозяйка, наплакавшись, не уснет.

Но Хиона уже решила, что необходимо сделать. Больше она не будет стегать рабов кнутом, их следует продать как можно выгоднее. Дом и мебель тоже следует продать сегодня же. Себе она оставит пару слуг и драгоценности. Сутки у нее есть, раньше эскувиты сюда не доберутся. Она хорошо знала бывшего любовника. А ночью — бежать из столицы.

Так Константинополь за неделю лишился двух знаменитых фамоз. Не то чтобы их исчезновение наделало в городе много шуму, но на улице Женщин об этом судачили весьма оживленно. Здесь было немало претенденток на вакантные места, и вскоре новые обольстительницы получили заветные титулы, а жизнь в столице потекла своим чередом…

Среди цветов и вощаных табличек Феодора обнаружила послание Экебола. Новоиспеченный наместник Киренаики писал:

«Божественная Феодора! Я должен видеть тебя и говорить с тобой! Я буду у тебя сегодня вечером. Вечно твой раб, я целую твои ручки. Экебол».

Девушка почувствовала легкую досаду: Экебол ей не нравился — кожа сальная, нос слишком длинный, глаза близко посажены. Ей приходилось спать с мужчинами куда уродливее, чем он, но он оставил ее холодной, и встречаться с ним ей не хотелось. Но дело есть дело, Экебол проговорился, что знаком с префектом, а куртизанке всегда следует быть любезной с влиятельными мужами.

Феодора приняла ванну, убрала волосы, подкрасилась и села ждать гостя.

Экебол явился довольно поздно.

— Извини, я не мог быть раньше, — церемонно поклонился он. — Неотложные дела. Нужно было проследить за погрузкой моего багажа на корабль.

— Вы нас покидаете?

— Да, завтра с утренним приливом. — Он пристально смотрел на нее, но ей казалось, что Экебол рассматривает кончик собственного носа. Это позабавило Феодору, и она улыбнулась.

— Я желаю вам удачи и счастья.

— У меня не может быть счастья без тебя. Только ты можешь дать его мне.

— Что я могу дать будущему наместнику?

— Ты можешь сделать меня счастливейшим из смертных! Феодора, прелестная Феодора, я хочу тебя!

Экебол вдруг упал на колени и стал покрывать поцелуями руки девушки.

— Уедем со мной! Я умоляю, Феодора, уедем! Я холост, ты будешь жить в моем доме, ты будешь властительницей! Скажи только — и я исполню любое твое желание!

Феодору удивил этот порыв. Но прозябать в глухой провинции, когда она может царить в Константинополе? И с этим вульгарным Экеболом? Она с трудом удержалась от смеха.

Экебол не унимался:

— Ты не будешь больше куртизанкой. Если захочешь, я женюсь на тебе, и ты станешь хозяйкой моего дома. Подумай о своем счастье, подумай! Соглашайся, умоляю тебя!

Любая деликата сочла бы такое предложение лестным. Стать постоянной любовницей знатного и богатого мужа, обладавшего властью, очень заманчиво. Положение любовницы ни к чему не обязывало, можно было сбежать от постылого и надоевшего — подарки и драгоценности останутся; супруга же, по римским законам, принадлежит мужу. С другой стороны, брак дает право наследования имущества. И все же честолюбивой деликате совершенно не хотелось тащиться в забытую Богом Киренаику, но и недвусмысленно отказывать было не в ее правилах. Она медлила.

— Вы оказали мне честь своим предложением. Но я не могу решить сразу. Я должна подумать.

Экебол поднялся с колен, держа ее за руки.

— Ты будешь счастлива, клянусь!

— О, я и не сомневалась, но…

Экеболу не терпелось. Удача шла к нему в руки, он получил долгожданный пост, и ему казалось, что для полного счастья ему недостает одного — этой девушки.

— У меня совсем мало времени, — умолял он. — Когда же ты решишь?

— Мне необходимо кое-что уладить. Ваше предложение так неожиданно… У меня были другие планы…

— Оставь все, любимая! Оставь все, уедем! Твой муж, твой раб исполнит все твои капризы и прихоти…

Он опять принялся целовать ее руки. Феодора осторожно высвободила их и вежливо проговорила:

— Я просто не в состоянии ответить сейчас.

— Но когда же?

Когда? Да никогда. Но Феодора кокетливо улыбнулась:

— Скоро. Мой ответ удивит вас.

Это могло значить все. Или ничего. Экебол удалился довольный. Он не получил прямого отказа, которого боялся, и теперь был полон надежд и планов на будущее.

Вечером после ужина Тея обнаружила кусочек папируса, просунутый кем-то в дверь.

Феодора собралась отдыхать, вовсе не ожидая гостей. Тея отнесла записку хозяйке. Там было нацарапано одно слово: «Немедленно» и внизу — силуэт ослика. Феодора спокойно свернула папирус и бросила в огонь. Она знала, что это послание от Айоса и что дело не терпит отлагательства.

— Принеси мне накидку, — приказала она рабыне.

— Госпожа уходит? — тревожно спросила Тея.

— Ла.

— Но это опасно…

— Я должна идти. Запри дверь и никого не впускай, поняла?

— Да, госпожа…

Феодора захлопнула дверь перед испуганной Теей и шагнула в темноту.

Днем Айоса можно было легко найти на площади, но сейчас деликата быстро пошла вниз по улице Женщин.

Ночь, окутавшая эту улицу и тесные кварталы, примыкавшие к ней, таила смертельную опасность для одинокой путницы. Не только бесшабашные и распутные ювенты, но и грабители, убийцы, иные ублюдки готовы были наброситься на несчастную жертву из-за медной монеты или дешевых серег. По утрам в узких каменных переулках находили задушенных или зарезанных женщин, но виновников их гибели отыскать было невозможно.

Феодора упрямо спешила вперед, прячась в тени стен домов. Маршрут был знаком ей с детства: она знала здесь каждый камень, сидела в пыли рядом с Айосом, бродила с нищими возле этих порогов, убегала от стражников. Она знала, что Айос ждет ее, чтобы сообщить что-то необыкновенно важное, и это придавало ей решимости.

Вдруг она почувствовала, что ее преследуют. Она ускорила шаг. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, ладони стали влажными. Феодора добежала до угла и нырнула под каменную арку. В лицо ей ударил запах нечистот, летучая мышь задела волосы крылом. Девушка едва не вскрикнула.

Преследователь догонял. Инстинктивно Феодора прижалась к стене. Черный силуэт перекрыл выход, обдав запахом пота и перегара, грубые пальцы впились в плечо.

— Куда спешишь, малышка? — грабитель приблизил к ней обезображенное лицо с бельмом на глазу.

— Никуда… я по поручению…

— Хо, поручение подождет!

— О, нет, пусти меня, мне нужно идти! — она попыталась вырваться.

— Ах ты, маленькая шлюха! — прорычал он.

Пальцы сжали ее горло. Феодора отчаянно завизжала.

В этот миг сразу с нескольких сторон раздался крик: «Братья! Братья! Братья!» Гулкое эхо заметалось по переулку, послышался топот нескольких пар ног. Под покровом темноты невидимые тени спешили на помощь Феодоре. Грабитель вскрикнул, получив удар палкой по темени, отпрянул и исчез.

Девушка была близка к обмороку. Она боялась пошевелиться. Все мгновенно стихло. Трудно было поверить, что несколько секунд назад она едва не погибла.

«Братья!» — клич Братства Нищих. Они охраняли Феодору и без колебаний проломили бы череп грабителю. Разбойник упустил добычу, но был рад, что благополучно унес ноги.

— Спасибо, братья! — Феодора не узнала собственный голос.

Из темноты донеслось:

— Иди спокойно, маленькая сестра. Мы следим за тобой. Иди, он ждет тебя.

— Спасибо! Спасибо вам и ему.

Ответа не последовало. Феодора кинулась дальше. Дорога вела вниз, к городским докам. Проход сузился, теперь девушка могла коснуться влажных стен, расставив руки. Снизу потянуло морской сыростью. Теперь предстояло преодолеть те четыреста двенадцать ступеней, которые она любила считать в детстве. Днем эта выщербленная тысячами ног лестница кишела грузчиками и купцами, сновавшими вверх и вниз, но сейчас тут не было ни души. Феодора ощупывала каждую ступеньку ногой, опасаясь упасть.

Наконец она одолела лестницу и свернула в мрачный проход, миновав кучи мусора и полуразрушенные склады. Услышав приглушенный свист, она остановилась. Рядом с ней распахнулась дверь низкого каменного строения, и Феодора без колебаний шагнула в темноту проема. В кромешной черноте она вытянула руки вперед и нащупала дверь, которая легко поддалась, и девушка оказалась в тесной клетушке, похожей на склеп. Напротив входа на скамье стояло блюдце с маслом, плавающий фитиль давал тусклый свет, отбрасывающий причудливые тени на облупленные стены. Прямо под этим светильником, на полу, на куче лохмотьев сидело существо с огромной головой на тонкой шее.

Не мигая, Айос смотрел на вошедшую.