Гадости для радости ...и по работе

12/07

12/07

— Чего?! — Взвилась я. — Ты тоже считаешь, что я не права?! Да он… да он! Эта сволочь надо мной издевалась! Там была мышь! Мышь!

— Слушай, может, я чего-то не понимаю, но ты, блин, кобру в квартире держишь! Ты ее в руки у меня на глазах брала! Что тебе какая-то мышь?

— Не трогай Татьяну! Татьяна — приличное животное! А это — мышь!

— Так, я понял, — Иван прикрыл кулаком нижнюю часть лица, но спохватился и руку убрал. — Ну, а случилось-то что?

— На лестничной площадке сидела мышь. Эта тварь шерстяная… я про кота! Так вот, он услышал, как я ору, прибежал, сел и… и… и молчал!

Да, конечно, “молчал”! Если бы он молчал, я бы так не бесилась — но нет! Этот мерзавец принялся толкать глумливо-мотивирующие речи. Вроде “ты змея, ты не должна бояться мышей” и “победи свой страх, иначе страх победит тебя!”. И интонации, главное, интонации издевательские такие. Но этого же Ивану не скажешь!

— И вот, я стою…

Под самым потолком стою, качаясь на хвосте, во всю его длину вытянулась, если бы могла — поджала бы свой бедный хвостик под себя и левитировала бы в воздухе, но я не могу! Но этого же Ивану тоже не скажешь!

— И вот я стою, ору… а он сидит внизу, смотрит мне в глаза и… А эта тварь — я имею в виду, мышь — посреди лестничной площадки! И, господи, Иван, ты же полицейский! Ты же должен уметь делать вид, что сочувствуешь, тому, у кого берешь показания!

— Я делаю! То есть, я сочувствую! Так, а дальше-то что?

— А дальше — мышь убежала. А кот остался. И я… разозлилась.

И атаковала его с высоты своего роста — своего настоящего роста.

— А он?

— А он схватил балык — я, когда мышь увидела, покупки уронила — вот он схватил, и бежать.

— А ты?

У Ивана на лице был написан искренний азарт и желание узнать подробности произошедшего, но что-то мне это ничуть не льстило. Я мрачно буркнула:

— А я догнала и отобрала.

А до этого три этажа гналась за ним с шипением “Отттай балыыык!”.

— Хотела еще ему наподдать, но промазала.

А жаль — но этого я Ивану я уж точно не скажу, вдруг он любитель котиков, зачем мне в его глазах создавать себе негативный образ. Мне с ним еще работать. Не с образом, с Иваном. Кстати о работе…

— Ну, что ты решил?

— Слушай, — Сокольский потер ладонями лицо, и я поняла, то, что он скажет мне не понравится. — Это все слишком… слишком радикальные изменения в моей картине мира. Мне нужно подумать.

— Ага. Ага… Знаете, что, Иван Романович… — еще на этом моменте по моему тону упомянутый Иван Романович что-то понял и начал вставать. — А катитесь-ка вы думать нахрен из моей квартиры!

Иван Романович, криво ухмыльнувшись, протиснулся мимо меня и скрылся в спальне — носки подобрать, не иначе.

А я осталась бушевать на кухне.

На кой черт, спрашивается, я ему тут исповедалась? Какого ляда откровенничала, отвечала на вопросы, которые вообще не его ума дело?!

Тьфу. Вот же дура. Непрофессионально вот так вовлекаться в чужие проблемы.

Сокольский собрал вещички и ушел, а я подошла к двери — запереть за ним, и зачем-то выглянула в глазок.

Широкая спина капитана маячила напротив двери в сорок пятую квартиру!

Злодейски расхохотавшись (мысленно, сугубо мысленно, чтобы не спугнуть назревающую дичь), я осторо-о-ожненько приоткрыла дверь, и обратилась в слух.

— Здравствуйте, уголовный розыск, капитан Сокольский, я к вам по поводу вашей соседки, Червоны Никитичны Кирилловой, — бодрой скороговоркой выдал этот Фома неверующий.

Кстати, мое отчество перед соседями палить было совсем не обязательно — оно мне четверть века возраста добавляет.

— Здравствуйте, — интеллигентный голос Васи было еле слышно. — Не знаю, чем могу вам помочь, Червона недавно здесь живет, но не думаю, что она может быть в чем-то замешана, она производит впечатление очень законопослушной… законопослушного человека!

Да, я такая! Спасибо, сосед! Прости, что помяла тебе дверь!

— Ага, замечательно, — все так же бодро откликнулся Иван. — Червона Никитична сказала, что я могу к вам обратиться с вопросом по поводу ментальных установок сексуального характера…

— Что? — Вася, все это время старательно смотревший мимо капитана, удивился, забылся, поднял голову…

И посмотрел Ивану прямо в глаза.

Я замерла, Вася замер, Сокольский замер тоже.

Секунда, другая, третья…

Капитан зашипел — не хуже чем я. Капитан выругался — много лучше и забористее, чем могла бы я. Спиной вперед отступил к лестнице (видимо, опасаясь поворачиваться к Васе задом), а потом позорно сбежал.

Вслед ему по ступенькам несся мой злорадный хохот.

Минут через пять, отсмеявшись, успокоившись и устыдившись, я поскреблась в дверь сорок пятой квартиры:

— Вась, Вася… Не обижайся, пожалуйста! Я не со зла, а из чистой вредности! Прости, я больше так не буду! Нет-нет дверь не открывай — я и так после нашей утренней встречи на капитана Сокольского оторвалась… Вась, слушай, у меня подруга есть, давай я вас познакомлю? Она симпатичная, характер у нее легкий… и поведение тоже не тяжелое. Вась, ну извини меня, Вась! Так что, я подружке звоню?

— Нет! — Раздалось из-за двери трагически-паническое. — Я все испорчу! После того, как мы поссорились, я съел с горя килограмм мороженного! И теперь у меня пропал голос и половина обаяния!

— Отлично! Раз ты не против — я звоню!

— Я против! У меня ничего не выйдет! Она будет меня ненавидеть!

— В смысле — "не выйдет"? Вася, я тебе точно говорю, если войдет — то стопроцентно выйдет! Навсегда там еще никто не застрял!

— Ты не понимаешь! — Дверь распахнулась, и Вася печально посмотрел мне в глаза.

— Вася! — рявкнула я, зажмурившись.

Твою мать, ну классическое же "не рой яму другому"!

— Вася, — сказала я, не открывая глаз, но уже спокойным голосом. — Не парься, все хорошо. Я как раз очень удачно привела в порядок гормональный фон.

Но подруге я все равно позвоню. Подъезд надо спасать.