Гадости для радости ...и по работе

06/08

06/08

Червона

Чувство вины кольнуло остро и безжалостно, затапливая вторым слоем поверх облегчения, что Сокольский жив и очнулся.

Я вообще чувствовала себя слоистым коктейлем, смешанным умелым барменом: вина, облегчение, паника от непонимания, что с ним дальше делать, надежда на то, что если жертва наговской педагогики сразу не рехнулась — глядишь, и дальше останется интеллектуально сохранной… Стоило Сокольскому чуть на меня прикрикнуть, и “слои” смешались, закручиваясь в гремучую смесь, и переродились в агрессию.

— Сам дурак! Тебе трудно было загипнотизироваться? На кой черт было упираться? Какого хрена ты вообще сюда потащился, могли бы и без тебя прекрасно съездить!

Сокольский молчал и смотрел выразительно, вот только что именно она выражал, я не могла разобрать, и все сильнее заводилась.

— И не ори на меня! — Рявкнула я в итоге, устав от неопределенности и его молчания.

— Червона, — спокойно отозвался Иван. — Ты извини, но второй раз за день наезжать на женщину, которая умеет становится пятиметровой гадюкой — это все же не моя трава.

Он неожиданно потер щеки ладонями, сбиваясь с ровного уверенного тона, растерянно пробормотал:

— Черт, до сих пор не верю, что я это действительно видел… — но взял себя в руки. И продолжил твердо: — Вань, отставить панику. Объяснения, пожалуйста.

И я действительно отставила панику. Села на его кровать, подогнула колено, устраиваясь удобнее. На колено пристроила локоть, подперла рукой подбородок. И уставилась в упор на Сокольского.

Что ж ты за человек-то такой? Непрошибаемый, блин! Тьфу. Спросить, что ли?

— Вань, а ты какие колеса употребляешь? Отсыпь мне!

Переждала, мрачно сопя, его хохот. Зыркнула недовольно — мстительно позволив глазам пожелтеть. И заговорила:

— Как ты уже понял, здесь, в этом селе, живут не совсем люди.

Обдумала получившуюся формулировку, катая ее в мыслях, и поправилась:

— Или просто “не люди”, без “не совсем”. Хотя, нет, наверное, все же “не совсем люди” будет вернее, потому что мы же способны с вами скрещиваться, хоть и плохо, и значит, виды родственные. Хотя…

Я растерянно замолчала, запутавшись в мыслях, разозлилась на себя и отмахнулась:

— Не важно! Важно, что мы хотим сохранить свое существование в тайне. А если тайну сохранить оказывается невозможно, вот как с тобой, то запрос урезается до варианта “сохранить свое существование”. Нам не нужны здесь толпы паломников желающих узнать будущее, исцелиться или еще что. По многим причинам, но главная из них в том, что мы, наги, хоть и наделены некоторыми видовыми способностями, но наши возможности не безграничны, а человеческие аппетиты — как раз таки да. И сохранение своего существования в тайне для нашего вида — вопрос выживания.

Я взглянула на Ивана искоса: он слушал сосредоточенно и пока что на его лице читалось понимание. Удовлетворенно кивнув, я продолжила:

— Поэтому всем чужакам, которые приходят в деревню не жить, а за… за магическими услугами, так сказать, делают небольшое внушение. Никакого криминала! — Я приподняла руки, видя, как напрягся в Сокольском капитан уголовного розыска. — Просто внимание человека перестает акцентироваться на тех деталях, что связаны с магией. Гость их вроде бы помнит, пока это нужно, его сознание от них отмахивается. А когда насущная необходимость помнить полученные сведения отпадает, воспоминания и вовсе… как бы это сказать… Они отдаляются и затираются. Теряют значительность и четкость. Когда проблема Катерины и Андрея будет решена, Теплеевы, конечно, будут помнить, что такая проблема у них была, но здраво усомнятся, что помогла им какая-то поездка к черту на кулички. Ясно же, что помогла им доказательная медицина и курс лечения, а какие-то сомнительные бабки макисмум, могли создать эффект плацебо и помочь успокоиться. Им будет немного стыдно, что они поверили в такие глупости, но они придут к выводу, что на что только не ведутся люди в отчаянии, простят себе этот эпизод и постараются запихнуть его на самые дальние страницы памяти, сосредоточившись на том, что действительно важно. Отличная рабочая установка, всем помогает, и только ты!..

Я раздула ноздри, опять начиная злиться, но Иван меня перебил:

— Слушай, а не проще ли вообще стереть лишние воспоминания?

Я замахала руками:

— Ты что! Это же очень травматично!

— То есть, нельзя? — Въедливо уточнил Сокольский.

— Технически — можно. Но психика будет стремиться восстановить затертый участок памяти, это может привести к неврозам и расстройствам, а в худших случаях — к разблокировке воспоминаний. Поэтому мы не рекомендуем так делать. И порицаем тех, кто не прислушивается к нашим рекомендациям.

А змейские порицания — не та вещь, с которой хочется столкнуться разумным существам. Поэтому нарушителей бывает не так, чтобы много…

Впрочем, Ивану я об этом говорить не стала, Ивана это не касается. Итак нахватался ненужных сведений по самые уши.

Бедный…

Подавив некстати нахлынувшую жалость к мужику, я нарочито бодро продолжила:

— В общем, сплошная польза всем и со всех сторон, и если бы ты не уперся, ничего бы не случилось!

— А так — случилось?

И я, вздохнув, подтвердила:

— А так — случилось.