04/09
— Привет. — Голос Сокольского в телефонной трубке был деловит. — Есть информация по нашему делу. Я заеду к тебе?
— Заезжай, — щедро разрешила я, удерживая телефон между плечом и щекой и прикидывая, как бы мне ловчее собрать на веник осколки посуды.
— Тогда я подскочу через полчасика.
Сокольский отключился, а я вернулась к своему унылому времяпрепровождению.
Вчера я так и продрыхла в СПА до самого звонка от курьера, доставившего УФ-лампу из пункта выдачи.
По возвращении домой меня хватило только на то, чтобы наладить обогрев в террариуме. После я снова вырубилась — и уже до утра.
Утром заглянула Алевтина Витольдовна, желающая знать, как ее собственность пережила явление лича народу, а также его трагическую гибель.
Алевтина Витольдовна разбудила меня в несусветную десятичасовую рань, требовала странное, говорила сложное – и все это непроснувшемуся человеку.
Она ушла – а я где-то через полчаса после ее ухода проснулась.
И вот с тех пор я трудилась как пчелка, наводя порядок и вяло переругиваясь с домовой онлайн на тему “Кто виноват, что делать и как бы нам вернуть нам стену повесить навесной кухонный шкафчик так, чтобы это не нанесло квартире больше повреждений, чем при его падении”.
Сокольский явился в самый драматичный момент (впрочем, для такой матерой лентяйки, как я, любой момент уборки — драматичный).
Позвонил в домофон, поднялся в квартиру, прошел за мной в кухню…
Я мрачно ждала.
— Твою мать! Вань, два вопроса: что тут у тебя случилось и какого хрена ты мне об этом не сказала, когда я звонил? Я бы хоть инструменты взял!
И если начала фразы, которая про допрос, я ожидала, то ее конец… конец фразы болезненно царапнул мне сердце.
— Сокольский, — с чувством ответила я. — Не задавай вопросов, на которые ты не хочешь слышать ответов!
— Это ты сейчас про первый мой вопрос или про второй? — Неожиданно серьезно уточнил капитан.
— Это я сейчас про отстань!
Ну вот чего ты смотришь на меня так серьезно и хмуро? Я не готова!
Вздохнув и покачав головой, Сокольский протянул мне пакет, на который я как-то не обратила внимания сначала.
— Держи, — буркнул он, пока я, приподняв брови, изучала логотип ближайшего сетевого продуктового. — А то вечно ты меня кормишь…
О, Господи… В самое сердечко!
Впрочем, намек я поняла верно. И честно предупредила:
— У меня из посуды в живых осталась одна разделочная доска. Так что сегодня в меню — сплошь бутерброды.
Иван в ответ ухмыльнулся:
— Не гони, Червона! У тебя бутерброды — стиль жизни. Слушай, а если серьезно, что случилось? У вас на четвертом этаже…
Знаю: вывороченные двери, вылетевшие стекла, о-оч-чень характерные круглые отметины в стенах и следы горения на стенах, полу и потолке.
Вздохнув, я взглянула в Сокольского с жалостью: ну хороший же мужик, за что судьба с ним? Ладно, капитан, я не дам тебя в обиду!
И, твердо глядя ему в глаза, отрезала:
— Ты не хочешь этого знать.
— Кириллова… — вкрадчиво обронил Иван. — Я ведь и с поквартирным обходом могу пройтись!
— Господи, да отстань ты от меня! На четвертом этаже какие-то хулиганы стреляли по стенам, а там газовый баллон посреди лестничной клетки стоял — вот он и взорвался!
— Ваня, — укоризненно вздохнул тезка.
— Иди! Иди с поквартирным обходом! Я тебя не держу, мне же лучше — предоплату вы мне уже заплатили, не придется отрабатывать!
— Ваня.
Голос его стал еще укоризненней, хотя, казалось бы, куда еще, но нет, нет, нашлось куда!
— Вот что ты за человек, оперуполномоченный Иван Романович? Мало тебе тети Маши, мало, да? Еще надо? Ничего я тебе не скажу, потому что у тебя полномочий для ведения следственных мероприятий по этому делу нет! Хочешь что-то узнать — выясняй по официальным каналам!
-
— В общем, так, твой компас указал на некую дамочку по имени Оксана Ивашура, Андрею она приходится бывшей коллегой. Он года два назад перешел на то место, где сейчас работает, а до того трудился в одном коллективе вот с этой мадам.
Руки Сокольского лежали на руле, красивые крупные кисти, уверенно делающие привычную работу, и потому слушала я капитана вполуха.
Зато смотрела — в оба глаза. Ну я же не виновата, что смотреть сейчас приятнее, чем слушать?
Но все же слушала: ради мужчины, явившегося в мой дом, как рыцарь в сияющих доспехах, и спасшего меня из логова уборки, я была готова на многое.
— Не судима, не состояла, не привлекалась. Вся остальная информация, что у меня есть — из открытых источников. Пошарился по ее соцсетям — судя по ним, живет одна, за пять лет были одни длительные отношения, как раз около пяти лет назад. Сейчас постоянного партнера нет. Если не постоянные бывают — то она ими не светит. Больше из того, что может быть для нас ценно, вроде бы ничего. Да если хочешь, сама посмотри. Сейчас на светофоре остановимся, скину тебе ссылки…
Иван побарабанил пальцами по рулю, вздохнул. Взглянул искоса на меня. Спросил неуверенно:
— Слушай… может, это не она? Не похоже, что у Андрея с ней что-то было. Нет, не в том дело, что в ее аккаунтах о Теплееве и близко ничего нет, аккаунты и почистить можно. Просто… она как-то совсем не в Андреевом вкусе. Ему совсем другие ба… Кхм. Женщины нравятся. А эта Оксана вообще в его типаж не вписывается и близко. Сейчас приедем, я начну говорить… Блин, я и так себя как дурак чувствую, а если это еще и не она…
— Компас на нее указал?
— Да.
— Значит, это она.
На светофоре в мой мессенджер упали ссылки, и я безо всякого интереса погрузилась в мир Оксаны Ивашуры, не совсем, впрочем, понимая, зачем мне это надо.
В то, что Ивану удастся ее уговорить, я не верила ни на гран. Дело даже не в том, что никто в здравом уме твердой памяти не согласится принять откат от проклятия на себя — она, скорее всего, ни в проклятия, ни в откаты не верит. Дело в том, что когда ненавидят так сильно, что из этой ненависти без всякой магии рождаются проклятия, обычно даже гипотетически в чем-то помочь не соглашаются.
Вряд ли Иван, с его служебным опытом, это не понимал.
Черт его знает, на что он рассчитывал. Скорее всего, просто всеми силами пытался не допустить убийства.
В деле уговоров Ивашуры нам бы мог помочь компромат, буде таковой удалось бы нарыть, но… Сроки поджимали: Людмила на все-про все отвела нам неделю. После — спасать ребенка Андрея и Катерины будет поздно. Изменения станут необратимыми.