Гадости для радости ...и по работе

15/10

15/10

Червона

Выражение “Что за фигня?!”, отпечатавшееся на лице капитана Сокольского крупным матерным шрифтом, так и стояло у меня перед глазами, после того, как я закрыла перед ним дверь.

Закрыла, ушла в спальню — отныне холодную и пустую — и упала в кровать лицом.

Татьяна неодобрительным “Ш-ш-ш!” отреагировав на содрогание матраса, скользнула с кровати прочь.

На душе было так паршиво, что даже банковское извещение о поступивших деньгах от Ивашуры, не радовало. Ну, деньги. Ну, оплатила она разбитый ею же террариум. Радость-то в чем?

Подтянув колени к груди, я свернулась в клубочек и постаралась ни о чем не думать.

Паршиво.

Паршиво-паршиво-паршиво.

Ну я же как лучше хочу! Я все правильно сделала!

Я действительно могу в любой момент сорваться домой. Потому и связываться с Сокольским не хотела до последнего: нравиться-то он мне нравился, но связывать себя отношениями и связывать ими кого-то другого, когда ты в любом момент можешь собрать вещички и свалить, прямой наводкой устремившись к родной общине, это как-то… Эгоистично. Жестоко и некрасиво.

Вот не хотела связываться — и не надо было! А я потакала своим прихотям, и в итоге получилось, как получилось — жестоко, эгоистично и некрасиво.

Зло пнув саму себя мысленно, я закуталась в кокон из одеяла, и затаилась, стараясь не шмыгать носом.

Когда молоденький наг отделяется от общины, сначала ему приходится тяжело, но он постепенно змейская сущность адаптируется, привыкает жить без эгрегора — и со временем нагу становится все легче. В какой-то момент, он доходит до состояния, когда практически перестает замечать давление мира вне общины. Нет, он, этот мир вне общины, давит на плечи, но жизнь вообще штука, в которой полно давления, и к этой тяжести мира на плечах оказывается вполне возможным привыкнуть. И чем наг сильнее сильнее, тем привыкнуть ему легче.

И какое-то время наги живут, встраиваются в человеческий социум, расширяют свой кругозор, получают опыт. Получают образование. Делают карьеру. Развиваются.

И все это время вместе с ними растет их магическая сила.

Такова наша природа: мы прибываем силой всю жизнь, неспешно, но неизбежно, и даже если ты совсем, совсем-совсем не используешь магию, ты все равно постепенно прирастаешь в магической силе — и в какой-то момент магическому существу становится плохо в не магическом мире. Неуютно. Тошно. Невыносимо.

И чем наг сильнее, тем быстрее это происходит.

Снаружи это выглядит так, будто востребованный специалист с успешной карьерой вдруг бросает все, подводит работодателя и коллег, увольняется и уезжает в деревню, закапывать в землю свой успех.

Старшие рассказывали, как это выглядит изнутри.

Как будто внутри у тебя что-то зудит, и никак невозможно избавиться от этого зуда. Это зудит магический источник, и его не почесать и мазью не помазать. Можно только терпеть — либо же дать источнику то, что ему нужно: насыщенный родной фон. Постепенно это чувство нарастает и усиливается, дополняясь по мере развития, прочими неприятными эффектами: плохой сон, раздражительность, нарушение внимания…

Один из наших в такой ситуации решил терпеть: он был военным и до очередного звания оставалось всего ничего, не больше полугода. А магической силы он особой никогда не имел, и потому уж шесть месяцев рассчитывал продержаться…

Продержался два. Из армии увольнять его пришлось с помощью наших видовых штучек: по месту несения им службы поехали наши старухи, в составе малого Круга, чтобы убедить командование не признавать капитана дезертиром, а комиссовать по состоянию здоровья в результате нервного срыва…

Ситуацию удалось более-менее уладить: в конце концов, видимых причин для дезертирства у капитана не было… А вот нервный срыв — был.

Он после того случая около года не мог покидать общину. Физически плохо вне поля эгрегора становилось.

А вот у тех, кто себя не насиловал, таких осложнений не бывало.

В противостояние со своей природой впрягались обычно те наги, у которых что-то удерживало во внешнем мире: карьера, отношения, поставленные и не достигнутые цели.

Я ни во что подобное влезать не рассчитывала, и планировала, ощутив, что урок выполнен, упорхнуть в родные пенаты без отягощений любого рода.

А возвращение… возвращение было не за горами: моя сила прибывала рывком, и за последнее время я дважды отмечала скачкообразный рост возможностей. Истинное пророчество и предсказание для соседки-иной явно выходили за пределы того, что было доступно мне совсем недавно.

Так что все я сделала правильно.

Все равно потребность в эгрегоре может встать в полный рост в любой момент, и отношения развалятся — так зачем нам обоим увязать в них еще сильнее?

Я и за две недели успела в Сокольского с головой вляпаться…

На полу тихо шелестела чешуей Татьяна, подыскивая себе место поукромнее, сквозь приоткрытую створку окна с улицы доносился шум машин и детские радостные крики, а я лежала на дурацкой кровати в дурацкой съемной квартире, свернувшись в позу эмбриона, и хотела просто перестать чувствовать.

Ну ее нахрен, эту вашу любовь, если к ней такое привыкание!

Пожалуй, сейчас я могла бы понять Оксану Ивашуру. Вот только повторять ее путь мне не хотелось — а значит, нужно взять себя в руки и встать.

Встать, я сказала!

Молодец, Червона, встала, ты умничка.

А теперь быстро придумала себе занятие, которое позволит, как минимум, отвлечься, а как максимум — повысить настроение.

Что, значит, не хочется? Я сказала, быстро! Бегом!

И вот тут мне стало как-то прям чертовски обидно.

То есть, мало того, что мне сейчас ужасно плохо — так я еще и сама на себя ору, как сержант на плацу!

И это вместо того, чтобы поддержать! Что за свинство такое со мной происходит, а? Как можно с собой так обращаться?

Да, мне плохо! И еще долго будет плохо! Это же не повод спускать на себя всех собак!

И… и… и вообще! Сейчас психану, и пущусь во все тяжкие! И буду сорить деньгами! И творить безумства! И куплю, наконец, те проклятые туфли из голубого питона, и плевать, плевать, плевать вообще на все!

Пнув в порыве возмущения домашние тапочки (Татьяна осуждающе зашипела и переползла подальше от мягкого снаряда), я заметалась по комнате, пытаясь разом одеться, побросать в сумку все нужное для загула и накраситься.

Стук в дверь раздался в самый неподходящий момент: от внезапного грохота у меня дрогнула рука и щетка для туши за малым не попала в глаз.

Да твою дивизию! Кого там черти принесли?

Вспомнив, как около двух недель назад в мою дверь точно также грохотали, я кровожадно загадала: пусть это снова будет Василина Никаноровна! Пусть она пришла сказать, что ее кота Мурзаила все же кто-то порешил, и теперь она ищет виновных!

На волне питавшей меня ярости к самой себе и всему миру в придачу, я метнулась в прихожую и рывком распахнула дверь…

Чтобы уткнуться взглядом в Ивана.

Слова присохли в горле. Я замерла.

Осторожно, словно боясь спугнуть, Иван поднял на уровень груди букет, который держал почему-то опущенным вниз, пока колотил в двери. Протянул его мне.

— Иван… Ваня, я не могу. Я правда не могу.

— Почему? — Знакомый и так быстро ставший родным голос звучал глухо. — Потому что я — человек?

Я резко замотала головой:

— Нет, Вань. Я просто не хочу, чтоб было еще хуже.

Он устало вздохнул. Посмотрел на меня, как на маленькую.

— Не будет хуже.

— Будет! — Упрямо отозвалась я, чувствуя, что и вправду веду себя по-детски.

— Ну, будет — так будет, неожиданно легко согласился Иван. — Вань, а, Вань… у нас с тобой столько всего уже было — секс, знакомство семьями, и даже драка с общим врагом была — а свиданий не было. Пойдешь со мной на свидание, а? В конце концов, это твое “рано или поздно” когда еще наступит, а сейчас — уже есть!

Я задохнулась от боли.

Я набрала в грудь воздуха, чтобы ответить “нет”...

— Я тебя люблю, Вань.

И дурацкое правильное “нет” застряло у меня в груди.

Потому что… потому что…

Иван шагнул вперед, и обнял меня, стоящую в дверях, прямо вместе с букетом, который я у него так и не забрала.

— Я тебя очень-очень люблю, Вань, — прошептал Иван, целуя мою макушку.

И я не особо-то сопротивлялась, когда мои руки сами собой обняли его в ответ.

В конце концов, какого черта?! Я ведь уже нацелилась творить безумства!

…а капитан Сокольский — это намного безумнее, чем какие-то там туфли из голубого питона!