Герой

Глава десятая

Бурно и радостно проходила весна. Возвращаясь с занятий, Стив ещё издали замечал возле «Голубятни» машину Мелиссы. Она приезжала в самое разное время, иногда даже в полдень.

— Скучно мне было, — тихо говорила Мелисса.

Стив садился в машину, и они уезжали куда-нибудь за город.

Часто они ходили в гости. Приглашения сыпались со всех сторон. Мелисса привыкла к светской жизни, к званым обедам и вечерам. Маккейб занимал видное положение в штате, а Мелисса училась в самых фешенебельных школах, поэтому всюду её хорошо знали, и старые знакомые с радостью приветствовали её, где бы она ни появлялась. Стива закружил водоворот новой жизни. Всё было для него ново и интересно: и вечеринки в Вашингтоне и Ли, и весёлые уик-энды в Ричмонде, когда они катались по ночам в открытых машинах и во всю глотку орали песни. На танцы они ходили вместе с Уиттьером, с его благовоспитанными бесцветными девицами из соседних женских колледжей. Все девицы были до странности похожи одна на другую.

Стив много времени проводил с Уиттьером. Друзьями они не стали, но часто бывали в одних и тех же местах, вместе кутили. Чего только с ними не случалось! Однажды вечером, когда они ехали весёлой компанией с танцев из Шарлотсвилля, у них кончилось горючее, и пришлось добираться до города на попутном грузовике. А другой раз они вшестером удрали с вечеринки, поехали в горы на озеро и купались голышом в ледяной воде.

Мелисса, казалось, могла проводить время, как ей вздумается. Маккейб уехал по делам в штат Миссисипи, и Мелисса упивалась свободой, по-детски восторгаясь самыми простыми вещами. Она опять занялась живописью и брала с собой альбом и акварельные краски, когда они со Стивом ездили за город. Рисовала Мелисса легко и уверенно.

— В этом-то вся и беда, — жаловалась она. — Слишком легко это мне даётся. Слишком гладко получается. Как будто всё хорошо, всё правильно, но душу не трогает. Но я уже махнула рукой на свою живопись. Великой художницы из меня не получилось. Ну и пусть. Маккейб всегда говорил, что успеха на этом поприще я не добьюсь. Впрочем, это не помешало ему дать мне возможность учиться, а когда из моего рисования ничего не вышло, он стал ещё добрее и ласковее.

Стив всё ещё многого не понимал в её отношениях с Маккейбом. Мелисса говорила о нём то с нежностью и любовью, то с горькой затаённой ненавистью. Вероятно, такое двойственное отношение было связано с сумасбродством и непоследовательностью самого Маккейба, с его внезапными переходами от великодушия к гневу. И всё-таки чаще всего Мелисса вспоминала, как Маккейб утешал её в минуты разочарований и неудач. Как бы он ни обижал её, она видела в нём опору.

— Мне кажется, что он бывал особенно добр ко мне, когда у меня что-нибудь не получалось. Помню, как он помог мне после истории с Меклином.

— Это с тем юристом?

— Да, мы были помолвлены. Маккейб дружил с ним и много о нём рассказывал. А потом Меклин приехал к нам в гости и прожил целую неделю. Он мне очень нравился. Я была совсем ещё девчонкой, и седина на висках меня просто заворожила. А того, что он алкоголик, я по молодости и не заметила.

Стив подумал, что все мужчины, с которыми Мелиссе пришлось столкнуться, имели между собой что-то общее.

— Иногда мне кажется, что Маккейб нарочно окружал тебя людьми с каким-нибудь изъяном.

— Никогда об этом не думала, — пожала плечами Мелисса.

— А ты подумай. Вспомни-ка того художника, как его зовут? Дэйнджерфильд? Ведь он такой же. Внешне привлекательный, а по существу слабый человек. Может быть, Маккейб нарочно так делал? Сначала ты увлечёшься, а потом узнаешь человека получше, разочаруешься, тебе будет плохо, а Маккейб как раз окажется рядом, утешит тебя и приласкает.

— Возможно. — Мелисса сделала несколько аккуратных мазков и обернулась к Стиву. — Только это неправда.

— Ты действительно никогда об этом не задумывалась?

— Нет. — Мелисса снова склонилась над альбомом.

Стив задумчиво жевал травинку.

— А по-моему, всё очень просто.

Он вспомнил случай, когда Маккейб добивался, чтобы он уговорил Мелиссу вернуться в Мексику. Выглядело всё это вполне невинно: Маккейб хочет, чтобы Мелисса продолжала заниматься живописью, и просит у Стива помощи.

— Всё-таки, ты, наверно, придумываешь, — сказала Мелисса. — Он всегда шёл мне навстречу, когда я хотела чем-нибудь заняться. То я училась играть на рояле, то решала заняться журналистикой. Он сам подыскал мне на лето работу в газете, но у меня плохо получалось. Теперь вот живопись. Он всегда подбадривал меня, советовал попробовать свои силы.

— Неужели? — с издёвкой спросил Стив. — Конечно, он устраивал все эти занятия, только заранее предсказывал, что у тебя ничего не выйдет. Он давал тебе понять, что всё это — пустая трата времени, что помогает он лишь потому, что ты этого хочешь.

— Нет, нет, что ты! — Мелисса покачала головой. — Он говорил это не нарочно, он был искренне убеждён, что я не умею доводить дело до конца. — Мелисса улыбнулась. — Однажды мне приснилось, будто я великая актриса и играю, кажется, Офелию. Началась сцена, в которой у меня большой монолог. Публика затихла, в зале — ни звука. Я вышла на авансцену и хотела было начать, но тут меня стошнило. — Мелисса покраснела и улыбнулась. — Вот так. Вот такая у меня жизнь. Точь-в-точь такая.

Те весенние дни были прекрасны. Когда Мелиссе надоедало рисовать, она раздевалась и грелась на солнце. Сама она не купалась, но очень любила смотреть, как Стив плескался и фыркал в холодной воде стремительной горной речки. Накупавшись всласть, Стив, тяжело дыша, вылезал на берег и ложился рядом с Мелиссой. Он нежился в тёплых лучах солнца, вдыхал крепкий запах земли, обнимал и целовал Мелиссу, и дремлющая страсть медленно пробуждалась в них.

— Мужчина, — сонно бормотала Мелисса. — Большой молчаливый мужчина. Чёрт бы тебя побрал... Да, да. Вот они, эти большие руки. Большие мужские руки. О, ты дикарь! Ты дикий и нежный мужчина...

Потом они возвращались в город, счастливые и беззаботные, с чувством приятной усталости и голода.

Весёлая, чудесная студенческая весна. Вечером они отправлялись в кабачки Абингдонского шоссе. Часто с ними бывал Хауслер. Мелисса и Хауслер нашли общий язык, как только познакомились. Мелисса умела перевоплощаться неузнаваемо. На танцах в студенческих общинах она держалась холодно и высокомерно. В светской болтовне умела к месту упомянуть имена известных людей или общих знакомых, вспомнить весёлые вечера в клубах, зимние месяцы, проведённые на курортах Уайт Сульфур Спрингс, и летние — в Эдгартауне. А в кабачках Мелисса неизменно вступала в язвительную перепалку с Хауслером. Оба делали вид, что терпеть друг друга не могут.

— С кем вы теперь живёте, Хауслер? Напомните-ка мне, а то я перепутала всех ваших женщин.

— Теперь с Мэйбл. Её муж торгует подержанными автомобилями. Ну и дурак он! Когда они поженились, она была такой невинной, что он попросту изнасиловал её. Брачную ночь она проплакала в Вашингтоне, в номере гостиницы, сидя на стуле. А этот дуралей думал, что она скучает по дому!

— Относительно вас и ваших женщин у меня своя теория, Хауслер, — смеялась Мелисса. — Слишком они вас волнуют, вот вы и говорите о них без конца.

— Может быть, и так. Вы, женщины, всегда всё знаете.

— Кому же и знать, как не нам?

— Эх, женщины, женщины! — с отвращением ворчал Хауслер. — Странные зверюшки.

Если же Мелисса на минуту отходила от них, Хауслер говорил Стиву:

— Ты держись за эту девку, Новак. Она молодчина. Дружи с ней, я разрешаю.

После кабачка, или танцев, или ужина в загородном ресторане Стив и Мелисса возвращались в её комнату в «Плантейшн Хауз». Она садилась в кресло, курила и смотрела, как занимается Стив, пытаясь осилить сонеты Донна или испанские глаголы. Потом поднималась, закрывала его книгу, гасила свет, и они погружались в безмолвие ночи.

Весенние тренировки начались в середине апреля. После обеда футболисты трудились до позднего вечера, пока не становилось так темно, что не видно было мяча, отрабатывали броски, крутили велосипедные педали, толкали плечом чучела. Скучное, кропотливое, потогонное занятие, при помощи которого они сбрасывали лишние фунты, накопленные за зиму.

Потом, избитые и измученные, они проводили тренировочные матчи при уныло-жёлтом искусственном свете.

Иногда Стив встречал на стадионе Эдди. Тот выталкивал со стадиона фотографов, гнал из раздевалки репортёров. Эдди много разъезжал по штату; он заходил в редакции местных газет, встречался с редакторами спортивных отделов и, вручив им потихоньку двадцатидолларовые бумажки, снабжал подборками заранее подготовленных сенсационных статей. На субботу и воскресенье Эдди вылетал в Нью-Йорк, толкался в редакциях журналов, на радиостанциях и в коктейль-барах и исподволь, очень тщательно и дипломатично, словно готовил смену министра иностранных дел, организовывал кампании по рекламе.

Известность Маккейба как шефа команды росла с каждым днём. В газетах стали появляться его фотографии. Имя его то и дело упоминалось в статьях. «Президент общества бывших студентов, член муниципального совета Маккейб заявил...»

Эдди провёл конкурс на лучшее название команды. Остановились на «Золотом приливе». Для игроков заказали новые формы: специальные позолоченные шлемы и яркие штаны из золотистого шёлка. Для усиления университетского оркестра на время состязаний Эдди выписал из Ричмонда женский оркестр с тремя капельмейстершами по шесть футов ростом.

В конце первой недели тренировок на стадионе появился Дик Робертс, звезда профессионального футбола, завоевавший любовь зрителей в роли заднего защитника сборной Америки. После тренировки Теннант познакомил с ним команду и сказал:

— Робертс поможет нам разработать новую систему. Мы сильны по краям и в защите, так что в следующем году мы примем тактику «пас на бегу». У нас будет Т-образное построение. Это значит, что мы должны разучить серию новых приёмов, разработать совершенно новый стиль игры. С сегодняшнего дня каждый вечер, с восьми до десяти, будем заниматься у классной доски. Всё.

Когда команда стала расходиться, Теннант подозвал Стива.

— Дик будет отрабатывать твои пасы по утрам около часу в день. Я сказал ему, что ты даёшь хорошие короткие и низкие пасы, а длинными ещё не овладел как следует.

— По утрам? Но у меня утром занятия.

— Всего только час. Ничего страшного, если пропустишь одну лекцию. Тренировки мы будем назначать так, чтобы они приходились на разные предметы. Это я устрою.

Стив покачал головой.

— Я так не могу. И с вечерними тренировками нам тяжело. Я здорово отстал за футбольный сезон и весной хотел наверстать.

Теннант состроил печальную извиняющуюся мину.

— Нам стоило больших денег привезти сюда Дика. Ведь мы и наняли его главным образом для того, чтобы он позанимался с тобой. Мы собираемся сделать тебя центральной фигурой в нашей системе. Ты должен быть силён в любых комбинациях. И тогда сделаешься вдвойне опасен для противника.

— Мне, честное слово, очень жаль, — сказал Стив, — но я всё же не могу пойти на это. Учёба требует времени, и мне дорога каждая минута.

— Если бы у нас был другой выход, — мягко сказал Теннант, обняв Стива за плечи, — то я бы попробовал помочь тебе. Я же всё понимаю. Я уважаю ребят, которые хотят учиться...

Стив нахмурился.

— Знаю, знаю, — тихо продолжал Теннант. — Я не просил бы тебя об этом, если бы не был в тяжёлом положении. — В его голосе послышалось отчаяние. — Так много зависит от следующего года, поверь мне. Я на тебя рассчитываю. Я занимаюсь с ребятами двадцать два года и ни разу никому не причинил вреда, если мог избежать этого. Ты должен мне поверить. У меня никогда не было сыновей, только вы, ребята, и заменяли мне их. Я лучше отрублю себе руку, чем обижу тебя. Пожалуйста, согласись, у нас нет другого выхода. Ты хороший парень, но ещё молод и неопытен. Тебе надо тренироваться.

Теннант говорил сдавленным, дрожащим голосом. Он почти умолял.

— Я прошу тебя сделать это для меня, мне это необходимо. Пожалуйста!

Стив посмотрел на него смущённо и растерянно. Ему было и жаль Теннанта, и лестно, что тренер вынужден упрашивать его. Он подумал: «В конце концов, это делается для моей же пользы. Мне ведь действительно нужна помощь Робертса. Один только утренний час. Занятия от этого мало пострадают. Наверстаю на прогулках с Мелиссой. Придётся брать с собой учебники и читать, пока она рисует».

— Ну как, Стив? — спросил Теннант.

— Хорошо, — ответил он покорно. — Хорошо, я попробую.

Утром Стив вышел на первую тренировку с Диком Робертсом. Целый час он кидал мяч в мишень, нарисованную на холщовом щите, а Робертс наблюдал, спокойно, по-деловому давал советы.

Когда они кончили, Стив отправился в раздевалку освежиться немного под душем перед занятиями. Там на деревянной скамье около его шкафчика сидел Маккейб.

— Я наблюдал за тобой. Понравился тебе Робертс?

— Он своё дело знает.

— Хорошо. — Маккейб смотрел, как Стив снимает с себя тельник и тренировочные штаны. — Теннант говорит, ты недоволен, что придётся пропускать занятия из-за этих тренировок.

Стив кивнул.

— У меня ни минуты не остаётся, чтобы посидеть за книгами. Я здорово отстал, а через две недели у меня коллоквиум по математике. Мне этот коллоквиум, что экзамен по греческому — ничего не знаю.

Маккейб улыбнулся:

— Беспокоишься, значит?

— Конечно.

— Боишься, что выгонят из университета?

— Не в том дело. Всё дело в...

— У тебя есть пара замечательных ног. Ноги, как у беговой лошади. Люблю смотреть, как ты бегаешь! Мне нравится, как ты орудуешь своими коленями.

Маккейб взял трость и встал.

— Не думай ни о чём. Занимайся с Робертсом. Разучивай свои пасы.

— Конечно, только...

— Тебя не выгонят. Гарантирую.

— С вашей гарантией из меня выйдет обыкновенный балбес футболист, — возмущённо сказал Стив.

— Да, — ласково ответил Маккейб. — Это я тебе тоже гарантирую. Слушай, парень, не будь дураком. Что ты изучаешь? Технику? Ну, хорошо, ты получишь диплом. А дальше что? Если тебе повезёт, через десяток лет будешь зарабатывать тысяч восемь. А наступит кризис, придётся тебе торговать яблоками на перекрёстке.

Маккейб погладил руку Стива.

— Работай со мной. Слушайся меня, не поступай опрометчиво и будешь как сыр в масле кататься. Отдавай футболу всё, на что ты способен, а когда закончишь университет, сможешь сам назначать себе цену. Они будут бегать за тобой. Да я и сам побегу. У меня работают несколько инженеров, и дела у них идут совсем не плохо. Ну, ладно, иди в душ.

Стив втайне приободрился. Впервые Маккейб обещал ему что-то определённое. Раньше он только делал туманные намёки, а сегодня Стив услышал определённое обещание. В будущем его ждёт работа. Чёрт возьми, имеет ли какое-нибудь значение, что он пропускает занятия и с трудом сдаёт зачёты? Он уже устроен. К тому же потом он сможет приезжать в университет летом, на дополнительные занятия, и наверстает упущенное.

Когда Стив вышел из душа, Маккейб всё ещё сидел в раздевалке. Он молча ждал, пока Стив оденется, потом они вместе вышли.

— Мы держим это ещё в секрете, — начал Маккейб, — но я думаю, ты должен знать. В следующем сезоне нам предстоит играть с Алабамой и Тулейном.

— Да ну? Вот это замечательно!

Маккейб улыбнулся:

— Нам пришлось согласиться на то время, которое они сами предложили. Будет две встречи подряд в начале сезона.

— Да мы их разгромим!

— Не петушись. У них здоровенные ребята. Каждый весит фунтов на десять больше, чем любой наш. Шансы у нас не так-то велики. Но, может быть, повезёт.

— Да что там повезёт! Мы их разобьём наголову!

Маккейб взглянул на Стива:

— Помню, как я первый раз встретил тебя. Ты не очень-то тогда петушился. Тогда ты говорил только: «Да, сэр», «Нет, сэр».

— Когда вы первый раз встретили меня, мы ещё не выиграли пятнадцать встреч подряд.

— Да я не возражаю, пожалуйста, — сказал Маккейб. — Но тебе придётся напрячь все свои силы. У Алабамы нам нелегко будет выиграть.

Они вышли со стадиона. В машине Маккейба за рулём сидел Джон. Маккейб кивнул ему и, взяв Стива под руку, прошёл мимо. Они подошли к другой машине, которая тоже стояла у обочины. Это был новенький чёрный форд. Его хромированные части блестели в лучах утреннего солнца.

— Нравится? — спросил Маккейб.

Стив молча кивнул головой, с восхищением разглядывая машину.

— Свидетельство о покупке лежит в ящике для перчаток, — продолжал Маккейб. Серьёзно, без улыбки следил он за смущённым, растерянным лицом Стива.

— Не торопись. Води осторожно. Смотри не разбейся.

— Я не могу принять такого подарка... — начал было Стив, но Маккейб прервал его:

— Можешь, можешь. Садись-ка лучше.

Он улыбнулся. Стив тоже улыбнулся и, робко открыв дверцу, сел в машину. Он погладил рукой красную обивку, любовно осмотрел блестящие приборы на щитке. Нет, этого не может быть! Сомнения и стыд одолевали его. Зачем Маккейб дарит ему машину, что он захочет получить взамен? Но он тут же успокоил себя. Какого чёрта? Что значат для Маккейба какие-то несколько тысяч долларов? Успехи команды Джексона для него важнее, чем пятьдесят машин. «В конце концов, — думал Стив, — я никому ничего не обещал. Я не напрашивался на этот подарок. И если Маккейб решил таким способом отблагодарить меня за игру, почему я должен отказываться?» Стив заметил, что в машине есть радиоприёмник и печка. Да, подарок был великолепный.

— Мы думаем дать несколько званых обедов для выпускников университета — устраивает их Эдди Эйбрамс — и на этих обедах объявим новый календарь встреч, — сказал Маккейб. — Поедем в Ричмонд, в Норфолк и, может быть, в Луисвилл. Будем показывать фильмы, снятые во время прошлогодних встреч, Теннант расскажет о вас старым выпускникам. Они познакомятся с тобой и с некоторыми другими ребятами. Надо их растормошить к следующему сезону. Пусть интересуются командой. Вот увидишь, стадион всегда будет полон народу.

— Значит, придётся ездить в Ричмонд и в другие города... А занятия как же? — спросил Стив, нахмурившись.

— Да придётся пожертвовать всего несколькими пятницами и понедельниками. Ничего страшного, всё можно поправить. Я же сказал, что тебе нечего беспокоиться. Если потребуется, наймём репетитора. Позанимаешься с ним и догонишь.

Маккейб закурил сигару, не спуская глаз со Стива. Он видел, что тот ещё колеблется.

— Все влиятельные люди штата будут присутствовать на этих обедах. Ты познакомишься с издателями газет, политическими деятелями, вообще со всеми, кто может быть тебе полезен.

Маккейб погладил рукой дверцу машины в знак того, что вопрос решён.

— Первый обед состоится в Норфолке в следующую субботу. Поедешь туда на своём форде.

Маккейб кивнул головой, давая понять, что разговор окончен, и пошёл к своей машине, мягко стуча резиновым наконечником трости по асфальту дороги. За ним тянулась тонкая струйка сигарного дыма.

Вдоль всего шоссе были расставлены рекламные щиты с надписью: «Следите за игрой „Золотого прилива“!» — реальные следы деятельности Эдди Эйбрамса. Там же приводился график встреч команды Джексона в предстоящем сезоне.

Стив и Мелисса остановили машину перед одним из щитов на дороге, ведущей в Норфолк, и прочли: «Уэйк Форест, Уильям энд Мэри, Тулейн, Алабама...»

На банкет собралось много бывших студентов Джексона — агентов компаний по недвижимости, комиссионеров по продаже металлических товаров, юристов и владельцев табачных плантаций. Всё это были преуспевающие люди, приехавшие из Вильямсберга, Суффолка и Элизабет. Раскрасневшись от пива и перебивая друг друга, они вспоминали добрые старые времена и учили Теннанта Проповедника, как руководить футбольной командой.

Вечером в просторном особняке судьи Флаурноя, влиятельного лица в политических кругах штата, состоялся приём для избранных. Маккейб с гордым видом хозяина водил Стива по залу, представлял его гостям: вежливому болезненного вида банкиру, которого все звали просто Фликом; ласковому, тонкоголосому человеку, имевшему какое-то отношение к железным дорогам; торговцу хлопком из Нового Орлеана и загорелому добродушному чикагскому издателю-миллионеру, который развлечения ради держал в Виргинии конный завод.

Для Стива это был совершенно новый мир. И все в этом мире хотели познакомиться с ним, все о нём слышали. Дамы были элегантны и приветливы. При виде его они высоко поднимали брови и восклицали:

— Ах, это тот самый замечательный молодой человек!

На их лицах появлялась странная полуулыбка, и трудно было понять, смеются они над ним или говорят серьёзно. Они говорили, что читали о нём в газетах и что он выглядит гораздо лучше, чем на фотографиях. В самом деле, он гораздо лучше! Нет, правда, он просто восхитителен.

Банкеты и вечера, которые устраивались в богатых домах, проходили легко и непринуждённо. Но за кажущейся непринуждённостью Стив улавливал что-то другое, о чём никто не говорил открыто. По отдельным словам, кивкам головы, подслушанным обрывкам разговоров он догадывался, что все заняты какими-то закулисными делами.

Да, за всем этим крылось что-то неуловимое и вызывающее беспокойство. Несмотря на изысканные кушанья, отличное виски и оживлённые разговоры, эти люди, кажется, не так уж приятно проводят время. Стив подметил, какой вид был у всех этих солидных мужчин и величавых женщин в редкие минуты, когда они забывались и не следили за собой: усталые и циничные лица, глаза, прикрытые отяжелевшими веками, скука на плотно сжатых губах. Оглядывая роскошные залы, Стив испытывал всё растущее разочарование. Он ожидал гораздо большего, думал найти в этом мире богатства и бриллиантов что-то замечательное, а увидел лишь самое обыкновенное: вежливые улыбки, скучный манерный разговор, услышал вялые растянутые слова «как это мило, дорогая»...

Стив побывал на многих званых обедах и приёмах, похожих на приём у Флаурноя, на которых собирались одетые по последней моде самоуверенные богатые люди. И разговаривали они так, словно всё в жизни изведали.

— Но право же, я просто не могу здесь дольше оставаться! Я дала слово Ричарду, что приеду к нему в Миннесоту. В конце концов, он ведь мой муж!

Женщина, сказавшая это, взмахнула серебряным мундштуком, чтобы показать, как тяжела её участь.

— Да, но Миннесота! Почему именно Миннесота? Бог мой, чем только люди занимаются в Миннесоте?

— Навещают родителей своих мужей. Целые дни проводят в обществе двух ужасных старых шведов, у которых так много денег, что они не знают, куда их девать. Пшеница, моя дорогая, — вот что там есть! Бесконечные поля пшеницы.

Сказав это, дама страдальчески вздохнула.

Стив остановился у дивана, на котором сидела маленькая хорошенькая женщина с рыжими волосами и великолепными плечами. На ней было гладкое вечернее платье с большим вырезом на груди. Рыжая волна волос красиво оттеняла белизну её плеч. Она взглянула на Стива и с улыбкой похлопала ладонью по дивану, приглашая его сесть.

— А теперь расскажите мне, пожалуйста, кто вы такой, — сказала женщина низким грудным голосом.

— Новак. Стив Новак.

— Ну, конечно! — Что-то в её тоне польстило Стиву. Ведь она сразу догадалась, кто он такой. — Маккейб так часто нам о вас рассказывал! Я ужасно жалею, что не видела ваши матчи. Последние несколько осенних сезонов мы жили на Бермудских островах. Там такая скука!

И снова в её тоне Стив уловил скрытый комплимент. Оказывается, для неё гораздо интереснее было посмотреть футбол, чем жить на Бермудских островах.

— Конечно, — продолжала рыжеволосая дама, — все говорят о бейсболе, но я думаю, что настоящая американская игра — футбол. Да, да, именно футбол. В нём много жизни, много... — Она изящно взмахнула рукой. — Одним словом, он насквозь американский. Я вас уверяю. А как вы думаете, мистер...?

— Новак.

Стив не мог понять, почему эти люди считают, что с ним обязательно надо говорить о футболе. Ему хотелось завязать беседу на другую тему, показать ей, что с ним можно поговорить и о музыке, и о театре, и обо всём, о чём она разговаривает с другими.

Дама положила свою маленькую белую руку на руку Стива и продолжала оживлённо говорить:

— Мне кажется, что игра в футбол требует величайшего мужества и напряжения сил. Когда я смотрю, как вы бросаетесь друг на друга, мне делается страшно. Да, я старая болельщица! Когда я училась в школе, то не пропускала в Принстоне ни одной игры. Я люблю футбол. Но он так пугает меня!

Стив смущённо улыбался. Как он ни старался, он никак не мог придумать, что бы сказать этому изящному, выхоленному существу, которое болтало, не переводя дыхания. К ним подошли мужчина и женщина лет пятидесяти. На ней была маленькая, украшенная цветами шляпка, а лицо покрывал толстый слой румян и пудры. Мужчина был похож на белку. Он непрестанно улыбался, обнажая торчащие острые зубки.

Увидев их, рыжеволосая дама возбуждённо воскликнула:

— Милые мои! Идите сюда и познакомьтесь с этим сокрушительным юношей. Это один из футболистов Маккейба, мистер Ковач.

— Новак, — тихо пробормотал Стив.

— Разумеется, — сказала дама с очаровательной виноватой улыбкой. — Я так плохо запоминаю фамилии! — Прежнее воодушевление в её голосе уже прошло. В жёстких блестящих глазах была неприкрытая скука. Она кивнула мужчине и женщине и, оставив их со Стивом, отошла.

Женщина в шляпке с цветами приветствовала Стива широкой улыбкой.

— Я знаю многих ваших людей, мистер Новак. Да, да! У Чарльза угольные шахты в Пенсильвании, так что мы ездим туда время от времени. Однажды мы попали на польскую свадьбу. Это было очаровательное зрелище. Правда, Чарльз?

Мужчина, непрерывно улыбаясь, подтвердил её слова.

«Ваших людей», — повторил про себя Стив и покраснел, чувствуя, как в нём закипает злость.

— Они пели очаровательные песни. Совершенно очаровательные. Разумеется, по-польски. А вы говорите по-польски?

Стиву стало не по себе. Он попробовал представить, как выглядят его костюм, руки, коротко остриженные волосы, лицо. Неужели в нём что-то такое, что отличает его от остальных? С возмущением он подумал, что у всех этих людей нет никаких оснований относиться к нему свысока. Стив начал было подбирать всякие грубые и оскорбительные выражения, но дама в шляпке с цветами тоже отошла от него и жеманно, интимным тоном заговорила с маленькой рыжеволосой женщиной:

— Скажите, а как поживает наша милая Кэтрин?

Чувствуя себя лишним, Стив стоял в стороне и слушал, как они обсуждают Кэтрин, перебрасываясь короткими фразами, сдабривая их многозначительными смешками. Он наблюдал за женщиной в шляпке и думал, что она глупа и что эта манера разговаривать снисходительным тоном недостойна и компрометирует её друзей. Наверно, другие ведут себя не так. Однако Стив знал, что все эти люди ведут себя так же высокомерно, а он, видимо, никогда не войдёт в их круг. Нет в нём изысканности и непринуждённости, нет уверенности в себе.

Стив стал бродить по залу. Он всё острее сознавал, что он здесь чужой. Стив прислушивался к разговорам, к пустой, бездушной болтовне, к двусмысленным остротам. Беспокойные, неуверенные нотки. Тревога, враждебность, страх прятались за скучными остротами. Женщины выдавали себя то пронзительными, назойливыми голосами, то нервным, злым шёпотом, то холодной, усталой улыбкой. Но больше всего Стива поражали глаза — пустые, бессмысленные, лишённые жизни. Он пытался убедить себя, что просто не привык ещё к этим людям, не знает их и не научился улавливать все нюансы их разговоров. Может быть, сейчас у них мода на скучающую позу, и ему только кажется, что они чего-то боятся. Но всё равно он не мог объяснить, почему у этих людей безжизненные глаза.

Стив смотрел, как Маккейб ходит вокруг стола, уставленного окороками, фаршированными омарами, сочными сосисками, ломтиками французского хлеба, пропитанными чесночным соусом, чашами с дымящимися моллюсками (их привезли по заказу Флаурноя на самолёте из штата Мэриленд). Маккейб не притронулся к роскошным яствам, а взял лишь немного помидоров.

Что думает Маккейб о его взаимоотношениях с Мелиссой? Возможно, он их не одобряет, но внешне он ничем не выдаёт себя. Стиву лишь казалось странным, что Маккейб ни разу не пригласил его к себе домой. Однако ведь и Мелисса тоже не звала его.

К нему подошла Мелисса.

— Уйдём отсюда, — предложила она.

Они вышли в библиотеку, а оттуда через боковую дверь на улицу.

Ночь была прохладная и ясная, бледно светились звёзды, и среди них висел тонкий серп луны. Они пошли тёмным садом, потом полем и очутились у белого здания, от которого тянуло запахом навоза и лошадей. Позади конюшни они нашли маленькую дощатую пристройку с камином. Стив разжёг огонь в камине, и они уселись на расстеленном на полу толстом навахийском ковре. Сухие дрова уютно потрескивали, их запах смешивался с ароматом духов, исходившим от волос Мелиссы. Она легла навзничь на грубый ковёр и притянула Стива к себе.

...Когда от сгоревших дров в камине остался лишь серый пепел, а в комнате стало холодно, Стив накинул Мелиссе на плечи свою рубашку, и они долго сидели на ковре, обхватив колени.

— Ты любишь меня? — спросила Мелисса. — Скажи правду, любишь? Ну скажи.

— Я люблю тебя.

— Наконец-то ты сказал! И я тоже люблю тебя. Смешно, правда? Лучших слов и не найти, чтобы сказать это.

— Нет, не найти. — Он погладил её по голове. Мелисса вдруг схватила его руку и прижалась к ней щекой.

— О, как она мне нужна. Как мне нужна твоя рука!

Стив обнял её, охваченный жалостью и нежностью.

— Я люблю тебя. Люблю, — повторял он, взяв её за подбородок.

— Спасибо, — ответила она серьёзно, потом протянула ему руку и засмеялась. — Помоги мне встать.

Они прекрасно провели этот уик-энд. Потом ездили в Ричмонд и в Роанок. Всюду было одно и то же — банкеты, рукопожатия, званые вечера, знакомство с влиятельными людьми, но им это не мешало.

Со Стивом все были очень любезны.

— Если вам нужно что-нибудь, скажите, — предлагали они.

В спортивных разделах местных газет публиковались сообщения о банкетах, по местному радио передавались интервью.

В понедельник после банкета в Роаноке Стив получил от мистера Мегрота записку с просьбой явиться к нему в кабинет.

— Здравствуйте, Новак. Садитесь. Давно я вас не видел.

— Мне так неприятно, что я пропускал занятия, — сказал Стив извиняющимся тоном. — Я был...

— Знаю. — Холёные белые руки Мегрота играли золотым карандашом. — Мне было скучно без вас на наших чаепитиях.

Наступила пауза. Стив сидел с бессмысленной улыбкой на губах.

— Я вызвал вас, чтобы узнать, как у вас дела с техническим черчением. Профессор Келси сказал, что вы не явились на экзамен.

— Мне очень жаль, но я должен был ехать...

— Знаю, — прервал Мегрот. — Я только хотел сказать вам, что разговаривал с Келси и он согласен поставить вам зачёт.

— Вы не должны были этого делать...

Мегрот надул свои розовые детские щёки.

— Если бы меня кто-то принуждал сделать это, я бы палец о палец не ударил. Но я знал, что у вас не было желания уклониться от экзамена, знал, что вы хотели сдавать его.

— Я не хочу получать никаких отметок, если не заслужил их, — сказал Стив.

— Что же вы сейчас собираетесь делать?

— Я сдам экзамен, и всё будет в порядке.

— А вы готовы? — спросил Мегрот.

— Нет, но, может быть, через несколько недель...

Мегрот повернулся к письменному столу и взял какие-то бумаги.

— Пусть всё останется как есть, — сказал он разочарованно.

Стив разозлился, в то же время ему было очень стыдно. Все футболисты так устраивают свои дела. Теперь Мегрот, конечно, разочаровался в нём.

— Назначьте мне день экзамена, — резко сказал он.

Чёрт возьми, он ещё покажет Мегроту! Он докажет всем, что не собирается пользоваться поблажками, не собирается выпрашивать льготы. Он может играть и сдавать экзамены.

— Я серьёзно прошу. Договоритесь, пожалуйста.

— О да, конечно, — сказал Мегрот, отворачиваясь, — вы делаете всё, что в ваших силах.

— Я говорю серьёзно! Назначьте день! — грубо крикнул он, схватив Мегрота за руку. Его бесило, что Мегрот не верил ему.

Мегрот взглянул на него, слегка улыбаясь, и примирительно поднял мягкую белую руку.

— Ладно, Новак. Через две недели. Я скажу Келси.

— Хорошо, — угрюмо буркнул Стив.

Мегрот вежливо кивнул. Стив повернулся и пошёл к выходу, всё ещё злой и немного пристыженный.

Банкеты проходили с большим успехом. В течение мая они состоялись в Линчберге, Уоррентоне и Питерсберге.

Близился конец семестра. Студенты старших курсов собирались по вечерам на ступеньках часовни и пели. От этих песен приятно щемило сердце. Стив понял, как сильно полюбил он университет. Его радовало спокойное и уверенное сознание, что он принадлежит Джексону, его порядкам и традициям. Теперь Стива уже хорошо знали в университете. В День памяти основателя университета, когда студенты проводили традиционную церемонию на могиле генерала Джексона, Стив был включён в состав почётного караула. Рядом с ним стояли президент студенческой организации Тенниель, редактор университетской газеты Прево, глава клуба «Каппа Сиг» Картер и Уиттьер.

Уиттьер занимал видное положение в Джексоне. Он был членом Студенческого совета, членом суда чести и капитаном футбольной команды. Все говорили, что его намечают избрать президентом Студенческого совета после Тенниеля.

В конце мая Маккейб приехал в Женеву и вызвал Стива к себе в «Плантейшн Хауз». Там уже находился Эдди Эйбрамс. Пока Маккейб говорил, Эдди молча сидел у окна и курил.

— Летом мы решили организовать рекламу нашей команде. Надо охватить все большие города в нашем штате, а потом поехать туда, где живёт много бывших питомцев университета, например в Вашингтон и Нью-Йорк. Нам особенно важно побывать в Нью-Йорке. Там можно будет это дело поставить на широкую ногу. Эдди рассчитывает договориться с радиоцентром.

— Летом мне надо работать, — сказал Стив.

— Знаю, Эдди говорил мне. Но это не проблема. Мы оплатим все твои расходы и будем выдавать ещё по двадцать пять долларов в неделю, чтобы возместить твои заработки.

Стив посмотрел на Эдди. Тот пожал плечами.

— Соглашайся.

— Пятнадцатого июня едем в Ашленд, — заявил Маккейб.

— Пятнадцатого — конец занятий. Мне бы хотелось повидаться с родными.

— Ты сможешь навестить их, когда мы будем в Нью-Йорке. В середине августа.

Стив колебался. Он знал, что должен поехать домой, должен повидаться с отцом. Старик ждал встречи с ним целый год. И в то же время к стыду своему Стив сознавал, что ему хочется принять предложение Маккейба. В конце концов, не столь уже многого от него хотят, тем более что Маккейб очень добр к нему — подарил машину... Отцу он объяснит, что поездка по стране даст ему возможность познакомиться с влиятельными людьми, что это важно для его карьеры. Дело не в футболе, от этого может зависеть всё его будущее. Он напишет отцу и объяснит. Маккейб упомянул радио: отец может слушать сообщения об их поездке по радио в баре у Мануэля. Это вознаградит его за то, что сын не приехал домой. Кроме того, во время поездки он будет писать отцу.

Стив повернулся к Маккейбу:

— Хорошо, я поеду.

Итоговые экзамены состоялись в первой половине июня. Стив старался изо всех сил. В последние ночи он предпринял отчаянную попытку наверстать упущенное, но уже ничего не мог сделать. Тупой страх и угрызения совести терзали его, когда он шёл на кафедру к Мегроту за переходным свидетельством. Он так и не пришёл к профессору Келси сдавать черчение, хотя сам просил Мегрота договориться об этом экзамене. Не было смысла приходить: Стив не успел подготовиться. Он хотел заниматься, но этому всё время что-нибудь мешало: то банкеты, то подготовка к Дню памяти основателя университета, то другие дела. Всё же ему следовало прийти к Мегроту и объясниться. Хотя бы попросить прощения. А так получается, что он просто уклонился от экзамена и ничего об этом не сказал.

Мегрот сидел за письменным столом. Не говоря ни слова, он вручил Стиву табель с годовыми отметками. Стив с удивлением рассматривал его: отметки неважные, но они давали право перехода на следующий курс. Он не мог рассчитывать даже на такие результаты.

— Хоть это-то я действительно заслужил? — спросил он Мегрота.

Мегрот сидел, скрестив руки, и, сощурившись, смотрел на Стива.

— А как вы думаете?

— Я благодарю вас за всё, что вы для меня сделали... За то, что вы говорили с Келси и остальными профессорами. Я же понимаю, без этого не обошлось. Я сдавал плохо.

— О да. Ну и что же?

— В следующем году всё будет иначе. Честное слово. Я буду заниматься. Это был особенно тяжёлый год — кампания по рекламе и вообще...

— Конечно, — сказал Мегрот, вставая. — Ну... желаю удачи.

— Спасибо.

Неожиданно Мегрот сказал:

— Вы щепетильный парень, Новак. Мне было очень интересно наблюдать за вами. Вы тянетесь к хорошему. Почему бы вам не приехать осенью в университет за две недели до окончания каникул? Может быть, я смогу помочь вам. Мы вместе займёмся, проштудируем то, что вы пропустили, и вы подготовитесь к следующему учебному году.

— Это было бы замечательно, только за две недели до начала занятий нас пошлют в горный лагерь на тренировки.

— А! Да, да, конечно. Я совсем забыл. Ну, так... до свидания. Желаю удачи. — Мегрот улыбнулся. — Кажется, я повторяюсь?

Всё лето Стив и Эдди провели в поездках. Маккейб успевал на все банкеты. Обычно он дневным самолётом прилетал, а ночным улетал. С ним приезжала Мелисса. Иногда она оставалась со Стивом на целый день. Тогда они ездили за город или на пляж, если он был неподалёку.

Хотя Мелисса и говорила, что счастлива, в ней чувствовалась какая-то озабоченность, словно её снедала тайная тревога. Так было, когда они первый раз попали на берег океана и пошли гулять по длинному молу. Мелисса крепко держалась за руку Стива.

— Я не умею плавать, — говорила она. — Совсем не умею. Однажды, когда я жила в штате Мэн, один мой друг — он был чудесным пловцом — попробовал научить меня. Но уже через два дня отказался от своей затеи. Понимаешь, я боюсь воды. Честное слово, смертельно боюсь. У меня всё не как у людей. Наверно, другие люди, думая о камне, представляют себе гранитные или мраморные колонны или каменные стены, а я так и вижу, как на меня обрушивается огромная скала. Другие, говоря о воде, представляют себе, как они моют руки или пьют, а мне тут же кажется, что я тону.

В августе они ездили в Вашингтон. Там на банкете присутствовали семь сенаторов, члены Верховного суда и помощник министра торговли. После Вашингтона была намечена поездка в Нью-Йорк. Стив решил не звонить домой. На следующий день он приедет без предупреждения и сделает отцу сюрприз. Он знал, что если позвонит, то отец попросит его приехать немедленно, а Стив уже договорился с Мелиссой в первый день походить по магазинам. Мелисса повела его в магазины Брукса, Аберкромби и Фитча и сама выбрала ему серые фланелевые брюки, элегантные оксфордские рубашки, несколько галстуков и кашемировый пиджак от хорошего портного.

Пиджак был великолепен, Стив радовался, что ему есть в чём пойти в любое общество. Он надел этот пиджак на банкет в Балтиморе и чувствовал себя в нём очень уверенно, когда Маккейб знакомил его с редактором журнала «Форчун» (окончил Джексон в 1921 году), с руководителем рекламной фирмы, имеющим связи с представителями радиокомпаний (окончил Джексон в 1927 году), и другими влиятельными людьми.

После банкета Маккейб повёз всех в «Кафе Сэсайети». Они смотрели эстрадное представление, пили кока-колу. Стив с Мелиссой танцевали. Стив и его товарищи, здоровые, широкоплечие молодые люди, так резко отличались от своих нервных, утомлённых покровителей и суетливых провинциалов, приехавших за покупками, что обращали на себя всеобщее внимание. В середине вечера Эдди подозвал Стива к себе и сказал:

— Слушай, парень, нам назначили банкет в Канзас-Сити. Только что сообщили. Там живёт много наших бывших студентов. У них намечен товарищеский обед, и они хотят посвятить его нам. Едем послезавтра.

— Как же так, Эдди! Ведь я ещё дома не был.

— Поезжай завтра.

— Всего на один день?

— Больше нет времени, не взыщи.

Когда они возвратились в гостиницу, было уже около четырёх часов утра. Стив проснулся поздно, наскоро позавтракал у себя в номере, надел свой новый пиджак и через тоннель Линкольна поехал на машине в Нью-Джерси.

Город Белые Водопады, скучный и грязный, дремал в лучах августовского солнца. Было около полудня, и Стив никого не застал дома. Он пошёл в бар Мануэля, узнал, где работает Джои, и поехал к нему в Пассейик. Там он разыскал механический цех — низкое здание с окнами, выходящими на улицу. Стив вошёл в цех. В углу у токарного станка стоял Джои в старой военной рубашке. Непривычно было видеть его в такой обстановке. Он налаживал станок для новой операции. Работал Джои легко и споро. Время от времени его окликали другие рабочие, Джои смеялся и весело кричал что-то в ответ. Держался Джои очень уверенно, видимо, он чувствовал себя здесь как дома. Был он по-прежнему маленьким и худым, но усталость на лице прошла и исчезли тёмные круги под глазами.

Ровно в час раздался свисток, заводской шум утих, и все пошли обедать. Джои тоже вышел из цеха с пакетом в руке, где лежал завтрак, и увидел Стива.

— Привет, братишка.

Они уселись в машине. Казалось, что одежда Стива и его автомобиль не произвели на Джои впечатления.

— Коляска неплохая. Есть хочешь?

— Нет, спасибо.

— Значит, они дали тебе машину. Очень мило.

— А что в этом плохого?

— Ничего. У нас в цеху хозяева давали раньше к рождеству ветчину. Какая щедрость! Они платили рабочим меньше, чем на всех других предприятиях штата, но зато давали им добрый кусок ветчины. Когда мы организовали профсоюз, то сразу же отменили эту систему. Потребовали, чтобы нам платили деньгами. Мы сказали: «Кому нужна ваша ветчина? Платите нам деньги, на которые можно существовать».

— У вас другое дело.

— Ладно, пусть будет другое.

— Ты не понимаешь.

— Чего я не понимаю? Ты у них занят весь день, верно? Четыре-пять часов уходит на тренировки, потом игры. За сверхурочные тебе не платят, за простои не платят, социального страхования нет. Но зато они дарят паршивый автомобиль, и ты ещё должен быть им благодарен.

— Я получаю шестьдесят долларов в месяц.

— Шестьдесят долларов в месяц! Разве это, чёрт возьми, плата за квалифицированный труд?

— У меня же всё иначе. Мне дают бесплатное питание и жильё. Я получаю образование.

— Неужели получаешь? Когда отец узнал про твои отметки, он чуть не умер от горя. — Джои взглянул на Стива. — Почему ты не пишешь ему хотя бы изредка? Неужели так трудно написать письмо?

— Знаешь что, я приехал сюда не для того, чтобы выслушивать нотации, — сказал Стив.

— Ну, ладно, ладно... — Джои покопался в своём коричневом бумажном пакете, вынул бутерброд и начал в раздумье есть. — Я ждал твоего приезда, — сказал он немного погодя. — Мне хотелось поговорить с тобой.

— О чём?

— Так, вообще. Об отце.

— Что с ним?

— Это случилось месяца два назад, в июне. Он потерял сознание во время работы и упал. Пришлось отвезти его в больницу. Он убьёт меня, если узнает, что я рассказал тебе об этом.

У Стива сердце сжалось от ужаса.

— Что с ним? — растерянно спросил он.

— Не пугайся. Ничего особенного, сердечный приступ. В его возрасте это не удивительно.

«В его возрасте», — подумал Стив. Да, отец стар, это правда. До сих пор он никогда не думал, что его отец — старик.

— Чего ещё можно ждать, если человек в его возрасте целый день трудится в красильном цеху? — спросил Джои.

— Что же делать?

— Отдыхать. Доктор говорит, что ему нужен покой.

— Так за чем же дело стало?

— За чем? Ты ведь знаешь отца. Он даже говорить об этом не хочет. Может быть, мы и прожили бы на мой заработок, да отец не пойдёт на это. Он велит мне копить деньги на случай женитьбы и тому подобное.

— Видно, мне надо бросать университет, — тихо, через силу выговорил Стив.

— Что ты болтаешь!

— Найду себе место, и отец сможет уйти с работы.

— Если ты бросишь учиться, отец размозжит тебе голову.

— Что же тогда делать?

— Они платят тебе шестьдесят долларов. Половину ты можешь посылать домой.

— Этого недостаточно.

— Если я прибавлю свою долю, то хватит.

— Буду посылать вам все шестьдесят.

— Нет. Деньги и тебе нужны. Посылай тридцать, и будет хорошо.

Джои взглянул на пиджак брата. Стив смущённо сказал:

— Это подарок Маккейба. Я тебе говорил про него. Он мой покровитель.

Джои покачал головой.

— Покровитель. Господи, слово-то какое! — Он порылся в пакете и достал яблоко. — Хочешь?

— Нет, спасибо.

Джои смёл крошки с брюк.

— Ну, мне пора идти. Я должен поговорить с ребятами. У нас здесь завелось несколько стервецов, будем их разбирать на комитете. — Джои улыбнулся. — Ты ведь знаешь меня, братишка. Люблю подрать глотку.

Он вылез из машины. Стив вдруг почувствовал себя одиноким и ненужным. Ему некуда было идти. Отец ещё не вернулся домой, Мелисса собиралась вечером куда-то ехать с Маккейбом.

— Что ты делаешь сегодня после работы? Может, куда-нибудь сходим вместе? Хотя бы в кино? — спросил Стив.

— Извини, братишка. У меня занятия.

— Занятия?

— Да, три раза в неделю. В профсоюзе. — Стив удивлённо смотрел на него. — В чём дело? Ты думаешь, что, кроме тебя, никто на свете и читать не умеет? А я вот изучаю электротехнику, это мне нужно для работы. И потом, у нас есть политзанятия. Я тут постигаю некоторые вещи, которым в твоём колледже не учат: откуда богачи берутся и как их можно прижать. — Джои внимательно посмотрел на Стива. — Ты понимаешь, о чём я говорю? — Он улыбнулся. — Футболист! Ну, ладно, футболист, кати домой и побудь немного со стариком.

Стив взглянул на худое лицо брата и неожиданно понял, что ничего не знает о Джои. Что скрывается за этими тёмными глазами, за чуть заметной улыбкой? Ясно было, что Джои сильно изменился. И он, Стив, в чём-то не разобрался, не заметил, что Джои обладает скрытой, непонятной ему силой. Как же это получилось? Как ему понять собственного брата? Но уже через минуту Стиву показалось, что ему не к чему унижаться перед Джои и выспрашивать его, и он с яростью включил зажигание, словно этим движением мог вернуть поколебленную было самоуверенность.

— Держи, — сказал Джои, протягивая яблоко в окно автомобиля. — Съешь. Тебе полезно. — Он помахал рукой и зашагал прочь.

Вечером Стив и отец ужинали вместе. Отец был доволен и взволнован. Стив не знал, как объяснить ему, что он может провести в Белых Водопадах только одну ночь. Отец не выглядел больным. На вид он был таким же, как прежде, только передвигался немного медленнее.

Стив боялся неприятного разговора об отметках, но отец молчал. Они пошли к Мануэлю, и отец там порядком выпил. Он шёл домой, пританцовывая и напевая польские песни.

Стив вспомнил прежние времена — давно это было! — вспомнил, как отец вот так же веселился и радовался. Он приходил домой поздно ночью, поднимал Стива с кровати и кружился с ним по комнате. Стив любил эти минуты. Ещё не проснувшись как следует, он крепко обнимал отца и улыбался, вдыхая запах вина. Он и теперь улыбался, поднимаясь вслед за отцом по лестнице.

Дома отец взял Стива за руку и, приложив к губам палец в знак молчания, повёл его к чуланчику в передней. В чулане он снял с полки большую коробку, с таинственным видом понёс её в гостиную и поставил на стол под самую лампу. Пальцы плохо его слушались, и он никак не мог развязать узел бечёвки. Стив хотел было помочь, но отец не позволил и, всё так же заговорщически посмеиваясь, ещё долго возился с коробкой. Наконец он не вытерпел, порвал бечёвку, снял с коробки крышку и, гордо улыбаясь, предложил Стиву взглянуть, что там лежит. В коробке был новенький смокинг, его шёлковые лацканы блестели при свете электрической лампы. Отец осторожно коснулся ткани своими грубыми пальцами.

— Замечательный костюм. Ничего подобного у меня никогда не было.

— Зачем он тебе, папа? — озадаченно спросил Стив.

Отец гордо вскинул голову и улыбнулся с видом человека, знающего разгадку величайшей тайны.

— Для чего, для чего... В том-то и дело. Думаешь, зачем такому старому ворону, как я, этот замечательный смокинг? Зачем, да? — Отец многозначительно умолк, а потом, тщательно отчеканивая каждое слово, сказал: — Чтобы надеть его, когда мой сын закончит университет, — вот зачем.

Стив улыбнулся:

— Но, папа, я перешёл только на третий курс. Мне ещё два года учиться.

Отец повернулся к коробке и вынул из неё смокинг.

— Два года пролетят быстро, а у меня к тому времени всё уже будет готово.

Потом тень сомнения вдруг пробежала по его лицу, и он обернулся к Стиву.

— Правильно я выбрал? Купил то, что нужно? Тебе не будет стыдно за меня?

На выпускные торжества в университете обычно никто не надевает вечерних костюмов, но Стив успокоил отца:

— Ты будешь выглядеть замечательно. Я буду гордиться тобой.

— Это Мануэль помог мне выбрать. Он ведь работал когда-то метрдотелем, так что умеет разбираться в таких вещах.

Отец снял свою поношенную безрукавку и с трудом влез в смокинг.

— Я очень рассердился, когда увидел, что твои отметки гораздо хуже, чем в прошлом году. Но потом я сказал себе: «Эх, ты, козёл, глупый козёл! И не стыдно тебе? Ты потерял веру в мальчика! Безмозглый козёл, ты думаешь, что твоему мальчику легко сейчас? Дай ему срок».

Отец кивнул Стиву, потом повернулся в сторону и поклонился воображаемому почтенному лицу:

— Здравствуйте, профессор! Да, да, я отец Стива Новака.

Отец расхаживал по комнате, слегка покачиваясь, раскланиваясь и приветствуя воображаемых собеседников: профессоров, докторов, банкиров. Попросту, грубовато он просил их:

— Тише, пожалуйста. Сейчас будет говорить мой сын. — Отец прошёл на цыпочках к своему креслу, поклонился всем и сел. Откинувшись на спинку кресла, он закрыл глаза.

Стив смотрел на него и с болью думал о том, как они бесконечно далеки друг от друга. Он совсем не знает этого усталого одинокого старика. Любовь и нежность к отцу нахлынули на него. Ему хотелось извиниться перед ним, пообещать, что теперь всё будет иначе, что он будет учиться и много работать. Но Стив не знал, как выразить это словами:

— Слушай, папа... — начал он наконец. В ответ раздался тихий вздох. Отец устроился поудобнее в кресле и тихонько захрапел.

Стив постоял немного, потом пошёл в спальню, взял одеяло. Вернувшись в гостиную, он снял с отца ботинки и накрыл его. В полумраке он с любовью вглядывался в лицо отца, его терзали угрызения совести. С грустью он подумал, что превосходный смокинг отца к утру весь будет измят. Затем он потушил свет и вышел.