Герой

Глава пятнадцатая

От Женевы до Оксфорда было девяносто миль пути. Они ехали по асфальтовому шоссе мимо покрытых сосновой порослью тёмных холмов и замерших безмолвных городков с табачными фабриками.

У Стива онемело плечо, рука беспомощно повисла. Машину вела Мелисса, а он сидел рядом и смотрел на проносившиеся мимо залитые лунным светом поля Виргинии. Стив утратил ощущение времени — словно повис в пространстве на грани прошлого и будущего. Джексон казался ему бесконечно далёким, больным, гибнущим миром. Неприятные воспоминания одолевали его. Хрупкие женщины на званых вечерах питомцев университета. У них манерная речь и утомлённые глаза, похожие на подёрнутые пылью камни. Самодовольные члены клуба «Бета» вежливо отстраняют «недостойных». Они строго блюдут ритуал. Уиттьер высокомерно выносит свой «джентльменский» приговор Клейхорну. Ушедший мир, пустая, никчёмная жизнь.

Машина мчалась в ночной мгле мимо заброшенных фермерских усадеб, мимо серых, обветшалых хижин батраков. Мелькали поля, леса, перекрёстки дорог, машина то поднималась в гору, то спускалась вниз. С горьким разочарованием думал Стив о том, что мечта его детства не сбылась. Его воображаемый золотой мир рассыпался в прах. Старый компас, стрелка которого показывала на «успех», больше ни к чему не пригоден, и теперь он не знает, какую избрать дорогу. Планов у него никаких не было, он только твёрдо решил оставить Джексон и жениться на Мелиссе. В его сознании оба эти поступка почему-то связывались вместе. В глубине души он тяжело переживал уход из университета, ему необходимо было найти что-то, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту. Но он слишком измучился и не хотел думать, что будет дальше. Он закрыл глаза и стал слушать знакомый успокаивающий шум мотора, ощущая теплоту тела сидевшей рядом с ним Мелиссы. «Где та река, где белые берёзы?» Тоскливые, печальные слова, исполненные невыразимой прелести. Откуда это? Погружаясь в беспокойный сон, Стив вспомнил, что это слова из польской песни, которую пел отец.

Когда Стив открыл глаза, машина стояла в какой-то длинной аллее. Спросонья он ничего не понял, огляделся вокруг.

— Мы приехали, — сказала Мелисса и, наклонившись, поцеловала его.

Был уже третий час ночи. Холодный, неприветливый ветер сердито гнул к земле ветви больших деревьев. Поёживаясь от сырости, с трудом передвигая онемевшие ноги, Стив пошёл за Мелиссой по дорожке, усыпанной гравием. Громадный дом белел в темноте словно привидение. С любопытством и тайным восхищением рассматривал Стив особняк Маккейба. Вот, оказывается, как выглядят дворцы из мира его бывшей мечты.

Пройдя чёрным ходом, они очутились в огромной великолепной кухне. Её недавно переделывали и из старого оборудования оставили только чёрную чугунную плиту и тяжёлый дубовый стол. Стены уже сверкали кафелем, и рядом с плитой стояли новая белая электрическая печь и большой холодильник. К потолку была прикреплена рейка с крюками, на которых рядком висели начищенные до блеска медные горшки и кастрюли. Вдоль стен стояли безукоризненно чистые шкафы с посудой, полки были уставлены кухонной утварью. Возле двери висел щит со звонками, проведёнными из разных комнат.

Мелисса готовила кофе. Было странно видеть, что она так непринуждённо и уверенно чувствует себя в этой огромной, сверкающей белизной кухне.

— Раньше у нас была замечательная кухня, — сказала она, перехватив взгляд Стива. — Я часами просиживала здесь и смотрела, как работает повар. Меня тогда только что привезли сюда из Чарльстона. Мне было восемь лет, и я первый раз увидела такой большой дом. Я была ужасно застенчивой девочкой. Даже Ребекки боялась. Но кухня мне нравилась. Только тогда здесь были старые, потемневшие раковины, а банки со специями стояли на полках вдоль стен. И всегда пахло свежим кукурузным хлебом.

Она стала разливать кофе.

— Когда Ребекка умерла, Маккейб переделал весь дом.

Стив сидел наклонившись, подставляя лицо тёплому пару, поднимающемуся из чашки. Вид Мелиссы в этой великолепной кухне почему-то угнетал и раздражал его.

— Я помню, как ушла из дома Ребекка, — продолжала Мелисса. — Ей построили маленький коттедж в саду, и там она жила. Маккейба она к себе не пускала. Он ни разу не вошёл в её коттедж. У Ребекки был хороший магнитофон. Она пела религиозные гимны, читала отрывки из библии или просто рассказывала о своём детстве и записывала всё это. Она часто зазывала меня к себе послушать записи. Иногда на ленте была сплошная мешанина: какой-то разговор, потом несколько строк песни, потом совсем ничего и, наконец, что-нибудь об Иисусе Христе. В последние годы она стала очень религиозна.

Стив попытался представить себе эту картину. В уединённом игрушечном домике сидит женщина, хрупкая, изящная. Почему-то Ребекка казалась ему такой, хотя он понимал, что она могла быть толстой и грубой.

— Почему она ушла от Маккейба? — спросил Стив.

— Почему? — Мелисса пожала плечами. — Просто она... — Мелисса поставила чашку на стол и быстро сказала: — Постели, наверно, не приготовлены. Экономка никого до следующей недели не ждала. Пойду поищу простыни и одеяла. Оставайся здесь и допивай свой кофе. Я сейчас вернусь.

Она раздвинула дверь и, вздрогнув от неожиданности, попятилась назад. В дверном проёме стоял Джон. Его шофёрская форма была помята и вымазана жёлтой глиной, на лице виднелись следы ушибов и глубокие царапины, большие руки были ободраны, из них сочилась кровь.

— Я услышал голоса на кухне. Я ждал вас.

— Что случилось? — спросила Мелисса, глядя на него в упор.

— Да всё в порядке, — ответил Джон.

Мелисса, казалось, поняла в чём дело.

— Аварии у вас не было, — сказала она уверенно.

— Он убежал, — сказал Джон, отряхивая пиджак. — Я не знаю, где он теперь, — Мелисса кивнула. — Так скверно он ещё никогда себя не вёл. Ну и натворил он дел.

— Умойся и приведи себя в порядок, — сказала Мелисса. — Потом придёшь и расскажешь мне.

Она вышла из кухни. Стив пошёл следом за ней по длинному неосвещённому коридору. В конце коридора Мелисса остановилась, и Стив через её плечо заглянул в комнату. Хотя там было темно, он догадался, что в комнате что-то неладно. Потом Мелисса включила свет, и он увидел страшную картину: в красивую комнату с высоким потолком словно ворвался ураган. Столы были перевёрнуты, на полу валялись осколки лампы из тонкого китайского фарфора, с окон свисали наполовину оторванные тяжёлые шторы. Всюду были раскиданы вазы, пепельницы, коробки сигарет, книги. Со спинки одного из старинных кресел была содрана парчовая обивка, и из-под неё бесстыдно выглядывала белая вата.

Стив смотрел и не верил своим глазам. Что случилось? Ах, да, Маккейб.

— Какого чёрта он тут бесновался? — спросил он, вспомнив разговор Мелиссы с Джоном.

Мелисса устало провела рукой по лбу.

— Он всегда такое устраивает, когда злится или когда кто-нибудь ему перечит.

— Что это? Запой?

— Нет, скорее припадок. Видишь, ломает всё, что попадёт под руку.

Стив вспомнил тот вечер в номере гостиницы, когда пьяный Маккейб колотил кулаками по камину. Ещё тогда Стив заметил что-то странное в поведении Маккейба, но только сейчас понял, в чём дело. Маккейб боялся. За его яростью крылся страх.

Мелисса подняла разбитую лампу.

— Один раз это длилось целую неделю, — продолжала она. — Мы с трудом разыскали его в Гринсборо, в Северной Каролине. Он лежал в больнице. У него были сломаны обе руки. Он так и не вспомнил, где их сломал.

Стив помог Мелиссе немного прибрать комнату. В этом разгроме Маккейб раскрылся до конца: он разрушитель! Раскрылось его пагубное влияние не только на Стива, но и вообще на направление жизни в Джексоне. Вот они — бесславные руины погибшей мечты!

Из кухни пришёл Джон. Они сели в разгромленной комнате, и Джон рассказал, что произошло ночью.

Когда Маккейб ушёл из «Плантейшн Хауз», он вдруг не захотел ехать к Флаурною, а решил возвратиться в Оксфорд. По дороге он выпил всё оставшееся в бутылке виски. Ему захотелось ещё выпить, но было уже поздно, и в городках, мимо которых они проезжали, ничего не продавали.

— Он очень бранился, — сказал Джон.

— Меня вспоминал? — спросила Мелисса.

— Вспоминал. Я знал, чем всё это кончится.

Наконец они заехали в город Бэрд Спрингс и долго блуждали по тёмным улицам, пока не разыскали в автомобильной мастерской какого-то дежурного механика, который продал им бутылку дешёвого виски. Пока они доехали до Оксфорда, Маккейб выпил всю бутылку.

— Дома он сразу разбушевался, — продолжал Джон. — Я не мог унять его. Стоило мне дотронуться до него, как он начинал буянить ещё больше. Обычно я легко с ним справлялся, а тут ничего не мог поделать.

По словам Джона, Маккейб ещё долго бесновался, а потом оттолкнул Джона от двери, выбежал во двор, сел в машину и запер дверцы изнутри. Он завёл машину и стал круто разворачиваться. Тогда Джон вскочил на подножку.

— Я удерживался на машине с полмили, — рассказывал Джон, — пока он не завернул резко с аллеи на дорогу. Там я и полетел. — Джон, криво усмехнувшись, посмотрел на свои изодранные руки. — Ей-богу, я проехал по земле ещё, наверное, футов пятьдесят.

— А ты больше ничего себе не повредил? — спросил Стив.

— Нет, ничего. Обратно я шёл пешком. Решил дожидаться вас здесь.

Мелисса сидела подавленная.

— Ужасно! Бедный Маккейб, — прошептала она.

— Бедный Маккейб? — резко переспросил Стив, обернувшись к ней.

— Он ведь сам не знает, что дела... — Мелисса остановилась на полуслове, увидев гнев и изумление на лице Стива. — Нет, нет, ты прав. Не знаю, почему мне стало жаль его. И так всегда: я ненавижу его и в то же время жалею.

Стив взглянул на Мелиссу и вдруг понял, что она ещё не принадлежит ему, что её до сих пор связывает с Маккейбом чувство жалости и долга. Прежние узы надорваны, но Мелисса ещё не совсем освободилась от них. Он понял, что Мелисса сама должна найти в себе силы вырваться на свободу, что подходит решительная минута, когда всё выяснится. Он затрепетал от страха при мысли, что у неё не хватит мужества освободиться от власти Маккейба. Но, что бы ни случилось, он хотел одного: пусть наконец всё решится. Он хотел открыто объясниться с Маккейбом, хотел знать, кто одержит верх в этой борьбе за Мелиссу.

— Поедем, найдём его, — угрюмо сказал он. — Вы знаете, где искать?

— Да, Джон знает.

— Бери пальто.

Мелисса благодарно посмотрела на него. Они оделись и вышли к машине. Джон сел за руль и повёз их по окраинам широко раскинувшегося города. Казалось, что у него есть какая-то система в этих поисках. Сначала он остановился у обветшалого дома с пустыми решётками для роз на покосившейся веранде. Сквозь спущенные зелёные шторы проникал тусклый свет. Мелисса осталась ждать в машине, а Джон и Стив поднялись на крыльцо и постучали. Из дома доносились звуки томных блюзов. Через несколько секунд в одном окне приподнялась занавеска и показалось бледное худое лицо девушки лет двадцати. Копна светлых, крашеных волос нависала над её тусклыми глазами. Стив заглянул в окно. У проигрывателя стояли двое мужчин и смотрели на коренастую черноволосую девицу, которая танцевала, откинув назад голову и медленно, похотливо поводя бёдрами.

Девушка, показавшаяся в окне, узнала Джона. Её яркие чувственные губы задвигались.

— Его тут нет! — сквозь стоны блюзов донёсся голос девушки, и занавеска опустилась.

Джон и Стив вернулись в машину и поехали дальше. Они останавливались в разных местах: у ярко освещённого окна над закрытым баром, у мрачного дома в негритянском квартале, у ветхого здания дансинг-холла, расположенного на шоссе, недалеко от старых туристских домиков. Всюду они задавали один и тот же вопрос, и всюду им отвечали:

— Его тут нет.

Затем Джон поехал в соседние городки, и опять они останавливались в самых неожиданных местах: в глухих переулках и на заброшенных просёлочных дорогах, там, где под покровом ночной темноты продолжалась уродливая пьяная жизнь.

Уже брезжил рассвет, когда, совсем измучившись, они повернули обратно в Оксфорд. По пути заехали в полицию и в больницу — Стив заметил, что на вывеске больницы было написано «В память о Ребекке Маккейб». Маккейба не было и там.

Лицо Мелиссы словно окаменело. Она замкнулась в себе, и Стив чувствовал, что она не желает делиться с ним своими думами. Когда они вернулись домой, Мелисса спросила Стива, хочет ли он спать. Нет, спать он не хотел — отдыхать он будет, когда доведёт дело до конца, когда схватка с Маккейбом будет позади. Мелисса тоже не хотела ложиться, и они решили позавтракать и ждать: может быть позвонят из полиции или из больницы.

Мелисса ушла наверх принять душ, а Стив отправился на кухню. Джон был уже там и готовил завтрак. Он ловко разбивал яйца и выливал их в миску.

— Ты давно здесь живёшь? — спросил Стив.

— С самого детства. Моя мать готовила для мисс Ребекки.

— Чего боится Маккейб? — неожиданно спросил Стив.

Проницательные глаза Джона на секунду сделались пустыми и бессмысленными; очевидно, он решал, стоит ли отвечать или лучше сделать вид, что он не понял вопроса. Вынув из миски венчик, он стал сосредоточенно отмеривать соль и перец. Потом, кивнув в сторону разгромленной комнаты, Джон медленно проговорил:

— Вы спрашиваете, почему он это делает?

— Он чего-то боится. Но чего?

Джон внимательно посмотрел на Стива и тихо сказал:

— Раньше он боялся потерять деньги. Это было несколько лет назад. Теперь, по-моему, он этого уже не боится.

— Так в чём же тогда дело?

Джон задумался.

— Он боится, что ему придётся жить одному и одному умереть. Боится самого себя, боится людей, которых он ненавидит, и тех, которые его ненавидят. А таких людей очень много.

Джон направился в другой конец кухни и снял с крючка сковородку.

— Дело в том, что хозяин — самый одинокий человек на свете. После смерти мисс Ребекки в этом доме почти никто не бывает. Мисс Ребекка тоже его ненавидела. Она проклинала его даже перед смертью.

Джон поставил сковородку на плиту.

— Хозяин не очень-то любит людей. Не доверяет он им. Говорит, что не может себе это позволить. Говорит, что человек не добьётся успеха, если он доверяет другим. Мне кажется, что когда он наживал деньги, одиночество ему не мешало. Тогда ему было удобнее жить одному. Он наживал деньги, и ни для чего другого у него не оставалось времени. Но теперь он не выносит одиночества, не может смириться с тем, что от него уходит Мелисса, да и я скоро уйду.

— Ты? Ты уходишь от него?

— Да, я ухожу отсюда. — В сдержанном голосе Джона Стив почувствовал ненависть. — Он не даёт мне ни цента зарплаты, потому что знает, что я от него уйду. Мои деньги лежат в банке на особом счету, выписанном на его имя. Я и оставался у него потому, что всё надеялся получить свои деньги. Я даже в суд обращался, но они не стали и разговаривать со мной. Только я всё равно уйду. У меня ничего нет, но я уйду из этого дома.

Стив вышел из кухни и побрёл по дому, по роскошным комнатам, увешанным картинами и гобеленами. Серебряные кубки и кофейный сервиз в столовой, на массивном тёмном серванте. В библиотеке на полках — ровные ряды книг в дорогих кожаных переплётах. Эти переплёты придают комнате спокойный, солидный вид. Дом был роскошнее тех домов, в которых Стив бывал на банкетах. Именно такой особняк рисовал он в своём воображении, когда предавался смутным мечтам о будущем успехе. А теперь Стиву казалось: будто дом этот впитал всё, что он видел ночью. Замызганные, безобразные притоны, в которых они искали Маккейба, как бы осквернили этот особняк, уничтожили его великолепие. В углу разгромленной гостиной Стив наткнулся на серебряный ящик для сигар. Всюду валялись растоптанные сигары. Табак пятнами рассыпался по ковру.

Пришла Мелисса. Она была бледна, под глазами лежали тёмные тени. Мелисса грустно улыбнулась Стиву. Она показалась ему чужой и далёкой. Не сказав друг другу ни слова, они отправились завтракать.

Уже близился вечер, а о Маккейбе всё ещё не было никаких вестей. Джон снова отправился на поиски, а Стив и Мелисса остались дома. Оба они не заговаривали о том, что делать дальше. Мелисса даже не начинала укладывать свои вещи. Было сыро и пасмурно. Стив разжёг в библиотеке камин, Мелисса сидела, устремив взгляд на огонь. Время от времени она рассеянно спрашивала, который час, и снова задумывалась. Каждый думал о своём. Стив с горечью сознавал, что Маккейб своим бегством добился того, чего не мог добиться в номере женевской гостиницы. Мелисса снова думает о нём, она с ума сходит от беспокойства, а Стив оказался в стороне. Может быть, Маккейб убежал нарочно?

Было уже около пяти часов вечера, когда зазвонил телефон. Мелисса бросилась в коридор, но через минуту вернулась.

— Это тебя, — сказала она.

Звонил Хауслер из Женевы.

— Тебя срочно вызывали по междугородному телефону, разыскивали целый день. Я позвонил сюда на всякий случай.

Хауслер замолчал на минуту, а потом продолжал:

— Брат тебя спрашивал. Я разговаривал с ним. Он хочет, чтобы ты позвонил ему. Телефон у меня записан. Белые Водопады, добавочный девять.

— Спасибо.

— А у тебя всё в порядке?

— Да.

— Ну, желаю удачи. Навещу тебя как-нибудь. Привет.

Стив вернулся в библиотеку.

— Что-то случилось дома, — сказал он Мелиссе. — Мне надо позвонить.

Он заказал разговор, его почти сразу же соединили с домом. Трудно было поверить, что можно слышать совсем близко голос Джои, сидя здесь, в богатом особняке. Стиву захотелось прикрыть трубку рукой, чтобы Джои не увидел, где он сейчас находится.

— Я со вчерашнего вечера тебя разыскиваю, — сказал Джои с упрёком. — Слушай, Стив... Сегодня в три часа дня умер папа.

Дальше Стив ничего не понимал. Его мозг лишь механически запечатлевал слова Джои: «Сердечный приступ. Ничего нельзя было сделать». Горе и отчаяние сокрушающей волной обрушились на него. Стив молчал, в горле стоял комок. Джои продолжал говорить:

— Брат! Ты слышишь меня?

Стива пробирала дрожь. Ему было ужасно стыдно и больно. Он не мог выговорить ни слова.

— Да, — выдавил он наконец. — Я слышу тебя. Срочно выезжаю. Самолётом. Немедленно буду дома.

— Хорошо, — сказал Джои.

Господи, как ему нужно быть сейчас дома, рядом с братом! Нехорошо, что в такую минуту он оказался в этом чужом роскошном особняке, далеко от своего дома...

— Джои!

— Да?

Стив не знал, что сказать. Опять он почувствовал, какая огромная пропасть между ним и Джои. Ведь они не разговаривали по душам, кажется, уже много лет.

— Я скоро приеду, — повторил он.

Стив повесил трубку и вернулся в библиотеку. Подойдя к Мелиссе, он ровным голосом сказал:

— У меня умер отец.

Он смотрел куда-то вдаль, мимо Мелиссы, мысленно повторяя слова Джои. Потом он сел на диван и попробовал представить себе отца. Сначала у него ничего не получалось, и ему стало горько и страшно. Но вот он представил себе, как отец тёплым летним вечером возвращается домой с работы в рубашке с короткими рукавами. Он не спеша идёт по тихой улице. Теперь Стив ясно видел отца: тот привычно хмурился, потухшие глаза смотрели из-под бровей ласково и немного смущённо.

На какой-то миг Стиву показалось, что наконец-то он понял отца, понял его жизнь. Он представил себе раннее утро в поле на далёкой родине отца, долгое путешествие, начало жизни в незнакомой, чужой стране, ночи рядом с черноглазой подругой, изнурительный труд у чанов с краской. Представил долгие годы одиночества и редкие маленькие радости, которыми его одаривали вдруг выросшие и сразу ставшие недосягаемыми сыновья. Стив вспомнил о своих детских страхах, когда он звал в темноте отца и знал, что всё равно никто не откликнется и не подойдёт к нему. Потом и это воспоминание исчезло, остались только щемящая любовь и горе.

Стив очнулся. Бледная, растерянная Мелисса сидела рядом с ним на диване. Она выглядела сейчас очень юной. Стив подумал, что она совсем ещё ребёнок, ей только двадцать лет, и ему вдруг показалось, что между ними ничего и не было, что всё это из юношеской романтической мечты.

— Помню отцовские руки, — сказал он тихо. — Большие, и на ногтях синие и красные пятна — следы красок. Их невозможно было отмыть.

Мелисса, казалось, поняла, что ему необходимо высказаться.

— Какой он был? — спросила она.

— Он любил петь. Голоса у него не было, но петь любил. Особенно когда выпьет немного. Трезвый он говорил мало. А может быть, он и пил потому, что был одинок и застенчив. Странно, что мне это раньше не приходило в голову.

Сегодня Стив впервые подробно рассказывал Мелиссе об отце. Он понимал, что, раз им теперь придётся вместе начинать нелёгкую жизнь, он обязан рассказать ей, что эта жизнь собой представляет.

— У нас старый двухквартирный дом. Весной во время дождей стены всегда мокрые. Если провести по стене пальцем, остаётся влажный след. Помню, я писал на стене свои инициалы.

Он рассказывал о Белых Водопадах, о рядах старых покосившихся домов, о хмурых холодных октябрьских днях и медленной реке с мутной, грязной от красок водой. Говорил он спокойно, без горечи. Стиву вспомнилась игрушка, которую ему когда-то подарили: белая открытка с изображённым на ней пейзажем. На первый взгляд кажется, что на картинке нет людей, а наденешь красные целлулоидные очки — и вдруг увидишь фигурки. Фигурки...

Вот идут домой из цехов соседи — Том Влатко, Джо Ковач, Лу Кестер, Майк Прибивич и высокий длинноносый Тони, фамилию которого никто не помнил. Вот собралась компания у Мануэля. Все пьют, шутят, громко смеются. Вот отец. Его бледное лицо немного зарумянилось, он сидит за кухонным столом и медленно, с аппетитом ест щи. Вот отец сидит в парке и разглядывает каштановую ветку, из которой собирается мастерить свисток.

Фигурки...

Джои... Он стоит за станком. Какие ловкие у него руки! А вот он сидит в машине, ест яблоко; его крепкие зубы вонзаются в мякоть, сильная, с проступающими венами рука вертит яблоко.

Что-то общее есть у этих людей. Что-то очень живое, здоровое, сильное чувствуется в том, как они едят, пьют, бранятся, как просто и немногословно выражают свои мысли, в том, как они работают. Это не Маккейб, устало ковыряющий вилкой салат; не те дамы и джентльмены, что с томным, скучающим видом сидят на званых вечерах; не «беты» с их многозначительными, слащавыми улыбками; не Уиттьер с его корректными манерами.

Стив сидел рядом с Мелиссой и чувствовал, что в их отношения влилось что-то новое. Всё стало ясно и просто. Кончилась безрассудная юность с её романтизмом и подражанием многочисленным героям романов и кинофильмов. Теперь отношения их обрели зрелость, и Стив почувствовал себя спокойно и уверенно.

— По воскресеньям, после обеда, мы ходили с отцом в парк. Он засыпал там, накрыв лицо польской газетой.

Теперь Стив мог наконец рассказать ей о своей жизни. Оказалось, что это очень просто.

— Когда отец просыпался, мы ели бутерброды из ржаного хлеба с луком. У него был большой карманный нож, привезённый ещё из Польши. Он клал луковицу на ладонь и нарезал её ломтиками. Я всегда думал, что отец порежется, но этого ни разу не случилось.

Потом Стив вспомнил то рождество, когда бросил отца и уехал в Нью-Йорк. Рассказывая об этом Мелиссе, он краснел от стыда и сознания собственного ничтожества. В то же время он с грустью думал, что подобные измены отцу были неразрывно связаны с его юностью, с мальчишескими представлениями о красивой жизни.

Спустя некоторое время Стив подошёл к телефону и вызвал аэропорт. Ему ответили, что через два часа летит самолёт до Ричмонда, а там он может пересесть на самолёт, следующий в Ньюарк. Стив тут же позвонил на телеграф, чтобы сообщить Джои, когда он будет дома.

Не успел он положить трубку, как услышал шум подъезжающего автомобиля. Мелисса быстро пошла к двери.

Джон с трудом втащил в холл навалившегося на него Маккейба. Лицо у Маккейба было бледное, опухшее, на скулах выступили синие жилы, лоб покрылся потом, маленькие глаза беспокойно бегали. С отчаянием в голосе он тихо проговорил:

— Киска, крошка моя...

Стив подошёл к Маккейбу и, подхватив его здоровой рукой, помог Джону втащить старика наверх, в спальню. От напряжения плечо Стива обожгло болью. С трудом преодолевая головокружение, он стоял и смотрел, как Мелисса снимает с Маккейба ботинки и накрывает его одеялом. Маккейб судорожно корчился и не переставая стонал:

— Киска, крошка моя, не уходи от меня. Останься со мной. Дай мне руку. О крошка, не надо...

Джон пошёл вызвать врача. Стив увидел, как большая липкая рука Маккейба тянется к руке Мелиссы, как его пальцы ощупывают её.

— Останься со мной, Киска. Посиди со мной.

Мелисса взглянула на искажённое бледное лицо Маккейба и медленно опустилась на край его кровати. Стив пристально смотрел на неё, но она молчала. Она неподвижно сидела возле Маккейба. Стив не мог понять, что выражало её лицо — жалость или отвращение. Маккейб продолжал бессвязно бормотать, умоляя её остаться. Стив понял, что именно сейчас она должна будет сделать свой выбор. Он повернулся и вышел.

Приехал врач и поднялся наверх к Маккейбу. Вскоре он вернулся и сказал стоявшему в холле Стиву:

— Он будет здоров, как только из него вместе с потом выйдет пара галлонов алкоголя.

У Стива оставалось совсем мало времени. Пора было искать Джона и ехать в аэропорт. Но Стив не двигался с места, он чего-то ждал. Он не мог уехать, не попрощавшись с Мелиссой, и в то же время не хотел идти наверх. Пусть Мелисса сама придёт к нему. Она сидит сейчас там и, может быть, вспоминает годы, проведённые с Маккейбом. Вероятно, в ней борются самые противоречивые чувства: преклонение, ненависть, жалость и отвращение. Но она должна спуститься вниз. Она должна наконец выбрать между ним и Маккейбом. Как только он увидит её, он тотчас узнает, кого она выбрала.

Стив надел пальто и нашёл Джона.

— Довезёшь меня до аэропорта? Я позову тебя через несколько минут.

Если бы только у них было побольше времени, хоть несколько часов! Теперь, когда они стали другими, когда поняли то, чего не понимали прежде, им нужно хоть немного времени, чтобы всё решить...

Сверху спускалась Мелисса. Стив стоял внизу, в холле. В полутьме он не мог разглядеть её лица. Он ждал, а она медленно спускалась. Она прошла уже половину лестницы, когда сверху донёсся вопль Маккейба:

— Киска!

Мелисса не остановилась ни на секунду, просто не обратила внимания на крик. Она шла уверенно, лёгким, пружинистым шагом, вызывающе подняв голову.

— Я еду с тобой! — крикнула она Стиву. Спрыгнув с последних ступенек, она бросилась к нему в объятия. Он крепко обнял её, счастливый, ликующий.

— Мелисса! Киска! — кричал Маккейб, задыхаясь от ярости и бессилия.

Они стояли, не двигаясь, прижавшись друг к другу. Маккейб наконец затих.

Тогда они прошли в библиотеку. Надо было решить, что делать дальше. Оказалось, что не так всё просто. Неясно было, чем займётся Стив и на что они будут жить.

— Найди себе работу! Любую. Мне всё равно. Я тоже пойду работать, — горячо говорила Мелисса.

— Ты останься здесь, пока Маккейб не придёт в себя, а потом приезжай, — предложил Стив. — Можешь продать машину.

— Хорошо, — сказала Мелисса. — Я всё сделаю, как ты хочешь.

— Конечно, я хочу, чтобы ты ехала со мной. Но думаю, будет лучше, если я сначала улажу свои дела. Я ещё не знаю, как там всё устроится. Похороны отца... Потом надо найти какую-то работу.

— Мне всё равно, кем ты будешь работать.

— Я знаю. Но не так-то просто найти хоть что-нибудь.

— Понимаю...

Он обнял её и поцеловал.

— Телеграфируй мне.

— Через несколько дней.

— Как можно скорее.

— Разумеется, — Мелисса наконец отпустила его.

— Поехали, Джон! — позвал Стив.

Они пошли к двери.

Мелисса стояла на крыльце, радостная и счастливая. Было холодно, но, видимо, она не чувствовала этого, хотя вышла без пальто. Такой счастливой Стив её ещё никогда не видел. Мелисса взмахнула рукой и крикнула:

— Стив!

В этом возгласе было подтверждение того, о чём они договорились.

Она смотрела им вслед, пока машина не свернула за угол.

Надо было час лететь до Ричмонда, а там на другом самолёте отправиться дальше на север. Они поднялись над аэродромом в сумерках. Стив оглянулся назад и увидел вдали исчезающие огни Виргинии. Он всё ещё ощущал ласковые объятия Мелиссы. Прошло немало времени, пока до его сознания дошёл сильный, как морской прибой, гул моторов. За окном уже ничего не было видно.

Самолёт летел, разрезая ночную мглу. Мысли Стива устремились вперёд, к дому. Одно воспоминание сменялось другим. Он подумал о Джои, вспомнил, каким он был, когда вернулся из-за границы — маленьким, усталым и желчным. А каким стал теперь: повзрослевшим, уверенным в себе, решительным. Казалось, он нашёл наконец свою дорогу, нашёл ясную цель впереди. Стиву очень хотелось повидаться с братом, и в то же время мысль о встрече пугала его.

Потом он в который раз с тоской подумал об отце и попытался представить его лежащим в гробу, вытянувшимся и спокойным, как все мёртвые. Стив вспоминал свой город, улицы, дома, потом опять вернулся к мысли о Джои. Закрыв глаза, он с любовью вспоминал своего брата, его худое подвижное лицо, тёмные проницательные глаза.

Ровно гудел самолёт. Стив всматривался в ночь, думая о доме со страхом и надеждой, моля бога, чтобы Джои не отверг его. Дом был его последней надеждой. Ему казалось, что он один во всей вселенной, без угла и пристанища. Он мчался в неизвестность, тщетно пытаясь предугадать, что ждёт его за этой темнотой.

Впереди на стенке кабины зажглась дощечка с надписью: «Застегните ремни». Самолёт сделал круг над Ньюарком и пошёл на снижение.