Герой

Глава двенадцатая

Следующий день был воскресный. Когда Стив около полудня возвратился в свою комнату на «Голубятне», Клейхорн стоял у окна. Он ждал его.

Они вместе пошли будить Уиттьера. Стив долго втолковывал ему, что он нужен им по важному делу. Наконец Уиттьер встал, сунул голову под душ, потом надел халат и ночные туфли и побрёл за ними в комнату. Больше там никого не было: Хауслер не появлялся в общежитии с прошлого вечера.

Стив рассказал о Клейхорне и о деньгах, взятых в часовне.

— Он был расстроен. Совсем растерялся и сам не знал, что делает. Деньги он где-нибудь достанет и вернёт. — Стив улыбнулся. — Бедняга испугался до полусмерти. Думал, что его предадут суду чести и приговорят к смертной казни на электрическом стуле.

Клейхорн тоже робко улыбнулся.

Уиттьер сидел на кровати Стива. Он провёл рукой по взъерошенным волосам и встал.

— Я сказал ему, что ты как-нибудь уладишь это дело с судом чести, — сказал Стив.

— Улажу?

— Ну да, скажешь им, что это нелепая случайность. Скажешь, что ты знаешь его, что он никогда ничего подобного не делал.

— Но ведь он сделал!

— Это из-за Лауры, — вставил Клейхорн. — Она замечательная девушка, ей-богу. Я хочу познакомить тебя о ней. Мы думаем пожениться.

— У его девушки большие неприятности в семье, — пояснил Стив. — Он хотел взять её оттуда. Он голову потерял от беспокойства и не знал, что делает. Ты им только объясни всё это.

Уиттьер покачал своей красивой головой.

— Он нарушил клятву. Пусть суд чести сам решит, как с ним поступить. Мы будем судить его по справедливости.

— Послушай, — сказал Стив, — ты ведь знаешь этих снобов. Они чертовски важничают. Хуже, чем университетское начальство. Его они наверняка угробят. Так почему бы тебе не помешать этому?

— Пожалуйста! — попросил Клейхорн.

— Собственно, сейчас об этом бесполезно говорить, — довольно сухо ответил Уиттьер. — Мы не должны вмешиваться до того, как начнётся судебное разбирательство, вам это известно.

Стив не сводил с Уиттьера глаз. Он не верил своим ушам.

— Что за чепуху ты городишь?

Клейхорн сказал:

— Ведь деньги-то я верну!

— Ты учишься в Джексоне достаточно долго и не хуже меня знаешь, что такое кодекс чести, — спокойно ответил Уиттьер, затем продолжал, повернувшись к Стиву: — Если Клейхорн нарушил клятву, то я уверен, у него найдётся достаточно мужества, чтобы понести наказание. Студент Джексона...

— Чёрт побери, Уит!.. — сердито перебил его Стив.

— Пожалуйста, помоги мне, — прошептал Клейхорн. — Я никогда ни о чём больше не буду тебя просить.

— Дело в принципе, — ответил Уиттьер. — Честь важнее, чем...

— Да брось ты мне проповеди читать! — с негодованием воскликнул Стив. — А что вы сделали в прошлом году с Брикером, когда он избил девушку? Его-то никто не судил! Да и как судить? Ведь он был президентом студенческого совета, важной персоной! Отец приехал и всё уладил. А Тенниель? Ведь его застали за списыванием вопросов к экзамену по химии в клубе «Сигма Чи». Однако под суд его не отдали. Братья по клубу поговорили с ним, и на этом всё кончилось.

— К этим делам я не имел никакого отношения.

— Послушай, но ведь Клейхорн — твой друг. Вы состоите в одной команде. Ну, ладно, взял он деньги. Так что же ты с ним теперь сделаешь?

Клейхорн был бледен как полотно, губы его дрожали.

— Выручи, Уит, — молил он.

— Честное слово, не могу, Клейхорн. Если бы мог что-нибудь сделать, не отказал бы. Но я ведь тоже давал клятву. Клялся честью...

— Чёрт возьми! — закричал Стив охрипшим от возмущения и злости голосом. — Уладишь ты это дело или нет?

Уиттьер открыл было рот, но тут же снова сжал губы. Потом спокойно сказал:

— Извините, не могу. Честное слово, не могу. — Он повернулся и вышел из комнаты.

Клейхорн медленно опустился на стул и заплакал.

— Что скажет мать? — прошептал он. — Что она скажет!

Стив попытался успокоить его:

— Слушай, мы пойдём к доктору Потерфилду. Вся команда пойдёт. Мы оправдаем тебя.

— А что я скажу матери? Ведь это убьёт её. — Клейхорн встал и, качаясь, направился к выходу.

— Куда ты?

— На работу, — уныло ответил Клейхорн. — Я ведь работаю по воскресеньям. Часовня открывается в полдень.

— Не отчаивайся, Клей. Мы что-нибудь придумаем.

— Ладно, — Клейхорн смотрел на Стива невидящим взглядом. — Понимаешь, Стив, её бьёт отец... Я говорю о Лауре...

— Не волнуйся, всё будет хорошо.

Клейхорн покачал головой и деревянной походкой зашагал к двери. Когда он вышел, Стив почувствовал сильную усталость. Комната показалась ему холодной и мрачной. Он сел и раскрыл учебник. Времени для занятий он так и не смог выкроить и по-прежнему отставал в учёбе.

Плечо снова начало пульсировать. Боль отдавала уже в локоть и в ладонь. Гнев и горькое разочарование охватили Стива, его пробирала дрожь. На кровати Клейхорна лежал саксофон. Стив встал и спрятал его в футляр. Потом он надел пальто и вышел из комнаты.

Был холодный октябрьский день. Молодой негр жёг листья, в воздухе пахло дымом. Тупая боль не отпускала ни на минуту, она напоминала голод. Стив быстро шёл по университетскому городку, сжимая кулаки, чувствуя, как боль сковывает тело. Воскресная служба в часовне уже закончилась, дорожки были безлюдны. Солнце скрылось за тучами. Злой ветер сорвал все листья с деревьев, и они стояли жалкие и голые; кирпичная стена зала Галлатина казалась чёрной за белыми колоннами.

Стив медленно обошёл вокруг главного здания. Оно всегда казалось ему каким-то особенным, очень чистым и истинно американским, он гордился этим святилищем науки. Но сейчас Стив с горечью оглядывался вокруг, остро сознавая, что он здесь чужак, одинокий и отверженный, что этот холодный, враждебный мир невидимыми узами связан с Уиттьером. Клейхорн не принадлежит к этому миру. Стив — тоже. Проклятый высокомерный мир с его голубой кровью и кодексом чести! Честь! Что означает это слово? Таким, как Уиттьер, легко. У них влиятельные отцы, у них счета в банках, у них друзья, которые могут поговорить с власть имущими и без шума уладить любое дело. Вот в чём их кодекс чести, вот какие у них традиции. Лучшего кодекса и не нужно!

Стив вдруг со всей ясностью понял, что он никогда не будет принадлежать к этому кругу. За то время, что он здесь, ему не раз уже давали почувствовать, что он не такой, как другие, и должен держаться в сторонке. Вспомнился вечер в клубе «Бета». Они надсмеялись над ним, отвергли его! Как он ненавидит их! Стив знал, что ему уже никогда не будет хорошо в Джексоне.

Стив повернул обратно и направился в город. Тупая боль в плече всё не проходила. У кафе Мэрфа ему встретились Хауслер и Лось Краузе. Они стояли на тротуаре. Хауслер оживлённо рассказывал что-то, а Краузе слушал с довольной улыбкой на лице.

— Моя старушка мать умела писать четырнадцатью разными почерками, а ты говоришь, мы были бедные! — говорил Хауслер.

Увидев Стива, он кивнул ему, не переставая говорить:

— Понимаешь, четырнадцать разных почерков! Она могла писать как угодно. Чёрт побери, когда в доме нечего было есть, мы жевали образцы её почерков.

Краузе, блаженно улыбаясь, кивал головой.

— Случалось, я колотил свою мать, когда мне были нужны деньги на пиво, — не унимался Хауслер. — Видишь, каким я был грубияном. Ты веришь мне, Новак? — Хауслер любовно похлопал Стива по плечу. — Винг-динг, настоящий винг-динг. — Он повернулся к Краузе. — Винг-динг — это птичка, которая летает по кругу и всё сужает и сужает круги, пока не замрёт на месте. — Хауслер улыбнулся Стиву. — Но я всё равно тебя люблю. И этого верзилу Краузе тоже люблю.

Хауслер взял Стива и Краузе под руки и повёл за угол, в переулок.

— Новак — лучший бегун на свете. Я такого в жизни не видывал. Правда ведь, лучший? — спросил он Краузе.

Краузе расплылся в улыбке. Хауслер отвесил почтительный поклон Стиву, потом выпрямился и извлёк из кармана пиджака бутылку.

— Отпей глоток, Новак.

Стив отрицательно покачал головой. Только теперь он понял, что оба его друга пьяны.

— Отпей же глоток! Ну! Отпей, а потом я.

Стив продолжал отказываться, но Хауслер насильно всунул ему в руку бутылку.

— Мы боевые товарищи, Новак. Мы непобедимы. Ты ведь никогда не подведёшь меня. Он меня не подведёт, а, Лось?

Стив поднёс бутылку ко рту и неожиданно для себя отпил глоток. Он не собирался пить, а лишь хотел поднести к губам горлышко, чтобы Хауслер отстал от него, и вдруг машинально открыл рот и глотнул. Неразбавленное виски обожгло горло, у Стива захватило дыхание, а потом горячая волна разлилась по всему телу.

Стиву показалось, что виски заглушает боль. Он снова припал к горлышку, отпил большой глоток и, поперхнувшись, сплюнул. Хауслер забрал у него бутылку, и они втроём вошли в кафе. По воскресным вечерам здесь было многолюдно и шумно. Перед тем как проводить на поезд своих подружек, приезжавших в Джексон на уик-энд, студенты обязательно вели их к Мэрфу. В одной из кабин громко и фальшиво пели песню о Миссисипи.

Стив прошёл за Хауслером и Краузе к стойке. Они заказали кока-колу и отошли в угол, потому что свободных кабин не было. Хауслер вынул бутылку и налил виски в кока-колу. Так они стояли в углу и пили виски с кока-колой, разглядывая сидящих в зале и прислушиваясь к их разговорам. Всем, казалось, было очень весело. Хауслер начал пространно рассказывать о доме терпимости в Сицилии. Говорил он очень громко и много смеялся, но никто в зале не обращал на него внимания.

Стив переводил взгляд с одного столика на другой, всматриваясь в молодых людей, в раскрасневшиеся, весёлые лица девушек. Зал был окутан дымом, то и дело слышались взрывы смеха. Потом лица вдруг словно прояснились сквозь пелену дыма и стали нестерпимо яркими. Стив увидел, какие у всех злые и насмешливые глаза и вежливые, кривые улыбки на губах. Здесь было очень душно... Нечем было дышать...

Стив шагнул от стены и встал, широко расставив ноги. В нём клокотал гнев.

— Очистить помещение! — рявкнул он.

В зале немного стихло. Все обернулись в его сторону. Стив обвёл взглядом зал и снова со злостью крикнул:

— Чёрт побери, я же сказал: очистить помещение!

Стив смутно помнил, что так кричал Мануэль, когда пора было закрывать бар. Стив смотрел на хорошо одетых молодых людей и их модных девиц. Ну и чёрт с ними! Будь прокляты все эти беты, феты, сигма чи, каппа сиги и прочая самодовольная сволочь.

— Очистить помещение! Вон отсюда! Все!

Хауслер понял идею. Она ему понравилась. Он не торопясь подошёл к ближайшему столику.

— Вы ведь слышали этого парня? Он сказал: очистить помещение!

Сидевший за столом рослый неуклюжий студент в очках посмотрел на Хауслера и беспокойно улыбнулся. Хауслер протянул руку, снял с парня очки и положил их на стол. Потом схватил его за отвороты пиджака, приподнял со стула и, размахнувшись, дал ему звонкую пощёчину. Парень побледнел, только щека покраснела от пощёчины. Он растерянно смотрел на Хауслера. Тот ударил его по второй щеке. Тогда студент поспешно схватил очки и, спотыкаясь, бросился к выходу.

Хауслер оглянулся. Стив, мирно улыбаясь, стоял у одной из кабин и, ухватившись руками за край стола, тянул вверх крышку, стараясь отодрать её. Гвозди с пронзительным скрипом вылезали из ножек стола. Сидевшие в кабине вскочили и, опасливо проскользнув мимо Стива, заторопились к выходу.

— Очистить помещение!

Из-за стойки вышел Мэрф. Он был потный от волнения и дрожащим голосом бормотал:

— Осторожно, ребята. Поберегите стулья. Осторожно!

Через пять минут кафе опустело. Хауслер и Краузе пинками выталкивали за дверь последних посетителей. Потом все трое сели за столик.

— Господи, что же вы наделали? — опасливо кружил возле них Мэрф. — Зачем вам это понадобилось? Господи, что же теперь будет?..

— Три стакана кока-колы, — прервал его Хауслер.

Они чинно сидели, облокотившись на стол, и с удовольствием осматривали пустой зал. Потом Стив встал и пошёл к выходу. За дверью, на тротуаре, громко переговариваясь, толпились студенты. Один за другим они оборачивались в сторону Стива. Он равнодушно встречал их враждебные взгляды.

— Ну, ладно, теперь можете входить, — миролюбиво сказал он и возвратился к своим товарищам.

Несколько студентов вошли, робко косясь на их столик.

— Да здравствует Ирландия! — провозгласил Хауслер. — Смерть шпионам и осведомителям!

Друзья выпили.

...Я проснулся и испугался. Я был совсем маленький, в комнате было темно и страшно. Я весь вспотел от страха и закричал: «Мама! Мама!» — Но никто не приходил. Кричу: «Мама!» — а никого нет.

...Потом я сел на кровать и заплакал. Пришёл отец, прижал мою голову к груди и стал говорить тихо и ласково...

...Богородице дево, радуйся...

Стив стоял в переулке, прислонившись к стене. Его рвало. Он сильно озяб, его пробирала дрожь, глаза слезились. Стив смутно сознавал, что портит свой элегантный пиджак.

В тот же день, поздно вечером, в часовне нашли тело Клейхорна. Он лежал на скамье в последнем ряду. Выстрелом из армейского пистолета калибра 0,45 ему пробило висок.

Он оставил записку, в которой просил прощения у матери и тщательно перечислял своё имущество. Одежду он завещал Красному Кресту, а саксофон — Армии спасения. Никто так и не узнал, где он достал пистолет.