Герой

Глава тринадцатая

Во вторник тело Клейхорна отправили домой. Университетское начальство действовало быстро и без шума. Студенческая газета ограничилась опубликованием на последней странице маленькой заметки в траурной рамке: «Трагическое происшествие».

Стив и Хауслер уложили вещи Клейхорна, чтобы отправить их его матери. Стива мучили угрызения совести, как будто это он был виновником случившегося. Чувствовал он себя одиноко и подавленно: ему казалось, что всё это происходит в кошмарном сне.

В середине дня Стив отправился на приём к доктору Комстоку, который должен был окончательно выяснить, насколько серьёзно повреждение плеча. Эдди и Теннант Проповедник были уже там.

Комсток пригласил их в свой кабинет и указал на стоявшие вдоль стены стулья с прямыми спинками. Все сели.

— Как ужасна эта история с Клейхорном, — горестно сказал Комсток. В его молодом красивом лице было что-то актёрское, он словно разыгрывал роль. Потом он с виноватым видом кашлянул, прикрыв рот ладонью — тоже как на сцене, — и шагнул к своему письменному столу.

Стив сидел бледный, в напряжённом ожидании; рядом сгорбился Теннант, старый и усталый. Эдди короткими нервными затяжками курил сигарету.

— Ну, так я смотрел рентгеновский снимок, — сказал Комсток. — Как я и думал, разошлись сочленения. Собственно, могло быть и хуже.

— Насколько это серьёзно? — спросил Эдди.

— Если лечиться и соблюдать покой, примерно через год всё должно зажить. Если не заживёт, придётся делать операцию. В таких случаях трудно сказать что-либо определённое.

Теннант облизал пересохшие губы.

— А он... А в футбол он играть сможет?

— Возможно, да. — Комсток в раздумье склонил голову. — Несколько лет назад в Джорджии играл один парень... Кажется, фамилия его была Синквич... Так он играл с разбитой челюстью, скреплённой проволокой. И не просто играл, а выступал за сборную Америки. А в тридцатых годах был в Корнельском университете, где я тогда учился, некий Ферраро. Он три года играл с повреждённым плечом. Носил скрепу. Очень эффектное зрелище. Словно горбун из «Собора Парижской богоматери».

— Парижская богоматерь! — со смешком воскликнул Эдди. — Чудеса, да и только!

— И Новак, вероятно, сможет играть, — продолжал Комсток. — Только я не советую ему это делать: расчленение может настолько расшириться, что плечо утратит гибкость на всю жизнь. Не исключено, что тогда и рука частично потеряет работоспособность. Иногда в таких случаях помогает хирургическое вмешательство, но гарантии радикального излечения нет.

Стив встал и повернулся к Эдди.

— Ну, всё ясно...

— Вот беда-то, — сказал Эдди. — Никогда не думал, что так получится. Я ужасно огорчён, сынок.

— Приходите завтра, Новак, и мы начнём процедуры, — сказал Комсток.

Когда они вышли на улицу, Теннант сказал:

— Можешь быть уверен, что тебе будет предоставлено самое лучшее лечение. Это я гарантирую.

Больше он ничего не сказал, только кивнул Эдди головой, повернулся и пошёл в другую сторону, тяжело шаркая ногами. Чёрное пальто болталось на нём, как на вешалке.

— Можно считать, что этот человек уже потерял работу, — сказал Эдди. — Рухнула его последняя надежда. Без тебя ему нечего и мечтать о победе над Алабамой. Хорошо, если его команда выиграет хоть ещё одну встречу в этом году.

— Как ты думаешь, следует мне играть? — спросил Стив.

— Чтобы помешать им выбросить Теннанта на улицу? Не сходи с ума. Ты ему не поможешь. Он уже старик, должен же когда-то ему прийти конец. Рано или поздно такая судьба постигает всякого футбольного тренера. Теннанту ещё повезло, он долго тянет.

Они дошли до угла.

— Эх, напиться бы, да и не трезветь до конца дней своих! — хриплым, упавшим голосом сказал Эдди, повернулся и пошёл в сторону.

Стив постоял немного, глядя ему вслед, потом направился в университетский городок. Когда он стал взбираться по лестнице на свою «Голубятню», плечо заныло ещё сильнее; Стив чувствовал себя несчастным и слабым.

Все обитатели дома были на занятиях. Стиву вдруг нестерпимо захотелось повидать Мелиссу. У него бешено заколотилось сердце, когда он подумал, что Мелисса, может быть, пришла и ждёт его наверху. Стив заставил себя идти медленно, думая о том, как он сейчас откроет дверь и увидит её.

Он распахнул дверь и, уже чувствуя, что Мелиссы нет, стал всматриваться в полумрак комнаты: на стуле у письменного стола смутно виднелась грузная фигура Маккейба.

— Входи, — приветствовал его попечитель.

Он подождал, пока Стив разденется. Стив снял пальто и пиджак, развязал галстук, расстегнул ворот рубашки.

— Садись, — сказал Маккейб.

Стив сел на кровать. Почему-то Маккейб вызывал у него чувство неприязни.

— Чего вы хотите? — спросил он его устало и враждебно.

— Как ты себя чувствуешь?

Стив не ответил.

— Я только что встретил Теннанта. Он говорит, что ты не хочешь играть с Алабамой.

— Я не могу играть.

— Врач этого не сказал.

— Он сказал, что играть опасно.

— Я сам говорил с врачом.

— Он сказал, что я могу остаться калекой на всю жизнь.

— Он сказал, что игра связана с некоторым риском. Чёрт побери, люди всегда рискуют, выходя на футбольное поле.

Стив устало сказал:

— Пусть будет так. Но я всё равно не хочу играть.

— Почему? Из-за Клейхорна? Жаль, что с ним так получилось. Попросили бы меня, помог бы.

— Знаю. Нет, не в Клейхорне дело.

— В чём же тогда? — допытывался Маккейб.

— Да всё вместе взятое. Университет, игра... Опротивело мне это проклятое место. И футбол опротивел.

— Это пройдёт. Тебя перетренировали. Слишком большое напряжение. Тебе нужен отдых. Возьми завтра свободный день. Я договорюсь с Теннантом.

— Нет.

— А ты слушай, что я говорю. Пару ночей поспишь хорошенько, и всё пройдёт. Самому захочется играть. Я пришлю врача, мы закажем специальную скрепу для твоего плеча. Ты будешь играть против Алабамы и покажешь, на что способен. Эта ничья с командой Тулейн привлекла к нам всеобщее внимание. Корреспонденты съедутся со всего восточного побережья. Такой случай выпадает лишь раз в жизни.

Стив покачал головой:

— Зря уговариваете.

Маккейб взял свою трость, встал со стула и, хромая, подошёл к Стиву:

— Разве я о тебе не заботился? Деньги давал, подарил автомобиль. Выступишь против Алабамы, и тебя покажут в кино, все газеты страны будут писать о тебе. Чёрт возьми, плечо твоё, наверное, выдержит, и ты сможешь играть в течение всего сезона. А в следующем году у нас будет такой график встреч, какого никогда ещё не бывало. Ещё раз встретимся с Алабамой, потом, может быть, с Мичиганом или с Армией. Вот тогда тебе представится возможность попасть в сборную Америки. Выйдешь в люди и будешь сам себе хозяин. Поступишь в профессиональную команду или станешь тренером. Или будешь работать у меня, я тебя устрою на любую работу.

Стив сжал губы и сидел, не двигаясь. Только сейчас он понял, кем он был для Маккейба. Всё очень просто: в нём видели лишь футболиста. Больше он ничего не значил. И то, что играть сейчас было для него равносильно гибели, нисколько Маккейба не беспокоило. Он знал, что так могло случиться, для этого он и купил его. Да, именно купил. Эдди выразился предельно точно: футболистов покупают, как товар!

— Я потратил много усилий на создание команды, — сказал Маккейб. — Она стоила мне и денег, и времени, и сил. Пока что мы только подготавливались, но теперь настало время действовать, пора начинать. Скоро, чёрт побери, вся страна узнает про нас! Ты нам нужен, и ты будешь играть. Не за честь университета, не за Клейхорна и всякую там чепуху. Ты будешь играть потому, что не умеешь делать ничего другого.

Маккейб стоял, опираясь на трость. Лицо его исказила уродливая гримаса.

— Во что ты превратишься, если бросишь играть? В ничто! — резким, пронзительным голосом говорил он. — Ты ведь ничего не знаешь. Два года тебе натягивали отметки, чтобы ты числился студентом. Если даже ты удержишься и кончишь университет, какая в этом польза? Одним безвестным поляком со степенью будет больше — вот и всё. Ты не сможешь конкурировать с теми, кто учился как следует. По протекции ты тоже никуда не поступишь: никто не станет за тебя хлопотать, все тебя забудут. Ты только начинаешь играть и не приобрёл ещё достаточной известности. Ну, может быть, один-два человека будут помнить, что ты когда-то играл в футбол. Ты кончишь тем, что будешь на посылках, как Рыжий Эванс.

Стив встал, побледнев от гнева.

— Убирайтесь вон!

Но тут же с болью в сердце он осознал, что Маккейб прав. «Я попал в ловушку, — в бессильной ярости подумал Стив. — Только варварски, бесцельно растратил свои силы, и теперь для меня нет пути назад».

Маккейб взглянул на него.

— Ты будешь играть. Ничего другого ты не умеешь. Это твоя жизнь, — почти ласково сказал Маккейб и направился к выходу. — Возьми свободный день. Поспи немного — тебе станет лучше.

— Убирайтесь отсюда! — крикнул вслед ему Стив сдавленным, дрожащим голосом.

Стив нашёл Теннанта в тренерской комнате на стадионе.

— Я буду играть с Алабамой.

— Маккейб говорил мне, — ответил тренер и взглянул на Стива печальными глазами, темневшими на бледном, исхудалом лице. — Мы заказали для тебя скрепу.

— Спасибо.

Говорить, кажется, было больше не о чем. Стив повернулся, чтобы уйти.

— Стив... — остановил его Теннант. — Если ты не хочешь играть, скажи. Так и скажи. В ту встречу с Тулейн мне хотелось выиграть. Я допустил ошибку, разрешив тебе снова выйти на поле. Слабый у меня характер — вот в чём беда. Но я работаю тренером уже много лет и люблю футбол. Никогда в жизни я не причинял своим ребятам вреда сознательно.

— Знаю, — сказал Стив. — Я сам хочу играть и ответственность беру на себя.

— Скажи лишь слово, и я заступлюсь за тебя. К Маккейбу пойду. Пусть делает, что хочет... — Стив направился к выходу. — Если я могу чем-нибудь помочь...

— Нет. Помочь вы ничем не можете.

Стив прошёл по коридору в раздевалку, надел форму, вышел на поле и, не спеша, осторожно побежал по дорожке. Уже это усилие до крайности утомило его.

Его нагнал Хауслер и легко побежал рядом. Глядя на напряжённое лицо Стива, он сказал:

— Брось ты это дело. Ты себя окончательно угробишь.

Стив пошёл шагом.

— У Теннанта нет другого нападающего.

— Да-а, трудное у него положение. Хочешь его выручить?

— Местрович не может пасовать. Больше некому.

— Почему же ты должен стать жертвой?

— Потому что я так хочу, — отрезал Стив.

— Ладно, — сказал Хауслер. — В таком случае можешь заказывать по себе панихиду.

После тренировки Стив, обессилевший и подавленный, сидел на скамье и смотрел, как переодеваются его товарищи. На боку у Хауслера он заметил огромный безобразный кровоподтёк, на локоть была наложена упругая повязка. Краузе слегка прихрамывал: в игре с Тулейн ему разбили колено, и оно ещё не пришло в норму. У всех игроков на теле были видны ссадины и шрамы, на многих белели повязки. Раньше Стив об этом как-то не думал, но теперь он вспомнил, что так было всегда, даже в те времена, когда он играл в средней школе. После второй и третьей встречи в команде не оставалось игрока, который бы не имел повреждений.

Пришёл Теннант с Фолком — другим тренером. Фолк держал в руках скрепу — широкую кожаную подушку с мягкой резиновой прокладкой. Теннант помог Стиву снять фуфайку, а Фолк приложил скрепу к плечу и затянул её ремешками. Что-то бормоча, он просунул под подушку свои толстые пальцы, проверяя, хорошо ли она облегает плечо.

Теннант подозвал Хауслера.

— Ну-ка ударь его. Ударь прямо по плечу. Посильнее.

Хауслер посмотрел на скрепу, потом перевёл вопрошающий взгляд на Стива. Затем он шагнул вперёд и что есть силы ударил кулаком по подушке. Стив едва ощутил удар. В раздевалку вошёл Эдди Эйбрамс и молча стал наблюдать.

— Сам сконструировал, — сказал Фолк. — Неплохо, а?

Эдди посмотрел на Фолка и на Теннанта, потом повернулся к Стиву.

— Мне надо поговорить с тобой, — сказал он и вышел.

Стив прошёл за ним по коридору в комнату первой помощи.

— Что это такое? Зачем понадобилась скрепа? — спросил Эдди.

— Чтобы я мог играть.

— Сукин ты сын! Несчастный, слабохарактерный сукин сын, — тихо сказал Эдди, зло щуря глаза. — Теннант, конечно, поплакал в жилетку, рассказал о жене и детях, и ты не можешь допустить, чтобы старик потерял работу? Решил играть с Алабамой и окончательно угробить себя.

— Теннант тут ни при чём. Он мне ничего не говорил.

— В чём же тогда дело? Университет? — с ехидством спросил Эдди. — Добрый старый Джексон? Наслушался, как они поют «Альма матэр», растрогался и считаешь теперь, что должен пойти и умереть за добрый старый Джексон?

— Не в том дело.

— Ведь ты просто свихнулся из-за этого Джексона, — продолжал Эдди тихим раздражённым голосом. — Возомнил себя одним из этих лоботрясов. Ты говоришь, что и сам всё понимаешь, а на самом деле ты не понял ничего. Не спорь! Я наблюдал за тобой. Чёрт возьми, я видел, как ты вёл себя на этих банкетах! Они делали из тебя героя, и тебе это нравилось. Ты думал, что и вправду герой... Конечно, тебе сильно не повезло. Так выйди из игры! Ты никому ничего не должен. Никто не оказывал тебе благодеяний. Наоборот, Маккейб сам рассчитывал извлечь из тебя пользу.

Стив озадаченно посмотрел на Эдди.

— Как это «извлечь пользу»?

— Разве ты не знаешь? — Эдди вытаращил глаза от удивления. — Неужели и в самом деле не знаешь?

— А что знать-то?

— Так ведь Маккейб использовал тебя, команду и весь университет для того, чтобы создать свой политический аппарат! Он устраивал банкеты с участием бывших питомцев университета, чтобы сплотить их всех вокруг доброго старого Джексона и доброго старого Маккейба. Благодаря этим банкетам он привлёк на свою сторону таких людей в штате, которые раньше смертельно его ненавидели. Он стремится стать вершителем судеб, хочет провести своего человека в губернаторы!

Стиву всё стало ясно ещё до того, как Эдди кончил говорить. Он вспомнил бесконечные совещания в номере Маккейба, вспомнил разговоры на банкетах и званых вечерах. Господи, как он был глуп! Ничего-то он не понимал.

— Ну, хорошо, — продолжал Эдди. — Каждый человек вправе рассчитывать на доход от своих денег, если при этом он не превращает тебя в скотину и не гонит на убой. Но если он именно этого добивается, чего ради ты будешь играть? Ради аплодисментов? Ради того, чтобы твоё имя было написано на почётной доске?

— Нет. Это не имеет значения, — медленно проговорил Стив, — теперь уже не имеет. Я просто должен играть.

— Ты лучше о себе подумай! — закричал Эдди. — Оставь им эту славу, пусть они хвастают ею.

Стив покачал головой.

— Я должен играть. Играть для себя — и ни для кого другого. Маккейб пробовал распалить меня, чтобы я опять захотел славы, но я готов был убить его. И всё же в одном он был прав: без футбола я ничто. — Стив беспомощно развёл руками. — Я никогда не стану инженером, я никем не стану. Для этого у меня нет ни денег, ни связей, на которые я мог бы рассчитывать. Если я брошу играть, то превращусь в ничто.

— Ну и что же? Вернёшься к тому, с чего начал. Ты ничего не потерял.

— Три года, — тихо сказал Стив. — Я потерял три года.

— Будь умницей, сынок.

— Не умница я. Будь я умницей — давно уже понял бы всё.

Эдди посмотрел на него, часто заморгал и с отчаянием в голосе сказал:

— И я был таким же, как все! Помогал им толкать тебя к гибели. Бог мой! Сколько же слабовольных негодяев на земле.

Эдди отвернулся, и Стив пошёл обратно в раздевалку.

В пятницу ударил мороз. С запада подул сухой ледяной ветер, земля стала твёрдой как камень. В субботу утром выпал небольшой снег, а потом из-за туч вышло яркое холодное солнце.

Стив выбежал на поле, стуча шипами по твёрдому грунту. Скрепа выпячивалась из-под фуфайки уродливым горбом. Он видел, как приглядываются к нему игроки Алабамы, знал, что резко выделяется из-за этого горба и будет теперь служить прекрасной мишенью. Заняв своё место, Стив стал ждать, когда его охватит знакомое чувство напряжённого волнения. Но волнение не приходило. Стив озяб, ему казалось, что он очень маленький и одинокий. До него не доносилось ни единого звука, на трибуны он не смотрел. Потом он увидел, как на пятидесятиярдовой линии Уиттьер встретился с капитаном команды Алабамы, и машинально отметил, что право подачи мяча досталось Джексону.

В первые минуты игры Стив передвигался как во сне. Команда Алабамы играла очень энергично. Её игроки упорно рвались вперёд. Защитники Джексона никак не могли удержать своих позиций. Их оттеснили на двенадцатиярдовую линию, и там они с трудом отбивали атаки Алабамы.

Получив мяч, Стив начал прорыв из зоны нападения. Защиту противника поддерживал центральный нападающий. Он бежал на Стива слева, откуда его не было видно из-за скрепы. Когда наконец Стив заметил его приближение, увернуться от удара было уже невозможно, и он тяжело грохнулся на обледенелый грунт. Боже, какая страшная боль! Стив с горечью понял, что скрепа его не спасёт. Сотрясение для него было страшнее удара.

Боль была нестерпима, но Стив снова взял мяч и побежал. И в тот же миг перед его глазами выросли фуфайки Алабамы. Стивом овладело чувство обречённости. Ещё секунда, и он был сбит с ног. Падая, Стив почувствовал, как кто-то ударил его коленом в грудь, норовя попасть в плечо. Удар был явно преднамеренный. «Вот тебе, сволочь!» — прошипел защитник Алабамы и ударил ещё. Стив услышал страшный, отвратительный звук, как будто внутри у него что-то разорвалось; боль отдавалась во всём теле и в голове — казалось, у него сейчас глаза выскочат из орбит. Он закричал от смертельного ужаса и боли, и его поглотила темнота — необъятная, удушающая...

Потом в темноту проник свет, в тумане появилось чьё-то лицо, чей-то голос сказал:

— Помогите ему встать.

С этого момента начался сплошной кошмар. Всё в его сознании спуталось и перемешалось: лицо Уиттьера в свалке, отдалённое эхо его голоса, слова команды. Стив чувствовал себя странно: он словно потерял способность бегать и глупо стоял с мячом в руках, ожидая, когда его собьют с ног.

Но вот, кажется, объявили перерыв. Теннант с беспокойством спрашивал:

— Ты в порядке?

Кто-то, кажется Фолк, дал ему пару пилюль с кодеином. Он положил их в рот и разжевал. Пилюли были сухие и горькие, их трудно было проглотить.

Стив спросил Хауслера, какой счёт.

— Тринадцать — ноль.

Значит, команда Алабамы забила два гола, но когда, Стив не помнил.

Потом Стив блуждал где-то в стороне, не зная, куда делись все остальные. Творилось что-то непонятное. К нему подошёл Хауслер, взял за руку и привёл туда, где выстроились игроки.

Стив бессмысленно улыбался и плакал. Слёзы текли по щекам в рот. Потом раздался дикий, пронзительный свисток. Подошёл Уиттьер и стал шевелить губами, словно говорил что-то. Наконец до Стива дошло:

— Ты выведен из игры. Тебя заменил Местрович.

Стив долго, мучительно долго, шёл за боковую линию поля. В раздевалку он не захотел идти, сел на скамейку и стал смотреть. В течение второй половины игры команда Алабамы забила ещё три гола. Это был полный разгром.

Стив сидел на скамье, устремив бессмысленный взгляд на поле, и кутался в одеяло, чтобы согреться.