Железный крест

11

Где-то на востоке.

Не выпуская письма из рук, Штайнер опустил их на колени и выглянул из окна вагона. Три месяца, подумал он. Ему же казалось, что не три, а все тридцать. Он засунул письмо обратно в нагрудный карман и закрыл глаза. Он получил ранение в начале мая, а теперь жестокое августовское солнце нещадно припекало и без того выжженную землю плацдарма. Он надеялся, что к тому моменту, когда он вернется в строй, дивизия будет уже в Крыму. И хотя фронт, пролегавший севернее, ежедневно сдвигался к западу, а ситуация с каждой минутой становилась все более нестабильной, на Кубани немецкие части стояли твёрдо, не желая покидать завоеванный плацдарм. Все больше и больше людей предсказывали второй Сталинград. Штайнер вновь посмотрел в окно, рассеянно глядя, как мимо проносятся телеграфные столбы. Монотонная песня вагонных колес убаюкивала, погружала в сон. Большинство других солдат в его купе сидели, свесив голову на грудь, и, закрыв глаза, дремали, не обращая внимания на жесткие, неудобные сиденья. Погруженный в странное состояние, в нечто среднее между сном и бодрствованием Штайнер мечтал о том, когда это утомительное путешествие, наконец закончится, — он был в пути вот уже десять дней, — перебирая в голове события последних трех месяцев.

Он вспомнил тот момент, когда после ранения снова пришел в себя на грязной койке на сборном пункте — это был первый этап его путешествия домой, в Германию. Он так и не узнал, как попал туда. Возможно, кто-то из бойцов третьего батальона подобрал его ближе к вечеру. Ночью его прооперировали, и когда он отошел от анестезии, то был уже в пути в полевой госпиталь. А еще через два дня его посадили на санитарный поезд, который без остановок шел до Пшемысля. Закончилось же его путешествие уже дома, в Германии, в тыловом госпитале в Пассау.

Он удивительно быстро пошел на поправку. Жуткие осколочные раны по всей грудной клетке и конечностям начали затягиваться без осложнений. Рана в плече также не доставляла особых неудобств.

Спустя месяц после его прибытия в госпиталь он получил первое письмо от Шнуррбарта. Тот с разочарованием докладывал, что в Германию не попал. Полученное ранение привело его в Одессу, и спустя месяц он уже снова был в строю. Шнуррбарт писал, что наступление ударного полка было остановлено русской артиллерией и что линия фронта теперь пролегала прямо через гору. Он также писал, что повсюду ходят слухи о пополнении и о назначении нового ротного, добавив при этом, что без Штайнера плацдарм им ни за что не удержать.

С тех пор пришло еще три письма. Слухи подтвердились, и дивизию перебросили на более спокойные позиции на морском побережье — отдохнуть, набраться сил. Последнее письмо, которое сейчас читал Штайнер, достигло его в день отъезда. Когда он добрался до Керчи, то узнал, что его дивизию перебросили в Новороссийск, то есть ехать ему теперь оставалось считаные километры. Пружины сидений в огромном пассажирском вагоне были жесткими; Штайнера встряхивало всякий раз, когда колеса подскакивали на стрелке; впрочем, пронзительный свисток локомотива, доносившийся из открытого окна, так же моментально возвращал его к действительности.

Он с интересом разглядывал лица попутчиков. Все это были нюхнувшие пороху ветераны, скорее всего, возвращавшиеся из отпуска, если судить по тому, с каким равнодушием они время от времени приоткрывали глаза, чтобы на секунду глянуть в окно, а затем снова погрузиться в сон. В углу, напротив Штайнера, сидел обер-ефрейтор, как и остальные, закрыв глаза. С каждым толчком поезда его голова моталась на неестественно длинной шее, словно на спирали. Лицо его с крупными чертами казалось усталым и безжизненным.

Неожиданно обер-ефрейтор открыл глаза, и их взгляды встретились.

— Уже подъезжаем, — сообщил Штайнер.

Обер-ефрейтор потянулся, посмотрел в окно и кивнул.

— Осталось минут десять, не больше, — сказал он, зевая. — Сейчас будет длинный тоннель. Как только из него выскочим, сразу будем на месте.

— Вы часто ездили этой дорогой? — поинтересовался Штайнер.

— Да. Я был курьером.

Штайнер с интересом посмотрел на своего попутчика. Неплохая работенка, подумал он. Вот мне бы такую.

— Станция в самом городе? — спросил он вслух.

Обер-ефрейтор поморщился:

— Станция как станция, но до города от нее еще целый час пешком. Правда, дорога хорошая, особенно если повезет тормознуть грузовик.

— А что представляет собой город? — поинтересовался Штайнер и добавил: — Я здесь еще ни разу не бывал.

Обер-ефрейтор пожал плечами:

— Милое, тихое место. Но самое главное — море шампанского. Пей — не хочу.

— Шампанского?! — не поверил собственным ушам Штайнер.

Его собеседник кивнул:

— Ты что, ничего о нем не слышал? Его здесь огромные погреба. Война может длиться еще десяток лет, а шампанского все равно пить не перепить.

— А по мне, пусть она скорее закончится, — сухо ответил Штайнер.

Локомотив издал два пронзительных гудка.

— Тоннель, — пояснил обер-ефрейтор. — Вот мы и приехали.

Он встал с места и снял с багажной полки свои вещи. Штайнер последовал его примеру. Другие солдаты в купе, так толком и не проснувшись, тоже зашевелились, стали искать свой багаж. Мгновение спустя поезд въехал в тоннель, и в вагоне стало темно. Когда же в открытые окна вновь ворвался солнечный свет, поезд быстро затормозил, резко дернулся и остановился. Проклиная машиниста, солдаты повалились друг на дружку.

— Можно подумать, они везут скот, — заметил кто-то. Другой, рядом с ним, рассмеялся:

— А мы, по-твоему, кто такие?

Штайнер открыл дверь и спрыгнул на платформу. Поскольку ему хотелось поскорее избавиться от общества обер-ефрейтора, то он предпочел затеряться в толпе и, работая локтями, двинулся к барьеру. Как только у него проверили пропуск, он быстро огляделся по сторонам. Железнодорожная станция состояла из нескольких небольших зданий. Если судить по количеству грузовиков, то здесь явно шла подпольная торговля. Штайнер оглянулся назад, на железнодорожный состав. Локомотив уже успели отцепить, и на какое-то мгновение он ощутил, как у него заныло в груди. Чтобы стряхнуть с себя уныние, он сделал несколько энергичных вдохов. Ведь ты сам так хотел, напомнил он самому себе. Что мешало тебе съездить домой, во Фрейбург? Ведь кто, как не ты сам, отказался взять дополнительный отпуск для выздоравливающих.

Штайнер быстро зашагал по дороге, и уже через считаные минуты станционные постройки остались позади. Дорога вела прямо на запад, и он шагал по ней бодрым шагом. Судя по всему, обер-ефрейтор ему не соврал. С обеих сторон шоссе тянулись виноградники. Спелый виноград был крупный и сладкий, такой ему доводилось пробовать лишь раз, на юге Франции. Штайнер то и дело останавливался, чтобы сорвать гроздь. Затем, оглянувшись, он увидел, что за ним нестройной колонной следуют остальные пассажиры их поезда. Он ускорил шаг. То там, то здесь между виноградных лоз виднелись белые стены домиков. Все вокруг было словно с картинки — чистым и аккуратным. Пейзаж скорее напоминал берега Луары, нежели все то, что он до этого видел в России. А еще чувствовалась близость моря — его запах щекотал нос, с каждой минутой становясь все сильнее, по мере того как Штайнер приближался к пункту назначения. Наконец из синей дымки на горизонте постепенно начали вырисовываться желтоватые силуэты. Позднее он рассмотрел, что это такое — крутые горные склоны. Штайнер вытянул вперед шею и пригляделся, пытаясь разглядеть детали. Он так увлекся этим занятием, что не услышал, как сзади к нему подъехал грузовик. Он оставался стоять на месте даже тогда, когда кто-то громко крикнул. Грузовик остановился чуть впереди, и из окна кабины выглянуло добродушное лицо в фуражке.

— Тебе куда?

— Во Фрейбург, — ответил Штайнер.

Даже не улыбнувшись, водитель открыл дверь:

— И мне туда же. Залезай.

Штайнер сбросил со спины вещмешок и вскарабкался на сиденье.

— Обычно я никого не подвожу, — пояснил водитель, переключая скорости. Грузовик рванул вперед. — Не то чтобы я бессердечный, — продолжал он, — просто приходится проявлять осторожность, после того как два подонка украли у меня два ящика колбасы.

— Ты с тылового поезда? — спросил Штайнер.

— Да, к сожалению.

— Это почему же?

Водитель рассмеялся:

— Ты не представляешь, что значит нести материальную ответственность. От нее одна головная боль.

— Тогда почему бы не перевестись куда-то еще? — поинтересовался Штайнер.

— А куда?

— К нам. Мы спим в уютных, теплых землянках.

Водитель снова расхохотался:

— Ну, я еще не совсем рехнулся. Да и вообще хорошо, где нас нет. Разрази гром эту армию.

Домов по обеим сторонам дороги стало больше. Судя по всему, это уже начались пригороды. Штайнер высунулся из окна. Дорога плавно шла вверх, и, как только они достигли гребня холма, перед ними раскинулось море. Воспоминания всколыхнулись в Штайнере с такой силой, что он прижал руку к сердцу. Всего две недели назад он представлял себе, что все закончено, что он смирился, и вот теперь он со всей очевидностью понял, что пытался обмануть самого себя.

Он попробовал отвлечься тем, что принялся разглядывать город. Гористая береговая линия образовывала глубокий залив, вокруг которого полукругом раскинулся город. Дома тесно лепились друг к другу, почему-то напомнив ему Цюрих. В большинстве своем они были сложены из белого камня.

Из задумчивости Штайнера вывел голос водителя.

— В последнюю неделю всех гражданских эвакуировали, — пояснил он. — А жаль, видел бы ты, какие здесь женщины.

Он еще пару минут распространялся на эту тему, а потом спросил у Штайнера, в какую часть тому нужно.

— Значит, тебе выходить здесь, — сказал он, — первая улица налево. Ищи своих ближе к морю.

С этими словами он нажал на тормоза. Штайнер в знак благодарности предложил ему пачку сигарет, но водитель только махнул рукой — мол, не надо.

— Все снабжение идет через мои руки. Удачи тебе!

Штайнер проводил глазами грузовик, который вскоре скрылся за углом. Дома, некоторые из них высотой в четыре этажа, казалось, притихли в жарком полуденном солнце. Штайнер шагал, и его сапоги гулко грохотали по пустынной улице. Вскоре ему встретился военный полицейский, и он спросил у него дорогу.

Их рота была расквартирована в аккуратных домиках рядом с морем. Штайнеру повстречался солдат, который, стоило ему увидеть старшего по званию, тотчас щелкнул каблуками и, поднеся ладонь к козырьку, отсалютовал.

— Ты из какой части? — поинтересовался Штайнер.

— Из второй роты, — ответил солдат.

Штайнер оглядел его с ног до головы. Этого парня он видел впервые.

— Какой взвод? — уточнил он.

— Второй, — последовал ответ.

Штайнеру показалось странным — он говорил с солдатом из своего взвода, которого раньше в их рядах не было.

— А как зовут вашего ротного? — поинтересовался он, оставив официальный тон.

Ответ прозвучал словно пистолетный выстрел:

— Обер-ефрейтор Шнуррбарт.

Штайнер едва сдержал улыбку. Судя по всему, настоящее имя обер-ефрейтора сгинуло раз и навсегда. Он попросил солдата, чтобы тот отвел его к ротному.

Дома стояли посреди небольших двориков в окружении заборов. Солдат привел Штайнера к одному из них. Именно здесь обитал обер-ефрейтор Шнуррбарт. Двор был засажен фруктовыми деревьями, глядя на которые можно было подумать, что их потрепало ураганом — такими рваными были их листья. Цветочные клумбы заросли сорняками. Лишь посыпанные гравием дорожки оставались чистыми и ухоженными. Штайнер медленно открыл калитку и вошел во двор. Дальше он двинулся на цыпочках, стараясь производить как можно меньше шума. Увидев, что передняя дверь закрыта, он прошел мимо и свернул за угол. На скамейке, лицом к морю, всего в сотне метров от него, сидел Шнуррбарт, подставив лицо солнцу. Глаза его были закрыты, во рту — неизменная трубка. Со стороны могло показаться, будто он сидит здесь уже целую вечность. Внешне он был все такой же — тощий, жилистый, шнуррбартный. У Штайнера екнуло сердце. Он улыбнулся и потер глаза. До этого момента он даже не подозревал, что был так сильно привязан к Шнуррбарту. Он тихонько подкрался к нему, сбросил вещмешок на землю и сел рядом с товарищем. Перекинув руку за спинку скамейки, он посмотрел на Шнуррбарта в профиль. Тот не стал открывать глаз, лишь вынул изо рта трубку, откинул назад голову и спросил:

— Ну как, хорошо отдохнул?

— Хорошо, — ответил Штайнер, наблюдая за его лицом. Сначала оно сохраняло свое прежнее выражение, но неожиданно его черты пришли в движение. Шнуррбарт замигал, открыл глаза и повернул голову.

Они посмотрели друг на друга — молча, испытующе, как-то неестественно спокойно. Наконец Шнуррбарт вновь отвернулся к воде и сказал:

— В такую погоду хороший клев.

Штайнер кивнул. На какое-то время воцарилось молчание. Сад спускался почти к самой воде, и за зеленым забором в маслянистую поверхность моря уходили мостки.

— Впрочем, — философски заметил Шнуррбарт, — в дождливую погоду тоже хороший клев.

Штайнер демонстративно зевнул, прикрыв рот рукой.

— По большому счету, рыба клюет в любую погоду, — продолжил свои рассуждения Шнуррбарт.

— Вне всякого сомнения, — буркнул Штайнер, чувствуя, как по телу растекается приятная сонливость.

— Мы думали, ты вернешься позже, — неожиданно произнес Шнуррбарт. — Как там дома?

Штайнер потянулся к нагрудному карману и, порывшись там пару секунд, вытащил листок бумаги, который затем положил на колени Шнуррбарту.

— Читай.

Письмо оказалось коротким.

— Дорогой Рольф, — читал Шнуррбарт, — я уверена, что со временем ты меня поймешь, но я ничего не могла поделать. Когда мы познакомились в столовой, я жутко на тебя злилась, а затем мне стало тебя жаль. Позднее я в тебя влюбилась. Я надеялась, что в один прекрасный день смогу быть свободна. Пойми, Рольф, я замужем и думала, что люблю своего мужа. Мы поженились по доверенности, потому что он отказывался ждать. В ту последнюю ночь, когда мы были вместе, я твердо решила подать на развод. Но спустя неделю до меня дошло известие, что мой муж серьезно ранен и ему ампутировали правую ногу. Я боролась с собой. Но теперь я точно знаю: я не имею права его покидать. Прошу тебя, не думай обо мне плохо. Я была нечестна с тобой, но я любила тебя и не хотела тебя терять. Прости меня. Гертруда.

Шнуррбарт вернул письмо. Штайнер сидел, бесцельно уставившись на воду.

— Так, значит, ее звали Гертруда, — чуть помолчав, произнес Шнуррбарт.

Штайнер кивнул.

— Где вы с ней познакомились?

— В Гурзуфе.

Шнуррбарт удивленно посмотрел на него.

— В Гурзуфе? Ну надо же! А почему ты не поехал домой?

— А откуда ты это знаешь?

— Потому что, если бы ты поехал, тебя бы здесь сейчас не было, — заявил Шнуррбарт.

Штайнер наклонился вперед, уперся локтями в колени и опустил голову.

— А что бы я там делал? — устало спросил он. — После того как я, лежа в госпитале, получил это самое письмо, мне уже ничего не хотелось.

И снова Шнуррбарт подумал о том, что Штайнер никогда не заводил речь о своей семье. Правда, спросить у друга, почему, он так и не решился, да и момент был упущен, потому что Штайнер неожиданно сменил тему — спросил про Крюгера и Керна.

— Спят небось, — ответил Шнуррбарт. — Тихий час после обеда. За все время, пока мы здесь находимся, я ни разу не видел ни одного из них полностью выспавшимся.

После чего Шнуррбарт поведал про здешнюю жизнь: что он делит дом с Крюгером, что Керн, Фабер и Мааг живут по соседству, что Штрански намеревается ввести настоящую казарменную дисциплину и собрался проводить учения. Что у них новый командир роты, лейтенант Мерц. Когда же Штайнер поинтересовался, как же обстоят дела на передовой, Шнуррбарт указал большим пальцем на ту сторону залива.

— У нас там укрепления, чуть-чуть правее, рядом с заводом. Если посмотреть в бинокль, то можно увидеть колючую проволоку. Вообще-то здесь тихо, если не считать коротких обстрелов.

— А кто раньше оборонял эти позиции? — поинтересовался Штайнер.

Шнуррбарт презрительно махнул рукой:

— Морская пехота. Да, не жизнь была у этих ребят, а малина!

Шнуррбарт расчувствовался и вскоре выложил Штайнеру все как на духу. Правда, оба избегали упоминать имя Голлербаха. Наконец Шнуррбарт раскурил трубку и вытянул ноги.

— Как приятно посидеть на солнышке, — сказал он. — Когда вернусь домой, так первые несколько недель буду греться на солнце и радоваться, что все вот так.

— Что вот так? — не понял Штайнер.

— Просто так, — ответил Шнуррбарт и неопределенно помахал рукой. Затем глубоко затянулся и бросил взгляд на другую сторону залива. — Можно подумать, ты не понимаешь, что я имею в виду, — произнес он наконец. — Мне кажется, что мы разучились жить настоящим. А еще мне кажется, что настоящее — это и есть наша жизнь, а будущее — это то, на что мы надеемся. И я собственными руками готов вырвать себе бороду, что жизнь проходит мимо нас, когда мы поступаем с точностью до наоборот.

— Погоди, — остановил его Штайнер. — Что-то я тебя плохо понимаю.

— Придется все рассказывать заново, — пробормотал Шнуррбарт и сел, задумавшись. — А теперь я вообще больше ничего не знаю, — раздраженно заметил он. — А ведь я только что знал, что хотел сказать. Надо было все записывать для тебя. Чтобы все прояснить в собственной голове.

— Я скажу тебе, что ты имел в виду, — произнес Штайнер. — Ты хочешь сказать, что настоящее — это реальность, а будущее — иллюзия. Если же мы считаем, что все наоборот, то жизнь проходит мимо нас.

— Именно, — согласился Шнуррбарт. — Это я и хотел сказать. — Сейчас, когда Штайнер повторил его слова, он сам им удивился. Несколько секунд ему казалось, будто он открыл в себе чудесную черту, о существовании которой раньше даже не подозревал. Когда же Шнуррбарт поймал на себе вопросительный взгляд Штайнера, то проникся еще большей уверенностью в том, что он только что изрек некую глубокомысленную философскую истину, и оттого еще сильнее возгордился собой.

— Так все и есть! — с чувством повторил он.

Неожиданно до него дошло, что нечто важное он все-таки забыл сказать.

— Да, я тебе не рассказал самую странную историю, — взволнованно произнес он. — Случилась всего пару недель назад в полковом штабе. Нас с Крюгером вызвал к себе Кизель.

Штайнер удивленно поднял брови:

— Кизель? Что ему понадобилось?

— Будь я проклят, если мне это было известно. Он спросил у нас, был ли с нами Штрански в тот самый вечер, когда меня ранило. Ты его случайно тогда не видел?

Штайнер растерянно покачал головой.

— А где я его мог видеть? Ведь он оставался на командном посту.

— Вот и я так думал, — проворчал Шнуррбарт. — Мы сказали, что не видели его, и тогда Кизель сказал, что подождет твоего возвращения.

— Странно, — пробормотал Штайнер и нахмурился, задумавшись. Правда, никаких объяснений ему в голову не пришло, и он пожал плечами: — Ну почему меня не оставят в покое? Не успеешь вернуться, как ты тотчас кому-то нужен.

Шнуррбарт выбил из трубки на землю пепел и встал.

— Ну что, пойдем? — предложил он. — Надо разбудить Крюгера.

— Да, такое стоит увидеть, — ответил Штайнер и взял со скамейки вещмешок. Войдя в дом, они прошли по длинному коридору. У последней двери Шнуррбарт остановился, осторожно нажал на ручку и приоткрыл дверь.

— Спит без задних ног, — прошептал он.

Штайнер заглянул внутрь. Крюгер лежал на кровати и громко храпел. Шнуррбарт было шагнул через порог, но Штайнер остановил его. На глазах у озадаченного взводного он достал из вещмешка небольшой пузырек и, подмигнув, приподнял.

— Это что такое? — прошептал Шнуррбарт. — Ликер?

Штайнер покачал головой. Он тихонько прикрыл дверь, на цыпочках приблизился к спящему и полил ему голову и одежду содержимым пузырька. Остаток он вылил в сапоги, которые стояли рядом с кроватью. Затем с довольной улыбкой на цыпочках вернулся к двери.

— Теперь можешь будить, — сказал он.

Шнуррбарт принюхался. Запах, слегка приторный, с каждой секундой все сильнее бил в нос.

— Духи, — пояснил Штайнер.

— Ну и вонючие же они! — шепнул Шнуррбарт. — Где ты их взял?

— Трофей, — ответил Штайнер и протянул другу пустой пузырек: — Будь добр, налей в него воды.

Шнуррбарт вышел, а Штайнер остался наблюдать за спящим. Крюгер беспокойно заворочался, затем перевернулся на другой бок. В следующий момент появился Шнуррбарт; он нес около десятка фарфоровых блюдец.

— Это еще зачем? — спросил Штайнер.

Шнуррбарт усмехнулся:

— Чтобы его разбудить. Этого добра в кухне хоть отбавляй.

Штайнер взял у него из рук пузырек, и они вместе вошли в комнату.

— Ну как, ты готов? — шепнул Шнуррбарт. Штайнер кивнул. Тогда его товарищ поднял блюдца над головой и уронил на пол. Блюдца разлетелись на мелкие осколки, а сам Шнуррбарт издал такой душераздирающий вопль, что Штайнер подскочил как ужаленный.

Крюгер тотчас вскочил, словно у него над ухом прозвучала сирена. Не успел он спросонья понять, что, собственно, происходит, как Штайнер шагнул к нему и подставил под нос пузырек.

— Одеколона я достать не смог, но это даже еще лучше.

Крюгер непонимающе уставился на него. Лицо его попеременно делалось то красным, то белым.

— Бр-р-р! — он брезгливо сморщил нос. Затем ему бросилась в глаза гора битой посуды на полу. И тогда до него дошло. Он вскочил на ноги и метнулся к Штайнеру. Пузырек упал на пол, и остатки жидкости растеклись по дощатому полу. Крюгер взревел, как разъяренный бык.

— Ты зачем сюда вернулся?! — кипятился он. — За каким дьяволом тебя сюда принесло? Что мешало тебе остаться там?

Штайнер улыбнулся в его раскрасневшуюся физиономию.

— Соскучился по дому, — произнес он, — и, главное, по тебе, старина.

Казалось, что Крюгер вот-вот набросится на него с кулаками. Но вместо этого он поправил китель, надел сапоги и, громко топая, вышел вон. Шутники последовали за ним. Крюгер, насупившись, уселся на садовую скамейку. Штайнер и Шнуррбарт сели по бокам от него.

— Он нисколько не исправился, — заметил Штайнер.

— А он никогда не исправится, — уточнил Шнуррбарт. — Безнадежный случай.

Крюгер простонал и сжал кулаки. Штайнер примирительным жестом положил ему на плечо руку:

— Хватит дуться, давай лучше мириться, старый болван!

Голос его прозвучал так нежно, что Шнуррбарт удивленно посмотрел на него. Раньше он никогда не слышал от Штайнера такого тона. Впрочем, на Крюгера это тоже возымело действие. Какое-то время он еще ворчал, но затем, судя по всему, сменил гнев на милость, вернее, все больше и больше замыкался в себе, как та улитка, что втягивает рожки в свой домик.

— А вот так уже лучше, — заметил Штайнер. Они сидели молча, устремив взор на морскую гладь. Три солдата в рваной форме, они сидели бок о бок, слегка моргая от яркого солнца. Три боевых товарища.

— Твое возвращение нужно обмыть, — предложил Шнуррбарт и встал со скамейки. — Пойду приведу остальных.

Они вернулись в дом. Штайнер огляделся по сторонам. Три просторные комнаты были обставлены удобной мебелью. Судя по всему, гражданскому населению не разрешили увезти с собой обстановку, так что все стояло на своих прежних местах. Входя в комнату вместе с Крюгером, Штайнер услышал в коридоре чьи-то торопливые шаги. В следующее мгновение дверь распахнулась и на пороге вырос Керн, а позади него Мааг и Фабер. Несколько секунд они, не проронив ни слова, разглядывали его. Штайнер видел знакомые лица, то, как предательски подрагивают их губы, радость в глазах, и неожиданно на него нахлынули чувства, которых он не испытывал уже давно.

— А вот и вы, — хрипло произнес он.

— Только не начинайте очередную драку, — предупредил их Шнуррбарт. Он появился откуда-то из-за их спин, неся в руках несколько бутылок, и довольно бесцеремонно втолкнул в комнату стоявших на пороге друзей. Керн первым подошел к Штайнеру и обменялся с ним крепким рукопожатием. Его примеру последовал Мааг. Когда же Штайнер повернулся к Фаберу, то поймал на себе его пристальный взгляд. Он тотчас вспомнил, что обещал сослуживцу проведать его семью.

— Вынужден тебя огорчить, — негромко произнес он. — Я не ездил домой.

Фабер кивнул.

— Вчера я получил от Барбары письмо, — ответил он. — Она написала, что ты еще не был у них. Они так ждали, что ты к ним приедешь.

— Ждали? — Штайнер грустно улыбнулся. — Что я к ним приеду?

— Я написал им про тебя, — пояснил Фабер.

Штайнер вновь улыбнулся — с благодарностью и смущением.

— Тебе разве не дали отпуск? — поинтересовался Мааг.

Штайнер отрицательно покачал головой, но в объяснения вдаваться не стал.

Шнуррбарт тем временем расставил на столе бутылки.

— Прошу к столу! — крикнул он. — Что вы на это скажете?

Он с гордостью указал на полдесятка бутылок шампанского. Особенно ему хотелось увидеть реакцию Штайнера. Когда тот никак не отреагировал, Шнуррбарт пожал плечами.

— Тебя даже удивить нечем, — произнес он с легким разочарованием в голосе.

— А с чего мне удивляться? — лукаво улыбнулся Штайнер. — Любой школьник скажет тебе, что в Новороссийске полно шампанского.

Они сели за стол. Шнуррбарт не захватил с собой из кухни стаканов, и поэтому они пили прямо из бутылок. Керн состроил гримасу.

— Слишком теплое, — пояснил он. — По мне, так уж лучше пиво. Ты знаешь…

Он недоговорил и громко принюхался.

— В чем дело? — спросил Мааг.

— Откуда-то воняет духами, — заявил Керн и подозрительно посмотрел то на Штайнера, то на Крюгера.

— Вот и мне тоже показалось, — поддакнул Мааг.

Видя, что взоры присутствующих направлены в его сторону, Крюгер ответил злющей гримасой.

— Это от Штайнера несет, — сказал он.

Керн принюхался снова.

— Нет, не от Штайнера, а от тебя.

— Ты что, рехнулся? — взревел Крюгер. — Лучше поищи-ка себе новый нос. Потому что твой старый уже ни к черту годен.

Но тут вмешался Шнуррбарт.

— Только не заводитесь, — произнес он. — Мы тут все провоняли.

И он поднял бутылку:

— За пьющую шампанское немецкую армию!

— За братскую могилу! — добавил Мааг.

Они опустошили бутылки. Керн вытер рот.

— Откройте окно, — буркнул он.

— Тебе надо, ты и открывай, — возразил Мааг, однако все-таки поднялся и распахнул окно. Вернувшись к столу, он остановился за спиной у Штайнера и нагнулся над ним.

— Это точно не от него.

— Конечно, нет, — согласился Керн. — Я с самого начала так говорил. Есть солдаты, которым повышение в звании противопоказано. Стоит им слегка возвыситься над остальными, как тотчас становится понятно, какого они цвета. Проклятые голубые. — И он выразительно посмотрел на Крюгера. Тот постепенно залился краской и потянулся за пустой бутылкой.

— Еще одно слово, — произнес он угрожающим тоном, — и я разнесу это о твою башку!

Керн махнул рукой, мол, не заводись.

— Успокойся, — произнес он. — У меня по части бутылок опыта куда больше, чем у тебя. И все равно от тебя воняет, как от последней шлюхи.

— Ничем от меня не воняет, — взревел Крюгер. — Это от Штайнера воняет.

Все вокруг захихикали, даже по серьезному лицу Фабера и то скользнула тень улыбки. Все дружно посмотрели на Штайнера. Но тот укоризненно покачал головой.

— Прошу прощения, обер-ефрейтор Крюгер, — произнес он серьезным тоном.

Своим спокойствием он вывел Крюгера из себя. Когда же Штайнер добавил, что если закрыть глаза на их дружбу, то со старшими по званию так не разговаривают, Крюгер вскочил из-за стола и заорал:

— Засунь свое звание себе сам знаешь куда! При чем здесь какие-то звания! Все дело в вонище, голой вонище.

Он прервал свою гневную тираду, чтобы перевести дыхание, как вдруг заметил, что Шнуррбарт что-то пишет на листке бумаги, который взялся у него неизвестно откуда.

— Что ты там пишешь? — подозрительно поинтересовался он.

— Всегда приятно узнать что-то новое, — серьезно ответил Шнуррбарт. — Голая вонища. Здорово сказано.

Крюгер выпятил подбородок.

— Ну и что? — спросил он с вызовом. — А ты думал, на вони есть одежда?

— Да нет, — ухмыльнулся Шнуррбарт. — А вот та, что на тебе, явно воняет.

В это мгновение в комнату вошел лейтенант — осанистый, с решительной походкой. Его серо-голубые глаза, казалось, были готовы пробуравить сидящих за столом насквозь. Те тотчас вскочили и отдали честь.

— Вольно, — скомандовал он и шагнул к столу: — Еще день, а вы уже пьете.

Его слова прозвучали скорее как утверждение, нежели вопрос. Затем его взгляд упал на Штайнера, стоявшего по другую сторону стола.

— А это кто?

Штайнер тотчас встал по стойке «смирно» и отрапортовал:

— Штабс-ефрейтор Штайнер. Только что вернулся из госпиталя.

Глаза лейтенанта широко раскрылись от изумления.

— Штайнер? — повторил он. Затем кивнул и протянул через стол руку: — Я ваш новый ротный командир, лейтенант Мерц. Надеюсь, вы обо мне уже слышали.

— Да. Кое-что, — ответил Штайнер.

Мерц недоуменно выгнул брови, но затем улыбнулся:

— Вот и я тоже кое-что о вас слышал. Хорошее и не очень. Вы должны немедленно взять на себя командование взводом. Главное — порядок и дисциплина. Терпеть не могу распущенности. Если возникнут какие-то недоразумения, сразу скажите мне прямо в лицо, главное, чтобы не было никаких разговоров за моей спиной. Все понятно?

Штайнер кивнул, слегка растерянный. Мальчишка с характером, подумал он про себя.

Мерц тем временем повернулся к остальным:

— Через час смотр. Устраивается лично командующим. Я бы не хотел, чтобы он нашел повод к кому-то придраться.

Стоявший рядом с Крюгером лейтенант подозрительно осмотрелся по сторонам.

— Кто из вас пользовался духами?

Крюгер с ухмылкой покосился на Штайнера.

— Я имею в виду вас, обер-ефрейтор. Вы гомосексуалист?

Крюгер не знал, что и думать. Ну а поскольку лейтенант смотрел прямо на него, то он лишь растерянно пожал плечами и пролепетал:

— Это не я.

Глаза командира блеснули гневом.

— Вот как? — произнес он. Быстрым движением провел Крюгеру по волосам, после чего поднес руку к своему носу: — Вы только понюхайте это!

Крюгер в ужасе понюхал его руку. Вид у него был такой несчастный, что Штайнер в душе пожалел его.

— Если вам нравится, словно женщине, обливать себя с головы до ног духами, это ваше личное дело, — голос лейтенанта звучал резко, словно лезвие бритвы. — Но если вы мне лжете, то это уже мое дело. Запомните это!

Не успел Крюгер прийти в себя, как ротный уже ушел. Тогда он посмотрел на Штайнера, лицо которого ничего не выражало.

— От тебя действительно ужасно пахнет, — произнес Штайнер. — Как глупо с твоей стороны отрицать это в присутствии лейтенанта.

Крюгер бросился к нему и схватил за грудки.

— Ты сам знаешь, что я сейчас с тобой сделаю! — взревел он.

— Ничего безрассудного, надеюсь, — спокойно ответил Штайнер. — Потому что это может стоить тебе твоих новых знаков различия.

Крюгер отпустил его.

— Не знаю, что еще случится за эту войну, — произнес он, задыхаясь от ярости, — зато я точно могу сказать, что случится с тобой.

Штайнер изумленно выгнул бровь — мол, я весь внимание.

— И что же, мой дорогой друг?

— Никакой я тебе не друг! — прорычал Крюгер.

— Как тебе будет угодно. Так что же случится со мной?

— Этого я тебе не скажу! — угрожающе заявил Крюгер.

— Тогда я умру от неопределенности, — сказал Штайнер.

— Провались ты к дьяволу! — выкрикнул Крюгер.

Шнуррбарт шагнул к ним ближе, задрал нос и с деланым удовольствием втянул ноздрями воздух.

— Какой дивный аромат! — прошептал он, блаженно зажмурившись.

— Истинная роза! — поддакнул Керн.

— Роза, но с шипами, — добавил Мааг.

Крюгер бросился вон из комнаты.

Командный пункт батальона располагался среди небольшой кучки домов примерно в восьмистах метрах от моря. Ротные командиры собрались в кабинете у Штрански на короткое совещание. Лейтенант Мерц расположился в удобном плетеном кресле и с нескрываемой скукой слушал объяснения гауптмана. Первый лейтенант Монингер, командир первой роты, сидел, уставившись в окно на безоблачное августовское небо. Рядом с ним лейтенант Хан, командир третьей роты, пытался спрятать ладонью зевок, а первый лейтенант Штальманн с повышенным интересом изучал собственные ногти. Ну когда же он наконец заткнется, думал про себя Мерц, наблюдая за Штрански полусонными глазами. Тот стоял за столом и что-то увлеченно вещал. Правда, вскоре и он обратил внимание, с каким равнодушием слушают его ротные, и заговорил еще громче:

— Мы с вами находимся в незавидной ситуации, когда из наступления вынуждены перейти в отступление. Однако временное затишье не должно притупить нашу бдительность. Я считаю, что сейчас мы, более чем когда-либо, должны держать наших солдат в кулаке. Жесткая дисциплина — вот то единственное средство, которое поможет нам сохранить батальон в боеспособном состоянии.

Свои слова он подкрепил тем, что с силой ударил по столу кулаком.

— Я требую, чтобы ротные командиры строго наказывали любые случаи нарушения дисциплины. Проследите за тем, чтобы расписание нарядов было составлено соответствующим образом. Сейчас наши солдаты получили отличную возможность привести в порядок свое снаряжение. Я лично проверю его состояние.

С этими словами Штрански бросил взгляд на золотые часы.

— Смотр начнется через пятнадцать минут. Я проведу выборочную инспекцию стрелкового оружия.

Он повернулся к Трибигу:

— У нас что-то еще?

— Вроде бы нет, герр командир, — подобострастно пролепетал тот.

Штрански сдунул невидимую пылинку со своего рукава.

— В таком случае на сегодня все.

Пока другие выходили из комнаты, к нему подошел Мерц:

— Откуда вы намерены начать, герр гауптман?

Штрански уже было открыл рот, чтобы сказать какую-то резкость, однако вовремя вспомнил, что Мерц был шурином полкового адъютанта, и потому поспешил изобразить на своем лице улыбку.

— С вашей роты, лейтенант Мерц.

— Тогда я немедленно прикажу роте провести построение.

Штрански кивнул — мол, разумеется.

— Что-то еще? — спросил он, когда Мерц остался стоять перед ним.

— Ничего особенного, — ответил Мерц. — Я лишь хочу довести до вашего сведения, что штабс-ефрейтор Штайнер час назад прибыл в расположение роты.

Хотя Штрански и попытался не подать вида, от Мерца не скрылось, что командир батальона несколько раз растерянно моргнул.

— Штайнер? — переспросил он нарочито равнодушным тоном, уставившись в пол. — Отлично. — Он поднял глаза на лейтенанта. — Сегодня в восемь вечера пришлите его ко мне.

Мерц отдал честь и вышел. Когда он появился на пороге командного пункта, в уголках его губ играла легкая улыбка. Пока лейтенант переходил улицу, Штрански наблюдал за ним в окно. Неожиданно от удивления глаза его полезли на лоб. Воздух наполнил нарастающий с каждой секундой гул. Краем глаза Штрански успел заметить, как Мерц в несколько прыжков преодолел расстояние до ближайшего дома. Сам он в следующее мгновение распластался на полу. Весь дом до самого фундамента сотрясла мощная ударная волна. Оконные стекла разлетелись вдребезги, с потолка начали отваливаться куски штукатурки, комнату словно укутал белый туман. Штрански лежал, затаив дыхание, ожидая, пока снаружи не прекратился ливень из битого кирпича, кусков дерева и камня. Лишь тогда он стряхнул с себя паралич страха и встал на ноги. Колени его дрожали. Он посмотрел на лишившиеся стекол окна. На другой стороне улицы обрушился один из домов. Над развалинами повисло огромное черно-желтое облако дыма; оно медленно плыло к морю. Штрански понял, что это был тот самый дом, где жили вестовые.

Затем он увидел, как из соседнего дома выскочил Мерц и застыл, охваченный ужасом. Позади него появились несколько солдат из роты связи, все как один белые как мел. Они внезапно бросились на землю. Штрански втянул голову. Воздух вновь наполнил оглушительный гул, правда, на этот раз более резкий. В следующее мгновение где-то позади домов, в открытом поле, прогремел взрыв. К небу взметнулось еще одно черное облако. Грохот был такой мощный, что Штрански зажал ладонями уши.

У него на глазах солдаты, возглавляемые Мерцем, вновь вскочили на ноги и исчезли в полуразрушенном доме. Интересно, какого калибра был снаряд, задумался Штрански. Не иначе как двадцать первого — знаменитые русские минометы, о которых он слышал столько жутких рассказов. Гауптман подождал еще несколько минут. Когда же новых залпов не последовало, он послал за Трибигом, распорядился отменить смотр, приказав отправить солдат копать рядом с домами укрытия.

— Доведите мое распоряжение до сведения ротных командиров, — добавил он, — и проследите, чтобы позади командного пункта был сооружен надежный блиндаж. Можете для этого использовать связистов.

Внезапно Штрански обратил внимание на то, какой у Трибига несчастный вид, и поинтересовался:

— Жертвы есть?

— Трое, — выдавил из себя Трибиг. — Один из них Дудек.

— Дудек?

Трибиг молча кивнул. Штрански закусил губу.

— Да, не повезло парню, — произнес он в конце концов. — Я всегда был им доволен. Лучшего ординарца было не найти.

— Вот и я думаю точно так же, — негромко сказал Трибиг. — И Кепплер тоже.

— Погибли? — спросил Штрански.

Трибиг кивнул:

— Все трое.

Воцарилось молчание. Сцепив за спиной руки, Штрански подошел к окну и принялся наблюдать, как связисты пытаются извлечь из-под обломков тела погибших товарищей.

— Штайнер вернулся, — неожиданно произнес он, не поворачивая головы. В результате чего гауптман не заметил, что лицо Трибига сделалось белым как полотно. — Я распорядился, чтобы он вечером пришел ко мне с докладом. Как только у меня будет его подпись, немедленно передайте бумаги в штаб полка.

Трибиг уже пришел в себя после шока; правда, лицо его сохраняло неестественную бледность. Он нервно облизнул губы.

— Я не ожидал, что он вернется так скоро. Надеюсь, от него не будет неприятностей.

— Этого нам только не хватало! — Штрански презрительно хохотнул. — Я его обработаю. Станет как шелковый, будьте уверены.

Он посмотрел на часы.

— Да, уже поздновато. Поставьте в известность роты и проследите за тем, чтобы были выделены новые вестовые. Я же пока подыщу себе нового ординарца.

Трибиг отсалютовал и вышел. Лицо его было серьезным. Вернувшись к себе, он обзвонил роты, довел до их сведения сложившуюся обстановку и распорядился выделить по человеку в батальонные вестовые. После чего придвинул стул к окну и сел, рассеянно глядя на светлые склоны гор. Ощущение было такое, будто где-то в груди открылась гноящаяся рана и теперь отравляет ему кровь. Возвращение Штайнера явилось для него ударом. Все предыдущие месяцы были сплошными мучениями. Стоило зазвонить телефону, как на лбу выступали бисеринки пота. Перед каждой встречей со Штрански он дрожал как осиновый лист; вечно напряженные нервы едва не довели его до нервного срыва. И хотя Штайнер, похоже, не собирался болтать, угроза оставалась и останется таковой, пока Штайнер не замолчит раз и навсегда.

И пока Трибиг в отчаянии ломал голову, как это можно сделать, ему вспомнилось, что Штрански вызвал сегодня Штайнера к себе. Их взаимная неприязнь была ему хорошо известна. Может, попытаться на ней сыграть? Должен же быть какой-то способ.

Трибиг положил локти на подоконник и закрыл глаза. Все будет зависеть от того, как пройдет беседа, решил он. Если он не ошибается относительно Штайнера, то командира батальона ждет разочарование. И хотя его собственное благополучие в немалой степени зависит от успеха этой беседы, он почему-то испытал злорадство при мысли о том, в какое щекотливое положение поставил себя Штрански. Потому что еще неизвестно, чем все это может для него обернуться. Трибиг задумался еще сильнее, и на душе у него стало тревожно. Ну как он только позволил втянуть себя в эту авантюру! И вот теперь приходится ломать голову, каким образом из нее выкрутиться.

А все потому, что Штрански в своем рапорте начальству о событиях, произошедших вечером накануне наступления русских, слегка перестарался, расписывая собственный вклад в успех контратаки. Согласно его отчету, лишь благодаря его личной инициативе удалось отбить внезапную атаку противника на позиции второй роты, оборонявшей высоту 124,1. Из донесения следовало, что Штрански на пару со своим адъютантом в самый последний момент появился среди готовых броситься в бегство солдат и личным примером не только смог предупредить панику, но и повел их за собой в контратаку. Штрански честно признался адъютанту, что в награду за якобы проявленный героизм рассчитывал получить Железный крест.

— Если вас спросят, вы должны подтвердить все детали, Трибиг. Вы ничем не рискуете, ведь вы единственный свидетель. Мейер погиб, так что никто не сможет вас опровергнуть. Не переживайте, все так поступают. Если документы пройдут, вы получите крест второй степени.

Искушение было велико. Да и вообще, мог ли он ответить начальнику отказом?

На следующий день рапорт был отправлен в штаб полка. Брандт понял намек и сообщил Штрански, что тому положен Железный крест первой степени. Правда, счел нужным добавить, что в таких случаях полагается два свидетеля и рядом с подписью Трибига должна стоять подпись командира роты. На что Штрански возразил, что, мол, Мейер погиб. В таком случае, предложил Штраус, он должен обратиться к тому, кто на тот момент выполнял обязанности заместителя Мейера. Если же таковой свидетель по каким-то причинам будет отсутствовать, он будет вынужден положить прошение о награде в стол и держать там до тех пор, пока тот не вернется. Имя Штайнера не упоминалось, Штрански тотчас понял, о каком свидетеле идет речь.

— Да, щекотливое дельце, — признался он тогда Трибигу. — Но идти на попятную поздно. Слишком многое поставлено на карту.

Чем больше Трибиг размышлял об этом, тем больший пессимизм овладевал им. Но Штрански прав. Пути к отступлению для них отрезаны, и коль они взялись за дело, его следует довести до победного конца. Правда, скорее всего Штайнер откажется поставить свою подпись. В таком случае Штрански будет вынужден от него избавиться как от опасного свидетеля. Но это уже проблема Штрански. Впрочем, такую горячую голову, как Штайнер, нетрудно вынудить на какой-нибудь необдуманный поступок, и тогда уже никакой Брандт не сможет взять его под свое крыло.