Железный крест

15

Обер-ефрейтор Нонненмахер отвечал за работу радиостанции во взводе связи при штабе полка. Это был невысокий коренастый человек с румяным лицом и добрыми голубыми глазами, которые привыкли проницательно смотреть на мир. Сидя в своей каморке на втором этаже штаба полка, он рассеянно крутил наборный диск походной радиостанции. В дальнем конце комнаты похрапывали его подчиненные. Нонненмахер на какое-то время прислушался к их храпу, затем снова покрутил диск. Похоже, ни от первого батальона и ни от других пока нет никаких сводок. Нонненмахер зевнул и посмотрел на часы. Еще полтора часа, подумал он. Как медленно идет время. И он продолжал рассеянно крутить диск, прислушиваясь к гудению эфира. Интересно, подумал он, каким будет их новый штаб. Хотелось бы надеяться, что не такой неудобный, как этот, мрачно подумал он и вздохнул. В России сносные условия лишь в больших городах. Взять, к примеру, Новороссийск. Его они будут вспоминать с ностальгией еще долго. Нонненмахер посмотрел на ровное пламя лампы и снова вздохнул. Как это ужасно, постоянно отступать. Стоило обер-ефрейтору подумать о неизбежной зиме, о белых, заснеженных пространствах, продуваемых ледяными ветрами, как он сразу вспомнил три тысячи километров, что отделяли его от родного дома в Карлсруэ, и сердце его тотчас наполнилось невыразимой печалью и ощущением полной безнадежности.

Неожиданно его грустные размышления прервал шум. Обер-ефрейтор машинально поправил на голове наушники и подался вперед, прислушиваясь. Пальцы его ловко повернули ручки приемника, и в наушники тотчас ворвался чей-то пронзительный голос. Нонненмахер даже вздрогнул от неожиданности. Затем, отрегулировав громкость, стал весь внимание и спешно потянулся за карандашом и бумагой. Рука автоматически записывала радиодонесение. Взглянув в лежащий перед ним блокнот, в котором были записаны опознавательные номера, он сделал пометку о том, что вторая рота шлет донесение в штаб батальона. Содержание донесения было таково, что без внимания его оставить было нельзя. Затем голос в рации стих, но спустя секунду слова повторил новый голос. Нонненмахер изумленно воскликнул, чем разбудил своих храпящих товарищей.

Полусонные, они столпились вокруг него.

— В чем дело? — спросил один из них.

— Читай, — обер-ефрейтор протянул ему листок бумаги.

— Удерживать завод больше не можем, — прочел вслух его помощник. — Штабс-ефрейтор Штайнер убит. Ждем дальнейших распоряжений.

Помощник выпустил из рук листок бумаги.

— Это надо же! Чтобы такому случиться накануне отступления! — прошептал он. — Что будем делать?

Нонненмахер пожал плечами:

— В принципе это не наше дело. Пусть сообщают напрямую в штаб полка. И все-таки было бы нелишним поставить в известность командира. Если он хочет, то может…

Нонненмахер не договорил. Голос, который только что прозвучал в его наушниках, заговорил снова — надрывный, полный отчаяния голос. Карандаш Нонненмахера забегал по бумаге, записывая слова. Наконец обер-ефрейтор сорвал с головы наушники.

— Русские атакуют, — пояснил он, поймав на себе взволнованные взгляды товарищей. — Наши прекращают связь, но просят первый батальон оставаться на их частоте. Возьмите вторую рацию и держите под контролем другие батальоны. Хочется услышать, чем все это обернется.

Пока подчиненные выполняли его приказ и готовили вторую радиостанцию, Нонненмахер вновь прислушался к звукам в наушниках. Минута шла за минутой, но никаких новых донесений от второй роты не поступало. Тревога в душе обер-ефрейтора нарастала с каждой минутой, и он вновь подумал о том, не поставить ли в известность командира полка. Впрочем, донесение уже вполне могли передать ему по телефону из первого батальона. И он принялся ждать. Наконец, когда прошла почти четверть часа, в наушниках раздался громкий свист.

— Они переключились на незатухающую волну, — сообщил Нонненмахер своим радистам и, взяв карандаш, вновь принялся ждать. Наконец последовал сигнал. Связь была гораздо слабее, чем в первый раз.

— Не иначе как они спят, — заметил один из радистов.

— Ты слышал? — обернулся к нему Нонненмахер.

Радист кивнул.

— Громкости хватает. Позывные их, это точно вторая рота. Но батальон почему-то не отвечает. Они что там, сменили частоту?

Нонненмахер покачал головой:

— Нет, их сводки поступают на прежней частоте. Хотел бы я знать, какого черта они там делают в штабе батальона.

Прошло еще несколько минут. И все это время поступал сигнал, причем интервалы становились все короче и короче. Наконец терпение Нонненмахера лопнуло.

— Я сейчас им отвечу, — заявил он. — Вдруг у первого батальона передатчик вышел из строя?

С этими словами он переключил передатчик на незатухающую волну и дал продолжительный тон. Пальцы его заплясали на ключе. Другие радисты наблюдали за ним, не скрывая своего восхищения. Нонненмахер не случайно считался самым быстрым радистом во всем полку. Нужно было быть воистину виртуозом своего дела, чтобы записывать за ним сообщение. Ответ не заставил себя ждать. Сначала сигнал связи, затем подтверждение, затем череда знаков азбуки Морзе. Нонненмахер удовлетворенно кивнул:

— Они нас слышат. Нам нужно ждать.

В ожидании прошли две или три минуты. Затем сигнал появился снова, а после того, как Нонненмахер на него ответил, радисты услышали другой, хорошо им знакомый сигнал, предваряющий срочное сообщение.

Сосредоточенно нахмурившись, Нонненмахер подался вперед. Несколько секунд не было слышно ничего, кроме азбуки Морзе. Внезапно обер-ефрейтор резко выпрямился, словно его ударило током.

— Ничего не понимаю, что там у них происходит, — произнес он с отчаянием в голосе. — Вы только взгляните вот на это.

Нонненмахер вернулся к передатчику, чтобы подтвердить прием донесения, а тем временем другие радисты, — все, как один, не веря собственным глазам, — принялись изучать только что полученную сводку.

— Отнесите это командиру, — распорядился Нонненмахер. — Немедленно.

Один из радистов тотчас бросился вниз, в штабной кабинет. Полковник Брандт был занят тем, что укладывал личные вещи в огромный холщовый мешок, так что, когда к нему влетел взволнованный радист, он раздраженно обернулся и недовольно спросил:

— В чем дело?

Вытянувшись в струнку, солдат отдал честь и отрапортовал:

— Радиодонесение от второй роты штабу полка.

Брандт повернулся к нему:

— И?

— Вторая рота окружена в заводском подвале, под башней. Лейтенант Трибиг мертв.

Было видно, что радист колеблется, не зная, что говорить дальше. Однако затем набрался смелости и закончил:

— Подписано штабс-ефрейтором Штайнером.

В три огромных шага Брандт преодолел разделявшее их расстояние и вырвал бумагу из рук радиста:

— Были другие донесения?

— Так точно, герр командир.

И радист пустился в объяснения: как они случайно перехватили первое донесение, как, в конце концов, были вынуждены ответить, когда батальон ответил молчанием. Брандт терпеливо выслушал историю от начала и до конца и лишь затем спросил:

— У вас есть текст первого сообщения?

— Он у обер-ефрейтора Нонненмахера.

— Немедленно принесите его мне, — распорядился Брандт. — И сообщите второй роте, что мы придем им на помощь. Поторопитесь!

Полковник подождал, пока за радистом закрылась дверь, после чего подошел к телефону. Глаза его горели недобрым огнем.

— Срочно соедините меня с лейтенантом Штро! — рявкнул он в трубку.

Как только на верху шахты подъемника сверкнул условленный сигнал, фельдфебель Шульц повернул голову.

— Это они! — воскликнул он, после чего сам посигналил в ответ. — Сколько людей вы намерены послать к ним наверх? — обернулся он к Трибигу. Тот стоял за его спиной и нервно ощупывал ремень автомата.

Трибиг нерешительно огляделся по сторонам.

— Думаю, десяти хватит. Остальные останутся со мной. Вы тоже, фельдфебель.

— Слушаюсь, герр лейтенант! — отчеканил Шульц, после чего обратился к стоявшим рядом солдатам: — Вам что, нужно особое приглашение? Живо пошевеливайтесь!

Один за другим солдаты вошли в шахту и начали карабкаться вверх.

— Быстрее! — подгонял их Шульц, теряя терпение, и, шагнув к шахте, выгнул шею, чтобы посмотреть вверх. За перекладины ухватился уже четвертый солдат, когда сверху послышался странный шум, за ним последовал крик, услышав который все остальные отшатнулись от двери. Спустя мгновение у них на глазах к их ногам сверху обрушилось тело и с глухим стуком упало на каменный пол. Шульц открыл было рот, чтобы предупредить остальных, крикнуть им, чтобы они возвращались, но не успел, потому что уже в следующее мгновение заговорил русский автомат. Трое солдат с тем же отвратительным глухим стуком рухнули вниз, а спустя мгновение мимо дверного проема с шипением проплясали словно огненные снежинки искры от ручной гранаты. В самой шахте пророкотали четыре или пять взрывов. А затем наступила мертвая тишина.

— На них можно поставить крест, — прохрипел Шульц, обращаясь к Трибигу. — На них и тех, кто с ними. Если мы сию же минуту… — он не договорил, потому что Трибиг неожиданно бросился по коридору и вскоре оказался в проходе между двумя рядами станков. Шульц со всех ног кинулся за лейтенантом. Он догнал его лишь у токарного станка, на котором радисты устроили свою радиостанцию.

— Доложите командиру батальона, что нам не удержать завод даже в течение пяти минут! — крикнул им Трибиг. — Мы должны уходить отсюда, причем немедленно и… — Он на мгновение умолк. — Доложите, что штабс-ефрейтор Штайнер убит. Ну как, удалось установить связь?

— Радиостанция работает в режиме постоянной связи, — ответил один из радистов. На нем был ларингофон, и, прежде чем ответить, он снял наушники.

Трибиг довольно кивнул.

— Передайте мое сообщение немедленно, — распорядился он. — Я подожду, пока вы получите ответ.

Радисты уже согнулись над радиостанцией, когда к Трибигу подошел Шульц.

— Не рановато ли записывать Штайнера в мертвые? — произнес он. Но Трибиг нетерпеливо пожал плечами:

— Думаю, нет никаких сомнений в том, что он в руках у русских. Один Господь Бог ведает, что произошло там наверху.

Шульц, хотя и имел все основания сомневаться в правоте слов лейтенанта, предпочел промолчать. Он с интересом наблюдал, как двое радистов заговорили в микрофоны. Машинально Шульц запустил руку в карман и вытащил оттуда смятую сигарету. Почти вытащил, потому что в следующий миг застыл на месте, словно окаменев. В окно ворвался огненный ливень, за которым последовали звуки перестрелки. Рядом с собой Шульц увидел Трибига — лейтенант что-то кричал, но слов он не разобрал. Огромное помещение цеха наполнилось языками голубого пламени. Иваны ведут огонь разрывными пулями, подумал Шульц. Он тотчас рухнул на четвереньки и пополз к окну, где на полу уже сбились в кучку солдаты и что-то кричали ему. Грохот нарастал. Рядом мучительно кричали раненые. Откуда-то из коридора вылетели ручные гранаты и разорвались у него на глазах. Шульц посмотрел на дверь справа: часовой оставил свой пост и вбежал назад в цех.

Шульц повернул и пополз назад к Трибигу.

— Русские атакуют с обеих сторон! — крикнул он лейтенанту на ухо. — Мы в западне!

При этих его словах Трибиг как ужаленный вскочил на ноги и побежал к станкам в дальнем конце цеха. Там он остановился рядом с шахтой подъемника и дождался, пока к нему подбежит Шульц. К ним подошла группа солдат. Трибиг наклонился через парапет шахты.

— Пусть кто-то один спустится вниз, — распорядился он дрожащим голосом. — Вдруг там есть подвальная дверь. Идите вы, фельдфебель.

Шульц остановился в нерешительности. Однако поскольку в окна цеха уже то и дело влетали ручные гранаты, то он попробовал нащупать ногой перекладину, чтобы спуститься вниз. Несколько секунд он оставался в подвешенном состоянии, вглядываясь в темноту. Над головой у него было тихо. Шульц принялся спускаться по лестнице и вскоре нащупал ногой что-то мягкое. Остановившись, он пошарил рукой по стене, но так ничего и не нашел, зато в лицо ему потянуло сквозняком. Тогда он ногой отодвинул тело, которое перегораживало ему путь, и убедился, что дверь действительно ведет в какое-то помещение. После чего быстро вскарабкался наверх. Шахта высилась над ним, уходя вверх, подобно темной колонне. Стоило ему добраться до главного этажа, как грохот перестрелки больно ударил его по барабанным перепонкам. Фельдфебель выскочил из шахты и оказался лицом к лицу с группой солдат.

— Ну что там? — от нетерпения Трибиг схватил его за плечо.

Шульц на одном дыхании доложил о том, что обнаружил внизу. Из груди солдат вырвался дружный вздох облегчения.

— Всем вниз! — приказал Трибиг. — Где радисты?

Кто-то из радистов подал голос, и тогда Трибиг вновь повернулся к Шульцу:

— Отзовите людей от окон. Всем спускаться в подвал!

— А как же раненые? — спросил Шульц. Но Трибиг не услышал его, потому что уже спускался вниз. Шульц прикусил губу. Разве так поступают солдаты, подумал он, но потом пожал плечами — мол, ничего не поделаешь, — и бегом бросился через весь цех. В воздухе висела пыльная взвесь, вокруг стоял невообразимый грохот. Возле одного из окон он нашел двоих пулеметчиков — те поливали огнем заводской двор.

— Живо в шахту! — крикнул он, хлопнув первого из них по спине. — В шахту, а из нее в подвал!

После чего бросился к следующему окну и так далее, пока не обежал почти полцеха. Внезапно он замер будто вкопанный. В передней части цеха в окно ворвались какие-то огромные тени. Они перепрыгивали через станки, приземляясь на каменный пол, после чего разбегались во все стороны. Несколько мгновений Шульц стоял, не шелохнувшись. Они здесь, подумал он. Русские уже здесь. Резко повернувшись вокруг своей оси, фельдфебель, не глядя, бросился назад между рядами станков, споткнулся о мертвое тело, почувствовал, как кто-то схватил его сзади за шинель, услышал чей-то жуткий, полный отчаяния рев и, сделав усилие, вырвался. Раненые, мелькнуло в его мозгу. Увы, времени, чтобы выбрать себе другой путь, у него не было. Раненые лежали бок о бок, заполняя собой пространство между станками. Его сапоги то и дело натыкались на мягкий ковер из корчившихся в агонии тел. Но он продолжал бежать, спотыкаясь о чьи-то руки, пока наконец его собственная нога не зацепилась за что-то. Он упал плашмя, и чьи-то руки моментально вцепились в него со всех сторон. Жадно хватая ртом воздух, Шульц схватил автомат и вслепую принялся отбиваться. Вскоре он снова был на ногах, однако кто-то толкнул его сзади, и он в очередной раз упал лицом на пол.

— Убей его! — взревел чей-то голос, и этот крик подхватили другие: — Убей его, убей его!

Он отбивался, словно раненый зверь, а когда понял, что сопротивление бесполезно, то нащупал пальцем спусковой крючок и опустошил магазин. Крики тотчас переросли в стоны и беспомощное рыдание. Чужие руки отпустили его порванную в клочья форму. Почувствовав, что вновь свободен, он в три огромных прыжка преодолел каменное пространство пола, отделявшее его от шахты, и все это время ему в спину доносились крики, и каждое слово резало, как по живому:

— Трус, предатель, мерзавец!

Он опустил автомат и зажал ладонями уши, но останавливаться не стал. Крики не стихали. Когда Шульц наконец добежал до шахты, его так трясло, что он едва мог устоять на ногах. Он увидел, что рядом с дверью царит тот же хаос: солдаты, словно обезумев, распихивали друг друга, и каждый старался первым найти путь к спасению. На какое-то мгновение он застыл на месте, не веря собственным глазам, а затем, собравшись с силами, ринулся на эту копошащуюся массу и всем своим весом столкнул ее в шахту. Прежде чем упасть на каменный пол, он пролетел метров пять. Приземлившись внутри комка человеческих тел, он растолкал их, рывком поднялся на ноги и бросился дальше. Вскоре крики за его спиной стихли. Шульц бежал вперед по узкому коридору к слабому мерцающему свету впереди, когда неожиданно заметил справа от себя дверь и услышал знакомый резкий голос. Еще мгновение — и он оказался лицом к лицу с лейтенантом Трибигом, который стоял посередине подвального помещения. Он моментально узнал Шульца и опустил автомат. Всего в комнате было десятка полтора солдат, некоторые держали в руках фонарики. Ослепленный светом, Шульц зажмурился, однако тотчас вспомнил про русских и закричал:

— Только не останавливайтесь! Они идут! Русские идут, лейтенант!

Трибиг обернулся и гаркнул на солдат — те моментально ринулись в дальнюю часть подвала, где, как успел заметить Шульц, виднелась еще одна дверь. Он тоже бросился к ней, однако тотчас поймал себя на мысли, что сюда еще должны подоспеть оставшиеся солдаты второй роты. И тогда он остановился и бросил взгляд через плечо.

— Чего ты ждешь! — рявкнул на него Трибиг. Не говоря ни слова, Шульц указал на противоположный дверной проем — там уже появились двое солдат.

— Подождите! — крикнул один из них и на бегу налетел на Трибига. Тот оттолкнул его от себя.

— Чего орешь?! — набросился он на вбежавшего солдата. — Что там у вас случилось?

Солдат узнал лейтенанта и поспешил отдать честь.

— Сюда бегут еще несколько наших солдат, герр лейтенант! — проговорил он, задыхаясь от быстрого бега, и большим пальцем указал назад через плечо.

— Вы видели русских? — спросил Трибиг.

— Еще бы! — выпалил солдат. — Они уже, наверно, в шахте…

— А почему ты сразу об этом не доложил? — крикнул Трибиг и прыгнул к двери. — Эй, быстро все сюда! Мы не можем вас долго ждать!

И он принялся заталкивать опоздавших в подвал. Дверь была железная и изнутри запиралась на два тяжелых засова. Не успел Трибиг захлопнуть ее и закрыть на засов, как с той стороны кто-то принялся колотить по ней кулаками, и несколько голосов прокричали:

— Откройте! Свои!

— Ради всего святого, — обратился к Трибигу Шульц, — откройте дверь!

Судя по всему, оставшиеся с той стороны солдаты принялись бить по ней ногами. Но Трибиг даже ухом не повел. Тогда Шульц сам шагнул к двери, но лейтенант загородил ему дорогу и грубо оттолкнул прочь.

— Убери от меня свои мерзкие руки, болван! — взвизгнул он.

— Но ведь вы не можете… — прошептал Шульц.

— Заткнись! — рявкнул Трибиг и бросил в его сторону злобный взгляд. — Я знаю, что делаю. Уж если погибнут, то несколько человек, а не все мы.

С этими словами он отступил прочь от двери и побежал вслед за солдатами. Шульцу не оставалось ничего другого, как броситься ему вдогонку. Коридор сворачивал под прямым углом и спустя несколько шагов оканчивался просторным помещением, от пола до потолка уставленным штабелями ящиков. Посветив фонариками в каждый угол, беглецы вскоре обнаружили еще одну дверь. Шульц обернулся к лейтенанту.

— Мы должны защищать наш тыл, — произнес он, задыхаясь от быстрого бега. — Если мы установим здесь пулемет, то в эту дверь после нас никто не войдет. И тогда мы получим передышку, отдохнем и осмотримся.

Трибиг согласился. Первым делом он приказал радистам восстановить работу радиостанции. Тем временем остальные солдаты подтащили четыре тяжелых ящика с запчастями к станкам к повороту коридора, где поставили их один на другой.

— Такой заслон не пробьет ни одна пуля, — удовлетворенно произнес Трибиг. — За этими ящиками вы как в танке.

Он подождал, пока солдаты установят за импровизированной баррикадой пулемет, после чего бросил взгляд в сторону двери. Тишина. Его ухо не уловило ни единого звука. Судя по всему, те, кто с опозданием попал в подвал, выбежали назад в коридор, который вел неизвестно куда. Возможно, они попали прямо в объятия к русским. Шульцу стало не по себе при мысли о том, что Трибиг оставил вверенных ему солдат на произвол судьбы. Впрочем, чем сам он лучше, бросив раненых?

Стоило Шульцу вспомнить, что он отбивался от протянутых к нему рук, как его наполнили стыд и ужас. Внезапно он понял, что безоружен, и негромко отругал самого себя за то, что не додумался взять оружие у какого-нибудь мертвого солдата в шахте. Но кто в такой ситуации способен сохранить ясную голову? Безоружный, он чувствовал себя голым и поэтому решил поспрашивать у солдат, вдруг у кого-то найдется лишний автомат. Он повернулся лицом к складскому помещению. Солдаты сидели на ящиках и курили. Интересно, задался он вопросом, под какой частью завода мы находимся? Судя по всему, под башней.

Трибиг стоял рядом с радистами, с нетерпением глядя, как те возятся со своим передатчиком. Когда к ним подошел Шульц, они как раз устанавливали антенну.

— Хотелось бы надеяться, что она будет хоть что-то ловить, — сказал один из радистов. — Черт, в этом проклятом подвале ни одного окошка! В общем, я не ручаюсь.

— Вам нужно окно? — спросил Трибиг дрожащим голосом.

Радист кивнул.

— Иначе эти штуки ничего не ловят. Впрочем, от них и на открытом пространстве мало толку. В общем, сейчас проверим, — с этими словами он повернул диск. — Даже шепота не слышно, — пожаловался он. — Ладно, попробуем незатухающую волну.

Радист потянулся к ключу, а Шульц направился узнать у солдат, не найдется ли у кого лишнего ствола. Наконец ему повезло — у одного из бойцов помимо карабина имелся пистолет.

— Потом отдам, — заверил его Шульц, рассматривая оружие.

Солдат махнул рукой, мол, ладно, не надо.

— Какая разница. Неужели вы серьезно считаете, что мы выберемся из этой могилы?

В ответ Шульц лишь пожал плечами. Он подошел к Трибигу, который все еще стоял рядом с радистом, нервно переминаясь с ноги на ногу.

— Напрасная трата времени, — сказал он. — Не разумнее ли проверить, куда ведет этот коридор? Надо же, в конце концов, знать, каковы наши шансы.

Трибиг кивнул, но даже не пошевелился. Правда, заметив, что кое-кто из солдат насмешливо посматривает в его сторону, кое-как стряхнул с себя оцепенение.

— Возьмите с собой нескольких человек, — сказал он Шульцу. — Если обнаружите что-то важное, пришлите кого-нибудь назад с донесением.

Фельдфебель отрицательно покачал головой.

— Будет лучше, если вы первым пойдете вслед за нами, — во всеуслышание произнес он. — Вполне может статься, что придется принимать решение, на которое у меня нет полномочий, тем более в присутствии ротного командира.

В голосе его прозвучал вызов. Солдаты дружно поднялись со своих ящиков. Трибиг посмотрел на их лица и понял, какую непростительную ошибку только что совершил. И потому решил не обострять отношения дальше. Не исключено, что его собственная жизнь в ближайший час зависит от каждого из них. Подавив в себе нарастающую волну гнева, он произнес:

— Что ж, если вам страшно, фельдфебель, я готов пойти вместе с вами.

— Дело не в том, страшно мне или нет, — язвительно парировал Шульц. — Эти солдаты безошибочно скажут вам, кому здесь страшно, а кому нет.

С этими словами фельдфебель оглянулся по сторонам и, прочитав на лицах рядовых согласие, расплылся в насмешливой улыбке:

— У нас есть глаза, лейтенант, отличные глаза, зоркие. Нам не нужно объяснять, что здесь происходит.

Трибиг почувствовал, что еще мгновение — и он взорвется. Правда, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет, он, не говоря ни слова, повернулся и направился к двери. Чуть дальше, через десяток метров, коридор поворачивал под углом и продолжался дальше. Трибиг остановился, проверил по компасу направление и обернулся к Шульцу. Тот стоял за его спиной и водил лучом фонарика из стороны в сторону.

— Оставьте здесь одного человека, — распорядился лейтенант. — На тот случай, если нам придется вернуться.

Шульц кивнул.

— Не понимаю, почему у этого здания нет подвальных окон. Потому что, найди мы окошко, можно было бы попытаться выбраться наружу.

— Даже если бы они и имелись, то были бы забраны решетками, — возразил Трибиг. — Проверим потом. Сейчас нужно выяснить, куда ведет этот коридор.

И они зашагали дальше, пока не достигли двери, которая, в свою очередь, привела их в помещение, полное самого разного оборудования: здесь высились котлы, от которых вверх к потолку уходили огромные трубы.

— Котельная, — заявил Шульц тоном опытного инженера и обвел помещение фонариком. Затем на пару с Трибигом взялся ее исследовать. Ближе к дальней стене им попалась огромная куча кокса высотою до потолка. В стене обнаружилось отверстие, служившее входом в хранилище угля.

— Романтика, да и только, — буркнул Шульц и на глазах у Трибига перелез через угольную кучу и исчез в отверстии.

— Осторожней! — крикнул Трибиг и уже было собрался последовать примеру фельдфебеля, когда внезапный шум заставил его застыть на месте. Обернувшись, он увидел, как через помещение пробежали несколько солдат; они остановились у двери, которую он сам не заметил. Шум усиливался. Теперь его слух явственно уловил треск автоматной очереди. Лейтенант соскочил с угольной кучи и бросился вслед за солдатами. Те собрались в темном коридоре. Не успел Трибиг приказать им выключить фонарики, как впереди прозвучал голос, услышав который он пошатнулся, словно его кто-то ударил:

— Здесь штабс-ефрейтор Штайнер, не стреляйте! Это я, штабс-ефрейтор Штайнер!

Отказываясь верить собственным глазам, Трибиг увидел, как навстречу им из темноты выбежал солдат; а тем временем позади него все с тем же упорством продолжал стрелять автомат. В голове у Трибига был сумбур. Пока что он различал лишь силуэт бегущего к ним солдата, однако решил, что это и есть Штайнер. Тот самый Штайнер, о гибели которого он уже отрапортовал в штаб батальона. Тот самый Штайнер, который взобрался на башню, чтобы снять русский флаг, и вот теперь, словно призрак, ворвался в подвал. Тот самый Штайнер, которого он ненавидел всеми фибрами души. И вот теперь этот Штайнер стоял между ним и светлым будущим, которое обещал ему Штрански, — Биарриц, Арашон, Мон-де-Марсан, Париж, Монмартр… И Трибиг забыл, где находится. Он забыл о том, что вокруг него, не веря собственным глазам, застыли в изумлении солдаты его роты. Он забыл даже про самого себя. К тому моменту, когда он поднял автомат и нажал на спусковой крючок, солдата от них отделяло не более десяти шагов. На глазах у лейтенанта он споткнулся, опустился на колени и рухнул лицом вниз. Но уже в следующее мгновение Трибиг почувствовал, как кто-то дернул его руки вниз, услышал крики, а затем кто-то саданул его кулаком под дых, причем так сильно, что он согнулся пополам.

— Это же наши! — кто-то возмущенно взревел рядом с ним.

Трибиг ничего не ответил. Он, словно каменный, застыл на месте, в ужасе видя, как солдаты его роты бегут к лежащему на полу солдату. Первый, подумал он. Это был первый человек в его жизни, которого он убил, и от этой мысли внутри него поднялась волна ликования. Она поглотила лейтенанта с головой, едва не сбив с ног своей могучей силой, превратила его лицо в жуткую ухмыляющуюся маску. Внезапно позади себя он услышал голос Шульца. И в этот же миг до него дошло, что треск русских автоматов прекратился. Фельдфебель встал рядом с ним.

— Что случилось? — спросил он. Трибиг в ответ лишь пожал плечами, отрешенно глядя, как из темноты коридора выскочили еще три фигуры и бросились к солдатам, которые обступили убитого. Лейтенант увидел, как они остановились, как согнулись над телом; внезапно сердце его заколотилось с такой страшной силой, что он был вынужден прижать к груди обе ладони. Шульц покосился на него, а потом тоже направился туда, где стояли солдаты.

Внезапно Трибиг увидел, что рядом с убитым на колени опустился Штайнер. Он расстегнул на товарище рубашку и, плотно сжав губы, смотрел на мертвое тело. Затем поднял голову и спросил у Крюгера:

— Как это случилось?

Он говорил так тихо, что слова был о почти невозможно разобрать.

— Не знаю, — буркнул Крюгер. — Когда мы завернули за угол, он со всех ног бросился навстречу свету. Я было побежал за ним, но Фабер меня удержал. А потом…

Крюгер нахохлился и встал рядом с другими солдатами.

— Что потом? — потребовал Штайнер.

Но Крюгер не ответил. Вместо него заговорил Фабер:

— Потом кто-то открыл огонь. Мы упали на пол, чтобы дождаться, когда стрельба прекратится. Ничего не понимаю, — он покачал головой. — Они ведь видели, что это свои.

Штайнер кивнул. Неожиданно он со всей ясностью понял, какая драма только что разыгралась здесь. Какое-то время он продолжал смотреть Шнуррбарту в лицо — казалось, прямо у него на глазах оно рассыпалось, словно битая штукатурка, — затем медленно выпрямился.

— Кто стрелял? — спросил он. Впрочем, ответ он уже знал. Солдаты молчали, но взгляды всех до единого были устремлены в одном направлении. Штайнер поднял фонарик. Луч упал на бледное лицо, высветил пару нервно бегающих глаз. Внезапно в подвале установилась гробовая тишина.

— Возьми с собой пару солдат! — велел Штайнер Крюгеру. — Обороняйте угол. Русские будут здесь с минуты на минуту.

Отдав приказ, Штайнер подошел к лейтенанту. Солдаты нехотя последовали за ним.

— Ты зачем стрелял? — спросил Штайнер и встал напротив Трибига, пытаясь перехватить взгляд испуганно бегающих глаз. Тот молчал. Тогда Штайнер повторил вопрос. Трибиг зажмурился, ища спасения от бьющего в глаза луча фонарика.

— Заткнись! — огрызнулся он.

Штайнер почувствовал, как у него защипало в глазах, а к горлу подкатил комок.

— Ты мерзкая скотина! — произнес он прерывающимся голосом. И в этот момент за поворотом коридора застрекотала автоматная очередь — в том месте, где заняли оборону Крюгер и его солдаты. В тесном подвале она, казалось, грохотала громче, чем артиллерийская канонада. Солдаты пришли в движение. Они попытались проскользнуть мимо Штайнера в дальнюю часть помещения, но он перегородил им дорогу.

— Всем оставаться на своих местах! — скомандовал он и, вскинув автомат, прицелился в них. Солдаты в ужасе прижались к стене.

— Стоять! — прорычал он, видя, что Трибиг вот-вот пустится в бегство. Прыжок — и он был уже рядом с лейтенантом. Мгновение — и тот был в его руках. Трибиг попытался оказать сопротивление. Он бросил на пол автомат и налетел на Штайнера с кулаками. Не ожидая от труса такой прыти, Штайнер на миг пошатнулся. Ему мешал фонарик, и он заткнул его за пояс. В темноте мимо него промчались солдаты, хотя он вновь приказал им оставаться на месте. Трибиг размахивал кулаками, как безумный. А еще он надрывно дышал — так громко, что, несмотря на стрельбу, Штайнер отчетливо слышал каждый такой всхлип. Надо сказать, что отбиваться от обезумевшего Трибига было непросто. В конце концов терпение Штайнера лопнуло. Схватив автомат обеими руками, он со всей силы ударил противница прикладом — один раз, второй, третий. Затем вытащил из кармана фонарик и посветил. Трибиг лежал на полу. От правого глаза до подбородка кожа лопнула, и теперь в открытый для крика рот ему текла кровь. Но Штайнер не дал ему закричать. Схватив поверженного противника за китель, он рывком поднял его на ноги.

— Пойдем! — рявкнул он, не обращая внимания на крик Трибига, и, толкая перед собой, заставил идти к тому месту, где коридор делал поворот. Примерно в тот же момент навстречу им вышел Крюгер с группой солдат.

— Они идут сюда! — крикнул Крюгер и остановился, в изумлении глядя на упирающегося лейтенанта. Из разбитого носа Трибига хлестала кровь. — Что тут у вас происходит? — ужаснулся он. Но Штайнер отпихнул его в сторону.

— Не мешай! — крикнул он и со всей силы толкнул лейтенанта вперед. Крюгер попытался перехватить его руку, но Штайнер с поразительной ловкостью увернулся и ударил его прикладом в живот — с такой силой, что Крюгер потерял равновесие и упал. А когда выпрямился, лицо его было искажено от боли. Крюгер застыл, глядя, как Штайнер толкает Трибига прямо навстречу русским.

— Он с ума сошел! — крикнул кто-то из солдат. Он только что вышел из-за поворота и теперь в ужасе наблюдал за происходящим, отказываясь верить собственным глазам. Они кричали Штайнеру, но тот не обращал внимания на их крики, продолжая толкать перед собой лейтенанта, пиная его словно мяч. Когда же тот попытался сопротивляться, командир взвода с размаху заехал ему прикладом в спину. Он то и дело продолжал бить и пинать Трибига — по ногам, по ягодицам, толкал в спину и все это время повторял:

— Вперед, кому говорят, вперед!

Так они преодолели три метра до коридора, где уже вовсю трещали автоматные очереди. В стены, отрывая куски штукатурки, с визгом впивались пули, а в следующее мгновение впереди прогрохотал взрыв.

Штайнер успел заметить, как Трибиг взмахнул руками, покачнулся и тяжело повалился на пол. Он задержался рядом с поверженным лейтенантом лишь на пару мгновений, чтобы запечатлеть в памяти эту сцену. Затем повернулся и бросился назад, уронив при этом фонарик. Тот упал и разбился. Он же, не останавливаясь, побежал дальше, пока в темноте не споткнулся о мертвое тело и не растянулся на каменном полу. Он даже выругался с досады. Неожиданно до него дошло, что это, наверно, Шнуррбарт. Собрав все силы, он подхватил с пола безжизненное тело, перекинул его через плечо и, задыхаясь, побежал дальше. Вскоре он был уже в котельной, где его поджидали товарищи.

— Куда теперь? — спросил Крюгер. Шульц указал на противоположную дверь. — Давай я понесу! — предложил Крюгер и взвалил мертвеца на свои мощные плечи.

Они бросились в коридор и вскоре были в соседней комнате, где их с ликованием встретили те, кто в свое время отстал от них. Шульц нетерпеливо помахал рукой мол, все вопросы потом.

— Времени на разговоры нет. Нужно заблокировать эту сторону ящиками. Русские уже близко.

И все в спешном порядке принялись возводить баррикаду. Заодно перегородили и второй коридор. Штайнер тем временем обвел взглядом помещение. Казалось, оно специально было устроено для того, чтобы в нем пересидеть осаду. С любой из сторон русским пришлось бы бежать по длинному коридору, не имея никакого укрытия. Остановить их пулеметной очередью не составит труда, причем на таком расстоянии, что они не смогут воспользоваться ручными гранатами. Штайнер носился из угла в угол, раздавая распоряжения, и все это время чувствовал на себе взгляды бойцов, слышал их приглушенное перешептывание. Стоило подойти ближе, как разговоры стихали. Даже Фабер с Крюгером, и те не были исключением. Они сидели на ящике, бледные как полотно, и молча наблюдали за ним. Позади них лежал Шнуррбарт. Все, как один, трусят, презрительно подумал Штайнер. От страха готовы наложить в штаны. И тут он заметил радистов.

Штайнер решительно направился в их сторону, и один из них поднял голову.

— Мы установили связь со штабом полка, — доложил он.

— А как там батальон? — спросил Штайнер. Радист пожал плечами.

— Штаб батальона не отвечает, — ответил он. — Бог знает, что там у них не так.

— Знаете, что я вам скажу, — встрял в их разговор Шульц. — Эти гады уже нас списали. Для них мы уже не существуем. Они похоронили нас живьем.

Он перевел взгляд на грязный сводчатый потолок, что изгибался над их головами, словно крышка гроба.

— Заткнись! — рявкнул на него Штайнер и вновь повернулся к радистам: — А как вы сюда попали?

Пока один из них пустился в объяснения, Штайнер стоял, закрыв глаза, пытаясь мысленно начертить план подвала. Наконец он кивнул.

— Мы обежали по периметру квадрата и теперь снова находимся под башней. Если только наши не пробьются сюда, чтобы вызволить нас, придется это делать самим. Свяжитесь с полком! — распорядился он.

Радисты тотчас надели наушники.

Получив от Трибига тревожное донесение, Штрански устало сел за стол. Долгожданного ликования по поводу гибели Штайнера он не ощутил и теперь пытался понять, почему. Зато он со всей отчетливостью ощутил нечто другое — над его головой собрались огромные черные тучи, и ничего хорошего они ему не сулят. Если русские их уничтожат, размышлял Штрански, то его положению не позавидуешь. В какой-то момент он подумал, не убрать ли с занимаемых позиций первую или третью роту с тем, чтобы переместить линию обороны ближе к штабу батальона. Но прежде чем это сделать, придется просить разрешения у Брандта. Наконец гауптман нашел в себе мужество снять телефонную трубку и обратился к командиру взвода связи.

— Соберите всех солдат, что имеются в вашем распоряжении, и займите позиции перед командным пунктом, — распорядился он. — Если что-то случится, немедленно пришлите ко мне вестового.

На мгновение на том конце провода воцарилась мертвая тишина.

— Мне нужно как минимум четверых операторов на коммутатор и радиостанцию, — раздался в конце концов голос Хюзера. Эти слова дались ему с явным трудом.

Штрански нетерпеливо закусил губу.

— Хватит вам и одного! — резко возразил он. — На наши головы в любую минуту могут свалиться русские, так что солдаты будут вам куда нужнее на улице, перед командным пунктом. Как только угроза минует, я поставлю вас в известность, и ваши солдаты смогут вернуться к выполнению своих обычных обязанностей. Кстати, сколько их у вас?

— В настоящее время лишь шестеро, — неуверенно ответил Хюзер.

Штрански нахмурился:

— Это почему же? В вашем взводе числятся пятнадцать человек.

— Остальные тянут телефонные линии к первой и третьей ротам, — пояснил Хюзер.

— В таком случае возьмите вестовых и делайте то, что вам сказано.

Штрански положил на место трубку и закурил. Сделав несколько затяжек, бросил сигарету на пол и загасил каблуком. Гнетущая тишина в комнате начинала действовать ему на нервы. Он попытался развеять мрачные думы тем, что представил себе Францию. Если то, что написал ему кузен, соответствует истине, то приказ о переводе можно ждать со дня на день. Кузен же еще ни разу не подводил его, подумал Штрански и довольно ухмыльнулся.

Он продолжал сидеть, время от времени нетерпеливо поглядывая на часы. Батальон должен начать отступление примерно через час. Все роты, за исключением второй, поставлены в известность и оставят занимаемые позиции согласно плану. Лейтенант Монингер прислал донесение, что у него имеется связь с 3-й ротой и что в обоих секторах обстановка спокойная. Спокойная? Штрански невесело улыбнулся. В этом спокойствии нет ничего хорошего, скорее наоборот. Оно действовало на нервы, и вынести его было куда тяжелее, нежели вчерашние бои.

Не в состоянии стряхнуть с себя мрачные мысли, он подошел к окну и выглянул на темный двор.

— Никаким спокойствием здесь даже не пахнет, — прошептал он самому себе. — Мы все здесь как загнанные звери.

Его мысли вновь и вновь возвращались ко 2-й роте. Пора и ей отдать приказ к отступлению. Может, все-таки, в конце концов, стоит, подумал он, послать вестового? Интересно, жив ли Трибиг? Сказать по правде, он был бы не против, если бы Трибиг не вернулся, но тянуть с приказом дальше нельзя. Гауптман вновь бросил взгляд на часы. Оказалось, что с момента его разговора с Хюзером прошел целый час. Сейчас часы показывали без двадцати четыре. Штрански потянулся к телефону, но тут до него дошло, что дом пуст, что здесь никого нет, кроме нескольких солдат-связистов, да и те сейчас на улице. Гауптман метнулся к двери. Неожиданно ему вспомнилось радиодонесение Трибига. Поскольку он тогда намеренно предпочел не ставить в известность штаб, то вернулся к столу и сжег донесение в пламени свечи. После чего снова направился к двери. Но уже в следующий момент она распахнулась и на пороге вырос Кизель. Его лицо было искажено гневом — таким Штрански его еще ни разу не видел. Не говоря ни слова, Кизель прошел мимо него, сел за стол, сунул руку в карман и с видом прокурора положил на стол листок бумаги. Молчание становилось невыносимым. Оно словно стена разделяло обоих офицеров. Наконец Штрански, устав играть в молчанку, выжал из себя подобие улыбки и спросил:

— Так это вы, герр Кизель?

— Как видите, герр Штрански. И у меня для вас есть новость.

Кизель подождал, когда Штрански тоже сядет, и лишь потом заговорил снова:

— Меня прислал командир полка. Не могли бы вы доложить, что со второй ротой?

Штрански облизнул пересохшие губы и попытался, насколько это было в его силах, сохранить невозмутимость.

— Последнее донесение пришло от Трибига, — произнес он так, будто речь шла о какой-то мелочи. — Но вы и без меня знаете, кто такой Трибиг.

Правда, стоило ему посмотреть на Кизеля, как под ледяным взглядом адъютанта командира полка от его сардонической усмешки не осталось и следа.

— Я не стал воспринимать его слова серьезно, — уклончиво добавил он.

Кизель продолжал молчать, и от этого молчания гауптману сделалось не по себе. Он нервно потер висок.

— Почему вы меня спрашиваете? — поинтересовался Штрански.

— Последнее донесение пришло от Штайнера, — ответил Кизель, беря со стола лист бумаги, который он только что туда положил. — Он сообщает, что Трибиг убит, а рота окружена в подвале завода. Неужели вы не в курсе?

Кизель буквально буравил взглядом мертвенно-бледное лицо гауптмана.

Штрански безмолвно шевелил губами.

— Невозможно! — произнес он наконец сдавленным шепотом.

Кизель с деланым спокойствием посмотрел на него.

— Так вы не в курсе? — спросил он, изображая изумление. — Я почему-то полагал, герр Штрански, что у вас налажена связь со второй ротой.

Теперь в голосе адъютанта слышалось откровенное презрение.

Штрански же в срочном порядке пытался собраться с мыслями. Чтобы выиграть время, он закурил. Правда, пальцы его при этом дрожали так сильно, что он испугался, как бы Кизель этого не заметил, и потому положил сигарету на край стола.

— Я ничего не понимаю, — произнес он растерянно.

В дверь постучали, и в комнату вошел высокий, широкоплечий мужчина в лейтенантской форме. На пороге он на мгновение замешкался, но затем отдал честь.

— Вы прибыли чуть раньше, чем я ожидал, — произнес Кизель, вставая. — Вы знакомы с лейтенантом Голльхофером? — обратился он с вопросом к гауптману, а когда тот покачал головой, продолжал: — На протяжении последних восьми дней лейтенант командовал инженерным взводом. Полковник Брандт приказал ему сменить вторую роту. Больше времени на разговоры с вами у меня нет. Вы должны, как и планировалось, перевести батальон на новые позиции. Командир полка ждет вас у себя в штабе в девять утра.

Кизель проговорил эти слова быстро, на одном дыхании, после чего вместе с лейтенантом вышел в коридор. Вместе, бок о бок, они спустились по лестнице и вышли на улицу. Там, почти вплотную к стене, сгрудились несколько солдат и о чем-то перешептывались.

— Вы знаете, что делать? — спросил Кизель. Голльхофер кивнул. Они посмотрели поверх забора на темные очертания завода. Кизель нервно кусал губы, но затем на прощание пожал лейтенанту руку.

— Надеюсь, что вам повезет. Главное — быстрота, в противном случае есть опасность потерять с нами связь. Удачи вам!

Он проследил взглядом, как взвод растворился в предрассветных сумерках, после чего поспешил к перекрестку, где его поджидала машина.

— В штаб! — распорядился он, садясь рядом с шофером. — И как можно быстрее!

Кизелю казалось, что в последние два часа он только и делал, что разъезжал на машине. Подъехав к новому командному пункту, он отправил машину обратно. Спустя полчаса она вернулась вместе с лейтенантом Штро, который доложил ему, что его немедленно хочет видеть полковник Брандт. Возложив на Штро обязанности по обустройству нового штаба, он вернулся в старый штаб, где застал Брандта в состоянии крайнего возбуждения.

— Я нарочно воздерживался от каких-либо контактов со Штрански, — признался ему Брандт. — Я хочу, чтобы вы съездили к нему и выяснили, что там у них происходит.

После чего поведал Кизелю о странных радиодонесениях и отданном Голльхоферу приказе вызволить попавшую в окружение вторую роту.

— Немедленно поезжайте к Штрански, — подвел итог командир полка. — Я хочу видеть его у себя на новом командном пункте в девять утра. Если же он вновь возьмется за свои фокусы, обещаю, на этот раз это ему с рук не сойдет. Я буду ждать вас у себя.

Полковник оказался прав в своих подозрениях. Перед зданием штаба батальона Кизелю повстречался командир взвода связи. От него полковой адъютант узнал, что батальонная радиостанция осталась без радистов и всякая связь со второй ротой прервана по личному приказу гауптмана. Да, не сносить тебе головы, мрачно думал Кизель, когда машина подъехала к штабу.

— Я скоро вернусь, — сказал он водителю, а сам бросился вверх по ступеням крыльца.

В коридоре по-прежнему горели свечи, однако почти все двери стояли нараспашку, а его собственные шаги отдавались по пустому дому громким эхом. Как только Кизель вошел к нему в кабинет, командир полка тотчас в нетерпении вскочил на ноги.

— Расскажете мне все, пока будем ехать в машине, — быстро произнес он. — Сейчас самое главное успеть перебраться в новый штаб. С того момента, как радисты уехали отсюда, я находился в подвешенном состоянии. Где машина?

Не дожидаясь ответа, он схватил вещи и поспешил на выход. Пока они спускались по лестнице, полковник поведал Кизелю, что остальные сотрудники штаба отбыли на новое место еще полчаса назад.

— Я велел им грузиться на грузовики, — пояснил он. — Через час начнет светать. Время для отступления было выбрано с большим опозданием. Признаться честно, я не понимаю генерала.

— Я тоже, — согласился Кизель. — Батальоны займут новые позиции уже при свете дня.

Брандт со вздохом опустился на сиденье.

— Поехали! — резко приказал он шоферу и повернулся к Кизелю, который сел рядом с ним: — Сейчас ровно четыре. Надеюсь, при отступлении не возникнет никаких заминок.

— Будем надеяться, — пробормотал Кизель. Брандт с равнодушным видом пронаблюдал, как их автомобиль с трудом объехал поваленный телеграфный столб.

— Можете включить фары, — крикнул он шоферу и хмуро посмотрел на сереющее небо. — А теперь рассказывайте, — он вновь повернулся к Кизелю.

Пока автомобиль набирал скорость, он, не перебивая, выслушал рассказ адъютанта. Вскоре последние городские дома остались позади, и машина выехала на шоссе.

Когда Кизель закончил свой рассказ, возникла долгая пауза. Наконец Брандт поднял глаза и покачал головой.

— Не иначе как он сошел с ума, — сказал он. — На военном языке этому есть лишь одно определение — саботаж. А наказание за саботаж тоже одно — петля. И Штрански знает это не хуже, чем я. Хотел бы я знать, о чем он думал. Ведь он не мог не знать, что рано или поздно, но эта грязь всплывет наружу.

— Разумеется, — согласился Кизель и оглянулся. Силуэт города постепенно проступал из темноты — черным на фоне серого неба. — Не мог не знать, — рассеянно повторил он и неожиданно повернулся к Брандту: — У меня такое чувство, будто я дезертир.

— У меня тоже, — признался Брандт, — но мы сделали все, что в наших силах. Отступление нельзя отложить по причине всего одной-единственной роты. Плацдарм начал перемещаться, и мы вместе с ним, пока последний солдат не окажется в Крыму. Исторический момент, — он горько усмехнулся. — Мы в очередной раз входим в историю.

Неожиданно лицо полковника передернулось.

— Живее, черт подери! — неожиданно рявкнул он на шофера. Солдат испуганно втянул голову в плечи, как будто его сейчас кто-то ударит, и одновременно с силой нажал на педаль газа. — Мы как тот ученик чародея, — продолжил как ни в чем не бывало полковник. — Забыли волшебное слово и теперь не в силах остановить бурный поток. Или оно вам все-таки известно?

— Капитуляция, — ответил Кизель.

Но Брандт отмахнулся от него:

— С ней мы уже опоздали. А сейчас что она принесла бы нам?

Кизель пожал плечами.

— Вот видите, — сказал Брандт. — Кстати, я хотел бы, чтобы вы письменно изложили мне всю эту историю со Штрански. Не пропустите даже самые мелкие подробности, включая радиодонесения. Мне они понадобятся как улики.

— Вы намерены дать этому делу ход как можно раньше, завтра или?.. — неуверенно спросил Кизель.

Было в тоне адъютанта нечто такое, что насторожило Брандта, и он счел нужным перейти на более сдержанный тон.

— Как только мне станет известно, чем закончится эта история с заводом, — уклончиво ответил он.

Кизель повесил голову. Несмотря на всю его злость на Штрански, на него неожиданно накатилась страшная усталость. Ведь фактически он поспособствует тому, что гауптмана отправят под трибунал. Впрочем, а заслуживает ли Штрански чего-то другого? И Кизель принялся про себя размышлять на эту тему. Из раздумий его вывел голос полковника — он прозвучал куда громче и резче, чем обычно, — и Кизель вспомнил, что в данный момент они вместе с начальником едут в машине.

— Вы непостоянны, — произнес Брандт. — Вы непостоянны и вам нельзя было надевать военную форму. Такой человек, как вы, должен несколько раз подумать, прежде чем выбрать для себя ту сферу деятельности, где справедливость воздает отнюдь не Господь Бог. В военной жизни нам некогда ждать такой справедливости. Но вам не изменить себя самого, как, впрочем, и мне тоже. И если я вас за что-то критикую, так это за то, что вы не поняли сразу, где вы служите. Коль вы согласились на эту работу, значит, вы приняли ее такой, как есть. С тех пор как я принял на себя командование полком, я отправил под трибунал уже несколько человек. Не потому, что получаю от этого удовольствие, а потому, что я командир. И в случае Штрански я поступлю так, как мне подсказывает чувство долга. Вот и все, что могу сказать по этому поводу.

С этими словами полковник забился в угол салона и больше не проронил ни звука.

В свете фар промелькнули несколько домов, неясный силуэт железнодорожного депо, высокие столбы, рельсы. Шоссе уходило вверх; казалось, что крутому подъему по горному серпантину не будет конца.

— Сколько нам еще ехать до места? — наконец нарушил молчание Брандт.

— Десять минут, — ответил Кизель, сверившись с наручными часами. Судя по всему, они достигли гребня горы — дорога пролегла прямой линией вдоль череды голых вершин. Через несколько километров она свернула на север и затем резко ушла вниз в небольшую долину, где виднелось несколько домов.

— Нам вон туда, — пояснил Кизель, указывая на дома.

Водитель описал последний поворот и резко затормозил перед каким-то зданием. Дверь дома распахнулась, и навстречу машине бросился человек в форме. Кизель узнал в нем лейтенанта Мора, отвечавшего в штабе за связь.

— Что нового? — спросил Брандт, выходя из машины.

— Генерал звонил вам уже трижды, — на ходу доложил Мор.

— Я не чародей, — буркнул Брандт. — Ему нужно было что-то конкретное?

— Не думаю, герр полковник. Он просто интересовался, как у нас обстоят дела. Я сказал ему, что пока отступление идет по плану. Батальоны отходят на новые позиции.

— А Голльхофер? — спросил Брандт как бы невзначай. Кизель внутренне напрягся. Но Мор быстро выдал последние известия: Голльхофер уже в пути, вместе со второй ротой. Радиодонесение от них пришло буквально десять минут назад.

— И вы только сейчас мне об этом говорите! — воскликнул Брандт и выхватил у лейтенанта листок с донесением. Было уже довольно светло, так что полковник мог без труда прочесть сделанные наспех записи. — Что вы на это скажете! — взорвался он, правда, вскоре гнев его сменился приступом хохота. Он смял лист бумаги и сунул его себе в карман. — Вы просто мрачный ворон, вам лишь бы каркать, — заявил он, обернувшись к Кизелю. — Согласитесь, что это так.

И не обращая внимания на безучастное лицо адъютанта, вновь обратился к Мору:

— Где мне повесить фуражку?

Мор жестом указал на дверь:

— Вот здесь, герр полковник. Там вас уже кое-кто ждет.

— И кто же? — спросил Брандт.

— Некий гауптман Килиус, — ответил Мор. — Он прибыл непосредственно из Ставки Верховного командования и говорит, что должен сменить командира батальона. Фамилия того, кого он должен сменить, содержится в запечатанном конверте, который он желает вручить лично вам в руки.

Брандт переглянулся с Кизелем и зашагал вслед за лейтенантом. Войдя в комнату, которая теперь служила ему новым штабом, он увидел, что навстречу ему со стула поднялся коренастый мужчина.

— Гауптман Килиус, — отрапортовал он, щелкнув каблуками. — Я…

Но Брандт жестом велел ему замолчать.

— Я уже слышал, — довольно резко ответил он. — У вас для меня имеется распоряжение?

Гауптман, который явно не ожидал столь холодного приема, положил на стол конверт.

— Так точно, герр полковник, имеется, — натянуто произнес он. Брандт вскрыл конверт. Кизель же, затаив дыхание, ждал, что за этим последует. Ждать пришлось недолго, ибо лицо полковника мгновенно приняло бесстрастное выражение. Несколько секунд он стоял, глядя поверх головы своего гостя куда-то в пространство, а затем повернулся к Кизелю и произнес:

— Если не ошибаюсь, вы как-то раз сказали, что у гауптмана Штрански есть связи.

Кизель кивнул:

— В штабе Южной группы войск служит генерал-майор Штрански. Если не ошибаюсь, он доводится нашему гауптману кузеном.

— Все понятно, — медленно произнес Брандт. С гримасой отвращения он бросил письмо на стол. — Надеюсь, вы догадываетесь, что здесь написано? — И он, поморщившись, ткнул пальцем в письмо, словно это был кусок нечистот.

— Перевод в другую часть, что же еще, — спокойно ответил Кизель.

— Именно, — хмуро подтвердил Брандт. — Через неделю герр Штрански должен доложить о своем прибытии в штаб батальона в Париже. Если не ошибаюсь, именно там он и служил, прежде чем попал на Восточный фронт.

На мгновение в комнате установилось молчание. Прервал его лейтенант Мор, которому хватило духу прошептать:

— Чудеса все еще случаются.

— Что ж, вы правы, — рыкнул на него Брандт. — Однако чудо будет несколько иным, нежели того ожидает герр Штрански.

С этими словами он повернулся к Килиусу, который, судя по его растерянному виду, мало что понял в их разговоре.

— Рад приветствовать вас в наших рядах, — сердечно произнес полковник и пожал вновь прибывшему гауптману руку. — Здесь у нас сейчас царит жуткая суматоха, так что я прошу вас проявить понимание. Позвольте мне вас представить. Ах да, с лейтенантом Мором вы уже познакомились.

Кизель улыбнулся столь неожиданной смене настроения своего начальника. Внезапно зазвонил телефон.

— Наверно, генерал, — предположил Мор и, похоже, не ошибся. Когда, поговорив с генералом, Брандт положил трубку, лицо его было темнее тучи.

— Мы остаемся здесь лишь до вечера, — сказал он офицерам. — К нам уже отправили курьера с новым приказом. А пока, господа, за работу.