Железный крест

9

Пасха прошла практически незамеченной. Причиной тому была монотонность жизни на передовой. Солдаты как будто не замечали весны. Лишь иногда, выходя из блиндажей и землянок на воздух, подставив усталые лица солнцу и зажмурив глаза, они на несколько минут забывали об окружающем мире. Так продолжалось до тех пор, пока где-нибудь рядом не взрывался артиллерийский снаряд, обрушивавший на них облака пыли. Они снова ныряли на дно траншеи с перекошенными от страха и гнева лицами. Солдаты разражались ругательствами и расходились по своим блиндажам, из окошек которых тоскливо поглядывали на узкую полоску голубого неба, видневшуюся над краем окопа.

Давно ожидаемое наступление русских так и не началось. Однако все больше и больше вражеских орудий обрушивали смертоносный град снарядов на немецкие позиции. Весь день высота была окутана шлейфом пыли, а ночью тяжелые бомбардировщики пролетали так низко над траншеями, что солдаты в блиндажах постоянно вздрагивали от взрывов, вжимая голову в плечи. То, что они не знали, когда противник перейдет в наступление, не особенно тревожило их. Долгие месяцы и годы они учились искусству ожидания. Они с ловкостью акробатов перемещались по холмам сообщения и огневым точкам, зная, что неверный шаг или неуклюжее движение быстро положит конец всему. Их отличали сноровка и безразличие, типичное для тех, у кого за плечами годы практического опыта. Ежедневные артиллерийские обстрелы, еженощные нападения русских разведывательных групп и массированные бомбардировки позиций с воздуха стоили батальону все новых и новых жертв. Без происшествий не обходился практически ни один день. Той решающей весной 1943 года, ожидая наступления Красной армии, немецкие солдаты узнали о том, что война приняла новую форму и теперь угрожает их родным домам. Знакомых лиц рядом с ними становилось все меньше и меньше. С каждым часом все сильнее обострялось ощущение того, что их борьба бессмысленна, вызывая все большую усталость и безысходность.

Блиндажи 2-й роты были выкопаны в стенах траншей на расстоянии двадцати пяти — тридцати метров друг от друга. Свободные от караула солдаты обычно валялись на сколоченных из досок койках. С ними снова был Штайнер, вернувшийся в батальон на прошлой неделе. Сразу по прибытии его вызвал к себе Фетчер. У них состоялся долгий разговор, и фельдфебель предупредил взводного, что будет лучше, если он примет предложение командира полка и перейдет на службу в штаб. Потрясенный известием о смерти Дорна, Штайнер тем не менее решительно отказался. Он ответил, что даже десятку гауптманов Штрански ни за что не заставить его покинуть роту. Встреча со взводом прошла мрачно и сдержанно. На мундирах Шнуррбарта и Крюгера уже красовались новые знаки различия. Они приняли поздравления Штайнера с меланхолическими улыбками.

— Ничего хорошего в этом не будет, — прокомментировал Крюгер с горькой усмешкой, — если через месяц никого из тех засранцев, кем мне хотелось бы командовать, не останется в живых.

Они еще не успели свыкнуться с мыслью о том, что Ансельм и Дорн убиты. Штайнер быстро понял настроение товарищей, которое лишь усилило его собственную депрессию; в нее он впадал каждый раз, когда вспоминал о непонятной уклончивости Гертруды. К счастью, времени для подобных размышлений у него теперь было очень мало. Он перераспределил солдат своего взвода на новые группы и активно занимался боевой подготовкой пополнения, присланного всего несколько дней назад. Он обучал новичков всему тому, что может пригодиться на передовой, рассказывал об опасностях позиционной войны, разъяснял, как вести себя на разных этапах предстоящего русского наступления, чтобы парни не потеряли головы, когда начнется настоящий бой.

Он по-прежнему думал о пополнении, сидя за столом в своем блиндаже и рассеянно наблюдая за тем, как Фабер пытается ножом разрезать на мелкие части скудный кусок пайковой колбасы. Его большое серьезное лицо с крупным носом, раздвоенным подбородком и тонкими губами выражало полную самоотдачу тому делу, которым он занимался. Ножом бывший лесоруб действовал так, как будто выбирал место на дереве, прежде чем нанести по нему очередной удар топором. У него были темно-голубые, как лесные озера, глаза. Перевода Фабера из 3-й роты во 2-ю удалось добиться, лишь сломив нешуточное сопротивление лейтенанта Гауссера. Гауссеру очень не хотелось отпускать хорошего пулеметчика, и лейтенанту Мейеру пришлось приложить немалые усилия, чтобы получить его согласие. Позднее Мейер сказал Штайнеру, что если ему в будущем понадобится солдат, то он лучше сходит за линию фронта и захватит пленного, чем станет просить других офицеров о такой услуге. В конечном итоге перевод Фабера благополучно осуществился, и он стал пулеметчиком 2-го взвода.

В блиндаже находились пять человек. Они лежали на койках и спали, громко храпя. Из пяти солдат единственным «стариком» из штайнеровского взвода был Керн. Мааг и Пастернак попали в отделение Крюгера и спали в соседнем блиндаже. Голлербах и Шнуррбарт поселились по соседству вместе с четырьмя солдатами из пополнения. Хотя теперь во взводе насчитывалось более тридцати человек, «старики» были не в восторге от прибытия новых солдат. Это означало, что их разлучат, переведя в разные отделения.

Голлербаху хотелось остаться вместе с Маагом и Пастернаком, но Штайнер заявил, что было бы несправедливо оставить желторотых новобранцев без опытного фронтовика. В любом случае, как саркастически заметил Крюгер, через пару недель целый батальон можно будет разместить в одном блиндаже.

Между тем Фабер наконец справился с колбасой и вытер жирные пальцы о штаны. Подняв голову, он перехватил устремленный на него задумчивый взгляд Штайнера.

— Мало от них толку, — лаконично заметил он.

Штайнер немного рассеянно посмотрел на него и кивнул:

— Знаю, но чего еще было ожидать от них? Эти младенцы выбрали неудачное время для прогулки на передовую. Всего четыре недели подготовки — и сразу во фронтовой котел. Боюсь, что у нас еще будут неприятности с ними.

— Я того же мнения, — согласился Фабер. — Даже дерево должно научиться сгибаться в нужном направлении. Иначе оно сломается в первую же бурю.

Штайнер усмехнулся:

— Ты всегда сравниваешь все с деревьями?

— Почти всегда, — невозмутимо ответил бывший лесоруб.

Штайнер вытащил пачку сигарет и протянул ее Фаберу:

— Куришь?

— Нет.

— Как знаешь, — пожал плечами взводный и закурил.

Он уже несколько раз беседовал с Фабером и знал, что у его родителей небольшая ферма неподалеку от Санкт-Блазиена, однако его новый пулеметчик был настолько немногословен, что больше ничего не удалось узнать от него. Лишь однажды Фабер немного открылся ему. Они разговаривали о деревьях, а это была, пожалуй, единственная тема, которая была ему знакома и небезразлична. Вспомнив об этом, Штайнер снова затронул ее:

— Я не отношусь к числу тех, кто умеет слышать, как растет трава, а что касается деревьев, то знаю лишь то, что они красивы и годятся для того, чтобы делать из них пиломатериалы. Я был бы не прочь узнать о них немного больше.

Лицо Фабера по-прежнему сохраняло бесстрастное выражение. Он положил свои огромные руки на стол и сказал:

— Когда дело касается деревьев, то всегда можно узнать о них немного больше. У меня на родине жил человек, которому захотелось узнать, сколько в лесу деревьев. Он пожелал узнать точное их количество и принялся пересчитывать их.

— Он пересчитывал деревья в лесу? — удивился Штайнер.

— Именно. Взял кисть и ведро с известкой и отправился в лес. Каждое дерево он помечал белым крестом.

— Он был сумасшедший.

Фабер отрицательно покачал головой:

— Этот чудак жил на пенсию, и ему было шестьдесят пять лет, когда он начал эту работу. Более пятнадцати лет он ходил по лесам, рисуя крест на каждом новом дереве.

— Его нужно было поместить в сумасшедший дом! — с видимым раздражением заметил Штайнер.

— Так говорили многие, — продолжал Фабер, — но у него были влиятельные друзья, которые позаботились о том, чтобы его оставили в покое. Он был профессором астрономии, преподавал в университете. Когда люди пытались убедить его бросить это бессмысленное занятие, он лишь улыбался и говорил, что всю свою жизнь изучал звезды, но при этом не знал, сколько деревьев в лесу.

— Это бессмысленная история, — сказал Штайнер. — Человек так долго смотрел на небо, что перестал чувствовать под ногами землю. Что же с ним стало?

— Он умер несколько лет назад.

— Это самое лучшее, что он мог сделать. Сколько же деревьев он насчитал за пятнадцать лет?

— Старик никому не признался в этом. Но однажды он пришел домой и заявил, что теперь знает, сколько деревьев в лесу. По его словам, сами деревья сказали ему об этом. Вскоре после этого он скончался.

— Мир праху его, — проговорил Штайнер. — Мне кажется, что такого человека стоит пожалеть. Я надеюсь провести последние пятнадцать лет моей жизни более плодотворно. Когда я дойду до того состояния, когда стану слышать, как разговаривают деревья, то выпью бутылку нитроглицерина и спрыгну с вершины Юнгфрау. Но скажи мне серьезно, ты веришь во все это?

Фабер медленно встал.

— Там, где я жил, у крестьян была своя работа и свои убеждения, — тихо произнес он. — Они знают, что у деревьев есть собственный язык, и верят в то, что они говорят им, ведь то, что говорят деревья, — верно и надежно, а наши крестьяне — такие же, как деревья.

Штайнер нахмурился:

— Похоже, что ты противопоставляешь себя нам, горожанам.

Мрачное лицо бывшего лесоруба на миг осветилось легкой улыбкой.

— Вы — листья на деревьях, — произнес он и вышел из блиндажа.

Мааг и Пастернак находились в пулеметном гнезде, усевшись на пустые ящики из-под патронов и глядя на лес через смотровую щель. День стоял теплый, и поэтому оба сняли мундиры. До их слуха через равные промежутки времени доносились взрывы вражеских минометов. Бум, бум, бум. Звуки напоминали стук дятла по стволу дерева. Снаряды взрывались где-то на склоне горы позади пулеметчиков.

— Сколько еще продлится эта проклятая война? — вздохнув, спросил Пастернак.

Мааг сморщил веснушчатое лицо в забавной гримасе и сплюнул.

— До победного конца, — нарочито напыщенным тоном заявил он. — Настанет день, и мы повернем вспять колесо истории.

— Не верю я больше в эту чушь, — отозвался Пастернак.

— Я тоже, — признался Мааг. — Какая, к черту, разница. Телега увязла в грязи, и это самое важное сейчас.

— Смешно это, — сердито ответил его товарищ.

— Как раз-таки и не смешно, — возразил Мааг. — Лучше застрять в грязи, чем скатиться вниз со скалы. Но это политика, а ею я сыт по горло. — Он снова плюнул и, заметив опасливое выражение на лице Пастернака, ободряюще похлопал его по плечу: — Успокойся, мы все равно прорвемся, так или иначе. Главное — пережить эту чертову войну. Пока телега будет торчать в грязи, я буду за нее цепляться, покуда хватит сил. Для меня это важнее всего. Когда же она покатится вниз — я соскочу с нее.

— Но так можно и шею сломать.

— Верно, дружище, но я постараюсь спрыгнуть как можно аккуратнее, поверь мне.

В следующую секунду несколько снарядов неожиданно разорвалось в опасной близости от них. Пулеметчики бросились на дно окопа. В смотровую щель потянуло едким черным дымом. Когда дым рассеялся, Мааг, кряхтя, поднялся на ноги и посмотрел на воронку от взрыва.

— Чертовы минометы! — проворчал он. — Упади снаряд на пару метров ближе, и от нас остались бы лишь два мешка с костями. — Неожиданно в голову ему пришла забавная мысль. Он повернулся к Пастернаку: — Может быть, те русские бабы на мосту сейчас в нас и стреляют. Я же говорил, что нужно было их тогда прикончить.

Пастернак стряхнул пыль со штанов.

— А что толку? У русских хватает подкреплений. Бабы есть бабы, в форме они или без нее.

Прежде чем Мааг успел что-либо ответить, в пулеметном гнезде появился Шнуррбарт.

— Что нового, герр ефрейтор?

Шнуррбарт подтащил к себе ящик и сел на него.

— Если еще раз назовешь меня ефрейтором, я выброшу тебя из окопа! — пригрозил он и принялся набивать трубку табаком. Прикурив, он выпустил облачко дыма. — Что нового, ты спрашиваешь? Ты сам прекрасно знаешь, что мы проигрываем войну.

Мааг ковырнул носком сапога песчаное дно окопа.

— Доказательств этому пока нет, — криво усмехнулся он.

— Любая географическая карта тебе это докажет, — возразил Шнуррбарт.

Все замолчали, бросая взгляды в смотровую щель.

— И что из этого? — не выдержал Мааг. — Любая армия может отступать. Так что, может, и не мы выиграем войну, но все равно победителям похвастать будет нечем. Десятки стран воевали против нас. Наших союзников в счет брать не будем. Ну, пожалуй, от япошек был толк, да и то относительный. — Он неожиданно испытал вспышку гнева и злобно добавил: — Сегодня они жмут тебе руку, улыбаются, а завтра вонзят нож в спину. Черт бы их всех побрал!

— Кого?

Пастернак и Мааг повернули головы и увидели Крюгера, неслышно подошедшего к ним и теперь стоявшего возле входа.

— Всех их и тебя тоже! — проворчал Мааг.

Крюгер картинно выкатил грудь:

— Не забывай, что ты говоришь со старшим по званию!

— В таком случае можешь поцеловать меня в зад.

Крюгер покраснел от гнева.

— Смотри, когда-нибудь ты доиграешься! — пригрозил он.

Шнуррбарт примиряющим жестом поднял руку.

— Хватит цапаться, — спокойно произнес он. Его взгляд упал на червяка, извивавшегося на дне окопа. — Учитесь лучше вот у этого создания. Оно лежит все время в грязи и ни на что не жалуется.

Все посмотрели на червяка. Мааг с явным отвращением дернул головой.

— Омерзительная тварь, — произнес он. — Зачем она только существует?

Крюгер задумчиво разглядывал червяка.

— Если ему отсечь голову, то тело будет жить и дальше.

— Жаль, что отдельные ефрейторы этого не могут, — заметил Шнуррбарт.

Мааг усмехнулся, и Крюгер одарил его недобрым взглядом. Затем он повернулся к Шнуррбарту и холодно сказал:

— Ты мог бы воздержаться от подобных замечаний в присутствии рядовых.

Шнуррбарт неожиданно закашлялся, в то время как остальные с забавным изумлением посмотрели на раскрасневшееся лицо Крюгера. Пруссак не обратил на них внимания. Он быстро шагнул вперед, раздавил червяка тяжелым сапогом и поспешил к выходу.

— Вы меня еще вспомните! — бросил он на ходу.

Шнуррбарт кивнул:

— Конечно, каждый раз, когда будем заходить в сортир.

Крюгер скрылся. Мааг повернулся к Шнуррбарту:

— Да что это с ним такое? Какая муха его укусила? Он ведь пошутил, верно?

— Разумеется, — подтвердил Шнуррбарт, не сводя глаз с раздавленного червяка, все еще продолжавшего извиваться. — Всего лишь пошутил, — добавил он и вышел прочь.

Мааг пожал плечами.

— Это у них окопная лихорадка, — сердито произнес он. — Они ее где-то подхватили.

Пастернак ничего не ответил. Он думал о Бреслау, своем родном доме, и неожиданно все показалось ему еще более сложным и безнадежным.

В тот вечер все сидели по своим блиндажам. Штайнер, лежа на койке, машинально перелистывал томик Эйхендорфа. На душе было тревожно, хотя он сам не смог бы сказать, почему. Фабер сидел за столом и писал письмо. Его огромные волосатые руки закрывали почти целиком весь лист бумаги. Время от времени он задумчиво смотрел на пламя свечи, после чего аккуратно выводил еще несколько слов. Рядом с ним, занимая вторую половину стола, Керн и двое других бойцов резались в карты, шепотом комментируя ход игры. Какое-то время Штайнер наблюдал за их лицами, а когда надоело, решил взглянуть, что делается в других блиндажах. Однако стоило ему встать, как дверь распахнулась и перед ним возникла широкая физиономия ротного. Все солдаты как один вскочили с мест. Ротный жестом велел им оставаться на месте.

— Не хочу вам мешать, — сказал он и повернулся к Штайнеру: — Вы проводите меня по нашим позициям. — Голос его был лишен каких-либо эмоций, и Штайнер слегка растерялся. Не говоря ни слова, он взял свой автомат и вышел вслед за Майером.

Ночь была теплой и тихой. Они проверили пулеметы и позиции снайперов. Майер по-прежнему был немногословен. Донесения часовых он выслушал без обычных для него нескольких ободряющих слов. Дойдя до правой стороны сектора, он развернулся и зашагал назад, однако, сделав всего несколько шагов, остановился и выглянул из окопа.

— Если русские будут и дальше передвигать свои окопы, как они делали до сих пор, то вскоре они будут вон там, — прокомментировал Майер, указывая вверх.

Штайнер кивнул. Он вот уже два дня знал, что русские заняты тем, что роют траншею, которая тянулась от края леса через открытое пространство в направлении позиций второй роты.

— Когда они почти вплотную подберутся к нам, — ответил он довольно легкомысленным тоном, — мы нанесем им визит. Правда, покончить с ними мы сможем не раньше, чем послезавтра.

— Хотелось бы надеяться, — вздохнул Майер и сделал шаг назад. Штайнер почувствовал на себе пристальный взгляд ротного. Странное поведение Майера начинало действовать ему на нервы, и он едва не спросил, в чем, собственно, дело, но ротный опередил его.

— Малоприятное дельце, — произнес он неуверенным тоном. — Сегодня днем я столкнулся с Трибигом. Он сказал, что два года назад вы были понижены в звании. Это верно?

Штайнер на секунду закрыл глаза. Он не исключал такого развития событий, однако вопрос был задан гораздо раньше, нежели он предполагал. Да, Штрански уже подсуетился, подумал он, презрительно скривив губы, и ледяным тоном ответил:

— Верно.

Майер кивнул.

— И почему же, если не секрет?

— Думается, вы и без меня уже знаете, почему, — спокойно ответил Штайнер.

И вновь кивок. Лицо ротного словно окаменело.

— Я слышал эту историю с одной стороны, теперь хотелось бы услышать с другой. Видите ли, я надеюсь, что вам есть что рассказать.

Последние его слова прозвучали как приказ.

Штайнер нахмурился.

— Не вижу причин, — возразил он холодно. — Я никому не обязан ничего объяснять, даже командиру роты.

Майер явно не ожидал таких слов.

— Штайнер, вы это серьезно?

— Еще как, черт побери, если вам уж так хочется знать. — В его голосе прозвучали металлические нотки. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Затем, не проронив больше ни слова, Майер развернулся и зашагал прочь. Штайнер даже не шелохнулся. Он остался стоять на месте, вглядываясь в темноту, и губы его кривились в презрительной усмешке. Идиот, подумал он, чертов идиот, вот ты кто. Спустя какое-то время он принялся насвистывать мелодию. Почему-то ему было смешно; ощущение это достигало даже кончиков его пальцев и вызывало головокружение, словно он выпил пльзеньского, подумал он с какой-то болезненной веселостью. Внезапно тишину ночи прорезал стрекот русского автомата, и прямо над его головой просвистели пули. Сыпля проклятиями, он машинально пригнулся, упав на колени. Но страх длился лишь считаные секунды. Он тотчас вскочил, огромными прыжками преодолел расстояние, отделявшее его от ближайшей огневой точки, протиснулся в дзот и в темноте столкнулся с солдатом, который пытался выбраться наружу. Моментально узнав голос Маага, Штайнер схватил его за плечо:

— Эй, ты куда?

Ему пришлось перейти на крик, чтобы быть услышанным.

— За подкреплением, — пролепетал тот, сбитый с толку неожиданной встречей.

— И ради этого ты готов оставить свой пост? — рявкнул на него Штайнер, вновь заталкивая его в дзот. Как только они оказались внутри, он нащупал в темноте пулемет, а сам тем временем продолжил отчитывать нерадивого пулеметчика.

Правда, русские вскоре прекратили автоматный огонь, и Штайнер заглянул в смотровое отверстие. Мимо со свистом пронеслось несколько снарядов и разорвалось где-то поблизости.

— Эх, хотел бы я знать… — буркнул Штайнер, однако не договорил, а вместо этого набросился на Маага: — Где ракетница?

— Здесь, — ответил Мааг, протягивая ее Штайнеру. Не успел тот выпустить в отверстие ракету, как заговорил пулемет, и у них над головами, жужжа и рикошетом отскакивая от стен, закружились пули, словно они попали в огромный улей.

— Должно быть, они как раз напротив нас, — дрожащим голосом произнес Мааг. — Вон там, в воронках.

Штайнер тотчас вспомнил, что ниже огневой точки на склоне горы имелось несколько глубоких кратеров, так что, похоже, Мааг прав.

— Приведи остальных, — приказал он ему. Надо сказать, что за последние несколько секунд огонь заметно утих, и Штайнер задумался, как ему поступить. Но прежде чем предпринять какой-либо шаг, он должен поставить в известность Майера, хотя сама эта мысль претила ему, особенно после их недавнего разговора. Появление новых бойцов повернуло ход его мыслей в другую сторону. Первым в дзот протиснулся Шнуррбарт.

— Всем приятного вечера, — весело произнес он. — Мне, пожалуйста, рагу из пуль. Кстати, где здесь полевая кухня?

Штайнер дождался, пока войдут Крюгер и Голлербах, и тотчас ввел их в курс дела.

— Вам нужно их вон оттуда выманить, — пояснил он. — Иначе они будут у нас на головах прежде, чем мы успеем открыть огонь. Нам придется… — он не договорил, услышав голос Майера. В следующее мгновение лейтенант протиснулся к ним и подошел прямиком к Штайнеру.

— Что здесь у вас происходит? — спросил он и, не проронив ни слова, выслушал отчет. Когда Штайнер закончил, ротный еще несколько секунд стоял, нахмурившись, но затем поднял голову.

— Дайте сигнал с просьбой заградительного огня, — приказал он. — Я поставлю в известность командира батальона.

С этими словами он поспешил наружу. Штайнер же взял ракетницу, зарядил ее патроном, который протянул ему Мааг, и вышел вслед за ротным в окоп, где выпустил ракету, а следом за ней вторую. Проводив их взглядом, пока обе не разорвались красными и зелеными искрами, которые затем постепенно осели на землю, он надеялся, что наблюдатели-артиллеристы заметили, куда нужно направить огонь. И мысленно представил себе следующую картину: в нескольких километрах позади их позиций солдаты бросаются к своим орудиям и начинают заряжать их. Он ждал, затаив дыхание. Спустя несколько минут — как раз в тот момент, когда он услышал торопливые шаги Майера, вслед за которыми появился и сам лейтенант, над их головами с оглушительным ревом и воем пронесся снаряд. Еще мгновение — и прогремел взрыв, затем второй, третий. Штайнер прошел вслед за лейтенантом на огневую точку, где их уже нетерпеливо поджидали солдаты.

— Передаю приказ командира, — произнес Майер. — Второй взвод должен немедленно предпринять контратаку. Вы должны занять воронки и взять как можно больше пленных. — Затем он повернулся к Штайнеру: — Назначаю вас взводным. Как вы намерены действовать?

Штайнер на мгновение задумался.

— Мы пойдем в атаку с трех сторон. Крюгер с запада, Шнуррбарт с востока, я с юга, — и он быстро набросал план операции. — Когда начнется перестрелка, нам потребуется поддержка артиллерии, но огонь вести следует только по позициям русских на краю леса. Вот и все.

Майер кивнул:

— В теории все правильно, остается только надеяться, что все это сработает на практике.

Штайнер приказал своим бойцам приготовиться. Прежде чем выйти на улицу, он вновь повернулся к лейтенанту:

— А кому перейдут наши позиции?

— Первому взводу. Я уже отдал соответствующий приказ. А вас прошу задержаться на минутку, — он подождал, пока выйдут остальные солдаты, после чего подошел почти вплотную к Штайнеру. — Хочу пожелать вам удачи, — произнес он слегка неуверенным тоном. — Однако прежде чем вы уйдете, считаю своим долгом довести до вашего сведения, что вас порой бывает очень трудно понять.

— Согласен, — ответил Штайнер. — Что есть, то есть. — И он направился вслед за бойцами. Артиллерийский огонь прекратился, но в воздухе по-прежнему висел запах жженого пороха. Штайнер шагал по окопу, чувствуя, как с каждым шагом сердце его стучит в груди все быстрее. Вернувшись в блиндаж, он прицепил к ремню подсумок с запасными патронами, перебросился парой слов с Фабером и велел солдатам поторопиться. Через пару минут взвод был готов. Среди бойцов чувствовалось нервное напряжение. То и дело раздавалось звяканье оружия, и Штайнер несколько раз был вынужден напомнить товарищам, что в их же собственных интересах действовать как можно тише. Время от времени где-то рядом начинал трещать русский автомат, и над их головами свистели пули. Крюгер недовольно поморщился:

— Можно подумать, мне больше нечем заняться! Ведь это только сумасшедший может лежать на склоне горы и ждать у моря погоды.

— Хотел бы я, чтобы только так оно и было, — возразил Штайнер. — Когда Шнуррбарт пойдет в атаку, я объявлюсь у русских в тылу, и тогда им ничего не останется, как отступить на восток. Вот увидишь, прежде чем все закончится, на твоем фланге будет еще ох как горячо!

— Все понятно? — Штайнер повернулся к стоявшему за его спиной Шнуррбарту. Тот кивнул. Откуда-то до них донесся приглушенный голос Майера.

— За мной! — приказал Штайнер. Он подождал, когда недовольное ворчание Крюгера стихло в ночной тьме, затем поднял руку, и солдаты последовали за ним. Он провел их на несколько сотен метров на запад по коммуникационному окопу, откуда они затем крадучись спустились по склону. Когда они наконец достигли ровного поля, он отдал им окончательные распоряжения.

— Ждете здесь, — сказал он, обращаясь к Шнуррбарту. — Атака начнется ровно через пять минут. Как только прогремят первые выстрелы, мы тоже вступим в бой. Все ясно?

— Все ясно, — ответил Шнуррбарт, и они обменялись рукопожатием.

— Удачи вам.

Попрощавшись с Голлербахом, Штайнер повел своих бойцов через ничейную землю в юго-западном направлении. Шнуррбарт проводил их взглядом, после чего повернулся к своим бойцам:

— Держитесь вместе и не жалейте ручных гранат. Помните, на вас смотрит весь немецкий народ.

Солдаты негромко усмехнулись, а один буркнул себе под нос:

— А мне на это насрать.

Шнуррбарт посмотрел в его сторону. Этот солдат прибыл с последним подкреплением — бледный восемнадцатилетний парень.

— Ты уж меня извини, приятель, — обратился к нему Шнуррбарт, — боюсь, сейчас не получится. Впрочем, как только начнется стрельба, тебя наверняка припрет.

— Не понимаю, зачем мы должны начинать первыми, — заговорил другой. — Не проще ли подождать, пока к русским не подберется ефрейтор.

Шнуррбарт моментально повернулся в его сторону:

— А ты живо заткнись, слышишь? Еще одно слово с твоей стороны, и ты пожалеешь об этом.

— Можно подумать, мы вчера родились, — не унимался солдат.

— Позавчера, — осадил его Шнуррбарт и посмотрел на часы.

— Похоже, нам пора, — произнес Голлербах, когда Шнуррбарт положил часы обратно в карман.

— Ждем еще одну минуту, — сказал он и повернул голову в направлении, в котором исчез Штайнер. Внезапно глаза его расширились, и он поднял руку.

— Сюда кто-то идет, — прошептал Голлербах.

Несмотря на усыпанное звездами небо, здесь, у подножия горы, тьма стояла кромешная, и все же бойцы сумели разглядеть темные силуэты, что двигались в их сторону. Солдаты беззвучно упали на землю, оттолкнули со лба на затылок каски и замерли, опасаясь лишний раз вздохнуть. Вскоре поначалу неясные силуэты приобрели более отчетливые очертания, а ухо уловило позвякивание оружия. Приставив приклады к плечу, солдаты, как по команде, еще сильнее прижались к земле.

Штайнер и его бойцы шагали в сторону леса. Они уже почти подошли к русским позициям, когда Штайнер неожиданно бросился на землю. С одной стороны от них, двигаясь с юга в северо-восточном направлении, возникла вереница силуэтов, осторожно пробиравшихся вперед. Штайнер понял: стоит им продолжить движение в прежнем направлении, как они пройдут мимо них всего в нескольких десятках шагов. И он торопливо пополз вперед, прижимаясь к земле. Остальные солдаты последовали его примеру. Так они преодолели значительное расстояние, пока русские наконец не исчезли из вида. Тогда они сели и оглянулись назад.

— Как по-твоему, сколько их было? — спросил Штайнер.

— Трудно сказать, — ответил Фабер. — Думаю, около сотни человек.

— Сейчас они нарвутся на Шнуррбарта.

Фабер кивнул.

— А нам что делать? — спросил он.

Штайнер задумался. Ситуация была не из простых. С одной стороны — лес, очертания деревьев уже можно различить в темноте, с другой — русские, причем довольно крупное подразделение. Если они столкнутся со Шнуррбартом, тому с его горсткой солдат не поздоровится. Черт, как же его предупредить? Если открыть огонь, то можно запороть всю операцию. Черт, хочешь не хочешь, а принимать решение надо, и чем скорее, чем лучше. Штайнер стиснул зубы, чувствуя, как по лбу стекают ручейки пота. У себя за спиной он услышал голос Керна. Тот что-то прошептал, вот только что, он так и не сумел разобрать. Другие стояли, замерев на месте, напряженно всматриваясь в северном направлении, где в любое мгновение мог завязаться бой.

После минутных колебаний Штайнер устремился вперед. Но в этот момент затрещали автоматы, причем где-то сзади, ближе к немецким позициям. Бросив взгляд в сторону леса, он быстро посмотрел туда, где несколько винтовочных выстрелов буквально потонули в стрекоте сразу десятков автоматов. И Штайнер побежал. Он и его солдаты бросились назад, туда, откуда только что пришли. Внезапно местность озарилась ослепительным светом. Над позициями их батальона одновременно к небу взмыли пять или шесть ракет. Воздух наполнился криками и треском автоматных очередей. Они уже здесь, с ужасом подумал Штайнер, они ворвались в окопы. Внезапно он замер на месте. Над их головами, нарастая с каждой минутой, с ревом пронесся снаряд. Солдаты распластались на земле, уткнувшись лицом в ладони. До них не сразу дошло, что это заговорила немецкая артиллерия. Это их собственные орудия открыли огонь по кромке леса. А когда это стало им понятно, все, как по команде, вскочили на ноги и устремились вперед. В голове у Штайнера царила полная сумятица. Когда он различил на земле очертания нескольких темных форм, то отклонился от того направления, в котором бежал, и бросился прямо вверх по склону. В окопе они наткнулись на русских. Правда, у взвода имелось одно существенное преимущество — внезапность, а десяток брошенных точно в цель ручных гранат вызвал среди русских на какое-то время замешательство. Фабер занял место за пулеметом и открыл огонь. Однако русские с поразительной скоростью оправились от растерянности. Их сопротивление стало заметно жестче. Увидев, как два его солдата, словно манекены, покатились вниз по склону горы, Штайнер решил, что пора прекращать этот неравный бой. Однако в этот важный момент к ним неожиданно пришла помощь.

Крюгер со своей группой наконец достиг означенного места. Солдаты тотчас пригнулись и стали шепотом переговариваться.

— Этот план какой-то кривой, — недовольно буркнул Мааг, нервно поправляя ремень автомата. Пастернак был иного мнения:

— Это почему же? По мне, он вполне хорош. Вот увидишь, мы поддадим иванам жару, когда откроем по ним огонь с тыла. Чего-чего, а этого они точно не ждут.

Они посмотрели на Крюгера — тот напряженно всматривался в темноту.

— Ты как думаешь? — спросил Мааг.

Но Крюгер лишь пожал плечами:

— Жди и пей свой чай. Кстати, я бы советовал вам не трепать языком, а смотреть в оба. Вот-вот начнется, обещаю вам.

— Да уж скорей бы, — пробурчал Мааг, желая показаться храбрым.

Крюгер нетерпеливо бросил взгляд на часы.

— Не хотелось бы, чтобы вы палили наугад, — обратился он к новобранцам из пополнения. — Как только иваны пойдут на нас, я выпущу ракету, и тогда можете стрелять в них, сколько угодно. Все меня поняли?

Наступила гнетущая тишина. Крюгер вновь посмотрел на часы. Его беспокойство передалось и другим; многие солдаты поднялись с мест. Пруссак уже было открыл рот, чтобы рявкнуть на них, когда раздался ожесточенный автоматный огонь.

— Ну вот, наконец-то, — взволнованно прошептал Мааг. Крюгер тотчас вскочил на ноги и в ужасе посмотрел на окопы — те неожиданно оказались залиты светом.

— Они с ума сошли! — воскликнул он. — Чего ради они выпускают ракеты?

— Чтобы было понятно, где мы, — прошептал Мааг. Крюгер поднял руку, призывая солдат к спокойствию, и прислушался. В следующую секунду начался артобстрел, и треск автоматных очередей потонул в грохоте разрывов. — Там что-то происходит! — воскликнул Мааг, стараясь перекричать грохот. — Это были русские пушки.

Крюгер лихорадочно соображал. Если контратака пойдет не так, как предполагалось, а так, судя по всему, оно и было, то понадобится их помощь. На какой-то момент он едва не поддался соблазну до конца выполнить приказ Штайнера. Им ничто не мешает оставаться здесь, а другие тем временем пусть повоюют, главное — в его отсутствие. Но затем он вспомнил про Шнуррбарта, и ему тотчас со всей очевидностью стало ясно: исход того, что сейчас происходит там, вверху, в окопах, висит буквально на волоске. Подавив в себе нехорошие предчувствия, он прокричал приказ. Держа оружие на изготовку, солдаты нехотя подчинились и начали медленно пробираться к воронкам. Из окопов тем временем одна за другой вверх взмывали ракеты, и с каждым таким выстрелом по голой земле начинали плясать тени, и местность вырисовывалась с пугающей четкостью. До воронок солдатам оставалось всего три десятка шагов, когда неожиданно на них обрушился автоматный огонь. Крюгер краем глаза успел заметить, как Пастернак со стоном осел на колени, а еще один солдат вскинул обе руки вверх, будто пытался поймать какой-то невидимый предмет, после чего завертелся на месте волчком, а потом как подкошенный повалился на землю. И тогда Крюгер огромным шагами устремился вперед и швырнул несколько ручных гранат в направлении голов, торчавших из окопов, отчего казалось, будто их владельцы по шею зарыты в землю. Он не стал наблюдать за тем, как гранаты сделают свое дело; еще пара секунд, и Крюгер уже стоял в глубокой воронке. Здесь он споткнулся о чье-то дергающееся тело, упал, перекатился через спину и вскинул автомат. И тут же увидел спины двух русских. Увы, он опоздал, потому что в следующее мгновение те исчезли за краем воронки. Затем до его слуха донесся треск винтовочных выстрелов, после чего воцарилась тишина. Шатаясь, Крюгер поднялся на ноги и услышал, как Мааг зовет его по имени. Он попытался ответить, но голос не повиновался ему; тогда он просто выбрался из воронки. В нескольких метрах от него, сбившись в кучу, стояли его солдаты. Завидев командира, они неуверенно двинулись ему навстречу.

— Где остальные? — прохрипел Крюгер. Мааг молча указал через плечо. Его правая рука неестественно болталась.

— Что с тобой? — поинтересовался Крюгер.

— Моя рука. Сам не знаю, что с ней.

С этими словами Мааг обернулся и бросил взгляд назад, а затем хмуро прибавил:

— Пастернак получил пулю.

— Насмерть?

— Да, навылет в грудь.

Крюгер быстро заморгал, как будто в глаза ему швырнули пригоршню песка. Из воронки донесся громкий стон. Солдаты бросились было туда, но он их остановил:

— Этот нам уже не страшен. Давайте-ка лучше проверим другие воронки.

— Нет необходимости, — возразил Мааг. — Потому что иваны уже сделали ноги. Не думаю, чтобы их было много. Скажи лучше, что нам теперь делать?

— Пойдем искать Штайнера и Шнуррбарта, — твердо заявил Крюгер. — А где остальные?

— Получили ранения и лежат вон там. Нам их брать с собой или как?

Крюгер на секунду задумался, затем покачал головой:

— Заберем потом. Сколько их там?

— Пятеро, — ответил Мааг.

— Куда ни шло, хотя наверняка появятся еще. Вот тогда и подберем.

Солдаты одарили его возмущенными взглядами, а один шагнул вперед и произнес:

— А теперь послушай меня!..

— Заткнись! — рявкнул на него Крюгер. — Нечего попусту раскрывать рот, давайте-ка, двигайте за мной.

Увидев в его глазах ярость, солдаты предпочли промолчать. Тем временем артобстрел прекратился. Однако на западе бой все еще продолжался; время от времени до них явственно долетали звуки взрывов ручных гранат. А откуда-то от вершины горы доносились крики, оттуда же продолжали взлетать одна за другой ракеты. Крюгер дал солдатам знак следовать за ним. Так они дошли до вершины горы, где наткнулись на первый взвод. Бойцы встретили их взволнованными криками. Смачно выругавшись, Крюгер велел им закрыть рты, а сам тем временем поинтересовался:

— Что происходит там, наверху?

Один из солдат пояснил, что русские прорвались в окопы и что Мейер собирает все имеющиеся в его распоряжении силы, чтобы предпринять контратаку.

— Тогда пошли за мной, — заявил Крюгер и устремился вперед. Солдаты первого взвода присоединились к его отряду. Они прошли около сотни шагов, когда впереди прогремели три мощных взрыва. Одновременно до них донеслись ликующие возгласы. Солдаты бегом преодолели остаток расстояния и оказались в том месте, где незадолго до этого на их позиции прорвались русские. Из окопов вылезли несколько темных фигур и, пригнувшись, бросились вперед. На какое-то мгновение до них долетел зычный голос Мейера. Потом загрохотал автомат — так громко, что казалось, барабанные перепонки вот-вот не выдержат и лопнут. Русские — а их было немало — устремились вниз по склону в паническом бегстве.

Крюгер вел огонь до тех пор, пока не отстрелял последний патрон. Потянувшись за новой обоймой, он заметил Штайнера. Тот стоял рядом с Фабером всего в нескольких метрах от него. Несколько секунд они в немом изумлении смотрели друг на друга. Затем Крюгер выругался и спросил:

— Где Шнуррбарт?

Штайнер бросил взгляд вниз, на склон. Кто в одиночку, кто группами, к ним возвращались свои. В их числе оказался и Мейер. Завидев Штайнера, он тотчас бросился к нему.

— В чем дело? — спросил лейтенант, но Штайнер лишь пожал плечами, так как все было ясно без слов.

Крюгер шагнул вперед.

— Мы очистили воронки, — доложил он.

— Неужели? — обернулся к нему Мейер. — И вы только сейчас говорите мне об этом.

— Раньше не получилось, — буркнул в ответ Крюгер.

— Как это произошло? — поинтересовался лейтенант.

Штайнер вкратце обрисовал ситуацию:

— Я как раз собирался отступить, но тут начался ваш спектакль. Атакуй вы чуть позже, и мы бы…

Он не договорил, узнав в стоящем неподалеку солдате Голлербаха. Растолкав других, он бросился к нему и спросил:

— Где Шнуррбарт?

— Должно быть, лежит где-то там, внизу, — негромко ответил Голлербах.

— Где — там?

И Голлербах, заикаясь, пустился в объяснения:

— Сначала мы вели огонь, но вскоре у нас кончились патроны, и тогда русские двинули на нас. Мы побежали вверх по склону. Но Шнуррбарта я уже не видел.

— Понятно. — Штайнер одарил его колючим взглядом, повернулся и зашагал вниз по склону. За ним последовали еще несколько человек, в том числе Крюгер, Фабер и Голлербах. Наконец они нашли Шнуррбарта. Тот лежал на земле, лицом вниз. Штайнер смотрел на него несколько секунд, затем опустился на колени и быстро осмотрел.

— Жив, — произнес он хриплым голосом, поднимая голову. — Давайте его в лазарет. Быстро!

Они осторожно подняли раненого товарища и понесли вверх по крутому склону.

Блиндажи лазарета были забиты до отказа. Работы у врачей и санитаров было невпроворот, так что врач, который согласился осмотреть Шнуррбарта, нашелся не сразу. Тем временем Штайнер глазел по сторонам. Тяжелораненые лежали прямо на полу. Он разглядел немало знакомых лиц. Большинству раненых уже успели наложить повязки. Рядом с дверью лежал солдат, которому осколком вспороло брюшную полость. Лицо его было залито кровью, так что узнать, кто это такой, было невозможно. Одного взгляда на него Штайнеру хватило, чтобы к горлу подкатила тошнота. Он был вынужден крепко стиснуть зубы. У него с трудом укладывалось в голове, что человек с таким страшным ранением все еще жив. Штайнер отвернулся и посмотрел на Шнуррбарта. Того уже положили на одеяло, и Крюгер был занят тем, что пытался отстегнуть ремень каски.

— Ранение в голову! — внезапно выкрикнул он в ужасе. Штайнер закрыл глаза. Он специально не стал осматривать Шнуррбарта, опасаясь, что обнаружит что-нибудь страшное. На какое-то мгновение он застыл, парализованный болью и ужасом, но затем до него донеслись слова Фабера:

— Не говори глупостей. Ему лишь задело кожу, вот и все!

Штайнер облегченно выдохнул и открыл глаза. Солдаты взрезали на Шнуррбарте штаны, и Крюгер произнес:

— Вот и в ногу его тоже ранило.

— В икру, — уточнил Голлербах. — Пуля прошла сквозь мягкие ткани навылет.

Только тогда Штайнер набрался мужества и посмотрел в лицо Шнуррбарту. У его друга от виска к подбородку, исчезая в густой щетине, стекал красный ручеек. Лицо было бледным и грязным, щеки запали. В нем было трудно узнать того Шнуррбарта, которого он знал. Вид этого почти чужого лица наполнил сердце Штайнера тупой болью. К горлу, грозя перекрыть дыхание, подкатил тугой комок. Царивший в блиндаже гул голосов, стоны раненых, разговоры врачей вполголоса, негромкое позвякивание инструментов, короткие указания хирургов, работавших тут же, закатав рукава, подрагивающее пламя свечей — все это слилось в какую-то нереальную картину, в этакие кошмарные сценические декорации. И лишь рядом с ним было это похожее на маску бородатое лицо человека, который на протяжении последних нескольких лет делил с ним печали и радости.

Внезапно внимание Штайнера привлек ожесточенный спор. Как оказалось, это с Крюгером, гневно размахивая руками, спорил один из санитаров.

— Немедленно покиньте помещение! — едва ли не кричал он. — Это вам не больничная палата!

Затем фронтовой эскулап повернулся к Штайнеру:

— Прошу меня извинить, штабс-ефрейтор, но вы должны понять, что нам здесь не хватает места.

Штайнер приказал своим солдатам выйти на улицу. Те неохотно подчинились его приказу.

— Я уйду лишь после того, как вы мне скажете, на что я могу надеяться, — сказал он врачу и кивком указал на Шнуррбарта.

— Мы займемся им через минуту, — ответил санитар. Тем временем подошел врач. Вытерев куском марли с рук кровь, он занялся солдатом, который лежал перед Шнуррбартом, после чего обратился к Штайнеру.

— Ранены? — спросил он.

Штайнер покачал головой:

— Не я. Но я хочу знать, что с ним, — он указал на раненого друга.

Врач нагнулся над Шнуррбартом и ощупал кровавый рубец на виске.

— Разве на нем не было каски? — спросил он, поднимая глаза.

— Вот она, — ответил Штайнер, протягивая каску, и глаза его полезли на лоб. — Вы только взгляните, — произнес он, указывая на круглое отверстие на затылке. Врач взял каску у него из рук и с видимым любопытством осмотрел.

— Ему крупно повезло! — произнес он наконец. — Пуля вошла сзади, пробила металл и рикошетом пролетела вокруг головы, пока не выскочила наружу. Это уникальный случай. Да, это редкое везение!

— Значит, ничего страшного? — недоверчиво спросил Штайнер.

Врач снова нагнулся над Шнуррбартом.

— Абсолютно ничего. Лишь небольшое сотрясение мозга. Скоро он придет в себя.

— А нога?

— Пока не знаю. Если кость не задета, то он встанет на ноги уже через месяц.

Сказав это, врач занялся другим пациентом.

— Ну и? — спросил Голлербах, когда Штайнер вышел наружу.

— Повезло парню, — ответил он и помахал рукой. — Возможно, вернется в наши ряды уже через месяц.

Раздался дружный вздох облегчения.

— Идиот! — весело выругался Крюгер. — Я всегда говорил ему, чтобы он следил за своей башкой. А ты в курсе, что Пастернак получил пулю?

— Убит?

— Убит.

Штайнер прикусил губу.

— А кто еще?

— Мааг, — ответил Крюгер. — Но он уже на пути в тыл. Половины взвода как не бывало. Кстати, тебя искал Мейер. Мы сказали, что ты будешь с минуты на минуту.

— Подождет, — буркнул Штайнер.

Гауптману Штрански выпала полная событий ночь. Первоначально гауптман намеревался дождаться исхода разведывательной операции у себя в блиндаже, однако вскоре его охватила тревога, и он, сопровождаемый Трибигом, отправился в расположение второй роты. Они уже дошли до первого окопа, когда враг прорвался на немецкие позиции. Штрански со своим адъютантом в срочном порядке вернулся к себе в блиндаж. Как только гауптман пришел в себя и смог снова отдавать приказы, он велел Трибигу вместе со всеми солдатами, приписанными к штабу батальона, занять позицию перед их блиндажом, после чего принялся названивать в штаб полка. Фельдфебелю Фетчеру было приказано проследить за тем, чтобы любой, кто способен носить оружие, немедленно прибыл в расположение штаба батальона. Встревоженному полковому командованию Штрански нарисовал впечатляющую картину событий, то и дело вставляя в свой рассказ фразы о сопротивлении до последнего патрона. Вскоре после того, как вместе с отрядом вооруженных связистов прибыл фельдфебель Фетчер, гауптману позвонил лейтенант Мейер и доложил, что позиции вновь в их руках и что все воронки очищены от неприятеля. В результате Фетчер и его солдаты, чертыхаясь, хотя и с видимым облегчением, отправились назад, а командир полка получил доклад, составленный так, чтобы согреть ему душу. И вот теперь Штрански сидел у себя в блиндаже, с нетерпением дожидаясь прихода Мейера, которому было приказано заодно привести с собой Штайнера. А тем временем гауптман объяснял своему адъютанту, как следует готовиться к повторению этих, как он их называл, несчастных случаев.

— Все зависит от того, насколько вы сумеете сохранить спокойствие и будете действовать хладнокровно и четко, — наставлял он Трибига.

Раздался стук в дверь, и в блиндаж вошли Мейер со Штайнером. Штрански коротко поприветствовал их, после чего, повернувшись к Штайнеру, попросил того обрисовать ход событий. Штайнер начал свой рассказ. Все три офицера его внимательно слушали, а Штрански даже издал несколько негромких неодобрительных возгласов. Правда, Штайнер демонстративно пропустил их мимо ушей. Когда он наконец закончил свой доклад, Штрански повернулся к Мейеру:

— Да, нехорошо. Прорыва русских на наши позиции можно было не допустить.

— В нормальной обстановке, безусловно, — произнес Мейер. — Однако следует учесть, что, во-первых, наши силы, задействованные на обороне позиций, были довольно слабы, а во-вторых, солдаты не знали, чего им ожидать, поскольку перед ними располагались свои же. К тому моменту, когда стало ясно, что вверх по холму движутся русские, было уже поздно.

— И тем не менее, — язвительно возразил Штрански. Взяв со стола свечу, он покатал ее между ладонями, после чего обратился к Штайнеру: — Почему вы не приняли во внимание такую возможность? — строго спросил он. — Как командир ударного отряда, вы должны быть готовы ко всему.

Мейер возмущенно втянул воздух. Однако Штайнер ответил раньше, чем лейтенант успел вмешаться в разговор:

— Мне было дано конкретное задание — очистить от русских воронки. Ни я, ни кто-либо другой не ожидали встретить там около сотни русских.

— А почему вы сразу не напали на них? — счел нужным задать вопрос Трибиг. — Ведь в этом случае они ни за что бы не дошли до наших позиций.

Штайнер бросил в его сторону полный презрения взгляд.

— Причины, почему я не поступил таким образом, — ответил он, — очевидны, так что объяснения на этот счет излишни.

Штрански стукнул кулаком по столу.

— Не могу с вами согласиться! — неожиданно рявкнул он. — С первого взгляда понятно, что вам не по силам взять на себя ответственность в таких ситуациях, как эта.

Гауптман повернулся к Мейеру:

— Думаю, было бы куда разумнее, если бы разведывательную операцию возглавили лично вы. Но, похоже, я переоценил ваши способности как командира взвода.

Мейер украдкой переглянулся со Штайнером. Несмотря на резкости, которыми они обменялись незадолго до этого, его чувство справедливости было задето попытками гауптмана взвалить всю ответственность на командира взвода. Неудивительно, что, когда лейтенант заговорил, в его голосе прозвучал нескрываемый гнев.

— Позволю себе не согласиться с вами, герр гауптман. Лично я вижу эту ситуацию несколько иначе, и будь я на месте Штайнера, то поступил бы точно так же.

Штрански равнодушно посмотрел на него.

— Что ж, прискорбно слышать подобное, — произнес он. — Если вы считаете возможным приравнивать свои умения командовать вверенным вам подразделением к умениям штабс-ефрейтора, это, разумеется, ваше право, никто вам этого не запретит, а вот выводы из этого напрашиваются самые печальные.

— Считаю своим долгом во всем согласиться с гауптманом, — вновь подал голос Трибиг. — Подобные ситуации требуют не только высшей степени хладнокровия, но и других качеств. Располагает ли этими качествами штабс-ефрейтор Штайнер, вам должно быть известно. Но лично для меня есть все основания предполагать, что они у него отсутствуют.

После слов Трибига в блиндаже воцарилось молчание. Взгляды всех трех офицеров были прикованы к Штайнеру. Тот сидел бледный как полотно.

— Возможно, вы большой знаток по части человеческих характеров, герр Трибиг, — презрительным тоном заметил Мейер, поднимаясь со стула. Повернувшись к гауптману, он поинтересовался: — У вас еще будут для меня какие-нибудь распоряжения?

Штрански, не вставая с места, посмотрел на него; в глазах его светилась легкая усмешка.

— Только не в данный момент. О понесенных ротой потерях вы проинформируете меня завтра. Ожидаю ваш письменный рапорт к девяти утра. А пока вы свободны.

Они вышли из блиндажа и уже прошли какое-то расстояние, когда Штайнер внезапно остановился.

— Мне нужно уладить одно дельце, — уклончиво пояснил он.

Мейер пристально посмотрел на него. В темноте лицо Штайнера было почти не видно, зато тон его вызвал у лейтенанта тревогу.

— Смотрите, не наделайте глупостей! — предостерег он командира взвода. — Не то накликаете на свою голову неприятности.

Штайнер отрицательно покачал головой. Мейер пару секунд колебался, но затем все-таки кивнул в знак согласия.

— Ну ладно, увидимся позже. Приходите в мой блиндаж, — сказал он и быстро зашагал прочь.

Штайнер подождал, пока он растворится в темноте, после чего крадучись направился назад. Он обошел командный пункт и среди деревьев отыскал себе местечко, из которого было удобно вести наблюдение и не быть при этом замеченным самому. Перед блиндажом стоял часовой. Штайнер был готов к тому, что ожидание может затянуться. Он тщательно обдумал каждую деталь своего плана. Впрочем, тот был довольно прост. Главное, придумать убедительное алиби. Но это было нетрудно: Крюгер и Голлербах поклянутся перед небесами, что он все время был с ними.

Минута шла за минутой. Неожиданно в одном из блиндажей зажегся свет. Наружу, озираясь по сторонам, вышел солдат. Закрыв за собой дверь, он перебросился парой слов с часовым и исчез среди деревьев. Штайнер встал за кривой ствол дерева и возобновил наблюдение. Часовой перекинул карабин на другое плечо и принялся расхаживать взад и вперед. Наконец он свернул направо, подошел к западному краю сада и вновь замер на месте. Теперь его силуэт можно было различить лишь с большим трудом. Штайнер уже было приготовился выйти из-за дерева, когда уловил какой-то звук. Из-за деревьев показался темный силуэт. Какое-то время он постоял, после чего неслышными, словно кошка, шагами подошел ближе и вскоре исчез в блиндаже, который, как Штайнеру было известно, принадлежал Трибигу. Штайнер в изумлении покачал головой. Правда, до того, как появился сам Трибиг, прошло еще минут десять. Выйдя от гауптмана, он, не глядя по сторонам, прямиком направился к своему блиндажу. Затем он спустился вниз по ступенькам и открыл дверь. Штайнер вытянул шею, однако, к его досаде, тишину не нарушил ни единый звук, а тусклый свет в небольшом окошке рядом с дверью быстро погас. Интересно, что там происходит? В конечном итоге любопытство взяло верх над осторожностью. Убедившись, что со стороны часового в данный момент угрозы нет, Штайнер крадучись двинулся к блиндажу, нащупал ногами ступени и на мгновение застыл перед дверью, прислушиваясь. Автомат он засунул под мышку. Ни звука. Мертвая тишина. Осторожно, сантиметр за сантиметром, он приоткрыл дверь, пока не сумел протиснуться внутрь, и переступил порог.

В этот момент его ухо различило какую-то возню. Затем вновь наступила тишина. Он медленно прикрыл за собой дверь и, прижавшись к ней спиной, попытался хотя бы что-то разглядеть в полной темноте. Бесполезно. И тогда он включил фонарик. На низкой койке лежали двое мужчин. Трибига он узнал почти мгновенно. Сжимая в руке пистолет, адъютант испуганно посмотрел в его сторону. Того, кто лежал рядом с Трибигом, Штайнер знал лишь наглядно — кто-то из штабных. Штайнер шагнул вперед и положил фонарик на стол. И в этот момент обратил внимание на разбросанную по полу одежду. Молчание сделалось невыносимым. Словно дубинку, зажав в руках русский автомат, Штайнер обошел вокруг стола и встал напротив постели.

— Быстро опусти его! — прошептал он, указывая на пистолет, который Трибиг по-прежнему сжимал в руке. Лейтенант даже не пошевелился. Его обычной бледности как не бывало. Кровь прилила к его лицу до самых корней волос, казалось, она окрасила даже белки глаз. Издав нечленораздельный возглас, он попытался накинуть одеяло на голые плечи своего гостя. Однако Штайнер протянул руку, схватил угол одеяла и, сорвав его с постели, бросил позади себя на пол.

— Вставай! — приказал он Трибигу. Но лейтенант и ухом не повел. И тогда Штайнер схватил его за запястье, вырвал из рук пистолет и вместе со своим автоматом положил на стол рядом с фонариком. Трибиг неуверенно поднялся. Его гость вжался в стену, подтянув под подбородок ноги. На его почти детском лице был написан такой откровенный ужас, что на какой-то момент Штайнеру стало его жалко.

— Вам следовало забаррикадировать дверь, — сказал он. — Тогда бы, свиньи, вас никто не застукал.

— Что тебе нужно? — прошептал Трибиг. Это были первые слова, которые он произнес с того момента, как к нему в блиндаж пожаловал Штайнер.

— Кстати, спасибо, что напомнил, — произнес Штайнер, улыбаясь кровожадной улыбкой, — а то я почти забыл.

Трибиг попятился от него. Штайнер двинулся за ним следом — до тех пор, пока лейтенант не уперся спиной в стену и, дрожа, застыл на месте.

— Я хотел, — произнес тем временем Штайнер, — набить тебе морду за то, что ты сказал еще в блиндаже у гауптмана. Правда, в этом случае возникли бы ненужные проблемы, например, как заткнуть тебе пасть, когда ты станешь звать на помощь. А вот сейчас мне ничто не мешает сделать, и ты даже не крикнешь.

— А вот и крикну! — заикаясь, возразил Трибиг.

Штайнер покачал головой.

— Не крикнешь, — мрачно заявил он. — Потому что стоит тебе заорать, как тебя услышат, а если услышат, то прибегут сюда, а когда прибегут, то увидят, что здесь происходит. Что, по-твоему, скажет Штрански, если застукает тебя в таком виде?

Трибиг зашевелил губами, но не издал ни звука. Внезапно он оттолкнулся от стены, подбежал к разбросанной на полу одежде и нагнулся. Но стоило ему протянуть руку, как Штайнер наступил ему на пальцы подкованной подошвой сапога. Трибиг открыл рот, чтобы закричать, но из горла его вырвался лишь сдавленный стон.

— Вот видишь, ты все-таки принял мои слова к сведению, — сказал Штайнер. Он согнул в колене ногу и, взяв Трибига за плечо, заставил его выпрямиться. — Можешь заткнуть себе рот носовым платком, мне все равно. Главное, чтобы ты молчал. Потому что крик может тебе дорого обойтись.

И он без предупреждения заехал кулаком Трибигу в лицо. Тот попытался обороняться, но Штайнер его опередил. Удары сыпались один за другим. Штайнер нещадно колотил адъютанта, пока у него самого не заболели кулаки. Тогда он его встряхнул, словно куклу, и бросил на койку. Любовник Трибига еще сильнее вжался в стену.

— А тебя как звать? — спросил у него командир взвода.

Солдат не ответил.

— Я, кажется, спросил, как тебя звать?! — гаркнул Штайнер.

— Кепплер, — прошептал тот в ответ.

— Ты его ординарец?

Солдат кивнул.

— Вставай, одевайся, и чтобы духу твоего здесь не было. И смотри, держи язык за зубами. Потому что, если проболтаешься, загремишь под трибунал. Тебе все ясно?

Солдат кивнул и, переступив через Трибига, слез с койки. Штайнер взял со стола автомат и посмотрел на лейтенанта. Тот валялся без сознания. Похоже, он не скоро придет в себя, подумал Штайнер и, не удостоив Кепплера ни единым словом, вышел вон. Затем бесшумно поднялся по ступенькам и огляделся по сторонам.

На фоне ночной темноты смутно вырисовывалась фигура часового. Штайнер постоял, какое-то время наблюдая за ним, пока не убедился, что часовой стоит к нему спиной. Тогда он, пригнувшись как можно ниже, торопливо прокрался между деревьями к траншее и направился вверх по склону. До рассвета оставался всего час. А пока все вокруг было укутано ночной тьмой. Где-то вдалеке, за горой, слышались одиночные выстрелы. Звезды постепенно тускнели и гасли. Дойдя до своего блиндажа, Штайнер остановился, не зная, идти ему к Мейеру или нет. Пожалуй, не стоит, ротный наверняка спит. Штайнер в нерешительности посмотрел через край траншеи. У него было такое чувство, будто его выкатали в грязи.

Неожиданно лицо его осветила вспышка, и он удивленно вскинул голову. Казалось, на востоке разверзлись небеса, а горизонт превратился в океан бушующего пламени. Мгновение, и над их позициями, словно гигантская волна, прокатился оглушающий грохот. Штайнер бросился вниз по ступенькам, открыл ногой дверь и увидел перед собой десяток перекошенных ужасом лиц. На столе, подрагивая, горела свеча. Он закрыл за собой дверь и посмотрел на часы.

— Еще только три часа, — негромко произнес Фабер.

— Ты прав, — прошептал Штайнер. — Еще только три.