Железный крест

5

В конце дня, ближе к вечеру, они наткнулись на русских. Они только обошли стороной внушительного размера болотистый участок местности, когда лошадь, которую вел Дитц, неожиданно вырвалась и скрылась в чаще леса. Солдаты остановились и осуждающе посмотрели на юношу, который тщетно попытался запомнить тот край леса, в котором она скрылась. Поскольку на лошади был запас провианта, потеря воспринималась особенно остро.

— Идиот! — злобно крикнул Крюгер.

К ним торопливо подошел Штайнер.

— Ты что, не мог удержать повод? — рявкнул он на юношу. — Или ты сейчас приведешь ее обратно, или разговор с тобой будет другой!

Дитц посмотрел на его злое лицо. Затем повернулся и бросился на поиски сбежавшей лошади. Его ноги были стерты в кровь, и последние часы он еле шел, но сейчас совершенно забыл о боли и усталости. Он понимал, что должен искупить свою беспечность и вернуть лошадь. Дитц бежал, спотыкался, падал, снова вставал и снова бежал, обдирая о ветки в кровь лицо и руки. Вскоре он понял, что сил у него больше не осталось. Дитц прислонился к дереву и заплакал, ударяя себя кулаками в грудь.

Тем временем стемнело и в лесу установилась жутковатая тишина. Повернув голову, Дитц неожиданно заметил русских. Они молча стояли на расстоянии примерно десяти метров и смотрели прямо на него. Их было пятеро — пять красноармейцев в длинных шинелях и шапках-ушанках. Их автоматы были нацелены прямо на Дитца. Юноша замер на месте. Однако страха Дитц не испытывал. Он был лишь чрезвычайно удивлен тем, что увидел. Это удивление охватило все его существо и превратило в подобие статуи, не способной ни на сантиметр сдвинуться с места. Он вспомнил о товарищах. Нужно немедленно сообщить Штайнеру о русских. То-то взводный удивится. Ему, Дитцу, конечно же, простят оплошность с лошадью. Эта мысль успокоила его, и он едва не забыл об угрозе, нависшей над взводом. Когда русские стали медленно приближаться к нему, Дитц наконец оторвал ноги от земли и бросился бежать. Он услышал за спиной чей-то крик и испуганно вжал голову в плечи. Как же удивятся товарищи, подумал он. Лицо юноши было искажено гримасой страха, но он улыбнулся при мысли о том, какое впечатление произведет на остальных его сообщение. Крики сделались еще громче. Неожиданно что-то ударило его в спину, опрокинув на землю. Над его головой хлестнуло сразу несколько автоматных очередей. Сначала ему показалось, будто кто-то бросил в него огромным камнем, и он остался лежать там, где упал. Над его головой засвистели пули, впиваясь в стволы деревьев. Почему они стреляют как сумасшедшие? — подумал Дитц и попытался подняться. В следующее мгновение он понял, что тело больше не повинуется ему. Казалось, что руки онемели и стали какими-то деревянными. В спине чувствовалась тупая давящая боль. Сделав усилие, он просунул руку под ранец, но так ничего и не нащупал. Когда Дитц попытался перевернуться на бок, грудь пронзила острая боль. Он уронил голову и, вжав лицо в землю, заплакал.

После того как Дитц бросился в погоню за четвероногой строптивицей, солдаты сели на землю и устало опустили головы. Штайнер остался с лошадьми. Уже начало темнеть, а конца леса еще не видно. Он с самого начала понимал, что пользы от лошадей не будет, своим упрямством они лишь замедляют передвижение. Штайнер давно отпустил бы их на волю, однако его сдерживало то, что взвод сильно устал. Они уже довольно долго шли, не делая остановок, и теперь еле передвигали ноги. В нормальных условиях за это время они преодолели бы втрое большее расстояние. Однако идти быстро было невозможно, этому мешали густые заросли кустарника, заболоченная почва и множество ручьев, заставлявших часто идти в обход, что отбирало последние силы. От первоначального намерения идти по дороге пришлось отказаться, потому что после бегства русского старика двигаться дальше таким образом было бы рискованно. Они прошли по ней всего несколько сотен метров, затем свернули в сторону и пошли, пользуясь компасом, в юго-западном направлении прямо через лес. Поскольку тропинка постоянно петляла, взвод вскоре свернул с нее и оказался в самой чаще непролазного леса.

Ругнувшись, Штайнер посмотрел на часы. Прошло три минуты после того, как Дитц бросился на поиски сбежавшей лошади. Взводный почему-то испытал необъяснимое беспокойство.

— Схожу посмотрю, как он там, — сообщил он взводу и зашагал туда, где совсем недавно скрылся Дитц. Штайнеру стало неловко при мысли о том, что он отдал парню такой идиотский приказ. Если лошадь вырвалась и убежала, ее уже ни за что не догнать. Он ускорил шаг. Поскольку ориентироваться в лесу было невозможно, он решил довериться инстинкту. Штайнер прошел не более ста метров, когда услышал голоса, доносившиеся откуда-то справа. Он резко остановился, как будто наткнулся на преграду, поднял голову и прислушался. Голоса неожиданно сменились громкими криками. Тем не менее разобрать отдельные слова было можно. Русские, тревожно подумал он и стал вглядываться в чащу леса.

Когда до его слуха донеслись звуки выстрелов, Штайнер быстро пригнулся, спрятался за дерево и поднял ствол автомата. В следующее мгновение пули засвистели в опасной близости от него, вонзаясь в стволы деревьев или в почву. Искать Дитца теперь бесполезно, решил он. Если он жив — а русские вряд ли открыли бы такую стрельбу, если бы он был мертв, — то нельзя больше терять ни секунды. Перебегая от дерева к дереву, он преодолел расстояние примерно в пятнадцать метров, после чего начал стрелять наугад, высоко подняв ствол автомата. Ему показалось, будто он заметил среди деревьев какую-то темную фигуру. Стрелять Штайнер не стал, опасаясь, что это мог быть Дитц. Вскоре ему стало ясно, что незримый противник сосредоточил огонь на том месте, где он находился. Пули засвистели у него над головой. Чертыхнувшись, он бросился к соседнему дереву и спрятался за ним. Ему стало понятно, что он попал в опасное положение. Если русские догадаются, что он один, то быстро окружат его. Не успел Штайнер закончить эту мысль, как его опасения подтвердились. Справа, совсем близко от него, заговорил вражеский автомат. Он быстро развернулся и послал туда короткую очередь, невзирая на опасность, открывая свое местонахождение незримому противнику. После этого он бросился в сторону, пробежав несколько метров, и снова спрятался за деревом. Затем осторожно поднял голову. Огонь с фланга прекратился, возможно, Штайнер кого-то случайно задел. Винтовочные выстрелы раздавались теперь только спереди, там, где полоска кустарника обрывалась и начинался высокий лес. Штайнер попытался разглядеть то место, где мог находиться противник, но ему это не удалось.

Он еще какое-то время лежал неподвижно, наблюдая за конусом огня над своей головой. Они сорвут все листья с деревьев, если будут и дальше так стрелять, подумал Штайнер и откатился на пару метров в сторону.

Его возбуждение начало понемногу спадать. В конце концов, он бывал и в более сложных ситуациях. Если бы не тревога о судьбе взвода, то он чувствовал бы себя почти безмятежно. Минут через десять в лесу станет темно, и русские вряд ли осмелятся предпринять против них что-то серьезное.

Прячась за стволом поваленной березы, он осторожно огляделся по сторонам. На выстрелы, которые русские продолжали производить наугад, Штайнер не отвечал. Что же случилось с Дитцем? — подумал он. Хотелось надеяться, что парень жив. Впрочем, надежда невелика, русских лишь ненадолго могла сбить с толку его форма. Пожалуй, они быстро поняли, что это переодетый немец. Скорее всего, Дитц прячется где-то среди деревьев, ожидая наступления темноты. А где же остальные? Когда он подумал о них, разразился настоящий ад.

Когда затрещали выстрелы, солдаты вскочили на ноги и испуганно принялись оглядываться по сторонам.

— Штайнер? — запинаясь, произнес Крюгер и вопрошающе посмотрел на Шнуррбарта. Тот молча забросил на плечо автомат.

— Забирай лошадей! — приказал он Пастернаку. — Ящики с патронами на землю!

С этими словами он начал сбрасывать ящики, отдавая короткие приказы солдатам, которые лихорадочно засуетились, подчиняясь ему. Через несколько секунд все бросились в том направлении, где трещали винтовочные выстрелы и рокотали автоматные очереди. Когда пули начали пролетать у них над головами, солдаты рассредоточились и открыли ответный огонь.

Неожиданно они наткнулись на Штайнера, который сидел на земле, глядя прямо на них. Мааг первым заметил его. Когда он окликнул взводного, солдаты прекратили огонь, и Штайнер бросился к ним. Узнав его, солдаты почувствовали облегчение.

— Тебе повезло! — рявкнул Крюгер и хлопнул взводного по плечу. — Что будем делать? Где Дитц?

— Придется поискать его, — ответил Штайнер. Стрельба с вражеской стороны неожиданно прекратилась.

— Они отступили! — объявил Ансельм. — Сколько их там?

— Не знаю, — ответил Штайнер.

— Думаешь, нам стоит отправиться за ними в погоню? — задал ему вопрос Шнуррбарт.

Взводный отрицательно покачал головой:

— Зачем? Поищем Дитца и как можно быстрее пойдем дальше. Где лошади?

Шнуррбарт кивком указал направление. Вскоре появился Пастернак, ведущий лошадей.

— Пошли! — скомандовал Штайнер. — Он должен быть где-то недалеко.

Взвод рассеялся среди деревьев. Все начали обшаривать землю. Поскольку русские могли находиться рядом, солдаты двигались с максимальной осторожностью. Спустя какое-то время они осмелели и стали звать Дитца. За последние минуты в лесу сделалось темно, и поиски существенно осложнились. Штайнер раздумывал над тем, не выстрелить ли из ракетницы, но в конечном итоге решил не рисковать. Его тревога усиливалась с каждой минутой. Если Дитц находится где-то поблизости, то он должен был услышать их. Возможно, было бы разумно заночевать в лесу, не уходя далеко от этого места, и продолжить поиски утром. Неожиданно взводный услышал, как кто-то позвал его по имени. Он узнал голос Профессора и поспешил к нему. Когда Штайнер подошел ближе, то увидел остальных солдат, собравшихся в кучу и устремивших на него тревожные взгляды.

— Что случилось? — хрипло спросил он. Ответом ему было молчание. Секунду спустя его нарушил Крюгер:

— Вот он.

На земле лежало какое-то тело. Несмотря на темноту, Штайнер сразу узнал Дитца. Она опустился на колени, снял с юноши ранец и перевернул его на спину. Крюгер посветил фонариком, и взводный расстегнул китель Дитца. Солдаты подошли ближе, когда Штайнер распахнул на раненом рубаху. К счастью, на груди или животе следов ранения не было. Когда Штайнер перевернул Дитца на живот, все напряглись. Чуть ниже правой лопатки оказалось два пулевых отверстия размером с лесной орех. Крови не было видно, лишь розовые кружки вокруг ран.

— Черт побери! — прошептал Крюгер. Фонарик в его руки задрожал.

— Он мертв? — спросил Ансельм.

Штайнер не ответил. Он просунул руку под поясницу Дитца и приподнял его. Затем принялся бинтовать рану. Сердце юноши все еще стучало, правда, с перебоями.

— Приведите лошадей! — приказал взводный.

Привязав двух лошадей друг к другу, солдаты переложили раненого на плащ-палатку. Затем подняли его и опустили на спины лошадей. Никто при этом не проронил ни слова.

Молчание нарушил Штайнер.

— Нужно уходить, — сообщил он и повернулся к Крюгеру: — Пойдешь со Шнуррбартом сзади. Смотрите, чтобы русские не появились у нас за спиной.

Забросив на плечо автомат, он зашагал в том направлении, откуда только что пришел. Пастернак и Дорн вели лошадей, остальные шли по бокам, следя за тем, чтобы Дитц не упал. Теперь сквозь полог леса время от времени проникал звездный свет. Треск сухих веток под ногами казался пугающе громким. Шнуррбарт и Крюгер следовали за взводным на значительном расстоянии и постоянно останавливались, чтобы оглянуться назад. Судя по всему, в лесу больше никого не было.

— Они отступили, — понизив голос, произнес Крюгер. — Бедняга Дитц. Только этого нам не хватало.

Шнуррбарт кивнул.

— Это только начало, — ответил он. — Теперь иваны точно сядут нам на хвост. Утром для нас начнется веселая жизнь.

— Черт! — ругнулся Крюгер, неожиданно вспомнив о Цолле. — Мерзкий ублюдок, — проворчал он. — Попался бы он мне в руки!

— Кто?

— Цолль, конечно же.

— Понятно. — Шнуррбарт немного помолчал. — Он свое получит, не сомневайся.

— Это как же?

Шнуррбарт пожал плечами.

— Сейчас лес, наверно, кишмя кишит русскими патрулями, — пробормотал Крюгер. — Когда мы выберемся из леса, иваны устроят нам теплый прием!

Его собеседник лишь вздохнул, ничего не ответив.

Дитц шел последним в строю, ведя под уздцы лошадь и сильно страдая от жажды. Неожиданно лошадь вырвалась, и к нему подбежал разъяренный Штайнер. Напуганный его злым лицом, Дитц бросился в лес догонять беглянку. Иногда он оказывался так близко от нее, что ему казалось, будто можно дотянуться рукой и схватить ее. Но она всегда оказывалась проворнее и каждый раз ускользала от него. Он вытягивал вперед руки, кричал и плакал. Неожиданно лошадь остановилась. Когда он приблизился к ней, то увидел, что она превратилась в русского с пятью головами, уставившегося на него пятью парами злобных глаз. Когда он закричал, пятиголовый монстр тоже издал громкий вопль. Затем он превратился в одну обычную человеческую голову гигантского размера, и Дитц узнал в нем бригадира со стройки, нагнувшегося за огромным кирпичом. Дитц бросился прочь, старясь бежать как можно быстрее. Крики сделались тише, но тут его неожиданно ударило чем-то в спину и швырнуло на землю. Он упал и зашелся в рыданиях.

Затем Дитцу показалось, будто он поднялся в воздух. Где-то рядом прекрасные голоса пели песню неземной красоты. Он вскинул голову, и на его лице появилась счастливая улыбка. Кто-то как будто подсказал ему, что следует подпевать этому чудесному хору. Дитц открыл рот и запел:

— О горы, о долины!..

По его щекам потекли слезы. Петь он больше не мог, потому что теперь сотрясался от рыданий. Закрыв глаза, он слушал дивное пение до тех пор, пока оно не прекратилось. Когда Дитц снова открыл глаза, то первое, что он почувствовал, было нежное покачивание, которое убаюкивало его и навевало приятные воспоминания.

Он увидел себя в своем родном доме в Эгере. Он шел по улицам старой части города, затем свернул к берегу реки и принялся кидать камешки вдоль поверхности воды. После этого он сел в лодку и греб вверх по течению до тех пор, пока не устал. Отпустив весла, он любовался зелеными лесами Фихтельгебирге и увидел себя бредущим по тихим горным долинам и маленькими деревушкам. Лодка покачивалась на спокойной водной глади, спину ласково пригревало теплое солнце. Неожиданно до его слуха донесся сварливый голос матери. Она ругала его, называла ничтожным бездельником, уклоняющимся от работы. Ему снова стало грустно. Горечь окутала его черной мантией, которая с каждым мгновением становилась все тяжелее и тяжелее, медленно тянула к земле и в конечном итоге погребла под собой.

Некоторое время спустя он как будто открыл глаза и увидел склонившееся над ним мрачное лицо Штайнера. Дитц попытался сесть, но тот удержал его сильной рукой и сказал:

— Лежи, Малыш! Тебе нужно спокойно лежать.

— Спокойно лежать, — прошептал юноша и кивнул.

Штайнер посмотрел на часы. Второй час ночи. Все, за исключением караульных, спали, закутавшись в одеяла. Лошади, опустив головы, стояли среди деревьев, окружавших небольшую поляну, которую взвод выбрал для ночлега. Солдаты наткнулись на нее после двух часов скитаний по непролазному лесу. Штайнер без всяких сомнений решил остановиться здесь. Поставив часовых, он сел возле Дитца, придерживая его голову, и приготовился к самому худшему. Когда юноша пошевелился, он зажег фонарик и осветил его лицо. Ему было знакомо это скорбное выражение, предшествующее скорой смерти. Он уже сотни раз видел его. Ниже скул появились черные ямки, кожа на подбородке натянулась и сделалась восковой, под глазами залегли тени, которые как будто медленно распространились на все лицо. Дитц не доживет до утра. Когда Штайнер понял это, в нем как будто что-то сломалось. Однако он уже был не способен испытывать горе.

Немного позже, когда Дитц открыл глаза, взводный склонился над ним.

— Тебе больно? — спросил он. Собственный голос показался ему неприятно скрипучим. Дитц, широко открыв глаза, посмотрел на него. Затем пошевелил головой и прошептал:

— Пить!

Он отпил из фляжки, которую поднес к его губам Штайнер.

— Еще? — спросил взводный.

Дитц кивнул. Сейчас он был в полном сознании и пытался ухватиться за порванную нить воспоминаний, чтобы найти объяснение своему нынешнему состоянию. Он явственно чувствовал, как холодная вода течет в горло, попадает в желудок и утоляет жажду. Однако события минувшего дня переплелись в причудливый узел вместе с его недавними бредовыми видениями. Слегка повернув голову, он спросил:

— Что со мной?

Штайнер ответил не сразу. Голос Дитца принял жалобную интонацию:

— Скажи, что со мной случилось? Почему ты молчишь?

— Ничего особенного, — наконец ответил Штайнер. — Тебя немного царапнуло пулей, только и всего. — Немного помедлив, он добавил с деланой жизнерадостностью: — В самом деле, только и всего.

— Плохи мои дела?

— Нет, всего лишь царапина. Ничего серьезного.

— Неправда, — возразил Дитц. В его голосе прозвучала такая уверенность, что у Штайнера перехватило дыхание.

— Почему неправда? — беспомощно спросил он.

— Неправда, что со мной ничего серьезного. Не лги мне. Я чувствую, что мне изрешетило всю грудь.

— Ничего особенного с твоей грудью не случилось, — поспешил заверить его Штайнер. — Тебе просто попали в спину, только и всего. — Он почувствовал, как от напряжения у него на лбу выступил пот. — Завтра мы положим тебя на носилки, поместим их на лошадей и отвезем в батальон. Послезавтра ты будешь уже в санитарном поезде и отправишься домой.

Дитц ничего не ответил. Как только Штайнер упомянул про лошадей, он вспомнил, что с ним произошло. Приподняв голову, юноша прошептал:

— Извини, что так вышло, я хочу сказать, мне жаль, что я упустил ее. Я…

Штайнер перебил его:

— Господи, да не переживай ты так из-за этой паршивой клячи. Нам все равно придется избавиться от них.

— Ты серьезно?

— Конечно. Иначе зачем я стал бы об этом говорить?

Дитц закрыл глаза и задумался. Он погнался за лошадью и не смог поймать ее. Затем он остановился и тогда… Он широко открыл глаза и издал громкий крик. Солдаты встрепенулись и тревожно посмотрели на него. Крик все не прекращался и, казалось, рвался из самых глубин тела Дитца. Солдаты обступили его.

— Он сейчас накличет на нас русских! — проворчал Керн.

Штайнер посветил фонариком на лицо умирающего юноши.

— Успокойся, не надо бояться. Мы с тобой. — Крик прекратился. — Жаль, что с нами нет врача, — сказал Штайнер. — Он бы сделал ему укол морфия.

— Он хотел стать врачом, — сообщил Пастернак и, немного помолчав, добавил: — Как ты думаешь, с ним все будет в порядке?

Штайнер не ответил. Помолчав, он произнес:

— Давайте-ка лучше ложитесь!

— Сам ложись, — сказал Шнуррбарт. — Я вместо тебя посижу с ним. Тебе тоже нужно хотя бы пару часов поспать.

Штайнер отрицательно покачал головой:

— Я не устал.

Солдаты вернулись по своим местам. Заметив, что Шнуррбарт задержался и остался стоять рядом с ним, Штайнер нахмурился.

— В чем дело? — раздраженно спросил он. — Я же сказал, что не устал.

— Не будь таким упрямым, — отозвался Шнуррбарт.

Штайнер уже собрался сказать что-то резкое, но в это мгновение заговорил Дитц. Ни он, ни Шнуррбарт не заметили, что глаза юноши были открыты.

— Вы не должны ссориться, — еле слышно произнес он. — Почему вы опять ссоритесь?

Штайнер тут же повернулся к нему:

— Мы не ссоримся, — заверил он Дитца.

— Вы ссоритесь. Помиритесь, прошу вас. Пожалуйста.

Штайнер выключил фонарик.

— Пожалуйста! — прошептал юноша.

Штайнер посмотрел на Шнуррбарта, молча стоявшего рядом с ним. Он почувствовал, как Дитц пытается найти в темноте его руку, и успокаивающе положил ладонь на лоб юноши.

— Пожалуйста!

Штайнер кивнул и в следующее мгновение понял, что умирающий не может видеть его кивка. Нагнувшись над ним, он произнес:

— Помирюсь.

Подняв глаза, он увидел, что Шнуррбарт зашагал прочь. Дитц лежал неподвижно. Штайнер посмотрел на его лицо. В лесу было тихо. Затем среди деревьев прозвучал какой-то шорох. Когда он сделался громче, лицо умирающего претерпело странное изменение. Черты лица сузились, стали тоньше. Брови высоко поднялись над чистым белым лбом. Уши как будто спрятались под прядками темно-каштановых волос. Штайнер, затаив дыхание, склонился над Дитцем. Перед его глазами заплясали какие-то темные круги, однако лицо перед собой он видел с поразительной отчетливостью…

Алые губы были приоткрыты, обнажая мелкие ровные белые зубы. Он видит огромные темные глаза, в которых застыло невыразимое отчаяние. Силы покидают его. Он видит снежинки на ее лице. Его голым рукам мучительно холодно. Несколько минут назад она соскользнула с узкой и крутой горной тропы. Он бросился вперед и схватил ее за руки. Потом и сам заскользил, опускаясь вниз дальше до тех пор, пока ему не удалось ногами зацепиться за что-то. Теперь он лежит, крепко прижимаясь к земле, а ее лицо находится прямо под ним. Она висит над краем утеса, а ее пальцы впиваются в ее руки. Он знает, что все потеряно, что уже нельзя вытянуть ее, и глядит ей прямо в глаза. Она что-то говорит, но ее слова не проникают в его сознание. Ему кажется, будто он мертв и не видит ничего, кроме ее глаз…

— У тебя нет сердца, Анна.

— Нет, есть, Рольф. Вот оно, я покажу тебе его. — Она кладет его руку на свою маленькую грудь. Это уже превратилось в привычный ритуал. Когда он становится настойчивым, она обуздывает его нетерпение коротким словом «нет» и простым жестом.

Он качает головой.

— Ты не знаешь, как мне тяжело.

— Знаю, Рольф.

— Тогда это замечательно.

— Проявляй терпение.

Он вздыхает, берет обеими руками ее лицо и внимательно изучает его. Его взгляд останавливается на ее губах, и он говорит:

— Твой рот.

— Что особенного в моем рте?

— Не знаю… — смеется он. — Понимаешь, когда парень целует его, он никак не может насытиться им.

— Не говори так, Рольф. Это звучит неестественно, и… — Она отводит взгляд в сторону, и ее лицо принимает хмурое выражение. — И так печально, — добавляет она. Затем неожиданно бросается в его объятия. Прижав его к себе, она восклицает:

— Ты всегда будешь любить меня?!

— А кто я буду без тебя?

Когда он пытается сесть, она берет его за волосы.

— Это не ответ. Обещай мне!

Тепло. Над лугом дрожит воздух. Верхушки деревьев тянутся к солнцу. Над ними пролетает бабочка и скрывается среди травы. Он медленно тянется за ее рукой. Подносит ее к своим губам.

— Всегда, — говорит он. — Всегда. — Когда она радостно улыбается, он притягивает ее к своей груди и шепчет: — Я должен признаться тебе — ты чудо. — Он снова смотрит поверх ее головы на лес, туда, где горы сливаются с небом, и продолжает: — Ты подобна воздуху над горными льдами. Ты — все то, чего я не могу постичь разумом, потому что ты всегда изумляешь меня, когда я смотрю на тебя. Ты — то, что ты есть, и даже намного больше.

Она медленно поворачивается к нему, и он видит слезы в ее глазах.

— Скажи это еще раз! — шепчет она.

Он мотает головой.

— Такое можно сказать один лишь раз, потому что все хорошее происходит только однажды и больше не повторяется.

Она снова кладет голову ему на грудь и произносит:

— Ты говоришь точно так, как и мой отец.

— А ты ведешь себя так, будто тебе еще нет и четырнадцати.

— Почему ты так говоришь?

Он кладет руку на ее крепкое бедро, наготу которого он ощущает даже через ткань ее белой блузки.

— Вот почему.

Они несколько секунд молчат. Затем она убирает прядь волос с его лба и говорит:

— Давай прибережем лучшее на более поздний срок.

— Откуда тебе известно, что это — лучшее? — тихо спрашивает он. — Есть люди, которые считают это отвратительным.

Он смущенно улыбается, осознавая, что его волнует прикосновение ее груди к его плечу.

— Это должно быть прекрасно, — печально говорит она. — Если бы все было по-другому, то это не значило бы так много для тебя.

Он потрясен ее мудростью и восхищенно встряхивает головой.

— Ты — восхитительная девушка, — говорит он и неожиданно нахмуривается. — До встречи с тобой я не представлял себе, что такие, как ты, существуют на этом свете.

— Теперь ты это знаешь?

— Знаю.

— О, Рольф! — Она прижалась к нему. — Иногда мне становится очень страшно.

Он удивленно смотрит на нее.

— Страшно? Тебе, Анна? Скажи мне, ради Бога, чего ты боишься?

Она в нерешительности отводит глаза. Он поворачивает ее за плечи.

— Ты, конечно же, прав, я веду себя как несмышленая девчонка. Но ведь послезавтра ты уезжаешь, а отец вчера вечером говорил, что скоро начнется война и тебя призовут в армию. И тогда нас с тобой… — Не договорив, она начинает рыдать. Когда он пытается поцелуем успокоить ее, она яростно трясет головой. Он ждет, когда она успокоится.

— Твой отец говорит глупости, — произносит он. — Даже если война и начнется, то она закончится ровно через месяц.

В его голосе слышится нотка деланой уверенности, и она торопливо заглядывает ему в глаза.

— Можешь мне кое-что пообещать, Рольф? — она вопрошающе смотрит на него. — Если начнется война, ты переедешь к нам в Цюрих. Отец найдет для тебя работу, и ты сможешь жить у нас до тех пор, пока не наступит мир. Обещаешь мне?

— Это невозможно, Анна, — твердо отвечает он и хмурит брови. Она разочарованно отворачивается. Он кладет руку ей на плечо: — Будь благоразумна. Мужчина не имеет права стать дезертиром. Можно убежать от закона и скрыться от блюстителей этого закона, но невозможно бежать от собственной совести. Я не могу этого сделать, — добавляет он, понизив голос.

Она обиженно отводит взгляд и смотрит на землю.

— Но ведь от меня ты можешь убежать, верно? Можешь уйти от меня, можешь годами не видеть меня и все из-за этой проклятой войны. Я для тебя ничего не значу. Ты ведь это хотел сказать, да?

— Ты говоришь неразумные вещи, Анна. Никогда не думал, что ты можешь быть такой. Послушай!.. — Он снова ложится и укладывает ее рядом с собой. — Ты должна меня понять. Если я расстаюсь с тобой, то знаю, что это всего лишь недолгая разлука. Но если я убегу из дома, то никогда не смогу вернуться обратно. В таком случае мне придется навечно остаться в изгнании, сделаться изгоем. Неужели ты этого хочешь?

Она ничего не отвечает и провожает взглядом плывущие по небу облака. Скоро пойдет дождь, думает он и поворачивается к Анне. Она лежит рядом, ее глаза закрыты. Он замечает, что плечи Анны слегка подрагивают, и нежно берет ее за руку.

— Ты должна понять меня, — говорит он. — Ты ведь не хочешь, чтобы я чувствовал себя как рыба, выброшенная на берег? Ты ведь не захочешь этого, Анна, скажи мне? Ты ведь не настолько жестока. — Когда она качает головой, он целует ее. Они лежат, касаясь друг друга, глядя на серебристый конус горной вершины. Неожиданно Анна приподнимается и садится.

— Я должна попросить тебя сделать то, в чем ты не можешь мне отказать.

— Разумеется, если это в моих силах.

— Я хочу завтра снова подняться на вершину. Хочу снова подняться на нашу гору. — Заметив недовольное выражение его лица, Анна наклоняется над ним и умоляюще заглядывает ему в глаза. — Мы можем завтра сесть на первый утренний поезд. Мы будем здесь в четыре часа, и у нас останется еще масса времени.

— Погода меняется, — сообщил он, посмотрев на облака.

— Завтра она улучшится.

Ему трудно отказать ей. На вершине горы сверкает свежий снег, а он хорошо знает, насколько непредсказуемой бывает погода в это время года. И все же… Он приподнимается и садится. Политическая обстановка в последнее время чрезвычайно обострилась. Война уже стучится в двери. Хотя он ничего не сказал Анне о своих опасениях, у него нет никаких сомнений в том, что она права. Не исключено, что это их последняя возможность побыть вместе перед долгой разлукой. И не важно, доберутся они до вершины или нет. В любое время можно повернуть обратно, внушает он себе. Это «их» гора. Именно там, на ее вершине, они встретились два года назад… Анна целует его, и он кивает в знак согласия…

Он снова и снова пытается найти опору для локтей, чтобы напрячься и вытащить ее. Но у него уже совсем не осталось сил. Она все еще высоко держит голову, не отрывая взгляда от его лица. Ветер ослабевает. Однако снег продолжает идти крупными мокрыми хлопьями. Его руки онемели и утратили чувствительность. Он лежит на горном склоне, его голова находится ниже туловища. Чувствуется сильный прилив крови к голове. Сильно шумит в ушах. Он понимает, что постепенно теряет власть над собственным телом. Его лицо покрыто влагой. Он видит, как снежинки тают на ее коже. Ему хочется протянуть руку и вытереть их. Он видит, как дрожат ее губы. Видит смертельный страх в ее глазах. Ему хочется сказать ей ободряющие слова, успокоить ее, но он не может сделать этого. Когда она неожиданно закрывает глаза, он понимает, что хватка его рук ослабевает…

Шум в ушах не утихал. Постоянный, монотонный, он, казалось, заполнял все окружающее пространство, врывался в подсознание, снова возвращая Штайнера в реальность. Сев, он почувствовал сырость на спине. Подняв голову, взводный понял, что идет дождь. Кроны деревьев раскачивались на ветру, но он угадал это исключительно по звукам, потому что самих деревьев в темноте не было видно. Штайнер несколько секунд бездумно смотрел вперед. Вскоре ему стало ясно, что он цепко держится за что-то мягкое и неживое. Испытав отвращение, он разжал пальцы и встал. Его одежда промокла до последней нитки. Штайнера передернуло. Что же случилось? — подумал он и тут же вернулся в реальность. Лес, взвод и… Дитц. Он сразу понял, что Дитц мертв. Взводный на ощупь отыскал фонарик, и, включив его, навел луч света на мертвого юношу. Рот Дитца был открыт, из-под полуприкрытых век видны белки глаз. Он уже стал практически неузнаваем. Штайнер с ужасом подумал о том, что все это время сжимал руки мертвеца. Он нагнулся, вытащил из-под безжизненного тела одеяло и накрыл им лицо умершего. Затем посмотрел на спящих солдат.

Когда он увидел приближающегося к нему Шнуррбарта, то выключил фонарик. В это мгновение он не испытывал никаких чувств. Лес шумел и стонал под порывами ветра, раскачивающего стволы деревьев и забрасывающего солдат крупными пригоршнями дождя.

— Он мертв, — сообщил Штайнер и, подставив лицо под дождь, с закрытыми глазами пару секунд слушал завывания ветра. Затем кивнул и повторил: — Он мертв.

Схватив Шнуррбарта за руку, он потащил его через всю лужайку под ветви деревьев, где можно было найти укрытие от дождя. Здесь он сбросил с плеч скатку. Развернул одеяло и плащ-палатку и разложил их на земле. Натянув на головы край плащ-палатки, они стали вглядываться в темноту.

Позднее, когда дождь немного утих, Шнуррбарт произнес:

— Его нельзя было спасти. — Штайнер кивнул. Он знал, что такие раны смертельны. — Отмучился парень, — продолжил Шнуррбарт. — Это действительно к лучшему. Иначе нам пришлось бы его нести до самых русских позиций и попытаться пробиться к своим. Нам бы это не удалось. — Штайнер снова кивнул. Шнуррбарт положил руку ему на плечо: — Взводу пришлось бы тяжело. Не забывай, нам предстоит трудный путь. Нам еще никогда не было так трудно, как сейчас.

— Знаю, — коротко ответил Штайнер.

Шнуррбарт, напрягая зрение, попытался разглядеть выражение лица взводного. Тон Штайнера встревожил его.

— Не унывай! — сказал он. — Хотел бы я знать, что с тобой случилось. Ты раньше был другим, Рольф.

— Знаю, — повторил Штайнер. Порывом ветра зашевелило листву у них над головой и бросило вниз крупную пригоршню дождевых капель. Шнуррбарт почувствовал, что не знает, как быть дальше. Хотя ему не нравилась обычная манера поведения Штайнера, циничная и высокомерная, в это мгновение ему захотелось, чтобы он стал прежним. Последние несколько часов он постоянно думал о Штайнере. Раньше в подобных обстоятельствах взводный никогда не терял уверенности; напротив, она неизменно укреплялась по мере того, как дела принимали все более скверный оборот. Нынешнее состояние Штайнера не поддается пониманию, его не способна объяснить даже смерть Дитца, подумал Шнуррбарт. И все же она не могла не повлиять на взводного. Может быть, стоит проверить?

— Рано или поздно безносая всех примет в свои объятия, — осторожно начал Шнуррбарт. — Кого-то раньше, кого-то позже.

Штайнер не ответил, и тогда Шнуррбарт продолжил:

— Мне всегда нравился Дитц, но эта война, будь она проклята!.. — Он плюнул на землю и мрачно уставился в пространство. Штайнер повернулся к нему так внезапно, что он даже испугался.

— Ты веришь в Бога? — спросил он.

Вопрос заставил Шнуррбарта вздрогнуть, однако он тут же пришел в себя. Ответ на него он сформулировал еще в детстве и с тех пор не раз давал его. Он находился за пределами каких-либо обсуждений.

— Верю ли я в Бога? — медленно повторил он. — Конечно, верю. Во всяком случае, верю в то, что мы зависим от кого-то, кто определяет нашу судьбу.

Штайнер недобро улыбнулся. Именно такого ответа он и ожидал.

— Ты все сильно упрощаешь, — сказал он. — Я когда-то придерживался точно таких же взглядов, но теперь думаю по-другому. Если Бог и существует, то он точно садист. Таково мое твердое убеждение.

— Ты сумасшедший, — невнятно произнес Шнуррбарт, встревоженный услышанным кощунством. Он даже встряхнул головой. — Ты на самом деле сумасшедший. Иначе ты понимал бы, что мир несет на себе не печать садизма, а любви. Ты ведь не станешь отрицать это?

— Я не буду с тобой спорить, — заявил Штайнер. — А как же другая сторона? Если я умираю от жажды и кто-то подает мне ведерко с водой, значит, это любовь?

Пытаясь понять, куда клонит взводный, Шнуррбарт кивнул.

— Отлично. — Несмотря на темноту, Штайнер разглядел его кивок. — Значит, любовь. Но если этот кто-то забирает у меня ведро с водой, когда я сделал всего один или два глотка, то это тоже любовь? — Когда Шнуррбарт ничего не ответил, он придвинулся к нему ближе. — Я скажу тебе, как это называется. Это называется садизм, мерзкий садизм, который мог прийти в голову только отвратительному чудовищу. Я так считаю, и мне все равно, нравится тебе мое мнение или нет.

Шнуррбарт смущенно закрыл глаза, пытаясь найти правильный ответ. Какое-то время оба молчали. Были слышны лишь звуки падающего дождя. Когда Шнуррбарт заговорил снова, его голос слегка дрожал от возбуждения:

— Значит, ты так считаешь. А я скажу тебе следующее: есть люди, которые только и делают, что мечтают о ведре воды, зная, что ручей журчит всего в нескольких шагах от них. Спокойной ночи!

С этими словами он встал и ушел прочь.

Утром они похоронили Дитца. Дождь так и не прекратился, а небо было по-прежнему затянуто тучами. Солдаты вырыли яму прямоугольной формы и столпились вокруг нее, дрожа от холода и сырости. По всему лугу гулял холодный ветер. Когда Штайнер подошел к яме и заглянул в нее, остальные молча подошли ближе. Завернутый в плащ-палатку Дитц лежал на дне могилы, в эти минуты он казался маленьким и беззащитным. Солдаты, сжимавшие в руках короткие саперные лопатки, вопрошающе посмотрели на Штайнера.

— Чего мы ждем? — с раздражением в голосе спросил Крюгер.

Штайнер обвел взглядом грязные небритые лица солдат.

— Я, пожалуй, проведу короткую панихиду, — хрипло произнес он и рукавом вытер с лица капли дождя. — Это неподходящее место для похорон. Если бы Дитц умер дома, то возле его могилы наверняка стояло бы не менее сотни человек, одетых в траур. Кто-то наверняка плакал бы, выражая свою истинную скорбь, кто-то всплакнул бы просто потому, что так нужно. — Он снова вытер лицо. Все молчали, по-прежнему не сводя с него глаз. — Кто-то сказал бы: он так молод, а смерть всегда забирает лучших. Тем временем этот кто-то смотрел бы на себя и радовался, что в могиле лежит не он, а другой. Такие люди — настоящие самодовольные сытые животные! — неожиданно крикнул Штайнер. Солдаты испуганно вздрогнули. Стоявший рядом с ним Шнуррбарт заметил, что плечи взводного резко дернулись.

— Через несколько недель о нем забыли бы, — продолжал Штайнер. — Надеюсь, что никто из вас его не забудет. Мне будет очень жаль, если кто-нибудь перестанет вспоминать Дитца. — Штайнер нагнулся и, взяв горсть земли, бросил ее в яму. После этого солдаты принялись молча засыпать могилу землей.

Через час, натянув на головы плащ-палатки, солдаты отправились дальше. Они вели за собой двух лошадей, на которых были нагружены ящики с боеприпасами для тяжелых пулеметов. Опасаясь в любую секунду наткнуться на русских, они держали оружие наготове и осторожно продвигались вперед, постоянно поглядывая по сторонам. Шнуррбарт шепотом переговаривался Дорном:

— Забавно это было, но вполне в духе Штайнера.

Дорн хмуро кивнул:

— Самая странная панихида, которую я когда-либо слышал. Он вообще-то оригинал, независимо от того, что могут подумать о нем.

— О нем действительно всякое можно подумать, — согласился Шнуррбарт.

— Верно, однако понять его трудно, но и осуждать тоже не стоит. Он, должно быть, пережил большое горе. У него было огромное душевное потрясение. Это — единственное объяснение всем его причудам.

Шнуррбарт недоверчиво покосился на Дорна:

— Он тебе что-нибудь об этом рассказывал?

— Напрямую не рассказывал, — ответил Дорн. — Но я кое-что по крупицам узнал о нем.

— Понятно.

Какое-то время они молча шли рядом. Шнуррбарт все никак не мог решить, стоит ли поделиться с Дорном тем, что ему известно о Штайнере и Анне. В конечном итоге перевесила осторожность. Не нужно делать таких признаний. Если Штайнер когда-нибудь узнает о его болтливости, то навсегда перестанет с ним общаться.

В голове колонны остановились. Солдаты попытались вглядеться в густые заросли кустарника метрах в ста впереди. Дальше лес заметно редел, и местность резко уходила вверх.

Когда Шнуррбарт и Дорн подошли ближе, то увидели, что взвод оказался у склона горы.

— Будем ждать здесь наступления темноты, — заявил Штайнер, посмотрев на часы. — Пройдем еще немного вперед.

Взвод прошел через заросли кустарника, с трудом прокладывая себе дорогу. Судя по всему, здесь раньше никогда не ступала нога человека. На другой стороне этой живой изгороди простиралось открытое пространство, поросшее высокой травой. Цепь холмов, начинавшаяся в сотне метров от этого места, была почти полностью лишена растительности. На полпути к первой горе, на лугу, протекал небольшой ручей. На вид он был не слишком широк, чтобы представлять собой серьезное препятствие. Солдаты собрались вокруг Штайнера, молча разглядывая открывшуюся перед ними панораму. Они мысленно представили себе проделанный ими путь через леса. Пятьдесят пять часов назад они видели лишь смутный силуэт этих далеких гор, простиравшихся перед ними в тот час дождливого дня. Они казались им неким подобием земли обетованной и являли собой довольно унылое и зловещее зрелище. Солдаты вспомнили Дитца. Холодный ветер все еще бросал дождь им в лица. Вершины горы снова и снова обволакивали клочья тумана. По небу плыли постоянно меняющие форму темные кучи облаков. Штайнер поднял голову и прислушался к стонам гнущихся на ветру деревьев. Затем повернулся к Шнуррбарту:

— Привяжите лошадей. Пусть попасутся вечером. Одного часового хватит. Он будет наблюдать за лугом и горами. Нападения с тыла нам, пожалуй, опасаться не стоит. Остальные пусть ищут место в кустах, где их не было бы видно.

Солдаты молча выполнили его приказы. В самой чаще кустарников нашли сухое место, которое застелили плащ-палатками. Ансельм сам вызвался заступить в караул и отправился на пост возле кромки леса. Остальные распаковали вещи и достали хлеб и консервы. После еды солдаты легли на землю и закурили.

Они проспали почти весь день. Погода оставалась без изменений, и стемнело очень рано. В поход взвод выступил около шести часов. Лошадей пришлось бросить. Пройдя через луг, солдаты обнаружили, что местами почва сильно заболочена. Через несколько минут их сапоги были полны воды. Ручей оказался неглубоким. Когда Штайнер с равнодушным видом вошел в него — промокнуть больше было уже невозможно, — то так и не смог понять, в каком направлении двигаться дальше. Он, наверно, в десятый раз пытался вспомнить местоположение города, который два дня назад видел лишь с большого расстояния. Его силуэт казался нечетким, однако у Штайнера тогда возникало впечатление, будто к югу от Крымской вздымались ввысь отдельные горы, окутанные туманом.

Когда он уже собрался перейти на другой берег ручья, что-то заставило его остановиться прямо в воде. Остальные также застыли на месте. Примерно в полукилометре от них, прямо над горами, вертикально взлетела белая сигнальная ракета. Она на несколько секунд застыла в воздухе, как будто подвешенная на незримой нити. Затем медленно опустилась вниз и исчезла где-то в траве. После этого снова стало темно.

Штайнер медленно вышел из воды и посмотрел в направлении гор. Невидимый солдат, выстреливший из ракетницы, прятался где-то справа. Там же, по всей видимости, находилась и Крымская. Перейдя ручей, товарищи окружили взводного, стоявшего в высокой траве.

— Что будем делать? — шепотом спросил Шнуррбарт.

— Держать ухо востро, — ответил Штайнер. — И не отставать друг от друга.

Немного подумав, он принял решение. Сняв с плеча автомат, он сказал:

— Если увидите что-нибудь, стреляйте не раздумывая. Понятно?

Взвод, стараясь двигаться осторожно, зашагал дальше и вскоре начал подниматься вверх по склону горы. Почва была лишена растительности, и поэтому идти было скользко. Время от времени кто-то из солдат скатывался вниз на несколько метров, затем поднимался, изрыгая проклятия, и вытирал руки о штаны. Наконец они поднялись на вершину и остановились, чтобы перевести дыхание. В темноте было невозможно различить что-то впереди на расстоянии более пяти шагов. Ветер утих, однако дождь не переставал. Его струи били прямо в лицо, одежда была постоянно мокрой и неприятно липла к разгоряченным потным спинам солдат. Штайнер немного подождал, дав взводу возможность немного прийти в себя, затем повел его дальше на запад. Через несколько метров им пришлось спуститься вниз, однако спуск оказался недолгим. Они прошли небольшую плоскую низину и снова начали восхождение.

Неожиданно темноту пронзил громкий крик:

— Внимание!

Кричали по-русски. Солдаты вздрогнули, как будто всего в паре метров от них разорвался снаряд. Крик прозвучал так внезапно, что показался сродни физическому удару, сбившему с ног и заставившему кровь похолодеть в жилах. Солдаты бросились на землю. Штайнер посмотрел туда, где должен был находиться Крюгер, и шепотом приказал ему:

— Ответь ему, идиот! Быстро!

Пруссак не сразу понял, что от него требуется, однако в следующую секунду проворно приподнялся и, приложив руки рупором ко рту, крикнул по-русски:

— Товарищи! Товарищи!

Все затаили дыхание. Теперь спереди до них не доносилось ни единого звука. Если у русских есть с собой ракетница, то дальше события будут развиваться со стремительной быстротой. Штайнер подполз к Шнуррбарту и прошептал:

— Проползи вперед и вправо метров на сто и жди там.

Когда к нему подползли остальные солдаты, взводный перебрался ближе к Крюгеру. Теперь они лежали рядом, всматриваясь в непроглядную тьму.

— Ничего не понимаю, — признался Штайнер. — Почему они ничего не делают?

— Должно быть, я правильно им ответил, — еле слышно усмехнулся пруссак. — Что мы будем делать?

— Двигаемся дальше, — принял решение Штайнер. — Нужно быть предельно осторожными. Старайтесь не шуметь. Они, должно быть, услышали нас, но вряд ли увидели. Вперед!

Взвод последовал за ним, напоминая какое-то огромное животное со множеством конечностей, готовое в любое мгновение броситься на врага. Примерно час взвод двигался вперед, то опускаясь вниз, то поднимаясь вверх. Монотонному передвижению по мягкой влажной земле под ночным дождем, казалось, не будет конца. Постоянное чувство опасности и огромное физическое напряжение почти полностью лишили солдат последних остатков сил. Осторожность уступила место апатии, из которого их не могли вывести даже приглушенные окрики Штайнера.

Даже Крюгер и Шнуррбарт чувствовали, что не могут идти дальше. Особенно плохо было Крюгеру. Последние полчаса он испытывал острую боль в правой пятке. Наверно, натер мозоль, подумал он. Может, снять сапог и посмотреть? Но Штайнер никогда не разрешит останавливаться ради какой-то мозоли. Крюгер шепотом выругался. Он попытался идти, ступая на мысок, но это нисколько не улучшило дело. Попавшая в сапоги вода при каждом шаге громко хлюпала. Так я натру ногу еще сильнее, решил он. Ему казалось странным, что его ноги, закаленные долгими походами, так подвели его, как будто он был зеленым новичком. Должно быть, мокрые носки перекрутились и сильно натерли размякшую от воды кожу. Боль сделалась невыносимой. Плечо саднило от тяжести пулемета. Болела и спина, на которой он нес массивную скатку. Неприятно липла к потному телу мокрая советская гимнастерка. Каждый шаг доставлял немалые страдания. Усугубляли его незавидное состояние также темнота, нескончаемый дождь и чувство неуверенности. Однако боль в ноге была мучительнее всего и заставляла забыть обо всем прочем. Крюгер неожиданно остановился и бросил пулемет на землю. Шлепок, раздавшийся при его падении, заставил Штайнера обернуться.

— Ты с ума сошел! — шепнул Крюгеру Шнуррбарт.

Пруссак ничего не ответил. Сев на землю, он принялся стаскивать с ноги сапог. Стянув носок, он нащупал на пятке мягкое вздутие. Когда к нему подошел Штайнер, он даже не поднял головы.

— Маменькин сынок натер ножку? — презрительно процедил взводный. Крюгер ничего не ответил. Он вытянул ногу, подержал ее на весу и с облегчением простонал. Штайнер нахмурился еще больше. Он наклонился, поднял пулемет и спросил:

— Сколько нам ждать тебя?

Крюгер снова не удостоил его ответом. Солдаты подошли ближе и заулыбались.

В следующую секунду все бросились на землю, как будто кто-то толкнул их в спину. На небольшом расстоянии от них, там, куда они успели дойти, прежде чем вернуться к Крюгеру, ночь озарилась яркой вспышкой огня. Тут же грохнул оглушительный взрыв. Штайнер уткнулся лицом в спину Крюгера, который в это мгновение забыл о боли в ноге. За первым взрывом последовали другие. Наконец Штайнер осторожно приподнял голову. Он понял, что остался цел. К нему снова возвращались немудреные аналитические способности, обретенные за три года войны. В следующее мгновение он вник в сложившуюся обстановку. Взвод находится не более чем в пятидесяти метрах от советских артиллерийских позиций, расположенных чуть выше среди одной из бесчисленных складок местности.

Штайнер медленно поднялся на ноги и посмотрел в направлении вражеской батареи, безостановочно продолжавшей обстрел. Глядя на него, один за другим начали вставать и остальные. На земле оставались лишь Крюгер и Пастернак. В правой руке пруссак все так же сжимал сапог и носок. Его голая ступня белела на фоне темной земли. Штайнер пару секунд молча смотрел на него, затем положил Крюгеру на колени пулемет и сказал:

— Обувайся, а то простудишься!

Солдаты беззвучно рассмеялись. Не обращая внимания на их веселье, Крюгер отложил сапог в сторону, ухватился за больную ногу, положил ее себе на левое колено и прикоснулся к мозоли.

Затем поднял голову и спросил:

— У кого-нибудь есть иголка?

Штайнер оттянул поясной ремень и вытащил большую булавку.

— Поторопись! — хрипло произнес он.

Крюгер кивнул. Вонзив иголку в мозоль, он почувствовал, как по его пальцам потекла липкая лимфа.

— Тут больше воды, чем в головах у вас всех вместе взятых! — проворчал он и, достав индивидуальный пакет, перебинтовал ногу. Затем натянул носок и сапог и быстро встал. В следующее мгновение артиллерийский обстрел прекратился.

— Кратковременное прекращение огня, — пробормотал он. — Русские, наверно…

— Тихо! — резко оборвал его Штайнер. Все подняли головы и стали прислушиваться. Где-то рядом разорвалось несколько снарядов. Солдаты многозначительно переглянулись. Лицо Крюгера приняло философское выражение.

— Если бы мы были там, где они высадились, — сказал он, — то мы бы оказались там, где нам нужно.

Остальные солдаты все еще не оправились от потрясения, вызванного внезапным артобстрелом, но тут же заулыбались и едва ли не с нежностью посмотрели на Крюгера. В эти секунды все они испытывали одно и то же чувство — чувство товарищества.

Им пришлось сделать изрядный крюк, чтобы обойти огневые позиции русских. Апатия куда-то исчезла, сменившись обостренной осторожностью. Взвод снова начал восхождение, которое на этот раз показалось солдатам бесконечным. Когда Штайнер по какой-то необъяснимой причине остановился, все тревожно вскинули головы. Дождь по-прежнему безжалостно хлестал по их усталым лицам. Все заметили, что Штайнер не отводит глаз от горы.

— Что там? — шепотом спросил Керн. Штайнер ткнул пальцем, показав что-то впереди. Несколько секунд солдаты молча и непонимающе смотрели вверх. Затем все увидели то, на что указывал взводный. На несколько секунд очертания горы сделались более четкими на фоне темноты дождливой ночи, после чего как будто снова слились с ней. Эта же картина повторилась несколько раз через нерегулярные интервалы времени. Прежде чем взвод успел понять, что это такое, Штайнер торопливо зашагал дальше.

Через несколько минут они оказались на вершине горы и снова остановились, чтобы перевести дыхание. Прямо у них под ногами земля резко обрывалась в южном направлении. Бесконечная цепочка тусклых огней протянулась внизу с востока на запад. Горизонт на западе был ярко освещен. Солдаты с трудом сдерживали охватившее их волнение, чувствуя, как к горлу подкатил комок, а глаза увлажнились. Все принялись тереть руками мокрые от дождя лица.

— Передовая! — едва ли не благоговейно прошептал Мааг.

— Передовая, — повторил Керн, сложив в молитвенном жесте руки. Все как зачарованные устремили взгляды на запад. Штайнер поднял руку и указал на цепочку огней.

— Это дорога в Крымскую, — пояснил он. — Батальон занял позиции где-то левее. Запомните на тот случай, если вдруг потеряетесь.

Шнуррбарт с уважением посмотрел на него. Он только сейчас понял значение огней на дороге.

— Господи, да там затевается что-то серьезное!

— И что? — пожал плечами Штайнер. — Когда мы доберемся до батальона, пусть другие переживают по этому поводу. — С этими словами он опустился на землю. — Отдохнем здесь немного.

Шнуррбарт опасливо огляделся по сторонам.

— А здесь не опасно?

— Не очень. По крайней мере, отсюда мы можем видеть, что происходит внизу. Садись. Нам еще долго идти.

— Как будем пробиваться к нашим? Что ты решил? — поинтересовался Крюгер. — Там, внизу, похоже, целую армию перебрасывают.

Штайнер усмехнулся:

— Тогда на нашу жалкую горсточку русские просто не обратят внимание. — Он посмотрел на часы. — Сейчас половина десятого. У нас еще много времени. Нет смысла спешить и пытаться перейти шоссе раньше трех часов. Там пока слишком оживленно.

Солдаты сели и принялись переговариваться вполголоса.

— Нам туда не прорваться, — заявил Керн. — Нужно перейти дорогу в другом месте. Представляю, что начнется, когда мы попытаемся прорваться через русские окопы. Это чистое безумие!

— Успокойся! — с презрительной интонацией отозвался Штайнер. — Мы проделали такой огромный путь, и пройти его остаток — пара пустяков. Согласен, Профессор? — повернулся он к Дорну.

Дорн посмотрел вниз. Он был согласен с Керном и с ужасом ожидал дальнейшего развития событий. С одной стороны, ему было страшно, с другой стороны, ему не хотелось давать Штайнеру новую пищу для насмешек. Поэтому он ограничился тем, что лишь молча пожал плечами. Штайнер искоса наблюдал за ним.

— Похоже, что ты думаешь иначе, — улыбнулся он. — Как хочешь. По правде говоря, мне это кажется забавным. Чего же вы хотите, черт побери? Все-таки это будет веселее, чем сидеть в вонючем окопе и ждать, когда всякое металлическое дерьмо свалится тебе на башку и превратит тебя в фарш. Верно?

Он посмотрел на смущенные лица солдат. Вслушиваясь в звук собственного голоса, Штайнер испытал безмятежное удовлетворение, потому что был глубоко убежден в своей правоте. Осознание того, что при принятии решений он полагается лишь на интуицию, усиливало его смелость и дарило ощущение полной уверенности в собственных силах. Неожиданно для самого себя, вопреки своей обычной лаконичности, он сделался говорлив и стал выдавать пространные циничные высказывания. Солдаты не знали, как им теперь воспринимать своего взводного. Первым не выдержал Крюгер.

— Завязывай с этим трепом! — сказал он. — Скажи-ка нам лучшее другое. Было ли то, что случилось с Дитцем, большой шуткой?

Штайнер вздрогнул, как будто к его телу приложили кусок раскаленного железа. Его захлестнуло горе, смешанное с удивлением. Действительно, почему он забыл про Дитца, умершего всего несколько часов назад? Неужели этот парень так мало значил для него, что он смог за такой короткий срок выбросить его из памяти? Ответ на этот вопрос напрашивался сам собой, сопровождаясь душевной болью, которая усиливалась с каждой секундой, портила настроение и вызывала злость в адрес Крюгера. Солдаты почувствовали перемену в настроении Штайнера, и Шнуррбарт раздраженно толкнул сидевшего рядом с ним пруссака локтем в бок. Крюгер тут же осекся. Слова необдуманно слетели с его языка, и он уже пожалел о сказанном. Дорн также чувствовал себя крайне неловко. Ему казалось, что достаточно безобидный разговор принял абсолютно ненужную в эти минуты остроту. Он попытался разрядить напряженную атмосферу.

— Давайте не будем взвешивать на аптечных весах каждое слово, — миролюбиво предложил он. — Думаю, все согласятся с тем, что война ужасна во всех ее проявлениях.

Всем своим видом показывая отвращение, Штайнер лег на спину и вытянул ноги. Разговор тут же прекратился.

Позднее, когда взвод, снова начал подниматься на гору, недавний инцидент был забыт. Штайнер сосредоточил внимание на сложном рельефе местности. Хотя в основном фронт находился на западе, в одном месте имелся выступ, который вытягивался в восточном направлении. Сигнальные огни, которые с регулярными интервалами вспыхивали над передовой, давали достаточно точное представление о местоположении линии фронта. Штайнер тщетно пытался понять, почему, вопреки всем тактическим правилам, командование вермахта допустило такое увеличение немецких позиций. Возможно, это объяснялось особенностями складок местности, разобраться в которых в темноте Штайнер не мог. Между тем взвод достиг подножия горы и направлялся непосредственно к линии фронта. Солдаты старались держаться ближе к цепочке гор до тех пор, пока она не свернула под острым углом на север и они не оказались на открытом со всех сторон пространстве. Почва сделалась вязкой, и идти стало трудно. Теперь фронт был близко как никогда. Здесь были отчетливо слышны выстрелы из минометов и треск пулеметных очередей. Последние несколько минут Штайнер задавал взводу темп передвижения. Теперь он двигался к какому-то темному препятствию, неожиданно оказавшемуся у них на пути. Вскоре обнаружилось, что это высокие, почти в рост человека заросли кустарника, протянувшиеся по обе стороны ручья. Ручей оказался неглубоким, однако течение в нем — удивительно быстрым.

Перейдя на другую сторону, Штайнер остановился, наткнувшись головой на преграду, которая оказалась телефонным проводом. Он был протянут над ручьем в нескольких метрах от них и уходил вперед к самой передовой. Взводный осторожно взялся за него рукой. К нему приблизились остальные.

— Может, перережем его? — предложил Ансельм.

— Ты с ума сошел! — жарко возразил Голлербах. — Мы тогда накликаем русских на свою беду!

Штайнер задумался. В то самое мгновение, когда он прикоснулся к телефонному проводу, ему стало ясно, как перевести взвод через линию фронта. Он посмотрел на часы. Скоро полночь. Выдвигаться пока еще рано.

— Придется подождать пару часов, — сказал он, повернувшись к товарищам. — Самое удобное для нас время — перед самым рассветом. Отдыхайте пока.

Солдаты сбросили на землю скатки с одеялами и уселись на берегу ручья, постаравшись забраться как можно дальше в кусты. Штайнер постоял несколько минут, затем шагнул вперед и вскоре бесшумно растворился в темноте.

Пройдя метров восемьсот параллельно проводу, он наткнулся на русского часового. Взводный упал на землю и затих, не сводя глаз с темного силуэта, неподвижно застывшего примерно в семидесяти метрах от него. Несмотря на изрядное расстояние, он слышал, что русский тихонько посвистывает. Красноармеец стоял спиной к Штайнеру, и поэтому взводный не слишком опасался того, что его обнаружат. Именно поэтому он решил подползти на несколько метров ближе к часовому. Надо было взять с собой Крюгера, подумал взводный. Первоначальный план был лучше. До передовой отсюда рукой подать. Каждый раз, когда темноту озаряла вспышка сигнальной ракеты, фигура часового четко вырисовывалась на черном фоне. Штайнер с удовлетворением отметил, что выбранное им направление вело прямо к тому самому выступу немецких позиций, который он наметил для перехода.

Тщательно продумав будущие действия, он пополз обратно, старясь не производить шума. Оказавшись на достаточном расстоянии от русского часового, Штайнер поднялся. Вскоре он вернулся к кустам, где прятался взвод. Посмотрев влево, в сторону дороги, взводный нашел подтверждение своим предыдущим наблюдениям. В каком-то месте шоссе фары машин исчезали из вида, и проследить дальнейшее передвижение транспорта было невозможно. Штайнер решил, что русские, по всей видимости, сосредотачивают в этом месте все свои ресурсы. Возможно, там находилась какая-нибудь небольшая деревня. С такого далекого расстояния разглядеть ее в ночной тьме Штайнер не мог. Может быть, ее удастся найти на карте. Подойдя к товарищам, он опустился на землю, и не обращая внимания на их заинтересованное красноречивое молчание, достал карту и принялся изучать ее, подсвечивая себе фонариком. Его предположение оправдалось. Примерно в двух с половиной километрах к югу находилась средних размеров деревня, а к западу, примерно вровень с линией фронта, протянулся участок леса, северный край которого граничил с шоссе. Рассматривая на карте этот лес, он наткнулся на указатель, который сразу заинтересовал его, — высота 121,4. Штайнер нахмурился. Возможно, эта высота имеет стратегическое значение, объясняющее наличие выступа на передовой.

Оторвавшись от карты, Штайнер изложил товарищам предполагаемый план действий. В заключение он добавил:

— Конечно, прежде всего нам нужно выяснить, сколько там блиндажей. Если вы поведете себя правильно, то наш план сработает. Действовать следует быстро и без шума. Закрывайте дверь и стреляйте без промаха.

— Выстрелы обязательно услышат, — возразил Шнуррбарт.

Штайнер пожал плечами:

— На передовой всегда стреляют. Напоминаю еще раз, не забудьте закрыть за собой дверь. Или у вас есть лучший план?

Ему никто не ответил. Теперь, перед решающим испытанием, к ним постепенно возвращалось самообладание. Отчаянный план взводного больше не казался им несбыточным, и чем больше они обдумывали его, тем большую надежду он вселял в них. Разговаривали шепотом. Керн, посмотрев в сторону фронта, сказал:

— Похоже, что это самый спокойный участок. Ни артиллерийской стрельбы, никакого оживления.

— Почему бы нашей роте не наведаться в этот самый тихий уголок? — заметил Крюгер.

— Если это тихий участок, то нашей роте здесь не бывать, — усмехнулся Шнуррбарт. — Ты только посмотри на эту праздничную иллюминацию. Они что, пасхальные яйца там выкладывают?

— Нет, черт побери! — произнес Мааг, не сводя глаз с дороги, где по-прежнему мелькали огни автомобильных фар.

— Наша артиллерия снова спит сном младенца, — мрачно сострил Керн. — Вот бы сюда сейчас грохнули наши пушки! Вот это было бы представление!

— Снарядов нам не хватает, — пояснил Шнуррбарт. — Не забывай, что нам приходится переправлять сюда боеприпасы по воде. Они еще нам понадобятся, когда начнется настоящий концерт!

— Это когда еще он начнется! — цинично рассмеялся Мааг. — Когда он начнется, наши линии связи окажутся перерезанными, а батареи взорванными.

— Где же начнется наступление? — спросил у Штайнера Крюгер.

— Не знаю, наверное, под Новороссийском. Да нам-то какое дело? — ответил ему взводный.

— Я бы так не сказал, — отозвался Шнуррбарт. Почувствовав холод, он плотнее закутался в плащ-палатку. — Если русские прорвутся в этом месте, то нам крышка. Они выйдут к морю, и мы окажемся в ловушке.

Крюгер согласно кивнул.

— Если после этого война все-таки закончится, как ты думаешь, нас распустят по домам?

Шнуррбарт не ответил. Он подумал об Эрике. Она наверняка выйдет замуж за кого-нибудь другого, и он проведет остаток жизни, работая в шахте. Он опустил голову и принялся разглядывать землю у себя под ногами.

— Как бы ни закончилась война, исход для нас будет один, — мрачно произнес Мааг. — Независимо от того, выиграем мы войну или проиграем, нам в любом случае придется несладко. Думаешь, что мы тут же станем штатскими, даже если выиграем войну? Неужели ты веришь в это?

— Херня! — раздраженно бросил Крюгер. — Что же они станут делать с такой массой солдат, когда война закончится? Они будут рады тому, что можно будет больше не платить нам денег.

— Конечно, будут рады! — подхватил Мааг. — Чтобы победить в войне, мы должны завоевать полмира, а если мы завоюем полмира, то нам придется после этого нести оккупационную службу. Как ты думаешь, кому придется выполнять эту работу? Членам НСДАП? У них и без того хватит дел, ведь они будут праздновать победу.

— Только не надо говорить со мной о партии, — проворчал Крюгер. — Когда закончится война, пусть они делают что хотят со своей партией и армией.

Мааг цинично усмехнулся:

— Ты ведь сам в это не веришь. Вот что ты будешь делать после войны? Редиску на огороде выращивать?

— Не твое дело, чем я буду заниматься. Главное — сбросить поскорее с себя эту вонючую форму и снова стать свободным человеком.

Остальные солдаты вполуха слушали разговор Маага и Крюгера. Артиллерийский огонь на юге стих. Теперь там вздымались в воздух языки пламени.

— Атакуют! — возбужденно воскликнул Ансельм. — Надеюсь, что они там вволю напьются кровушки. — Все посмотрели на юг, где небо медленно краснело, как будто напитываясь кровью. — Что-то горит там, — прокомментировал Ансельм. — Пожалуй, там есть на что полюбоваться. Наступать в такую погоду — это вполне в духе иванов.

Крюгер повернулся к Шнуррбарту и прошептал:

— Пора отправляться. Какого черта мы ждем?

— Успокойся, скоро будешь ценить каждую минутку отдыха на вес золота. Еще навоюешься, — равнодушно произнес Шнуррбарт.

— Это мы еще посмотрим. Мы еще с ними потягаемся. Прежде чем из меня вышибут дух, я успею отправить на тот свет нескольких врагов. Это уж точно, как и то, что меня зовут Крюгер. Что ты думаешь об этой идее?

— Какой идее?

— Ну, идее относительно блиндажей. Мы даже не знаем, сколько их там. Может быть, провод приведет нас прямо в траншеи.

— Это будет неплохо. Мы быстрее придем к цели.

— Чертов дождь! — поежился Крюгер. — Я промок до костей. Скорее бы наступил рассвет.

— Через несколько минут ты будешь до смерти рад тому, что все еще темно. Мы, наверное, выступаем прямо сейчас.

Штайнер медленно поднялся на ноги.

— Идем? — спросил Мааг.

— Идем, — ответил взводный.

Солдаты зашевелились и принялись свертывать плащ-палатки. Когда все были готовы, взвод отправился в путь. Крюгер старался не отставать от Штайнера, который снова повторил вслух то, что задумал:

— Будьте внимательны. Действуйте, как я сказал. Об остальном я позабочусь.

Взвод шел осторожно, пристально вглядываясь в темноту. Их судьба определится через считаные минуты. Это было понятно каждому. Дождь падал на лица солдат, затрудняя и без того неважную видимость. Штайнеру почему-то стало тревожно. Правильно ли он выбрал направление? Он остановился, пытаясь лучше разглядеть окружающую местность. Неожиданно раздался чей-то незнакомый голос. Все были готовы к этому, и поэтому никто даже не дрогнул. Штайнер впился крепкими пальцами в руку Крюгера.

— Отвечай! Быстро! — прошептал он.

Крюгер набрал полную грудь воздуха и крикнул:

— Поцелуй меня в жопу! Иди сам сюда! — Никто не шелохнулся. Тогда он сделал шаг вперед и продолжил: — Эй, кто там?

Штайнер нервно кусал губы. Остальные затаили дыхание, готовые в любую секунду открыть стрельбу. Где-то недалеко хлестнула пулеметная очередь.

— Черт побери! — прошептал Мааг и сделал два шага назад. Крюгер повернул голову и посмотрел на Штайнера, который уже был готов отдать приказ открыть огонь.

В следующее мгновение из темноты вынырнула какая-то фигура, которая начала медленно приближаться к ним. Штайнер тяжело сглотнул. Облегчение, которое он испытал, было настолько сильным, что ему на секунду показалось, будто его тело больше не подчиняется законам земного притяжения. Он опустил ствол автомата и посмотрел на русского солдата, который остановился в нескольких шагах впереди и изучал их любопытным взглядом. Это был высокий парень с длинной тонкой шеей, забавно торчащей из воротника шинели. Он небрежно держал свой автомат под мышкой, опустив ствол к земле.

— Куда? — коротко спросил он по-русски. У него был высокий и в то же время хрипловатый голос. По его тону было видно, что он не заподозрил никакого подвоха. Крюгер подошел к нему ближе и, засунув руку в карман, вытащил пачку папирос.

— Папиросу хочешь? — предложил он. Часовой благодарно кивнул. Его лицо было плохо различимо в темноте. Он засунул папиросу в карман шинели и сказал:

— Спасибо.

После этого он внимательно посмотрел на Крюгера, который было подумал, что русского могла каким-то образом смутить его пилотка. Но тот лишь равнодушно спросил:

— Куда ты?

Крюгер неопределенно взмахнул рукой и ответил, что идет вместе с патрулем, направляющимся на передовую.

— Из какой ты части? — поинтересовался он, в свою очередь, у часового.

Тот заговорил с разговорчивостью человека, обрадовавшегося случайной возможности немного скрасить монотонную рутину служебных обязанностей и готового добросердечно пообщаться с первым встречным. Задав несколько вопросов, Крюгер выяснил, что этот русский охраняет командный пункт батальона, размещающегося в блиндаже примерно в сотне метров отсюда. Когда часовой сообщил, что всего блиндажей четыре, Крюгера это встревожило. Он бросил взгляд на стоящего рядом Штайнера, который одновременно вслушивался в звуки, доносившиеся с передовой. Их взгляды встретились, и Крюгер подмигнул. Затем он обменялся несколькими словами с часовым и протянул ему на прощание руку:

— До свидания.

Следующий ход был за Штайнером. Когда русский взял автомат в левую руку и протянул правую, взводный сделал быстрый шаг в сторону и вскинул свой автомат. Красноармеец заметил это движение, но было слишком поздно. Он испуганно крутанул головой и попытался высвободить руку из цепких пальцев Штайнера. Он уже собрался закричать, но на его затылок обрушился приклад автомата. Штайнер вложил в удар всю свою силу. Раздался громкий хруст ломаемых костей. Крюгер быстро подхватил обмякшее тело и осторожно опустил его на землю.

— Кончено, — сообщил он Штайнеру.

— Отойди! — скомандовал взводный.

— Он готов, говорю я тебе, — заявил пруссак и отступил назад.

— Лучше убедиться наверняка, — холодно произнес Штайнер. Он подхватил автомат часового, дважды опустил его на голову убитого и отбросил в сторону.

Солдаты с побледневшими лицами подошли ближе.

— Ужасно! — прошептал Дорн.

— Через пару минут ты увидишь кое-что похуже, — пообещал Штайнер и повернулся к Крюгеру. — Что он сказал?

— Дело нам предстоит сложное, — неуверенным тоном ответил тот. — Здесь четыре блиндажа, в том числе батальонный штаб. — Крюгер торопливо изложил другие подробности, которые ему удалось узнать.

Штайнер пожал плечами:

— Деваться некуда. По два человека на каждый блиндаж. Один стоит снаружи и караулит. — Он повернулся к Дорну: — Начинаем. — После этого он распределил солдат по парам. — Пленных не брать! — шепотом напомнил он. — Патронов не жалеть! Идем!

Взвод зашагал дальше. Пройдя несколько метров, солдаты увидели темные кучи земли и слабый свет где-то вдали. Блиндажи располагались без особого порядка через неравные расстояния. Они были связаны глубокими ходами сообщения, которые вели к передовой. Из щели под дверью был виден свет. Несмотря на темноту, солдатам удалось разглядеть телефонные провода, змеящиеся в разных направлениях. Все они вели к одному блиндажу и уходили в прямоугольное отверстие под дверью.

— Центр связи, — прошептал Крюгер.

Штайнер окинул блиндажи внимательным взглядом. Массивные строения, крыши присыпаны свежевырытой землей.

— Я открываю огонь, — объяснил он солдатам. — Как только услышите первый выстрел, заскакивайте внутрь и закрывайте за собой дверь. Фонарики у всех исправные?

Солдаты кивнули.

— Отлично. В зависимости от того, сколько русских окажется в блиндажах, один из вас светит фонариком, второй стреляет. Всем ясно? — Он повернулся к Дорну: — Ты остаешься снаружи. Если кто-нибудь будет проходить мимо, стреляй не раздумывая, даже если это сам Сталин.

Все разобрались по парам и стали спускаться в траншею. Когда Крюгер остановился на краю окопа, нога его скользнула на мокрой земле. Он попытался удержать равновесие, однако тяжелый пулемет не позволил ему этого. Ансельм попытался ухватить его, но не успел. Блиндаж находился прямо, и Крюгер налег на дверь всем весом своего тела. Она поддалась и открылась внутрь, точнее, упала плашмя. Несколько секунд он лежал, оглушенный падением. Когда он попытался встать, в лицо ему ударил пучок яркого света. В то же мгновение прозвучал чей-то громкий резкий голос. Ансельм, прыгнувший в окоп следом за ним, увидел в блиндаже какую-то полуодетую фигуру. Русский держал в руках фонарик и что-то зло кричал в лицо Крюгеру. Неожиданно совсем рядом хлестнули приглушенные автоматные очереди. Русский посветил фонариком в сторону траншеи. Крюгер, уже пришедший в себя после падения, инстинктивно дернулся вперед и схватил его за обутые в сапоги ноги.

Офицер, подумал он и мощным рывком опрокинул русского. Заметив, что Ансельм поднял автомат, Крюгер шепнул:

— Не стреляй! Бей по голове! По голове!

Ансельм замешкался. В блиндаже мог находиться еще один русский. Он бросил взгляд поверх сцепившихся в смертельном поединке Крюгера и его противника. Койка в глубине комнаты, стол с зажженной свечой, разбросанные по полу одеяла.

— Бей! — повторил Крюгер.

Русский отчаянно сопротивлялся. Его фонарик отлетел в сторону, ярко освещая происходящее. Наконец Ансельм схватил русского за волосы и ударил по голове прикладом автомата.

Крюгер вскочил на ноги и отряхнулся всем телом, как только что выбравшаяся из воды собака.

— Как дела? — быстро спросил он, поднимая свой автомат.

— Точно не знаю, — ответил Ансельм. — Пока все тихо. — Он посмотрел на недвижно лежавшего русского. — Что будем делать с этим?

— Откуда я знаю? Может, как-то используем его.

Крюгер огляделся по сторонам. Китель и шинель хозяина блиндажа висели на стене. Крюгер с довольным видом кивнул:

— Офицер. Капитан. Наверно, большой начальник. Нам повезло.

— Он еще жив, — сообщил Ансельм. — Но Штайнер велел пленных не брать.

— Мы всегда успеем прикончить его, — грубо ответил Крюгер и, наклонившись, взял русского за запястье. — Пульс прощупывается. — Сказав это, он прислушался. Стрельба прекратилась. Прошло не более двух минут с тех пор, как они ворвались во вражескую траншею. Крюгер уронил руку русского.

— Нужно посмотреть, как там дела у остальных… — он не договорил, потому что в траншее кто-то появился. Они с Ансельмом быстро пригнулись, но в следующую секунду поняли, что это Шнуррбарт и Керн.

— Все в порядке? — спросил Шнуррбарт, бросив взгляд на лежащего русского.

— Как в вашем блиндаже? — задал ответный вопрос Крюгер.

— Четверо.

— Мертвы?

— Да. Они спали. Легкая работа.

— Как там Голлербах и Штайнер? — спросил Крюгер, вытирая лицо рукавом.

— Не знаю, — ответил Шнуррбарт. — Надо пойти и посмотреть.

Крюгер повернулся к Ансельму:

— Проследи за русским.

— Живой? — поинтересовался Керн.

— Живой, — отозвался Крюгер. Втроем они быстро вышли из блиндажа в траншею.

Блиндаж с центром связи Штайнер оставил для себя. Медленно, сантиметр за сантиметром, он начал открывать дверь. Мааг стоял рядом. Первое, что взводный увидел в блиндаже, была спина человека, сидевшего на стуле и спавшего, положив голову на стол. Услышав громкий храп, Штайнер просунул голову в приоткрытую дверь. Блиндаж был просторным. Здесь стояло шесть пар коек, расположенных в два ряда. Они занимали дальний край помещения и правую стену. На каждой койке лежало по человеку, укрытому коричневым одеялом. Видимо, все крепко спали. Большинство лежали спиной к двери. Прямо перед спящим на столе высился ящик с телефонным коммутатором. Автоматы висели на деревянном столбе, врытом в земляной пол. Помещение освещалось двумя свечами. Штайнер закрыл дверь и повернулся к Маагу:

— Ты берешь на себя койки справа…

Закончить фразу ему помешал глухой шум из траншеи. Они посмотрели налево, откуда донесся чей-то громкий голос.

— Русские! — испуганно выдохнул Мааг. Штайнер на какую-то долю секунды замешкался. Затем развернулся, ногой распахнул дверь и ворвался в блиндаж. Русский, спавший сидя за столом, вскочил на ноги и удивленно посмотрел на них. Штайнер заставил себя улыбнуться. Улыбаясь, он ждал, когда в блиндаж проскользнет Мааг. После этого медленно закрыл за ним дверь. Краем глаза он уловил какое-то движение на койках, однако его внимание было полностью занято человеком, только что вскочившим со стула. Это был высокий мужчина с бритой головой и унылым лицом. Когда он открыл рот, собираясь закричать, Штайнер от бедра выпустил очередь из автомата. Он успел заметить, как от ужаса расширились глаза его жертвы, при том, что лицо русского не успело отразить какие-либо эмоции. В его глазах застыло лишь предельное изумление, когда он падал на пол. Штайнер стремительно развернулся. Люди на кроватях пришли в движение. Он увидел, как дергаются руки и ноги, как в воздух взлетают одеяла и сапоги. Из горла обреченных на смерть людей вырвались испуганные вопли, которые в следующее мгновение заглушила новая автоматная очередь. Мааг тоже начал стрелять. Он стоял, слегка нагнувшись и прижимаясь спиной к двери. Лицо его неприятно исказилось. Они со Штайнером прижимали к груди приклады автоматов и, широко расставив ноги, поливали огнем обитателей блиндажа. Во все стороны полетели щепки от раздираемых пулями коек. Автоматные очереди прошивали людей, которые падали на пол, превращаясь в безжизненные, бесформенные куски мяса. Штайнер действовал как в бреду. Окружающий мир как будто плыл перед его глазами. Безумный рокот двух автоматов в ограниченном замкнутом пространстве почти лишил его остатков сознания. Когда из дальнего угла на него набросилась какая-то фигура, он инстинктивно пригнулся и ткнул стволом прямо в лицо нападавшему. Затем грузное тело толкнуло его на пол. У Штайнера перехватило дыхание. В блиндаже неожиданно стало тихо. Откуда-то донесся встревоженный голос Маага, позвавшего взводного по имени. Тот попытался выбраться из-под свалившегося на него тяжелого тела. Когда ему это удалось, он разглядел закопченное пороховой гарью лицо Маага. Опираясь обеими руками в пол, он наконец принял сидячее положение.

— Тебя ранило? — испуганно спросил Мааг. Штайнер медленно покачал головой и огляделся по сторонам. Неподвижное тело русского лежало рядом с ним. После того как он увидел превращенное в кровавую кашу лицо убитого, его вырвало. Рвота была такой сильной, что Штайнер даже упал вперед. После того как спазмы прошли, он все равно чувствовал себя так, будто захлебывается в собственной блевотине. Он закашлялся, судорожно пытаясь восстановить дыхание. Мааг растерянно наблюдал за ним.

Дверь неожиданно распахнулась, и в блиндаж ворвались Голлербах и Пастернак. Увидев сидящего на полу взводного, они застыли на месте. Прежде чем Мааг успел что-либо объяснить, появился Шнуррбарт и все остальные. Через несколько секунд весь взвод был в сборе, за исключением Дорна и Ансельма, которые оставались на посту. Солдаты склонились над взводным. Их обеспокоенность оказалась необоснованной. Штайнер уже пришел в себя и полностью отдавал себе отчет в происходящем. Он все еще ощущал мерзкий привкус во рту. При помощи товарищей он поднялся и стоял, пошатываясь на нетвердых ногах. Увидев открытую дверь, Штайнер оттолкнул руки товарищей и выбранился:

— Закрывайте дверь, черт вас побери, идиоты!

Крюгер ухмыльнулся:

— Я так и думал. В нем все еще осталась желчь, хотя половина ее уже на полу. Как самочувствие, генерал?

Штайнер вытер рот тыльной стороной ладони и ответил ему недобрым взглядом. После того как Мааг закрыл дверь, все принялись разглядывать блиндаж.

— Настоящая бойня! — с явным отвращением воскликнул Шнуррбарт. — Будь проклята эта паршивая война!

Штайнер поднял с пола свой автомат и вставил в него новый магазин.

— Что дальше делать будем? — напористо спросил Крюгер. — Скоро сюда наведаются гости. Они не могли не слышать концерта, который мы тут устроили.

— И что? — спросил его в ответ взводный. — Тут еще много места для трупов. Как там дела в ваших блиндажах?

Солдаты доложили о случившемся. Голлербаху и Пастернаку повезло больше других. Спавшим в их блиндаже двум офицерам теперь уже больше не суждено проснуться.

Штайнер повернулся к Крюгеру:

— Русский командир способен отвечать?

— Когда я уходил, он был все еще полусонным, — ответил пруссак. — Могу сходить и посмотреть, как он там.

— Сходи, — отозвался взводный. Крюгер вышел наружу. Штайнер сунул руку в карман. Вытащив пачку сигарет, он молча предложил ее Шнуррбарту. Тот взял сигарету и сунул ее в рот. Затем шагнул через лежащие на полу тела, наклонился к столу и прикурил от горящей свечи. При этом он задел один из проводов, который выскочил из гнезда коммутатора. Раздалось какое-то приглушенное жужжание. Солдаты вздрогнули и вопрошающе посмотрели на Штайнера, который застыл на месте и не сводил глаз с телефонного гнезда. Жужжание прекратилось.

К Штайнеру шагнул Шнуррбарт:

— Что будем делать? Если никто не ответит, они придут сюда, чтобы проверить, что здесь происходит.

— Зовите Крюгера! — скомандовал взводный, вытащив сигарету изо рта. Шнуррбарт тут же бросился выполнять приказ. Штайнер принялся изучать телефонный аппарат. Это был коммутатор сходного со своим немецким армейским аналогом типа. Когда взгляд взводного упал на блестящие латунные штекеры, в голову ему пришла одна интересная мысль. Он встряхнул головой, затем улыбнулся. Повернувшись к товарищам, он увидел их встревоженные лица. Мааг открыл рот, собираясь что-то сказать, однако в этот миг жужжание возобновилось.

— Кто-нибудь из вас знает, как будет по-русски «подождите»? — спросил Штайнер.

Солдаты отрицательно качнули головами.

— Гляну, чего они там делают, — произнес Керн. Когда он открыл дверь, на пороге появились Шнуррбарт и Крюгер. Шнуррбарт уже успел все объяснить Крюгеру. Пруссак сразу направился к коммутатору, снял телефонную трубку и нажал кнопку над штекером. Поднеся микрофон к губам, он сказал:

— Да?

Напряженное выражение неожиданно исчезло с его лица. Свободной рукой он потянулся к заводной ручке, несколько раз энергично крутанул ее и произнес:

— Хорошо.

Когда он положил трубку на место, Штайнер спросил его:

— Ну, что там?

Крюгер широко улыбнулся:

— Смех, да и только. Какой-то болван-связист вздумал проверить линию.

Взводный с облегчением вздохнул:

— Да его расстрелять за это мало!

Дверь снова распахнулась, и в блиндаже появился Ансельм, втолкнув перед собой пленного русского офицера. Увидев кучу мертвых тел, пленный нервно сглотнул. Кадык заходил вверх-вниз над воротом рубахи. Белое от страха лицо русского сделалось еще бледнее. Он слегка покачивался из стороны в сторону. Солдаты невольно проследили за тем, куда был устремлен его взгляд. С одной из коек свисало мертвое тело. Из дыры в голове трупа на пол все еще стекала кровь, собравшаяся в большую лужу. Шнуррбарту почему-то захотелось сказать что-то неприличное.

— Как девственница после дефлорации, — наконец прокомментировал он.

— Какого черта это значит? — спросил Мааг.

— Что?

— Слово, которое ты только что произнес. Дефлорация, или как там еще.

Шнуррбарт оторвал взгляд от трупа на койке и усмехнулся:

— Это значит то, что происходит с девственницей, которая перестает быть девственницей. Для нее это хуже смерти.

Солдаты загоготали, и напряжение снялось само собой. Штайнер внимательно посмотрел на русского офицера и неожиданно спросил Крюгера:

— Тебе кто разрешал брать пленных?

— Можешь убить его в любое время, — огрызнулся пруссак.

Штайнер укоризненно покачал головой:

— Я передумал, но в будущем ты должен выполнять мои приказы, понял?

Крюгер обиженно замолчал.

— Пора убираться отсюда, — с нетерпением в голосе произнес Шнуррбарт. Ему неожиданно стало страшно. Этот страх особенно усилился при виде мертвых тел.

— Пять минут ничего не решат, — возразил Штайнер и спросил у Крюгера: — Карты какие-нибудь нашел?

— У меня были другие важные дела, — возмутился Крюгер.

— Тогда сходи прямо сейчас и поищи. Поскольку у нас в руках оказался русский командир, то у него в блиндаже должны быть карты этих позиций.

Крюгер вышел.

— Ты что задумал? — спросил Шнуррбарт.

— Сейчас узнаешь, — ответил Штайнер и жестом подозвал пленного: — Иди сюда!

Русский, все еще стоявший возле двери, поднял голову. Он не успел надеть гимнастерку, его рубашка была испачкана грязью. Штайнер задумчиво посмотрел на его лицо. Судя по всему, пленный не из тех, кто легко уступает давлению. Придется на него хорошенько нажать. Керн грубо толкнул его в спину и проревел:

— Ты что, глухой?

Штайнер заметил, что русский бросил на Керна ненавидящий взгляд, сжав кулаки.

— Подведи его ко мне! — приказал он. Керн дернул пленного за руку и подтащил к Штайнеру, сидевшему за столом напротив телефонного коммутатора.

— Вот наглый ублюдок! — свирепо произнес Керн. — Может, разбить ему морду?

— Позже, — ответил Штайнер. Тем временем солдаты освободили место в центре блиндажа, оттащив в сторону трупы, бесцеремонно сбросив их с коек. Несколько секунд он с трудом сдерживал позывы к рвоте. К счастью, в следующее мгновение открылась дверь, и в блиндаж вошел Крюгер с картами в руках. Он опустил их на коммутатор.

— Вот они! — произнес он.

Развернув карты, Штайнер принялся изучать их.

— Отлично, — улыбнулся он. — Мейер будет доволен.

Он принялся водить пальцем по линиям на карте. Она оказалась намного лучше той, что была у него. Линия фронта была отмечена красным карандашом. Участки фронта отдельных рот были аккуратно выведены, правда, без указания их номеров. Командный пункт батальона был обведен красным кружком. Штайнер также нашел объяснение тому, почему возник выступ в главной линии обороны немецких войск. Он повернулся к Шнуррбарту, заглядывавшему ему через плечо.

— Видишь? Перед нами находится гребень горы, и я готов спорить на что угодно — наша рота располагается именно там. Эта линия ведет сюда… — его палец уткнулся в место, отмеченное коричневой штриховкой. — Теперь мы хотя бы знаем, где находимся.

Не отрывая пальца от карты, Штайнер задумался. Было очевидно, что наилучший вариант — совершить попытку прорыва к своим прямо на выступе линии фронта. Это самый короткий и простой путь. Взводный повернулся к Крюгеру:

— Посмотрим, что мы можем сделать. То, что я задумал, во многом зависит от этого русского. Посмотри сюда! — Крюгер склонился над картой. — Вот здесь я хочу перейти линию фронта. Нужно только выяснить, какая русская рота занимает здесь позиции.

— Русская рота? — удивился Крюгер.

— Конечно. То, что находится по другую сторону позиций, меня не будет интересовать до тех пор, пока мы не доберемся туда.

Шнуррбарт вытащил изо рта курительную трубку.

— Но ведь она не отмечена на карте, верно?

Штайнер отрицательно покачал головой.

— Если бы номер был отмечен на ней, то я не стал бы спрашивать его у русского.

— Давай тогда узнаем этот номер, — произнес Крюгер и повернулся к пленному, который все это время внимательно вслушивался в их разговор. Когда Крюгер показал ему карту и о чем-то спросил, тот поджал губы и склонил голову набок.

— Хочешь изобразить из себя героя, — прокомментировал Штайнер. Русский офицер стоял перед ним без ремня. Когда взводный шагнул к нему, тот выпустил штаны, и они свалились на пол. Какое-то мгновение пленный смотрел на ухмыляющихся немцев. Его собственное лицо исказилось гримасой гнева. Когда он нагнулся, чтобы натянуть штаны, Штайнер ударил его по лицу с такой силой, что русский опрокинулся на спину.

— Это только начало! — свирепо предупредил взводный. — Разденьте его!

Солдаты удивленно посмотрели на него.

— Быстро! — прикрикнул на них Штайнер, и они безмолвно подчинились. Сопротивление пленника было быстро сломлено. Вскоре он лежал на полу голый, тяжело дыша от возмущения. Штайнер снова сел и холодно посмотрел на него.

— Поставьте его на ноги! — приказал он. Русский, как будто поняв его слова, без посторонней помощи поднялся на ноги. Без одежды он выглядел жалким и беззащитным. Из его носа и рта текла кровь. Он провел тыльной стороной ладони по лицу.

— Никогда не думал, что человек готов на подвиги в том виде, в каком его мать родила, — произнес Штайнер и, сняв с пояса штык-нож, метнул его через весь блиндаж так, чтобы он вонзился в деревянный пол возле пленного.

— Если он будет молчать, мы кастрируем его! — произнес Штайнер. — Все зависит от его доброй воли. Если он солжет нам или откажется говорить, то нам придется очень плохо. Вы меня поняли?

Солдаты посмотрели на решительное лицо взводного, затем на пленного. Штайнер прав, думали они, и мысль о том, что они могут попасть в руки русских, когда они находятся уже буквально в паре шагов от своих, лишила их какой-либо жалости.

— Если понадобится, то я порву его на куски, — проворчал Керн.

— Значит, мы все согласны с тем, что будем делать, — подвел итог Штайнер. — Скажи ему, Крюгер.

Крюгер быстро заговорил, время от времени указывая на торчащий из пола штык. На лице русского по очереди отражались стыд, страх, гнев и решительность. Штайнер, не сводивший с него глаз, решил, что ему уже заранее ясна реакция пленного. Он оказался прав. Когда Крюгер замолчал и поднес к его лицу карту, тот твердым голосом ответил:

— Нет!

Присутствующие одновременно издали негодующие возгласы и угрожающе придвинулись к пленному. Штайнер встал и медленно подошел к нему. Нагнувшись, он вытащил штык из половицы и покрутил его в руках.

— Значит, не хочешь отвечать, — тихо проговорил он. Сделав вперед еще один шаг, Штайнер приказал: — Положите его на пол!

Солдаты опрокинули пленного на пол. Когда он попытался кричать, Крюгер сильно ударил его по лицу. Остальные крепко прижали к полу его руки и ноги. В глазах пленного застыл смертельный страх. Штайнер сжал штык в правой руке и нарочито медленно наклонился над ним. Когда он поднял руку, русский что-то пробормотал. Крюгер напряженно вслушивался в его слова. Когда пленный закончил, пруссак повернулся к Штайнеру и ухмыльнулся:

— Неплохо. Он говорит, что это 3-я рота. 1-я и 2-я роты находятся, соответственно, справа и слева.

Солдаты посмотрели на Штайнера с явным облегчением. Взводный продолжал хмуро разглядывать пленного. Прежде чем кто-нибудь успел что-то сказать, он встал и сапогом ударил русского между ног. Тот взвыл и согнулся пополам от боли.

— Ты с ума сошел! — неодобрительно проворчал Крюгер.

Остальные неприязненно посмотрели на Штайнера, но тот лишь бесстрастно крутанул головой и сказал:

— Теперь этот тип почти готов к тому, что я собрался сделать с ним.

— Ты ведь уже получил нужные сведения, — сердито возразил Крюгер.

— Получил, но пока это лишь начало. — Улыбнувшись, взводный добавил: — Подведи его к коммутатору.

Пленного снова рывком поставили на ноги, через весь блиндаж подволокли к столу и бесцеремонно опустили на стул. Штайнер склонился к коммутатору и принялся изучать цифры над разъемами.

— Что ты собрался делать? — поинтересовался Шнуррбарт.

— Скоро поймешь, — ответил взводный и повернулся к Крюгеру: — Сейчас мы позвоним в расположение 3-й роты.

Все посмотрели на него как на сумасшедшего. Штайнер несколько секунд наслаждался их недоумением, затем сказал:

— Именно. Мы сейчас позвоним в 3-ю роту. Эта пташка… — он указал на пленного, который согнувшись сидел на стуле, — скажет командиру роты, что скоро в его расположении пройдет советская разведгруппа.

— Разведгруппа! — прошептал Шнуррбарт, неожиданно хлопнул себя по бедру и расхохотался. Керн непонимающе уставился на него. Тогда он посмотрел на Крюгера, который нервно пощипывал себя за нос и морщил лоб до тех пор, пока на его лице не возникла понимающая улыбка.

— Что за херня… черт меня побери… о господи… ты вообще… — он хлопнул Штайнера по плечу. — Ты самый сумасшедший из всех, кого я когда-либо встречал! — с восхищением в голосе добавил он. Остальные все так же удивленно смотрели на них. — Вы — идиоты, если еще не поняли! — выпалил Крюгер. — Этот русский скажет командиру роты, что за линию фронта отправляется разведгруппа, так что парни в этой роте будут сидеть тихо и не станут стрелять! — Он рассмеялся и повернулся к Штайнеру: — Они выделят для нас почетный караул.

Штайнер скривил губы в подобии улыбки.

— Я думаю, что нам следовало бы отказаться от такой чести, — ответил он. — Слишком будет жирно для нас. — Улыбка исчезла с его лица. — Вы должны понимать, что если русский произнесет хотя бы одно слово, то на нас набросится целая рота красноармейцев. Хорошенько следите за ним.

— Можешь на нас положиться, — пробурчал Крюгер и тут же сказал русскому, что от него требуется. Если он будет разумно себя вести, то они захватят его с собой как пленного, это лучше, чем лежать на земле, медленно истекая кровью. Тот понимающе кивнул.

Шнуррбарт подключил к коммутатору второй телефон и дунул несколько раз в микрофон.

— Работает, — пояснил он Штайнеру. — Можем попробовать, — добавил он и сунул трубку в руку пленному.

Керн встал позади русского и едва ли не с нежностью положил руки ему на шею. Пленный вжал голову в плечи и поднес трубку к уху. Штайнер и Крюгер обменялись понимающими взглядами. Затем русский нажал на кнопку и покрутил заводную ручку. Наступило молчание. Ее нарушал лишь взводный, барабанивший пальцами по деревянному корпусу коммутатора. Через считаные секунды они узнают, какой окажется цена риска. Неожиданно задуманный им план показался Штайнеру абсолютно безумным и невыполнимым. Ему захотелось, чтобы пленный отменил звонок, но было уже слишком поздно. Русский начал говорить. Он медленно произносил слова, и лишь очень внимательный слушатель смог бы уловить волнение в его голосе. Солдаты не сводили глаз с его лица. Они крепко сжали кулаки и затаили дыхание. Ансельм от волнения даже закрыл глаза. Ничего не получится, ничего из этого не выйдет, думал он. Он был настолько убежден в том, что телефонный звонок закончится неудачей, что не открыл глаз даже тогда, когда пленный закончил говорить и Крюгер с огромным облегчением положил трубку на рычаг.

— Сработало! — радостно произнес он. Ансельм открыл глаза и посмотрел на бледные от напряжения лица товарищей.

— Когда мы вернемся, нам никто не поверит! — прошептал Пастернак. — Жаль, что Дитц не дожил до этого часа.

Штайнер медленно повернулся к нему. Уголки его рта слегка подергивались. Неожиданно Шнуррбарт положил руку ему на плечо.

— Если бы не ты, старина, мы бы ни за что не выбрались отсюда! — возбужденно произнес он. — Никогда, ты уж поверь мне!

— Не нужно заранее награждать меня лавровыми венками, — резко оборвал его взводный. — Мы еще никуда не выбрались отсюда. Кроме того… — он посмотрел на Крюгера, — без его помощи нам пришлось бы плохо.

— Верно! — воскликнул Ансельм. Подойдя к пруссаку, он горячо пожал ему руку. — Ты отлично справился со всем этим. Нам здорово повезло, что ты с нами.

Крюгер был тронут. Он попытался скрыть свою радость и изобразил скромность.

— Все это херня. Чего стоило бы мое знание русского без отличной идеи Штайнера, — ответил он.

— Будете хлопать друг друга по спине потом, — заявил Шнуррбарт. — Хватит болтать. Пора выбираться отсюда.

Все посмотрели на Штайнера в ожидании следующих приказов.

— Берем русского с собой, — сказал тот. — Будет лучше, если он наденет форму кого-нибудь из этих убитых парней, чтобы не привлекать лишнего внимания. Он пойдет между Крюгером и Керном. Если попытается бежать, убейте его. Только не стреляйте. Крюгер, скажи ему, что если он откроет рот, то ему конец. Он может накликать беду на нас, но ему самому это ничем не поможет.

Пока Крюгер переводил, солдаты сняли форму с одного из убитых. Штайнер спрятал в карман своей шинели русские карты, после чего стал наблюдать за тем, как пленный одевается в запачканную кровью одежду. Прежде чем выйти из блиндажа, солдаты бросили коммутатор и телефонные трубки на пол и раздавили их. Каждый захватил с собой сувенир, сорвав знаки различия с разорванной офицерской формы противника. Мааг, Голлербах и Дорн присоединились к товарищам у входа. Штайнер шепотом объяснил им, что случилось за время их отсутствия. После этого все зашагали по траншее в направлении передовой.

Дождь все еще шел, правда, уже не так сильно, как раньше. На линии фронта было тихо. В воздух по-прежнему взлетали осветительные ракеты и, дрожа, повисали в облачном небе, затем бесшумно падали на землю и гасли. Шнуррбарт шел следом за Керном. Автомат висел у него на правом плече. Он шел, засунув руки в карманы штанов, задумчиво опустив голову. Вскоре траншея сделалась менее глубокой и привела взвод к ровному участку земли, немного поднимавшемуся вверх.

— За две ночи они тут столько всего понастроили, — шепнул шагавший за ним Мааг.

Шнуррбарт кивнул. Русские действительно поработали тут как кроты, нарыв целую сеть ходов сообщения, подумал он. Скорее всего, они мобилизовали на рытье окопов гражданское население Крымской. Если бы не дождь, то взвод наверняка наткнулся бы на какую-нибудь строительную бригаду. Ничего хорошего из этого не вышло бы. Взвод и без того ожидала масса опасностей, связанных с переходом линии фронта. Неожиданно в голову Шнуррбарту пришла интересная мысль. Он торопливо прошел вперед и догнал Штайнера.

— Ты думаешь, всех иванов предупредили о том, что мы идем в разведку? — спросил он.

— Да, — коротко ответил взводный. — Глянь вперед. Ничего не замечаешь?

Их догнали остальные солдаты. Посмотрев по сторонам, они не заметили ничего особенного. Было невозможно что-либо впереди разглядеть на расстоянии десятка шагов. Редкие вспышки сигнальных огней таяли в темноте прежде, чем солдаты успели пройти дальше.

— Темно, как у коровы в брюхе, — прошептал Керн.

Штайнер поднял руку.

— Ничего не видите?

— Видим, — ответил Шнуррбарт, — если ты про сигнальные огни.

— Я их и имею в виду, — произнес Штайнер. — Только не эти, а те, которых вы не видите.

Шнуррбарт встряхнул головой:

— Что-то я не понимаю тебя.

— А я понял, — проговорил Дорн.

— Мы знаем, что ты у нас умный, — проворчал Шнуррбарт.

— Не нужно быть слишком умным, чтобы видеть это, — сказал Дорн. — Если приглядеться, то можно увидеть, что русские прямо перед нами не пускают сигнальных огней. Все огни летят с другой стороны.

— Верно, молодец! — похвалил Штайнер. — Значит, русские ждут, когда мы пройдем на ту сторону. Теперь держитесь друг друга и не отставайте. Если у нас будут что-то спрашивать, Крюгер знает, что делать. — Сняв автомат с плеча, он приблизился к пленному. — Одно слово, и мы разорвем тебя на части! — с угрозой в голосе произнес он.

— Он не понимает, — сказал Керн.

— Все он понимает, успокойся, — ответил Штайнер и зашагал вперед. Согласно карте, расстояние между командным пунктом батальона и расположением 3-й роты составляло примерно полтора километра. Сейчас они прошли примерно половину пути. Солдаты шли сомкнутой группой. Керн шел следом за пленным так близко, что их тела соприкасались. Он отлично понимал, какая ответственность сейчас лежит на его плечах, и ему захотелось, чтобы Штайнер остался доволен им. При первом подозрительном движении русского он, не раздумывая, убьет его, даже если при этом погибнет сам. Эта мысль наполнила его гордостью. Неожиданно Керн почувствовал себя частью взвода, как будто провоевал в его рядах добрый десяток лет. Это чертовски здорово, принадлежать к группе отличных парней, сказал он себе. Мы — единое целое. Один за всех и все за одного. Керн не помнил, откуда взялась эта фраза, но она показалась ему настолько замечательной, что он растроганно почувствовал, как у него по спине пробежал приятный холодок и защипало глаза. Как все-таки это прекрасно — иметь товарищей, думал он, вслушиваясь, как хрустит под ногами гравий, и пытаясь распознать звуки, доносящиеся с передовой. Товарищество — это самое главное, пришла ему в голову мысль. И не важно, что иногда у тебя бывают размолвки с ними, самое главное — то, что все зависят друг от друга. На этих парней можно положиться. Хорошо, черт побери, что он попал именно в этот взвод, а не в какой-нибудь другой. Позднее, когда закончится война, он обязательно пригласит их отдохнуть у него в гостинице. Эта идея буквально очаровала Керна. Он повернул голову и едва ли не с нежностью посмотрел на Дорна, который, спотыкаясь, шагал позади него. Чем больше Керн думал об этом, тем большее воодушевление охватывало его. Он пригласит их на пару недель. У них будет стол и кров. Спать они будут в его спальнях. На двери он повесит табличку — «Закрыто на время встречи ветеранов». Он, конечно же, все устроит лучшим образом. Каждый вечер будет приносить из погреба лучшую еду и выпивку, и они будут вспоминать былые дни, говорить о том, как шли в ночи по этим чертовым горам и проклятым лесам, как раздевали русских баб и натолкнулись на вражескую артиллерийскую батарею и как сильно испугались. Керн уже мысленно представлял себе, как все это будет: они сидят за большим круглым столом в его гостинице, смеются, чокаются, хлопают другу друга по спине. Затем он встает и произносит речь, хорошую речь в самых простых выражениях. Когда он закончит, все встанут и, склонив головы, вспомнят Дитца и… Он вытер рукавом лицо, как будто смахивая воображаемую картину.

Между тем взвод уже подошел настолько близко к линии фронта, что двигаться дальше приходилось иногда ползком, бросаясь на землю каждый раз, когда в небо взлетала осветительная ракета. Несмотря на то что на неприятельских позициях было спокойно, по ту сторону линии фронта раздавались автоматные и винтовочные выстрелы и пули пролетали у солдат над головой. Им все чаще и чаще приходилось ползти по-пластунски.

— Вот идиоты! — возмущенно прошипел Крюгер, который старался не отставать от Штайнера.

В следующее мгновение Штайнер прижался к земле и посмотрел вперед.

— Тебе надо было послать им открытку с сообщением о том, что мы идем! — проворчал взводный. — Но ты прав. Похоже, что наши сильно разнервничались. Наверно, потому, что русские поразительно спокойны.

После этого он сосредоточил внимание на простиравшейся перед ним местности. Она все еще поднималась вверх и стала более влажной и грязной, затрудняя движение.

Дождь неожиданно прекратился. На другой стороне, примерно в двухстах шагах отсюда, выпустили еще одну сигнальную ракету. На несколько секунд стали отчетливо видны все складки местности. Перед взводом на расстоянии брошенного камня высилась темная стена. Штайнер решил, что это, должно быть, земляной вал русских траншей. Восточный склон горы был также отчетливо виден. Немецкие позиции, скорее всего, проходят параллельно им. Когда сигнальная ракета погасла, он посмотрел на своих подопечных. Солдаты неподвижно лежали на земле. Устало, как будто ранец на его плечах неожиданно сделался тяжелее в несколько раз, он выпрямился и несколько секунд стоял в нерешительности.

— Что случилось? — шепотом спросил Крюгер. Штайнер ничего не ответил. Его первоначальное намерение провести взвод через ничейную землю по проклятым последним ста метрам казалось ему истинным безумием. Он нахмурился и принялся обдумывать сложившуюся обстановку. Похоже, что есть только один способ уберечь взвод от пулеметных очередей своих, немецких солдат.

Он подозвал к себе товарищей и шепотом все им объяснил.

— А если тебя подстрелят? — спросил Крюгер.

— Если мне повезет, то все получится как надо, — отозвался взводный. — Но если со мной что-то случится, следующим попытается пройти Шнуррбарт. Особого выбора у нас нет. Вы пойдете со мной. Мы должны сначала найти место, где вы сможете свободно пройти и где вас никто не остановит. Потом вы вернетесь и подождете выстрелов из ракетницы. Если ничего не произойдет через пятнадцать минут, то Шнуррбарту лучше выступать вперед. Я… — он не договорил и бросился на землю. Впереди что-то оглушительно грохнуло, и все прижались к земле. В следующую секунду в воздух взлетели комья земли, градом обрушившиеся на спины солдат. Все, затаив дыхание, ждали нового выстрела. Наконец свист снарядных осколков прекратился, и стало тихо. Штайнер поднял голову и стряхнул с себя оцепенение, вызванное взрывом. Весь год взводу не хватало боеприпасов, зло подумал он, а тут они бестолково расстреливают весь боезапас. Солдаты постепенно пришли в себя. Шнуррбарт вытер грязное лицо и тихо выругался.

— Это еще не все, — предупредил его Крюгер. — Они никогда не выпускают только один снаряд.

— Они всегда выпускают только один снаряд, — возразил Шнуррбарт. — С тех пор как я служу в этой проклятой армии, они выпускают один снаряд и убивают им своих же солдат.

— Успокойтесь! — одернул их Штайнер. — Если они еще захотят пострелять, то мы все равно не сможем им помешать. — Он повернулся к Крюгеру: — Пора идти. Тебе все понятно?

— Все, — мрачно отозвался пруссак.

Он передал пулемет Маагу, стоявшему рядом с ним. Пленный все так же неподвижно сидел на земле.

— Не спускай с него глаз! — сказал Крюгер Керну. — Если он издаст хотя бы звук, нам конец.

— Не издаст, — пообещал Керн, многозначительно пошевелив пальцами.

— Удачи! — прошептал Шнуррбарт.

Штайнер кивнул. Когда они с Крюгером растворились во тьме, солдаты продолжали тревожно смотреть им вслед. Затем все опустились на землю и стали ждать.

Плотно прижимаясь к земле, Штайнер и Крюгер поползли к русским окопам. Они были уже всего в нескольких метрах от них, когда Крюгер что-то еле слышно прошептал и схватил взводного за ногу. Тот повернулся к нему и еле слышно спросил:

— Что там?

Крюгер безмолвно указал влево. Напряженно вглядываясь в темноту, Штайнер через несколько секунд увидел русского солдата. Тот стоял в окопе. Его бесформенная каска возвышалась над земляным валом.

— Справа, — прошептал Крюгер, и они с крайней осторожностью поползли по влажной земле. Они преодолели расстояние примерно в пятьдесят метров, двигаясь параллельно русским траншеям, прежде чем Штайнер внезапно свернул в сторону. Задыхаясь, Крюгер полз рядом с ним. Их форма была влажной и неприятно липла к телу, руки и лица перепачканы грязью.

— Видишь кого-нибудь? — спросил Штайнер.

— Никого.

Штайнер задумался. Затем встал и, пригибаясь, прошел немного вперед. Когда он приблизился к траншее, со стороны немецких позиций в воздух взлетела еще одна ракета. Он быстро опустился на колени и заглянул в траншею. Там никого не было. Когда Крюгер подошел к нему, он прошептал:

— Здесь ты должен перейти. Именно здесь, ты понял? Можешь взять мой автомат. Он мне не понадобится.

— Почему? — удивился Крюгер.

Штайнер огляделся по сторонам. Где-то справа немецкий пулеметчик выпустил очередь трассирующих пуль. Они исчезали в темноте, как падающие звезды. Свет сигнальной ракеты уже погас. Перед ним простиралась черная и враждебная полоса ничейной земли.

— Потому что дезертиры никогда не берут с собой оружие, пересекая линию фронта. А теперь возвращайся!

Крюгер на мгновение замешкался. Затем крепко пожал взводному руку.

— Если с тобой что-нибудь случится, — свирепо произнес он, — я их всех перебью!

— Слишком их много, — ответил Штайнер. — Иди!

Проследил взглядом за тем, как фигура Крюгера растворилась в темноте. Неожиданно взводный испытал неописуемое одиночество. Какое-то время он стоял, глядя поверх траншеи. Жаль, что он не взял с собой кого-нибудь еще из солдат. Хотя бы одного человека… Штайнер вспомнил, что товарищи ждут его сигнала, и взял себя в руки. Он осторожно вскарабкался на другую сторону траншеи, перелез через бруствер, лег и стал ждать следующей ракеты. Когда она погасла, Штайнер вытянулся, напрягая все мышцы. Неожиданно сердце бешено застучало у него в груди.

— Вставай, идиот! — подхлестнул он себя. — Вставай!

Его ноги отчаянно дрожали, он судорожно хватал ртом воздух, впиваясь пальцами в мягкую почву. Несколько секунд Штайнер отчаянно боролся со своим страхом, придавливавшим его к земле и угрожавшим сокрушить его волю. Его лицо исказилось, он широко открытыми глазами вглядывался туда, где должны были находиться немецкие позиции. Ругаясь сквозь стиснутые зубы, он пытался заставить свое тело снова прийти в движение. Однако на его сгорбленную спину давил жуткий груз темной ночи. Страх как будто сдавил ему горло, и вскоре он почувствовал, что задыхается. Штайнер понимал, что борется с самим собой. Неожиданно окружающая местность снова осветилась ракетой, точнее двумя, выпущенными в разных точках. Они взлетели почти вертикально и отклонились в сторону, движимые порывом ветра. В следующее мгновение взводный вскочил на ноги и бросился вперед. Он ничего не видел и ничего не слышал. Его ноги как будто не касались земли. Через несколько секунд Штайнер взбежал вверх по склону. До немецких позиций оставалось уже не более двадцати метров, когда в небе повисла новая ракета. Тогда он поднял вверх руки и закричал.